партизанами, он никогда  не  полез  бы
так смело на мост доставать эти... штучки.
   И "бедного" полицая арестовали.
   До немцев так и не дошел смысл странной затеи.  Я  же  уверен,  что
тыквы  были  повешены   двумя   стариками   украинцами,   больше   нас
торжествовавшими по случаю удачной диверсии. Это сама Украина,  верная
старинному обычаю, преподносила немцам гарбуза [по украинскому обычаю,
невеста, не желающая выходить замуж за немилого, во  время  сватовства
вместо платка и рушника подает ему гарбуз, то есть тыкву].
   Наш партизанский край корнями врастал в народ.


20

   "Сарнский крест"  не  мог  пройти  нам  даром.  Дней  через  десять
разведка стала подавать  тревожные  сигналы.  В  Коростене,  Олевском,
Ракитном начали  концентрироваться  вражеские  войска.  Подбрасывалась
артиллерия.
   Ни с того ни с сего колонна немцев, выехавшая со стороны Столина  в
Старое Село по узкой лесной дороге, окружила  село,  порубила  большую
часть населения, а село сожгла. В этом  селе  никогда  не  было  наших
партизан. Его не посещала даже разведка. Видно  было,  что  гитлеровцы
нервничают.
   Желая  затянуть  ремонт  и  восстановление  мостов,  мы   разослали
диверсионные группы и, ожидая возвращения их из далеких рейдов,  долго
задержались  на  одном  месте.  Это  давало   противнику   возможность
разведать нашу стоянку.
   Внезапно наступившая оттепель согнала  первый  снег.  Нам  пришлось
снова перейти на повозки. Ковпак затягивал  решение  на  марш,  ожидая
морозов.
   18 декабря немцы заняли все близлежащие с юга и запада села. Силы у
них были солидные, но все же наше командование решило дать бой,  чтобы
отвлечь  внимание  противника  от  мелких  групп,   возвращавшихся   с
диверсий.
   В первую ночь после боя,  перейдя  село  Прибыловичи,  мы  оставили
озеро, на котором Ковпак пытался  организовать  самолетную  посадочную
площадку для вывоза раненых. За  время  рейда  из  Брянских  лесов  на
правый берег Днепра и Припяти раненых у нас  накопилось  порядочно,  к
тому  же  надо  было  получить  боеприпасы,  которых  тоже  оставалось
маловато.
   В середине ночи мы подошли головной колонной к большому селу Бухча.
Здесь находились лесничество и лесной комбинат. На окраине  Бухчи  был
небольшой  поселок  с  каменными  зданиями  и  солидными   деревянными
строениями: школа-десятилетка, лесничество,  много  больших  сараев  и
главная улица - мощеная и с тротуарами. Эта часть  деревни  выросла  в
небольшой рабочий поселок.
   Разведка, которую  мы  выслали  накануне  по  предполагаемому  пути
следования, вернувшись вечером, доложила, что Бухча свободна.  Поэтому
наш ночной маршрут был проложен через нее. Но когда вторая  маршрутная
разведка, идущая впереди колонны, вошла  в  село,  она  доложила,  что
Бухча занята противником. Вечером же,  после  нашего  разведывания,  в
село въехала немецкая колонна. Крестьяне крайних хат  точно  не  знали
количества прибывших немцев, но говорили, что подводы ехали  по  улице
довольно долго,  и  смельчаки  насчитали  их  не  менее  сотни.  Немцы
расположились в школе и в каменных и деревянных зданиях вокруг нее.
   Горкунов, помощник начальника штаба по  разведке,  сам  побывал  на
краю села и, возбужденный, вернувшись вместе с  разведчиками,  доложил
командиру  и  комиссару  обстановку.  Он  лихо  козырнул  и   попросил
командира  поручить  ему  дело  по  разгрому  вражеского   бухчинского
гарнизона.
   Горкунов был любимцем Руднева. Его биография и приход в отряд очень
интересны.
   Зимой 1941/42 года Ковпак и Руднев совершали свой  первый  рейд  по
Сумской области. Стояли жестокие  морозы.  Тогда  еще  небольшая  -  в
несколько сот человек - партизанская группа, руководимая Ковпаком, еще
только нащупывавшая рейдовый метод партизанской борьбы, однажды с ходу
заняла село в степи. На перекрестках дорог были выставлены заставы. На
одну из таких  застав  и  напоролся  бывший  лейтенант  Красной  Армии
Горкунов. Он был ранен на Правобережье Украины, попал в окружение и  в
плен. Затем ему удалось бежать, достать липовые немецкие  документы  и
штатскую одежду. С ними он  пробирался  на  восток,  стремясь  перейти
фронт.  Фронт  был  уже  далеко  от  Сумской  области,  и   гитлеровцы
устанавливали  здесь  свой  "новый  порядок".  Во  многих  селах   они
организовали  полицию.  Правда,  среди   крестьян   ходили   слухи   о
партизанах, но никто толком о них  ничего  не  знал.  Для  того  чтобы
проходить  через   все   полицейские   заставы,   караулы   и   посты,
установленные гитлеровцами  в  каждом  селе,  Горкунов  придумал  себе
вымышленную биографию, подкрепив ее соответствующими  документами.  Он
выдавал себя за купца, доставал какой-то товар, а в удостоверении было
сказано, что он направляется на восток по  своим  коммерческим  делам.
Так от села к селу Горкунов пробирался к фронту, пока его не задержала
наша застава.
   Командир заставы посмотрел документы  и,  ничего  не  расспрашивая,
сказал бойцу:
   - Ладно, чего с ним разбираться, веди его в штаб.
   В штабе сидела группа партизан.  Горкунов  зашел,  скинул  шапку  и
громко отрапортовал:
   - Здравия желаю, господа полицейские!
   - Здравствуй, - не  поднимая  головы,  ответил  черноусый  человек,
склонившись над бумагой.  Рядом  с  ним  сидел  другой  и  печатал  на
машинке.  Отложив  бумагу   в   сторону,   черноусый   стал   задавать
приведенному вопросы.  Горкунов  хорошо  затвердил  свою  уже  не  раз
рассказанную  "биографию",  он  затараторил  ее  быстро,   весело,   с
уверенностью и убедительностью. Он рассказывал, как хороший  актер.  В
этом рассказе, как  в  заправском  драматическом  монологе,  было  все
рассчитано и проверено. Вначале он должен был  разжалобить  слушателя,
говоря о тех переживаниях, которые он,  как  сын  кулака,  испытал  за
последние годы жизни при Советской власти. Затем рассказал о том,  как
он был на Соловках,  как  бежал  оттуда.  Нужно  было  еще  вызвать  у
слушателей-полицейских, набранных  немцами  из  уголовников  и  всяких
сомнительных элементов, ненависть к большевикам, затем отпустить  пару
шуточек, чтобы показать, как он  "водил  за  нос"  командиров  Красной
Армии, своими действиями помогая немцам.
   Человек, сидевший за машинкой, перестал печатать и стал с интересом
прислушиваться. Из соседней комнаты  тоже  показались  какие-то  лица.
Горкунов почувствовал себя в зените своего актерского успеха. "Ну вот,
кажется, и этих провел", - подумал он и поставил точку.
   - Все? - спросил черноусый, поднимаясь из-за стола.
   Горкунов утвердительно мотнул головой и вынул из кармана объемистый
кисет, доверху набитый махоркой.
   На  плечи  черноусого  поверх  защитной  гимнастерки,  подпоясанной
военным ремнем, была накинута шуба. Горкунов заметил, что такие  ремни
носили и полицейские, но у черноусого была пряжка со звездой.  Он  еще
во время рассказа обратил на это внимание, но решил, что,  видно,  тот
не успел ее сбить. Вдруг от резкого движения черноусого шуба сползла у
него с одного плеча, и на гимнастерке блеснул  орден  Красной  Звезды.
Горкунов от неожиданности даже присел на лавку. "Влип, ох, влип!.."  -
подумал он. Черноусый вышел из-за стола и подошел к "купцу"  вплотную.
Горкунов встал и вытянулся.
   - Все? - спросил черноусый.
   Горкунов молчал. Да и что он мог говорить в такой момент? Партизаны
за столом загалдели. Послышались слова: "Товарищ комиссар!"
   Горкунову стало ясно, куда он попал.
   Черноусый стоял и смотрел на него.
   - Ну, что еще можешь рассказать?.. - спросил он,  пристально  глядя
ему в глаза, и добавил: - Сукин сын...
   - Братцы, товарищи... - начал Горкунов.
   - Ладно, знаем, - оборвал его Руднев - это был он  -  и  крикнул  в
соседнюю комнату: - Дежурный, уведи этого типа в караульное помещение!
   Горкунов вошел в караулку, лег на нары, закинул руки под голову  и,
безразлично глядя в потолок, мучительно  гадал:  "Расстреляют  или  не
расстреляют?" Он не успел в штабе никого угостить  табаком.  Сейчас  к
нему заходили партизаны и, закурив, выходили снова. А двое задержались
в караульном помещении и уселись на лавку напротив Горкунова. Один  из
них, парнишка  лет  семнадцати,  с  черными  густыми  бровями,  болтая
ногами, в упор, с мальчишеской  наглостью  смотрел  на  белые  чесанки
Горкунова и, явно издеваясь над ним, говорил:
   - Хорошие валенки у  "купца".  -  И,  подмигнув  товарищу,  усатому
человеку, которого он назвал Сашкой, продолжал:  -  Подойдут,  а?  Как
думаешь? - и хлопал себя по икрам.
   - Можно примерить, Радик, - ласково посоветовал усатый Саша.
   - Ну, ладно, - издевался мальчишка, - примерим, когда будем  его...
- и он выразительно щелкнул языком.
   "Расстреляют", - с тоской подумал Горкунов. Он  порывисто  встал  и
подошел к ним. Усатый расстегнул кобуру.
   - Ну-ну, ты потише! - угрожающе сказал он.
   Мальчишка продолжал болтать ногами, не отрывая любопытных  глаз  от
Горкунова.
   - А ведь военный человек, - заметил он Сашке. -  Ишь,  вытягивается
как: руки по швам держит. Вот только у немцев в плену  не  был.  Немцы
пленных совсем другую стойку "смирно" учат делать.
   Горкунов, ухватился за это замечание и, присев рядом  с  мальчиком,
стал  торопливо  и  горячо,  боясь,  что  ему  не  дадут   договорить,
рассказывать о себе всю правду. Рассказал  о  том,  что  он  лейтенант
Красной  Армии,  о  том,  как  трудно  ему  приходилось  во  вражеском
окружении, что он пережил. Мальчик с увлечением слушал.  Казалось,  он
уже готов был поверить рассказу, но потом, спохватившись,  иронически,
недоверчиво улыбался и небрежно цедил:
   - Валяй, валяй!
   В это время на улице неожиданно затрещала  пулеметная  очередь,  за
ней - другая. Послышалось  характерное  кваканье  немецкого  миномета.
Затем наступило маленькое  затишье,  и  опять  вспыхнула  перестрелка.
Партизаны стремглав высыпали на улицу. Через минуту Горкунов вышел  за
ними. Часового у крыльца не было.  По  улице  бегали  люди  во  дворах
запрягали лошадей. Бой разгорался.
   Горкунов посмотрел на огород... за ним чистое поле и дальше  кусты.
"Самый подходящий момент удрать", - подумал  он  и  медленно  пошел  к
огороду. Затем  остановился. Ему было ясно, что он попал к партизанам,
и к партизанам  необычным.  Вблизи  больших  лесов  не  было,  а   эти
партизаны стояли в селе.
   "Видно, отчаянная публика собралась. Да, неладно я к ним попал",  -
рассуждал он, шагая по огороду. Потом остановился и  стал  завертывать
цигарку. "Эх, была не была, - решил он. - Расстреляют так расстреляют!
Лучше уж от своих погибнуть..." - и повернул обратно.
   Горкунов подошел к обозу, который выстроился вдоль улицы. На  одних
санях, покрытых брезентом, лежало оружие: несколько ручных  пулеметов,
винтовки. Он подбежал к ездовому:
   - Слушай, парень, дай винтовку.
   Тот поглядел на него и спросил:
   - Что, небось, убежал из боя? Винтовку потерял,  а  теперь  я  тебе
давай. А ты ее завоевал,  шляпа?  -  но,  заметив  в  зубах  Горкунова
цигарку, глотнул слюну и уже милостиво добавил: - А "сорок" дашь?
   Горкунов с готовностью вынул кисет и высыпал в  пригоршню  ездовому
почти весь табак.
   - Ладно, выбирай, какая понравится, - предложил удивленный  ездовой
и гостеприимно распахнул брезент. - А патроны у тебя есть?  -  спросил
он.
   Горкунов пожал плечами.
   - Ну что ж, бери немецкую, - говорил ездовой, смачно затягиваясь. -
Для начала я  тебе  обойму  патронов  дам,  а  остальное  уж  от  тебя
зависит... горе-вояка.
   Горкунов схватил обойму, зарядил винтовку и побежал на выстрелы. Он
выбежал на окраину села, залег и стал стрелять  на  выбор.  В  Красной
Армии он считался отличным стрелком, но первые два  патрона  промазал,
так как сильно волновался, да и винтовка для  него  была  непривычная.
Немцы в  это  время  поднялись  в  атаку.  Позади  партизан  раздалась
команда:
   - Не стрелять! Подпускать ближе! Бить только в упор!
   Подпустив гитлеровцев шагов на двадцать, партизаны  ударили  сразу,
залпами и очередями, а затем пошли в контратаку.  С  ними  бросился  и
Горкунов.
   В этом бою он  добыл  себе  гранаты,  патроны  и,  удовлетворенный,
возвращался с боя прямо к штабу, закинув за плечи немецкий карабин.  А
возле штаба в это время  Руднев  распекал  дежурного  за  то,  что  он
упустил арестованного, пытаясь добиться, когда именно тот  убежал:  во
время боя или до него. У  комиссара  было  подозрение,  что  Горкунов,
удрав,  привел  немцев  на  место  стоянки  партизан.  Арестованный  с
карабином за плечами в это время весело подошел к  Рудневу,  встал  по
команде "смирно" и спросил:
   - Что прикажете делать дальше?
   Мимо проходила, возвращаясь из боя, группа партизан.  Один  из  них
сказал, обращаясь к товарищу:
   - А ничего новичок воюет.  Смело.  Немного  зарывается  вперед,  но
воюет хорошо, стреляет метко...
   Услышав это, комиссар подозвал бойца, отвел его в  сторону  и  стал
расспрашивать. Тот  рассказал,  что  видел  нового  партизана  в  бою.
Комиссар подошел к Горкунову и приказал ему следовать за собой в штаб.
Там сидел и молодой парнишка, называвший черноусого  комиссара  отцом.
Это был Радик, сын Руднева.
   Горкунов, торопясь и  очень  волнуясь,  быстро  повторил  свой  уже
настоящий рассказ комиссару. Тот сидел, задумчиво теребя ус.  А  потом
вызвал командира шестой роты:
   - Получай нового партизана.
   Командир с Горкуновым вышли. Комиссар походил по  хате,  подумал  и
сказал сыну:
   - Радик, займись Горкуновым. Похоже,  правду  говорит  человек,  но
может быть, и врет.
   Радик часто заходил в шестую роту к  новому  партизану.  Иногда  во
время движения колонны подсаживал его к себе на  санки.  Горкунов  был
хорошим  разведчиком.  Он  десятки  раз  отличался  в  боях,   показал
прекрасное знание военного дела и постепенно стал командиром разведки.
В рейде из Брянских лесов на Правобережье Украины  его  уже  назначили
помощником начальника штаба по разведке.
   Итак, Горкунов стоял теперь перед комиссаром и просил поручить  ему
руководство боем по разгрому немецкого гарнизона в Бухче. В нескольких
словах наметив план операции, комиссар вызвал командиров рот,  которые
подчинялись в этом  бою  Горкунову,  и  поставил  перед  ними  задачу.
Командиры отошли в сторону, обсуждая с Горкуновым детали.
   Бой начался. Начался он не так, как хотелось комиссару и Горкунову.
Переборщили разведчики. Трое из них, самые отчаянные, Федя Мычко, Митя
Черемушкин и Гомозов, вырвались раньше времени  вперед,  незамеченными
подошли к самой школе, но снять часового без шума не  сумели.  Часовой
успел  выстрелить,  но  тут  же  свалился  под  автоматной   очередью.
Разведчики залегли в канаву прямо против дверей школы. Из школы  стали
выбегать гитлеровцы, и разведчики в упор били их.  Но  вскоре  патроны
кончились, и разведчикам пришлось  отползти.  Пока  к  месту  стрельбы
подошли роты, которые должны были завязать бой  и  с  ходу  разгромить
вражеский гарнизон, немцы успели занять оборону. Она  у  них,  видимо,
была продумана  заранее.  На  всех  каменных  зданиях  по  углам  были
поставлены пулеметы, в школьном дворе - минометы. Нужно было брать дом
за домом. Бой затянулся до утра.
   Бои, как и люди, бывают разные.  Есть  бои  светлые,  есть  хмурые.
Бывают бои нудные и тяжелые, как  жизнь  старика  вдовца,  отягощенная
застарелым ревматизмом. Бывают  бои-пятиминутки,  как  быстрая  летняя
гроза. Каждый бой имеет свое лицо, свои особенности, свои неповторимые
подробности, которые запоминаешь на всю жизнь.
   На рассвете Ковпак  приказал  выдвинуть  пушки  и  прямой  наводкой
разбивать здания. Включились в бой и я с Павловским.
   Павловский  -  старый  черниговский  партизан  гражданской   войны,
комиссар полка времен  Щорса,  еще  в  девятнадцатом  году  получивший
боевой орден Красного Знамени, - остался в  тылу  у  немцев  и  был  у
Ковпака помощником по хозяйственной части. Как хозяйственник отличался
чудовищной скупостью, но в боях  был  исключительно  смел  и  проявлял
боевой опыт и командирский талант.
   Павловский пошел на один фланг, я - на другой, где  и  встретился с
Горкуновым. Быстро узнав и оценив обстановку, мы  прямой  наводкой  из
пушки стали разбивать здания. Нам  удалось  зажечь  школу.  Гитлеровцы
страшно кричали, но горящее здание все-таки не  дало  нам  возможности
прорваться вперед. За школой был еще каменный дом, откуда били  немцы,
оставшиеся в укрытиях. В одном из больших дворов стоял немецкий  обоз,
состоявший из сотни повозок и лошадей. Истошно выли догоравшие в школе
фашисты. Бой все затягивался. Немцы бросали сигнальные ракеты, вызывая
помощь со стороны Сарн через Дзержинск;  оттуда  с  минуты  на  минуту
могло подойти подкрепление.
   Ковпак выдвинул четвертый батальон с задачей  перекрыть  дорогу  на
Дзержинск и дать бой подкреплению противника.
   Между тем бой становился  все  ожесточеннее.  Немцы  несли  большие
потери, но потери были и у нас. Во второй половине дня, увлекшись,  мы
столпились в одном дворе, у которого  стояла  наша  пушка,  стрелявшая
прямой  наводкой.  Там  были  Горкунов,  Павловский,  командир  конной
разведки Миша Федоренко, несколько конных  разведчиков  и  я  -  всего
человек около пятнадцати. В этот момент  прямо  в  гущу  людей  попала
немецкая мина. Ею сразу были выведены из строя восемь человек,  в  том
числе Горкунов и Федоренко. Все были  ранены  в  ноги,  так  как  мина
разорвалась очень близко. Минометчик пристрелял это место и  не  давал
нам подойти  близко.  Похоже  было  на  то,  что  противник   пытается
контратаковать нас. Впереди не было пехоты.  Пушка  стояла  только  со
своим расчетом. Она могла остаться в руках у немцев.
   Я подполз к Горкунову и старался перевязать ему рану. В  это  время
из-за угла сарая мне крикнул Павловский:
   - Вершигора, надо пушку выволакивать. Если  пушку  немцам  отдадим,
знаешь, что нам от Ковпака будет?
   - Гони расчет сюда! - крикнул я в ответ, а сам, прежде чем немецкий
пулеметчик успел открыть огонь,  перебежал  через  дорогу  и,  обогнув
огород, выбежал  к  ездовым  пушки,  стоявшим  под  прикрытием  сарая.
Разобрав забор, мы галопом подкатили во двор, подцепили пушку и вдвоем
с Павловским, не обращая внимания на стоны и крики Горкунова, положили
его на лафет. Туда же положили и Мишу и также на галопе  выскочили  из
угрожаемого места.
   В это время с другого конца села, с нагайкой в руках, бежал Ковпак.
Полы его шубы развевались. За ним,  еле  поспевая,  бежал  Карпенко  с
третьей ротой. Карпенко, догнав  Ковпака,  схватил  его  за  воротники
зашептал ему так, чтобы не слышали бойцы:
   - Куда ты лезешь, старый хрен! И без тебя воевать есть кому.
   Ковпак что-то ответил. Карпенко, пропустив мимо себя  роту,  строго
бросил ему: "Смотри, чтобы такие штучки больше не повторялись.  Береги
себя!" И бросился догонять роту. Рота быстро  восстановила  положение,
но все-таки выбить немцев из каменных зданий мы  не  могли.  Две  наши
полковые пушки не пробивали  толстых  каменных  стен,  и  хотя  немцев
осталось там, может быть, и очень мало, но взять их  было  невозможно.
Потери наши все возрастали. Ясно было, что  вести  людей  по  открытой
местности на пулеметы, укрытые за каменными стенами, бессмысленно.
   В это время слева, на лесной дороге,  разгорался  бой.  В  сражение
включился  наш  четвертый  батальон.  Со  стороны  немцев   заработала
артиллерия, били минометы, рвались  ручные  гранаты,  огневым  шквалом
отвечали партизанские автоматы, и опытное ухо улавливало, что бой  там
идет ожесточенный.
   Вечерело.  Командование  собралось  на  опушке  леса.   Разведчики,
посланные во все стороны, доложили, что нашли дорогу через  болото,  в
обход Бухчи. Ясно было, что  к  следующему  дню  немцы  подтянут  сюда
резервы, и бить в лоб на Бухчу не стоило.
   Проведя обоз через болото, мы  к  рассвету  добрались  до  местечка
Тонеж  и  заняли  его  двумя  б