за заблестели. Радостно закивал:
   - Ага, ага, пане начальнику.
   - Я говорил ему: доложи мне. Не буду командира тревожить. А он  все
свое...
   - Ладно, ладно, отойди на минутку.
   Часовой отошел.
   - Що за секрет?
   - Пане начальнику. А как же вы это тут стали? Или нарочно, или как?
   - А почему нам здесь не становиться?
   - Граница недалечко.
   - Знаю.
   - Пане начальнику. На границе косоглазые дежурят. А тутай  батальон
стоит.
   - Какой батальон?
   - Хорватов. Там рота, здесь  -  штаб  -  вон  за  горбком,  видите,
церковка.
   - Хорватов? Откуда?
   - Якогось Павелича чи Недича войско, - Гитлер  всяку  сволочь  сюда
посылает.
   Быстро прикинул расстояние: до шпиля или до колокольни, торчащей  в
волнистой степи, не больше трех-четырех километров.
   - Вы не думайте, що я так вас лякаю. Или чего, - боронь боже. Я хоч
в солдатах и не служив, но всю позицию з самого пятнадцатого году  при
офицерах состояв. Тут у нас артиллерия на хвартерах  стояла.  Села  не
было. Одни землянки.  И  канониры  и  позиции  закрытые.  Дуже  файные
позиции были.
   Он продолжал излагать мне свои познания, пересыпая их  перевранными
военными терминами русской армии.
   - А почему же в вашем селе сейчас никого нет?
   - Квартиры неподходящие. И дурная болезнь у нас с той войны.
   - Приезжают?
   - Редко. Но из третьей роты раз в неделю  за  продуктами  на  склад
ездят - по воскресеньям. Сегодня как раз будут.
   - В котором часу?
   - Давно уже должны быть. Чего-то забарылысь.
   "Засада.  Скорей  организовать   засаду!   Впустить   в   село!   И
перехватить!.."
   Там,  со  стороны  третьей  роты  хорватского  батальона,  караулил
Ленкин. В шестидесяти шагах от села под копнами ржи  уже  были  вырыты
окопчики для стрельбы лежа. Скорее туда! Но  мы  не  успели.  Вышел  в
поле. К  цепи  Ленкина  подъезжали  из  "третьей  роты"  хорватов  две
подводы. На них до десятка солдат. На заднем возу пулемет. Хлопцы,  не
зная, что мне до зарезу нужно, чтобы они пропустили подводы в село,  -
подождав сколько положено, открыли огонь из  автоматов.  Сопротивления
почти не оказали. Тут же на  месте  у  раненых  несколькими  вопросами
выяснил: староста говорил правду.  Очертя  голову,  без  разведки,  мы
влезли в центр хорватского батальона. Ну, конечно, в районе  церквушки
от штаба  уже  взлетела  в  небо  красная  ракета:  это   означает   -
"противник".
   Занимать жесткую оборону и вести бой - другого выхода не было.
   И через час начался бой. Хорваты напирали слабо, видно,  нащупывали
наши силы. Открывали огонь издалека и не особенно выскакивали  вперед.
Ребята мои держались стойко. Почти не стреляли. Бой  вошел  в  обычный
ритм затяжной перестрелки, прощупывания сил. Поручив Васе  следить  за
изменениями его, более подробно побеседовал с пленными.
   Ну, конечно. Они из группы генерала Кригера. Больше того. Всего три
дня назад он посетил батальон. Унтер-офицер, раненный хлопцами  Усача,
рассказал: распекал командира, кричал на него, а затем, схватившись за
голову, сказал: "Это же второй  фронт.  А  у  меня  нет  даже  четырех
дивизий". А в конце,  провожая  генерала  к  машине,  майор,  приложив
дрожащую руку к козырьку,  спросил  что-то  насчет  наград  за  бои  в
Карпатах. Кригер так посмотрел на него, что всем стало  ясно:  награды
пропали.
   Перестрелка шла нудно, как зубная боль. Ясно, у противника не  было
тяжелого оружия. Только один раз со стороны штаба  поднялась  в  атаку
цепь  хорватов.  Но  после  двух-трех   перебежек,   срезанная   нашим
пулеметным огнем, стала отползать назад.
   Ничего... Мы оттянули время. Но как еще далеко было до вечера...
   Появились "стрекозы": одна, вторая. Изображая из себя пикировщиков,
начинали бомбить село. Но это - чепуха. Погреба глубокие, и,  укрыв  в
них живую силу и оставив только редких постовых на обороне, мы  тянули
и тянули время.
   Когда же солнце скрылось за горизонтом, я опять  вспомнил  Ковпака:
"Самое главное для партизанского командира - это выиграть первый  бой.
Потом может быть так, что и тебе накладут по шее, может  быть  и  так,
как чаще всего бывает на  войне  -  непонятно  кто  кого:  постреляли,
постреляли и разошлись. Враг думает, что он  побил;  ты  думаешь,  что
твоя сверху".
   Уже сгустилась  быстрая  южная  ночь,  когда  я  вывел  колонну  и,
довольно погладив бороду, сказал Васе:
   - Это был,  кажется,  тот  самый  третий  случай  из  партизанского
устава: "постреляли, постреляли - и разошлись".
   - Будем думать, что все-таки наша сверху, -  ответил  Вася.  -  Тем
более, что потери хорватского батальона только убитыми, большую  часть
которых я лично видел, не меньше тридцати человек. Это кроме  раненых.
У нас же только у Кульбаки убито два бойца.  Ранен  политрук  Исацкий,
тот самый, кого мы приняли за комиссара, и разведчик Мизерный.  Оба  в
ноги. Оба разрывными, с переломами. Тяжелые ранения.
   - Да, все же будем думать, что наша сверху. Так легче.
   И снова, набирая ход на север, не глядя на все удаляющиеся  вспышки
ракет позади, - рысью на север.
   - Опасается нападения. Ишь ты,  светит  как,  -  бурчал  недовольно
Ленкин. - Напоролись бы вы на нас два месяца назад -  полетели  бы  от
вас перышки!
   - Ничего, Саша! И так неплохо.
   - Ба, выскочили. Но що я вам скажу, товарищ командир... Надоела мне
эта заячья тактика.
   - Так что, может, повернем обратно на Карпаты?
   Молчание. Звон стремян.
   - Не... Давайте пока не надо. До сих пор меня мутит  от  них.  А  я
вроде не самый боязливый в нашем кооперативе.
   - Ну не надо - так не надо, - согласился я с доводами Усача.


12

   Задача этой ночи была проста: уйти как можно дальше  от  границы  -
"дистрикта".
   Рассвет застал нас недалеко от станции Лановцы, той  самой  станции
на дороге  Тернополь  -  Шепетовка,  которую  мимоходом,  по  пути  на
Карпаты, ковырнули мы накануне Скалата.
   Для  дневки  попался  лесок  -   кругленький,   небольшой,   но   с
естественным окопом. Это была, видимо, помещичья роща, и панок  окопал
ее, предохраняя от крестьянского скота.
   С утра нащупалась разведка, но не немецкая.  Совсем  другого  рода.
Чувствовался переход границы.  Разведка  была  полицейская.  Нагловато
подойдя на расстояние слышимости голоса, они что-то кричали.  Я  вышел
на линию обороны. Вспомнился Черный Ворон и другие...  Но  теперь  они
вели себя нахальнее, угрожали и предлагали сдать оружие.
   Переговоры   кончились   тем,   что   Сердюк   схватил    ближайший
пулемет-дегтярь и выпустил полдиска. Парламентеры удалились. А  спустя
час появились немецкие "стрекозы". Бомбили  наудалую,  "по  площадям".
Хотя "площадь" была не так уж велика, но вреда от  самолетов  не  было
никакого,  кроме  разве  того,  что  они  не  давали   нам   отдыхать:
приходилось держать людей начеку.
   Враг не наступал.
   - Тесно связаны с немцами. Уже успели  вызвать  авиацию!  -  ворчал
Сердюк.
   Сомнения рассеялись быстро.  В  роту  Бакрадзе  прибежала  дивчина.
Испуганная и путаная ее речь смутила Давида. Он сам привел ее ко мне.
   -  Командир,  поговори  с  этой  девчонкой.  Что  она  говорит!  Ты
послушай...
   - А что говорит, Давид?
   - Да говорит, что она партизанка. Я ее спрашиваю: какой отряд?  Она
говорит:  Мельника.  Какого  такого   Мельника?   Говорит:   полкового
комиссара. Откуда здесь полковой комиссар? Говорит:  из  партизанского
края пришел. Как так пришел?  Говорит:  рейдом  пришел.  Куда  рейдом?
Каким рейдом? Говорит: в Винницу  рейдом  пошел.  Ничего  не  понимаю!
Допрашивай сам. Я пошел на оборону.
   Полковой комиссар  Мельник,  старик,  приблизительно  одних  лет  с
Ковпаком. Пришел из-под Брянских лесов вместе с Федоровым. Встретились
мы с ним впервые в "мокром мешке". Встретить на юге, под Проскуровом и
Тернополем, нам казалось возможным кого  угодно:  Сабурова,  Андреева,
Бегму, Олексенко, Шитова, но только не Мельника.
   Девушка была совсем молодая, зеленая.  В  отряде  только  с  начала
рейда. Знала  она  очень  немного.  Кроме  Мельника,  командира  всего
соединения, и своего командира взвода, не  могла  назвать  никого.  Но
все, что она говорила, было похоже на правду.
   Мельник вышел в рейд по  тому  же  плану,  по  какому  двинулся  на
Карпаты и Ковпак. Вышел, правда, недели на две позже нас. Но смелым  и
дерзким был этот рейд. Направление его было  на  юг  от  Шепетовки  на
Проскуров - Хмельник.  Мельнику  удалось  достичь  ставки  Гитлера  на
Восточном  фронте  под   Винницей.   Он   растревожил   эту   огромную
гитлеровскую навозную кучу. Конечно, под Винницей ему всыпали по пятое
число.  Соединения  авиации  и  мотомехчастей   растрепали   отряд   в
трех-четырехдневных боях.
   Дальше Мельник, огрызаясь от наседавшего врага,  стал  отходить  на
запад.
   Сравнивая его рейд с  Карпатским  рейдом  Ковпака,  мы  и  позже  с
уважением и гордостью за наших стариков думали о них. Героизм  офицера
- в его  инициативе.  У  одного  и  другого  настоящей  большевистской
инициативы было достаточно.
   Эти мысли отвлекли меня было от расспросов партизанки Мельника. Под
Збручем девушка отстала от отряда при выполнении задания. Пробираясь к
своим одна, без оружия и документов, она жила у крестьян. Ее задержала
полиция, как беспаспортную, не подозревая, что она -  партизанка;  она
стала работать  уборщицей  у  начальника  жандармерии,  надеясь  таким
образом стать полезной отряду. Но у нее не было связи. Узнав  о  нашем
продвижении и услышав знакомое имя Ковпака, девушка решилась бежать  к
нам.
   - А сколько времени как ты в жандармерии?
   - Вторая неделя.
   - Что делала?
   - Подметала, мыла полы...
   Кое-что полезное она сообщила нам. Мы оставили ее у себя,  поручив,
кому полагалось, проверить ее поведение в отряде.
   Я лично верил ее рассказам о смелом рейде  полковника  Мельника  и,
как показало будущее, не зря.


13

   Когда останешься наедине с картой, даже если  лес  бомбят  немецкие
"стрекозы", забываешь о взрывах и кажется, что беседуешь  с  другом  и
советником, подсказывающим самое хорошее, спасительное решение.  А  то
вдруг он обернется коварным  и  хитрым  недругом,  подсовывающим  тебе
ложные ходы.
   Вот и сейчас, когда уже было ясно, что немцы могут  достать  нас  в
этой зеленой  крепости  только  с  воздуха,  швыряя  пятикилограммовые
бомбы, я внимательно глядел в позеленевшее, с красными склеротическими
жилками шоссеек, изменчивое лицо моего собеседника.
   Он шептал  мне,  шелестя  на  ветру  своими  старческими  бумажными
губами.
   "Погляди: до Шумских и  Кременецких  лесов  остался  один  переход.
Правда? Всего одна ночка, и ты выведешь на отдых свой уставший  отряд.
Ты спасешь раненых, выручишь товарищей".
   Не поймешь  никак  -  искренняя,  дружеская  улыбка  засветилась  в
морщинах Кременецких кряжей или коварный блеск предательских глаз.
   - А что дальше на севере? - спрашивал я недоверчиво.
   Блеснули зубы и  скрылись  под  хмурью  холмов  у  Луцка,  Ровно  и
Ковельских лесных бровей.
   "А что же на севере? Ровенская степь на севере!" - наивно  отвечает
карта.
   - Э, брось, не подведешь! Кременецкие  леса?  Один  переход  -  это
верно. А Черный Ворон, по-шакальи нападавший на Ковпака, когда тот шел
еще во всей силе? Как он поведет себя сейчас?
   Задумчиво продолжал шептать бумажными губами мой старый и  коварный
друг образца 1898 года:
   "Ну, не хочешь - пожалуйста, вот другой вариант: Шумские леса. Тоже
можно перемахнуть за одну ночь. Если напрячь все силы".
   - Нет, не верю тебе! Подведешь. Еще тогда, среди  лета,  стоял  под
Шумском полк изменников. Именно там чуть  не  погиб  Швайка  со  своей
разведкой.
   "Вот какой ты упрямый! Ну,  что  ж,  я  могу  предложить  последний
вариант. Но он -  опасный.  Гляди.  Вот  -  степями  (не  меньше  двух
ночей!). Но зато тут уже  наверняка  можно  будет  отдохнуть.  Смотри:
зеленые гостеприимные Шепетовские леса. Но к ним еще, ох, как  далеко.
Подумай! Может быть, завтрашний день будет последним для твоей группы.
Самолеты  опять  привязались  к  тебе.  Возможно,   следом   за   ними
перебрасываются  из-под  Тернополя  танки.  А  где  будешь  устраивать
дневку? В голой степи?"
   - Возможно. Весьма возможно.
   Я вспоминаю, как  Ковпак,  оседлав  нос  очками,  прощупывал  карту
всегда внимательно и недоверчиво. А нащупав что-то свое,  торжествующе
смотрел поверх очков на собеседника: "А це  що?"  -  показывал  он  на
карте еле  заметные  значки  кустарника,  болота  либо  лесной  тропы,
оглядывая всех победоносным взглядом. И сразу снимал очки.
   - Це що? - говорил и я своему молчаливому собеседнику.
   Он смеялся. Синие вены рек стали тоньше... Морщины высот  и  холмов
разгладились на добродушном старческом лице.
   "Заметил-таки? Дошлый! Привыкли мы с тобой! Да, действительно  есть
на моем теле, на полдороге до  Шепетовских  лесов,  маленькое  родимое
пятнышко леса. Но ведь лес-то маленький. Окружен рекой  и  болотами  с
одной стороны. Смотри! Загонят  в  реку,  потопят  в  болоте.  Но  как
знаешь, - дело твое. Моя хата с краю. Я только карта - зеленая, белая,
красная. Постаревшая в своем честном беспристрастном труде. Решай сам.
Убьют тебя там. Может быть, послужу еще кому-нибудь".
   - Мы двинемся на Шепетовку, - свернув карту,  сказал  я  начальнику
штаба.
   - Решил, товарищ командир? - спросил Вася.  -  Можно  разрабатывать
маршрут?
   - Давай.
   К  утру  мы  подошли  к  небольшому  "родимому  пятнышку"  леса  на
полдороге до Шепетовского массива.
   Нет, не врал мой старый бумажный друг! Слева - речушка, обмелевшая,
иногда похожая на ручей. Не утопят нас здесь фашисты. Справа - болото.
Только вот лесок редкий. Еле  скрывала  нас  листва  высоких  дубов  и
грабов. Но другого выхода нет. Стоянка. И сон,  спокойный  сон.  Может
быть, во второй половине дня не  удастся  подремать,  надо  поспать  с
утра.
   Проснулся около полудня. Тихо было в лесу. Изредка стонали раненые.
Большая часть лагеря спала. Только где-то далеко журчал мотор.
   - Давно? - спросил я у Мыколы.
   - Да почти с самого утра летает.
   - Обнаружил?
   -  Кажется,  нет.  Ни  разу  над  лесом  не  пролетал.  Все  вокруг
кружится.
   - В степи ищет, что ли?
   - Похоже.
   И так почти до вечера летала "стрекоза".
   Удивительно - на протяжении почти  30  километров  нет  ни  единого
лесочка,  только  лощины  и  небольшие  колхозные   села.   И   почему
немец-летчик ни разу не  пролетел  над  лесом?  Не  искал  нас  здесь,
заглядывая через борт или стараясь  проникнуть  своей  оптикой  сквозь
листву? Странно!
   И только за час до захода солнца все вокруг пришло в движение.
   За болотами видны были телеграфные столбы - там  проходил  шлях.  И
внезапно, как по команде, на шляху показались колонны  машин,  танков.
За ручьем, на бугре, появилась цепь пехоты, достигла высотки  и  сразу
залегла. Только комья земли взлетали возле каждой точки.
   - Окапываются. Что такое? - спросил Усач.
   - А что там на выходе из леса на северо-западе?
   Бакрадзе  донес:  появилось  до  двух  десятков  машин,  два  танка
курсируют взад и вперед. Ни одного выстрела. Ни ракеты. Только сейчас,
впервые  за  весь  день,  низко,  почти  касаясь  верхушек   деревьев,
пронеслась над лесом "стрекоза".
   "Ах, вот что! Значит, знали, что мы здесь. Или  догадались,  но  не
хотели нас тревожить. Здорово!"
   Летчик полчаса ходил над нами, дразнил, играл на нервах, вызывал на
поединок: "Ну, дайте хоть один выстрел. Подтвердите, что я был  прав",
- просил, молил, завывал мотор. Но хлопцы, сбитые с толку  необычайным
маневром врага, молчали.
   - Кто отдал высотку? - спросил Мыкола у начштаба.
   - Майор Дегтев.
   - Без боя?
   - Уже готовились к маршу, сняли заслоны. Днем ведь  було  спокойно.
Не траплялось еще такого!
   Да, такого еще не было. Вся привычная, выработанная опытом двух лет
тактика борьбы с врагом подсказывала совсем  другое:  скрыть  бы  свое
расположение от немцев хотя бы  до  половины  дня.  А  если  противник
обнаружил нас после  полудня,  значит  -  бой  выигран.  Удержимся  до
вечера, а там - оторвемся и уйдем.
   Никогда еще не было, чтобы немец начинал  охоту  за  нами  вечером.
Что-то необычное. Да и немец ли это?
   Вызвать   майора   Дегтева!   Надо   выместить   на   ком-то   свою
неуверенность, злость. Я ему всыплю за высотку!
   - По вашему приказанию явился.
   - Почему отдали высотку? Без боя?
   - Готовился к движению, товарищ командир.
   - Что они делают?
   - Окапываются.
   - "Языка" не достал?
   - Нет. Да и так все слышно - хлопцы в тридцати шагах лежат.
   - Ну, и что слышно?
   - Матом ругаются.
   - Кто? Немцы?
   - Да нет. Не немцы. Только команда иногда по-немецки и сразу  вроде
по-славянски кто-то переводит.
   - Ах, вот что! А кто стрелял?
   - Мои хлопцы.
   - Не отвечают?
   Странно! И  только  когда  небо  засветилось  звездами  и  прошумел
вечерний ветерок, сразу, как по команде, со всех сторон вокруг редкого
небольшого лесочка взлетели в небо  ракеты.  Теперь  понятно!  Но  как
ловко они нас окружили! Перед самым вечером!  И  замысел  так  ясен  и
прост. Ясен знанием поведения партизан. Нет, это не немецкая тактика.
   Пройдет еще несколько дней, и мы узнаем автора этой "тактики".
   Майор Пенчич,  павелический  командир,  бывший  офицер  австрийской
армии, изучавший тактику комитатчей в австро-германской  войне,  долго
приглядывавшийся к советским партизанам, выработал этот  новый  прием:
вечером окружить, чтобы не дать возможности уйти ночью. А на  рассвете
навязать бой и за большой летний  день  завершить  полное  уничтожение
группы. По  всему  кольцу  окружения  курсировали  немецкие  танки.  А
впереди них лежали успевшие окопаться сплошные цепи вражеских  солдат.
Это было  полное  отсутствие  шаблона.  Я  видел:  маневр  врага,   не
сделавшего  еще  ни  одного  выстрела,  уже  вызвал  у   наших   ребят
беспокойство.


14

   Помощь пришла неожиданно и совсем не оттуда, откуда можно  было  ее
ожидать. Еще в полдень, проснувшись, я сидел и под монотонное журчание
"стрекозы" читал  газету.  Питание  рации  было  на  исходе:  пришлось
отказаться от сводки Совинформбюро. С той  поры,  как  мы  перемахнули
кордон Галиции, не  попадалась  нам  геббельсовская  "Дас  Райх".  Вот
почему я  очень  обрадовался,  когда  разведчики  принесли  "Львовские
вiсти", - дрянную газетку, половину своих страниц уделявшую  печатанию
брачных  объявлений  и  коммерческо-спекулянтских  сделок.  Номер  был
позавчерашний. На всю первую полосу огромными буквами красной краской,
словно цирковые анонсы на заборе, были напечатаны  три  слова:  "Немцы
заняли Рим".
   Дальше шло путаное сообщение, как и почему произошло это событие.
   - Ось дала трещину,  -  подмигнул  повеселевший  по  такому  случаю
Мыкола Москаленко.
   Мы  вчитывались  в  сообщения   немецкой   ставки.   Унылым   тоном
описывалась  неприступность  "днепровского  вала".  У  нас  уж   давно
выработался верный способ толкования фашистских  сообщений.  Когда  не
было вестей с родины,  то  приходилось  пользоваться  фактами  из  уст
врага, очищая их от ила и дерьма тупоголовой гитлеровской пропаганды.
   Собравшись вместе,  Ленкин,  Кульбака,  майор  Дегтев,  Войцехович,
Сердюк оживленно комментировали эти новости.
   Все сходились на одном - Адольфу приходится туго.
   Газету давно бросили, и она валялась, забытая, на пне.
   Спор только разгорался. Вежливо попросив разрешения у часового,  ко
мне подошел задержанный в лесу пожилой крестьянин. Такие люди во время
наших "тихих" маршей бывали у нас  ежедневно.  Всех  гражданских  лиц,
появляющихся вблизи нашей  стоянки,  мы  вынуждены  были  задерживать.
Иногда их бывало так много, что, не  успев  даже  расспросить,  мы  за
полчаса до марша отпускали узников на все четыре стороны.
   И  этот  крестьянин  на  первый  взгляд  ничем  не   отличался   от
примелькавшихся нам