инуту помнить, что мы ее помощники
в глубоком тылу врага. Только в этом единстве цели наша сила.
   Ковпак нашел тактический ход в своих партизанских, не писанных пока
правилах, как ему действовать за Днестром,  за  тысячу  километров  от
фронта: жечь, бить, гнать, не давать  передышки,  сеять  панику.  И  в
конце концов он был прав: он жег вражье логово по приказу Родины.


8

   Зарево пожаров властно потянуло нас за  Днестр.  Оно  освещало  нам
стальные волны  реки.  После  форсирования  Днестра  группой  овладела
инерция выхода в партизанский край.  Наши  уловки  хлопцы  поняли  как
отступление. Я соображал: пока мы не дадим  боя  и  не  выиграем  его,
переломить это настроение не удастся.
   Вспоминая "партизанскую академию" Ковпака, мы с  Мыколой  повторяли
одно из главных его нравоучений: "В партизанском деле самое главное  -
выиграть первый бой. Потом может быть с тобой  всякое,  могут  тебя  и
поколотить - оправишься; может быть и так, как часто бывает на  войне:
постреляли, постреляли и разошлись - и не поймешь, кто кого побил.  Но
первый бой ты обязан выиграть!"
   Каждую ночь горели лигеншафты. Теперь уже и  мы  включились  в  это
дело. Пожары удалялись все дальше на север. Но мы упорно вертелись  на
одном месте. Для того чтобы не дать немцам захватить  отряд  врасплох,
мы каждую  ночь  совершали  небольшие  марши:  переходили   километров
двадцать  на  север,  а  затем,  круто  повернувшись,  обратно  -   на
юго-восток.
   Изредка в лесах слышны  были  пулеметные  очереди;  иногда  дробным
звоном отзывался родной автомат.
   Однажды на марше возле шоссе  пришлось  переждать,  пока  проходила
колонна вражеских автомашин. Посреди колонны было два или  три  танка.
На ожидание ушло более часа; рассвет  захватил  нас  подле  небольшого
леса.
   Нам с Васей очень не понравились ни этот лесок, ни близость  шоссе.
Но солнце уже взошло, в воздухе стрекотал "костыль", и люди смертельно
устали.
   Я согласился с  доводами  начштаба:  двигаться  дальше  рискованно.
Раскинули лагерь. Не успели уснуть, как пикетчики  принесли  несколько
головешек, окровавленные бинты и патроны ТТ.
   - Ясно, тут стояли наши, -  задумчиво  рассматривая  эти  предметы,
сказал Войцехович, - которая же из групп?
   - В Черном лесу это была не новость,  все  группы  проходили  через
лес. Но тут... - думал вслух комиссар Мыкола.
   - А может, комиссар Семен Васильевич? - настойчиво спросил Лапин.
   Что ему сказать? Дал приказ усилить наблюдение  и  разведку.  Может
быть, разведчики и обнаружат своих. Около полудня пикеты обнаружили  с
трех сторон  цепи  немцев,  залегавшие  по  бокам.  Скоро  одна  стала
продвигаться. Стрельбы еще не было. Но вот-вот начнется бой. Под огнем
переходить шоссе бессмысленно. Даже  если  там  нет  противника...  За
шоссе начиналось поле, степь.  Машин  и  танков,  замеченных  нами  на
шоссейке, пока не видно было. В цепях только пехота.
   - Надо давать бой, - сказал мне Мыкола.
   Мрачно смотрят Бакрадзе, Ефремов, Павловский.
   Все мы понимали: другого выхода нет.
   - Оборона. Держаться в цепи  до  конца.  Командиры,  по  местам,  -
проходя  по  лагерю,  скупо  ронял   слова   команды   начштаба   Вася
Войцехович.
   Но почему так быстро обнаружил нас враг?
   В цепи уже гремели выстрелы. Линия обороны была всего в ста  метрах
от штаба. Пули, взятые чуть  с  превышением,  били  по  деревьям,  под
которыми расположился штаб. Уже убили нескольких лошадей.  В  санчасть
носили раненых. Здесь сидеть было бесполезно, и я побежал в  цепь.  На
полдороге встретил Бакрадзе. У него руки в крови.
   - Ранен?
   - Нет. Убит! Мой помощник Сухоцкий убит. Полез на офицера. Вот... Я
его, этого фрица... - он показал мне планшет.
   Щелкали разрывные в ветках...
   - Ложись, командир... Хлопцы оправились. Оборону держат твердо. Вот
патронов только...
   Давать патроны из последнего  резерва  было  еще  рано.  Машинально
полез в планшет, вымазанный кровью врага.
   Карта... На карте - занятая нами опушка, шоссе, цепи,  залегшие  по
бокам. Химическим  карандашом  черточки.  Синяя  стрелка,  проведенная
наспех, разрезала наш лагерь пополам, проходили через штаб, санчасть.
   По карте видел - наступало не больше  роты.  По  бокам  расположены
редкие цепи. Пулеметов много. Но они еще молчали.
   - Конечно, по своим лупить им расчета нет, - говорил  Бакрадзе.  Он
внимательно следил за моим пальцем.
   - Теперь шоссе. Так и есть.
   Мы увлеклись разбором немецкой карты.
   - Боковые - это невода. Рота хауптмана - это ведь загонялы!
   - Понимаешь? - Она должна выгнать  нас  на  шоссе,  где  рогульками
отмечены минометы, станкачи, танки. Им хочется выгнать нас на открытое
место. В поле, в степь.
   Подполз Мыкола. Показал ему карту. Он понял  наши  догадки  с  двух
слов.
   - Значит, ловушка? Но мы здесь всего полчаса? Это невозможно, чтобы
моторизованная часть даже при хорошей разведке так быстро...
   Но Бакрадзе не дал мне договорить.
   - Тогда эти сети расставлены кому-то другому, кацо!
   - Да, да, головешки, патроны, марля...  Здесь  были  наши.  Это  их
окружали.
   - Значит, отряд попал в чужую ловушку. Ай, ай! - Мыкола почесал  от
досады затылок.
   - Ложись, командир. Брось шутки! - раздраженно сказал Бакрадзе.
   Если бы я вздумал отмечать ход боя по немецкой  карте,  то  в  этот
момент синяя стрелка нападения сильно изменила  бы  свое  направление.
Она загнулась назад. На шоссе -  ни  звука.  Это  понятно.  Засада  не
выдаст себя, пока мы не напоремся на нее вплотную. "Загонялы" отползли
просто потому, что убит их офицер.
   - Час-полтора уйдет на перегруппировку. А затем  ударят,  и  совсем
по-другому, - делился я своими соображениями. - За  час  надо  вывести
группу, Мыкола дорогой!
   - Куда? - с досадой спросил Москаленко.
   - Слушай, кацо, - толкнул меня Бакрадзе.
   - Что?
   - Эх! Задумался. Сзади немцев - наши! Не слышишь?
   - Кто? Какие наши?
   - Наши автоматы, геноцвале! Пэпэша...
   Действительно, позади одного  "невода"  что-то  неладное.  Изредка,
сберегая  патроны,  короткими  очередями  и  одиночными   постреливали
пэпэша...
   - Кто же? Матющенко?!
   Но выстрелы раздавались  все  ближе,  все  явственнее,  и  сомнения
больше не было.
   - Посылай взвод. Во фланг, Давид!
   - Сам пойду.
   Он вдруг остановился и замер с горящими  глазами,  затем,  потрясая
автоматом, выпрямился во весь свой огромный рост.
   - Да! Я знаю! Я сразу узнал. Это он...
   Мы вскочили вслед за ним, пораженные одной мыслью.
   - Семен Васильевич! Комиссар! Его атака! За мной!
   И  вся  девятая,  услышав  имя  комиссара  Руднева,  бросилась   за
Бакрадзе.
   - Вперед! Вперед!
   Рота пошла на прорыв. Но наша оборона оголилась  в  этом  месте.  В
том, что девятая прорвет немецкие цепи,  мы  не  сомневались.  Но  это
будет  через  15-20  минут.  А  сейчас?  Войцехович,  поняв  сложность
положения, уже подал команду связным боковых рот:
   - Приказ: бегом! Командирам рот  расширить  прорыв  и  выходить  за
штабом и санчастью. Не терять видимости.
   - Бери на себя управление, Вася! Штаб, санчасть - в прорыв! Вперед!
За мной! Там комиссар Руднев идет на помощь!
   Кажется, во всем отряде я был единственным человеком, не верившим в
галлюцинации Бакрадзе. Но в пылу боя и я скомандовал санчасти и ротам:
"Там комиссар!"
   Через час  мы,  оставив  прорванную  немецкую  сеть-ловушку  далеко
позади, вырвались  лесом  на  север.  Колонна  наскоро  построилась  и
уходила по бурелому, пыхтя и отдуваясь. Все устали. Но были веселы. На
бегу мы встретились с группой, пришедшей нам на помощь.  Это  были  17
разведчиков во главе с помкомвзвода Тетеркиным и  политруком  Исацким;
они оторвались  накануне  от  Ковпака.  Их  появление  сначала   очень
обрадовало нас.
   Хлопцы докладывали на ходу:
   - Вчера мы оставили Ковпака здесь. В лесочке. Возвращаясь, услышали
бой и решили ввязаться.
   - Значит, это Ковпак шел на север?
   - Мабуть, он самый...
   Значит, мы, сами того не зная, сунулись в ловушку,  предназначенную
Кригером для старого волка. Капкан щелкнул и прищемил хвост волчонку.
   Я видел немые вопросы в глазах своих ребят: "Опять не комиссар?"
   - Опять не комиссар! - угрюмо и печально сказал  Володя  Лапин  Ане
Маленькой.
   - А где же он? - робко спрашивала она разведчиков,  как  будто  они
могли ей на это ответить.
   Но комиссара не было с нами.
   Хлопцы все более мрачнели, протаптывая тропу через бурелом.
   И так это было обидно, что люди  даже  забывали  радоваться  скорой
встрече с Ковпаком и своему спасению.


9

   От Исацкого и Тетеркина мы узнали о происхождении пожаров.
   Запросив на следующий день Большую землю о местонахождении Ковпака,
я получил  оттуда  лаконичный   ответ:   "Действуйте   самостоятельно.
Строкач". Следовательно, нам нельзя соединяться с Ковпаком.
   Еще добрые полторы недели топтались  мы  взад  и  вперед  в  районе
Бучача и Монастырска. Это были как раз те  самые  места  возле  Старой
Гуты, где полтора месяца назад мы похоронили Валю Подоляко. Я в первые
же дни попытался послать к знакомому ксендзу  агентурных  разведчиков.
Но ксендз, осведомленный лживыми сообщениями немцев о том, что  Ковпак
разбит в Карпатах, теперь не пожелал  уже  говорить  со  мной  на  том
основании, что я - большевик.
   Во время маневра из рощицы в рощицу мы наткнулись на  действовавший
в этих  местах  небольшой  польский  отряд.   Полтора   месяца   назад
действовал здесь польский отряд, но о нем не было сказано ни  слова  в
те дни, когда монах Вацек делал для нас "вывьяд" по приказу ксендза.
   Настоящий бой - с танками и пехотой - пришлось нам все  же  держать
вместе с поляками.
   Поляки прибыли под Старую Гуту вечером. Нам  уходить  не  хотелось,
тем более, что командир польского отряда  пан  Анджей  обещал  нам,  в
случае чего, "выдающуюся позицию". На рассвете мы заняли ее.
   С трех сторон это было действительно очень удобное для  боя  место.
Об этом же свидетельствовали  старые  окопы.  Высота,  на  которой  мы
укрылись, была хорошо защищена с  трех  сторон.  Только  с  четвертой,
выходившей на горное плато, она была  легко  уязвима.  Мы  успокаивали
себя тем, что все же лучше защищать одну сторону, нежели четыре.
   Немцы  двумя  танками  рассчитывали  прижать  нас  именно  с  этой,
четвертой, доступной танкам стороны.
   В моем отряде сохранились еще  две-три  бронебойки.  Одной  из  них
мастерски владел Толька-ленинградец. Первым  же  выстрелом  он  поджег
один танк.
   - Горит, командир! - гаркнул он мне, стараясь перекричать шум  боя.
Я шел к нему вдоль старого окопа, но не успел:  снаряд  второго  танка
разбил в руках Тольки бронебойку и осколком снес ему голову.
   Так погиб честной смертью солдата Толька-ленинградец, для  которого
долг, совесть и честь отряда были выше страха смерти.
   Атака немцев на наше плато кончилась в  сумерки.  Они  еще  немного
постреляли, а затем, бросив догоравший танк, отошли.
   Была еще попытка забросить  нам  в  тыл  группу  автоматчиков.  Она
просочилась к самому штабу, но без труда была сброшена вниз.
   Ночью мы ушли.
   Карабкаясь  на  ближайшие  небольшие  сопки,  я  сопоставлял  их  с
Карпатами и думал: как все-таки жалко  выглядят  они  по  сравнению  с
Синичкой,  Шевкой  и  хребтом,  ведущим  на  Говерлю  и  Попа-Ивана!..
Сопоставил и бой,  только  что  отгремевший.  Как  все  это  мелко  по
сравнению с былыми делами...
   Но все-таки это была вторая победа нашего маленького отряда.
   Это был второй  бой  после  приказа,  самого  лаконичного,  который
когда-либо мог получить военачальник на расстоянии 1300 километров  от
Москвы.
   Мы  были  спокойны.  Наш  отряд  "действовал  самостоятельно".   Он
выполнял приказ партизанского штаба.


10

   Разведка давала точные сведения: на плато брошены  небольшие  силы:
не  больше  одного-двух  батальонов.  Большая  же  часть   группировки
Кригера, не обращая на нас  внимания,  снялась  и  ушла  на  восток  к
Збручу.
   Неужели Ковпак повернул на восток?
   Правда, все данные говорили о том, что он пошел на север. От Бучача
до Тернополя и дальше, почти до самого Ровно, можно  держаться  кромки
лесов. Перекочевывая из рощи в рощу, можно пройти партизанской  тропой
меж реками Золотая и Гнилая Липа, с их прибрежными лесами и ротами, до
самого Полесья.
   Зная хорошо повадки старика, я был почти уверен: он выберет  именно
этот путь. На востоке же  была  степь,  так  называемая  Тернопольская
Подолия.
   - Куда пойдем, Вася? - спросил я начштаба.
   - Ковпак пошел лесом. Если пойдем следом - так и  будем  все  время
принимать на себя его хвост.
   - Да, в лесах нас ждут, - буркнул комиссар Мыкола.
   - Это верно. А в степи?
   - А в степи вряд ли ожидают. Если  не  считать  пятнадцати  танков,
брошенных недавно на Збруч, - поспешил закончить Войцехович.
   Как мы ни измеряли нашу карту - получалось: чтобы  перемахнуть  эту
Подолию, нужно не меньше пяти ночных пеших маршей. И вот здесь родился
план - перейти на коней.
   Вначале мы отбрасывали от себя мысль о  коннице.  Но  кавалерийская
затея, этакий назойливый зуд, похожий на помешательство, все больше  и
больше овладевал нами.  Окидывая  взглядом  участок  между  Львовом  и
Проскуровом, я представлял себе: по всей ширине этого "фронта"  сейчас
проходят наши группы. Вероятно, их сейчас не шесть, а  больше.  Многие
дробились, теряли взводы, отделения, а то и просто по два-три человека
пробиваются в партизанские края. По всей Галиции проходят  наши  люди.
Немцы бросаются от одних к другим. Значит,  нужно  идти  самым  прямым
путем - через степь.
   Но теперь это был уже не голый риск, а  трезвый  расчет.  Именно  в
степи нас никак не ждет противник. Кригер, следуя за нашим еще на горе
у Ланчина осуществленным маневром,  разбросал  свои  засады,  заставы,
пикеты и гарнизоны во всех "партизанских" местах. Он ищет нас в лесах,
балках, в горах. Везде, - только не в степи. Но если и обнаружит нас в
степи, то пока соберет свои войска в мощный кулак, - мы проскочим.
   Основательно  разведав  несколько  лигеншафтов  и   прикинув,   что
достаточно будет трех из них, чтобы  посадить  всю  группу  на  коней,
перед вечером, в середине сентября, мы свалились с высоток.  Но  нужно
было случиться, что в двух  лигеншафтах  коней  погнали  в  ночное.  Я
спросил Москаленко:
   - Возвращаемся обратно, Мыкола?
   - Нельзя, - сказал твердо Войцехович. - Все равно мы раскрыли  свой
маневр. Показали противнику свою заинтересованность в четвероногих.
   Поэтому,  как  ни  избегали  мы  этой  крайней  меры,  -   пришлось
прихватить  и  крестьянских  коней.  И  когда  совсем  смерклось,   мы
проходили уже кавалерийским маршем по Тернопольской Подолии.
   Первая дневка была в открытой степи. Лишь на второй день под  вечер
настигли нас немецкие танки. Но они тоже были ученые: подходили долго.
Уже добрый  час  слышали  мы  урчание  моторов,  но  ничего  не  могли
заметить. Танки,  маскируясь  снопами,  по  одному  заходили  в  обход
хутора.
   Уже вечерело. За ночь мы думали доскакать к долине реки Серет.
   - Поздно, голубчики! - приветно помахал им рукой Вася Войцехович. -
Посадили группу  верхами!  Ночка  темна,  танков  не  боюся,  провожай
тернопольска Маруся...
   Мы рвались на север к Шепетовским лесам. Но до них  оставалось  все
еще не меньше трехсот километров.
   Ночью на дороге попались два фольварка.  Там  мы  заменили  усталых
коней подолян свежими. Не знаю, нашли ли их дядьки-подоляне,  которые,
по словам разведчиков, шли по нашим следам, или,  испугавшись  танков,
они разбежались по домам. Мы бы  их  вернули  сегодня  -  если  бы  не
чертовы танки. Но нам очень хотелось, чтобы они их нашли.
   По кладбищам первой мировой войны мы  три  ночи  проходили  "лихим"
кавалерийским рейдом.  От  разрывных  немецких  шпокалок  спасали  нас
осыпавшиеся, но еще глубокие окопы, вырытые лопатой русского  солдата.
Кости их давно лежат в земле, а труд  солдатский,  пот  и  опыт  войны
помогали нам, разведчикам Советской страны.
   Ночью над Серетом поднимались туманы, и в топоте конских копыт  нам
слышались атаки казацких полков и мощное "Ура!" русской пехоты.


11

   Тернопольская Подолия  уже  осталась  позади.  Еще  переход,  и  мы
зацепимся за кромку лесного массива.  Степное  море  словно  хлестнуло
прибоем  и  отпрянуло  назад,  оставив  прогалины-лужицы  полей  среди
лесочков и рощиц.
   Нас волновала близость границы, она должна  была  проходить  где-то
недалеко. Но посылать  в  дальнюю  разведку  не  хотелось:  жаль  было
потерять хлопцев, лучших, самоотверженных бойцов.  Да  и  устали  они.
Сразу после марша идти в далекую разведку им не  под  силу.  А  где-то
здесь вблизи (мы чуяли ее нюхом) - граница. Карты с  отметкой  на  ней
старого австро-венгерского кордона у нас  не  было.  Проходили  же  мы
сейчас километров на полтораста западнее  Збруча.  Ориентировались  по
памяти: здесь должна заворачивать граница на Берестечко и Дубно.
   Но случилось то, чего мы больше всего опасались: мы  напоролись  на
кордон в конце ночного марша,  почти  на  рассвете.  Справа  и  слева,
словно тревожная дробь барабана, раздалось по три  условных  выстрела.
Они передались дальше,  к  следующей  паре  часовых:  через  несколько
секунд третья  пара  отозвалась  еле  слышным  сигналом.  Дорога  была
перегорожена  рвом,  похожим   на   противотанковый,   и   проволочным
заграждением в один кол. Да еще "ежи"  на  дороге.  "Ежи"  полетели  в
канаву. Мы  вышли  на  север.  Пока  мы  проскакивали  через  границу,
сигнальные выстрелы, должно быть, дошли до условного пункта. Сейчас по
проводам в эфире понеслось, должно быть, во Львов и  Краков  (а  может
быть, и в Берлин) сообщение о нас.
   - Усатый, прибавь шагу!
   - Теперь ничего. Теперь мы на нашей территории, -  подкручивая  ус,
подмигнул мне легкомысленно Ленкин.
   Уже ночь отходила на запад. До восхода солнца  оставалось  полчаса.
Усатое лицо Ленкина розовело справа от далекой ранней зари. Еще  20-30
минут, и  в  воздухе  появится  разведчик.  А  леса  все  нет.  Кругом
изрезанная лощинами степь. И  в  этой  степи  нам  совсем  ни  к  чему
встретиться с немецкими самолетами. Я вспомнил Маняву - первую гору  в
Карпатах, где нас бомбили "мессеры".  Получив  ценой  выигранных  двух
боев превосходство, мы можем за один час потерять его.
   Очертя голову мы сунулись в ближайшее село. 50-60  хат  прилепились
на крутом склоне оврага. Степные украинские мазанки, крытые  черепицей
и жестью, заборы из колючей  проволоки  старинного  образца,  и  опять
линия окопов,  осыпавшаяся  и  поросшая  травой.  Тут  тоже  проходила
позиционная война наших отцов.
   Сердюк, преобразившийся после боя с танками, в эсэсовской  петушьей
шапке на голове  и  в  офицерской  шинели,  на  прекрасной  лошади,  с
ленточками, вплетенными в  гриву,  влетел  первый  и  выслушал  рапорт
старосты села. Тот  явно  принял  нас  за  немцев.  Староста  униженно
кланялся и пытался поцеловать руку  Сердюка.  Подмигнув  хлопцам,  тот
благосклонно разрешил ему это. Но терять время нельзя.
   -  Быстро  рассредоточить   колонну!   Тщательная   маскировка!   -
командовал Вася.
   Я поглядел на старосту. Он недоуменно слушал русскую  речь.  Что-то
начинал подозревать. Приставив к нему  одного  из  связных,  чтобы  не
сбежал, я быстро разослал дозорных на выход. Не дать никому  выйти  из
села. Ставка на то, чтобы противник как можно дольше не обнаружил нас.
Выиграть хоть полдня. А боя не избежать. Я в этом уверен.
   Тихо и медленно тянулся день. Дремали, отдыхая, бойцы. Только когда
солнце подошло к зениту, часовой привел ко мне старосту.
   - Все к командиру добивается. Я ему уж и под ребро сунул. А он  все
свое: "Веди до командира, дело секретное", - говорит.
   Староста мял шапку и молчал. Напомнил  мне  Мыколу  Струка  там,  в
Карпатах.
   - На штыре ока?
   Гла