происходило.  -  Дюма  набрасывал  план
произведения  и  обсуждал  этот  план  с  помощником,  которому   предстояло
отыскать нужные документальные материалы  и  выстроить  сюжетную  схему  или
даже написать первый вариант романа - на  белых  листах...  Потом  Дюма  все
переписывал - на голубых... Работал он обычно утром или вечером и никогда  -
днем. Сидел в  одной  рубашке...  Не  пил  ни  кофе,  ни  спиртного,  только
сельтерскую воду. И почти не курил. Он работал  без  передышки,  а  издатели
требовали еще и еще... Маке отправлял ему  свои  заготовки  почтой,  и  Дюма
раздражался из-за задержек. - Букинист вытащил из папки листок и положил  на
стол перед Корсо. - Вот вам пример - записка, посланная во время работы  над
"Королевой Марго". Как видите, Дюма сетует: "Все идет великолепно,  несмотря
на те  шесть-семь  страниц,  посвященных  политике,  с  которыми  мы  должны
смириться, чтобы поддержать интерес публики...  Если  дело  не  продвигается
вперед быстрее, дорогой мой, вина в том Ваша: со вчерашнего  дня,  с  девяти
часов, я сижу сложа руки... - Букинист прервался, наполнил  легкие  воздухом
и указал на  "Анжуйское  вино":  -  Наверняка  эти  четыре  белые  страницы,
исписанные рукой Маке и с правкой Дюма, мэтр получил с большим опозданием  -
номер "Сьекль" пора было  отправлять  в  типографию,  потому  и  приходилось
довольствоваться малым, делать исправления  спешно  -  прямо  поверх  чужого
текста.
     Он сложил все бумаги в папку и поставил  ее  в  шкаф  под  буквой  "Д".
Корсо успел  еще  раз  глянуть  на  листок,  где  Дюма  требовал  от  своего
помощника новые материалы. Не только почерк совпадал полностью, но и  бумага
была идентичной - голубой в  тонкую  клетку;  точно  такой  же,  как  в  его
рукописи "Анжуйского вина". Для записки использовалась половинка листа,  так
что один край был не таким ровным, как три остальные. Кто знает, может,  все
листы лежали на столе у писателя вместе, в одной стопке.
     - Так кто же на самом деле написал "Трех мушкетеров"?
     Репленже старательно запирал шкаф и отозвался не сразу:
     -  Тут  я  с  ответом  затрудняюсь  -  вы  поставили  вопрос    слишком
категорично. Маке был человеком эрудированным, знал историю, много  читал...
Но таким талантом, как у Дюма, не обладал.
     - Думаю, добром между ними не кончилось...
     - Ваша правда. А жаль! Знаете, они ведь даже вместе  ездили  в  Испанию
на свадьбу Изабеллы Второй...  Дюма  потом  напечатал  путевые  заметки  "От
Мадрида до Кадиса" в форме писем... Что касается  Маке,  то  какое-то  время
спустя  он  обратился  в  суд  и  потребовал,  чтобы  его  признали  автором
восемнадцати романов, подписанных Дюма, но судьи  решили,  что  работа  Маке
была не более чем подготовительной...  Теперь  он  считается  посредственным
писателем, который воспользовался славой Дюма, чтобы хорошо  заработать.  Но
некоторые видят в нем несчастную жертву эксплуатации: "негра"  на  службе  у
гиганта...
     - А вы?
     Репленже скользнул взглядом по портрету Дюма, что висел над дверью.
     -  Я  ведь  уже  сказал  вам,  что  не  считаю  себя  таким   серьезным
специалистом, как мой друг господин Балкан... Я  всего  лишь  книготорговец,
букинист.  -   Он    на    мгновение    задумался,    сопоставляя    степень
взаимозависимости профессии  и  личных  вкусов.  -  Но  хочу  обратить  ваше
внимание вот на что: с тысяча восемьсот семидесятого по восемьсот  девяносто
четвертый год во Франции было продано три миллиона томов и восемь  миллионов
романов-фельетонов с продолжениями-и везде на обложке стояло имя  Александра
Дюма. Эти романы писались до Маке, при Маке и после Маке.  Наверное,  это  о
чем-то да говорит.
     - По крайней мере, о прижизненной славе, - добавил Корсо.
     - Тут спорить не о чем. Целых полвека он оставался кумиром Европы.  Обе
Америки направляли корабли с единственной  целью  -  доставить  его  романы,
которые читали и в Каире, и в Москве, и  в  Стамбуле,  и  в  Шандернагоре...
Дюма  взял  от  жизни  все,  что  мог,  выпил  до  дна  чашу    наслаждений,
популярности... Он умел радоваться жизни, побывал на  баррикадах,  бился  на
дуэлях, судился, фрахтовал суда, назначал пенсии из своего  кармана,  любил,
чревоугодничал, танцевал, заработал десять миллионов и промотал двадцать,  а
умер тихо, во сне, как ребенок... - Репленже кивнул  на  правку  в  рукописи
Маке. - Ведь это можно  назвать  по-разному:  талант,  гений...  Но  как  ни
назови, просто так взять и выжать это из себя  нельзя  и  нельзя  украсть  у
других. - Он похлопал себя по груди, совсем как Портос.  -  Это  таится  вот
здесь. Ни один писатель не знал при  жизни  такой  славы.  А  Дюма  запросто
добился всего - словно заключил союз с Господом Богом.
     - Да, - отозвался Корсо. - Или с дьяволом.
     Корсо пересек улицу и оказался у той книжной лавки,  что  расположилась
напротив. В дверях, под козырьком, на переносных лотках лежали  груды  книг.
Девушка  рылась  в  них,  перебирала  стопки  гравюр  и  старинных  почтовых
открыток. Она стояла против света,  солнце  пряталось  у  нее  за  спиной  и
золотило волосы на макушке и  висках.  Когда  Корсо  приблизился,  она  даже
головы не повернула в его сторону.
     - Ну, а какую бы выбрал ты? - спросила она,  в.  нерешительности  держа
перед собой две открытки: одну цвета сепии, на которой обнимались Тристан  и
Изольда, и другую с "Искателем гравюр" Домье.
     - Возьми обе, - посоветовал Корсо, наблюдая краешком глаза, как  другой
покупатель  остановился  перед  лотком  и  протянул  руку  к  толстой  пачке
открыток, перетянутых резинкой. У Корсо сработал  охотничий  рефлекс,  и  он
молниеносным рывком перехватил открытки, можно сказать, почти что вырвал  из
рук соперника. Потом принялся изучать свои трофеи, слыша над  ухом  сердитое
ворчание  незадачливого  конкурента.  Он  нашел  несколько    картинок    на
наполеоновскую тему: императрица Мария-Луиза, семейство  Буонапарте,  смерть
Императора и последняя победа: польский солдат с копьем и два конных  гусара
перед Реймсским собором во время кампании 1814 года  размахивают  знаменами,
отнятыми у врага. Чуть поколебавшись, он  добавил  туда  же  маршала  Нея  в
парадном мундире и портрет старого  Веллингтона,  позирующего  для  Истории.
Удачливая старая скотина.
     Девушка отложила  еще  несколько  открыток.  Ее  длинные  смуглые  руки
уверенно перебирали тонкий белый картон  и  выцветшие  гравюры:  изображения
Робеспьера  и  Сен-Жюста,  изысканный  портрет  Ришелье   в    кардинальском
облачении, с орденом Святого Духа на шее.
     - Очень кстати, - язвительно прокомментировал Корсо.
     Она ничего не ответила, продолжая что-то искать среди  книг,  и  солнце
скользило по ее плечам и золотым туманом окутывало  Корсо.  Ослепленный,  он
закрыл глаза, а когда снова открыл их, девушка показывала  ему  толстый  том
ин-кварто, извлеченный из кучи прочих.
     - Ну как?
     Он глянул: "Три мушкетера" с иллюстрациями Лелуа, переплет из  ткани  и
кожи, хорошее состояние. Когда он  перевел  взгляд  на  нее,  она,  улыбаясь
уголками губ, испытующе смотрела ему в глаза и ожидала ответа.
     - Красивое издание, - только и сказал он. -  Ты  что,  собираешься  это
читать?
     - А как же! Только, умоляю, не рассказывай, чем там кончится дело.
     Корсо против воли тихонько рассмеялся.
     - Я и сам был бы рад, - заметил он,  складывая  в  стопку  открытки,  -
если бы мог рассказать тебе, чем,все кончится.
     - А у меня для тебя подарок, - сказала девушка. Они  шагали  по  Левому
берегу мимо  лотков  букинистов,  мимо  выставленных  на  продажу  гравюр  в
пластиковых или целлофановых конвертах, мимо подержанных  книг,  разложенных
прямо на парапете. Bateau-mouche{3} медленно плыл вверх по течению,  здорово
просев под тяжестью толпы японцев, - не менее пяти тысяч, прикинул Корсо,  и
ровно столько же видеокамер "Сони". На другой  стороне  улицы,  за  стеклами
роскошных витрин  с  рекламой  "Виза"  и  "Америкэн  Экспресс",  неприступно
гордые антиквары бросали едва приметные взгляды поверх толпы,  за  горизонт,
в ожидании, когда появится  какой-нибудь  кувейтец,  русский  спекулянт  или
министр из Экваториальной Гвинеи, которым можно будет всучить, скажем,  биде
- расписной фарфор, месье, Севр - Евгения Гранде; При этом произношение  их,
естественно, отличалось четкой артикуляцией.
     - Я не люблю подарков, - хмуро буркнул  Корсо.  -  Было  дело,  кое-кто
принял в дар деревянного коня. На этикетке стояло: ахейская  ручная  работа.
Те идиоты и обрадовались.
     - И что, диссидентов там не налилось?
     - Только один - со своими детьми. Но из моря повылезли какие-то  твари,
и получилась великолепная  скульптурная  группа.  Если  я  правильно  помню,
эллинистическая. Родосская школа. В ту пору боги были слишком пристрастны.
     - Они были такими всегда. - Девушка  смотрела  на  мутную  воду,  будто
река несла с собой воспоминания. Корсо увидел задумчивую и вялую  улыбку  на
ее губах. -  Я  никогда  не  знала  ни  одного  беспристрастного  бога.  Или
дьявола. - Она  резко  повернулась  к  охотнику  за  книгами.  Казалось,  ее
недавние раздумья унесло вниз по течению. - Ты веришь в дьявола, Корсо?
     Он пытливо посмотрел на нее, но река унесла  и  те  образы,  что  всего
несколько секунд назад еще жили в ее глазах.  Там  остались  только  текучая
зелень и свет.
     - Я верю в глупость и невежество, - устало улыбнулся он.  -  И  считаю,
что лучший удар кинжалом - вот сюда, видишь?  -  Он  показал  на  пах.  -  У
бедренной кости. Когда тебя при этом обнимают.
     - Чего ты боишься, Корсо? Что я обниму тебя?.. Что небо обрушится  тебе
на голову?
     -  Я  боюсь  деревянных  коней,  дешевого  джина  и  красивых  девушек.
Особенно когда они являются с подарками. И  присваивают  себе  имя  женщины,
сумевшей победить Шерлока Холмса.
     Они продолжали свой путь и теперь шли  по  деревянному  настилу,  моста
Искусств.  Девушка  остановилась  рядом  с  уличным  художником,   продающим
крошечные акварели.
     - Мне нравится этот мост, - сказала она. - Потому что здесь нет  машин.
Только влюбленные парочки, старушки в шляпках и праздная публика. Это  мост,
лишенный абсолютно всякого практического смысла.
     Корсо не ответил. Он провожал взглядом баржи  с  низкими  покосившимися
мачтами, они  проплывали  мимо,  между  опорами,  которые  поддерживали  всю
железную конструкцию. Когда-то на этом мосту звучали шаги Никон  -  рядом  с
его собственными. Он помнил, как она  точно  так  же  остановилась  рядом  с
художником, может, с тем же самым, как наморщила нос,  потому  что  фотометр
был расположен неудобно для нее и свет бил диагонально, слишком  сильно,  он
падал на башни Нотр-Дам. Они купили  foie-gras{4}  и  бутылку  бургундского,
это и составило их ужин в гостиничном номере. Поели они в постели при  свете
телевизионного экрана, где разгорались  дебаты  -  из  тех,  которые  просто
обожают французы, - в них участвует много народа и произносят много слов.  А
прежде,  еще  на  мосту,  Никон  тайком  сфотографировала  его  -  в  чем  и
призналась, жуя хлеб  с  foie-gras;  при  этом  губы  ее  были  влажными  от
бургундского, и она кончиком босой ноги поглаживала  бедро  Корсо.  Я  знаю,
что тебе это не нравится, Лукас Корсо,  ты  злишься,  но  там  ты  стоишь  в
профиль и смотришь на проплывающие внизу баржи,  и  мне  удалось  почти  что
сделать из тебя красавца, сукин ты  сын.  Никон  была  еврейкой  с  большими
глазами, из ашкеназов, отец ее в Треблинке носил номер  77843,  и  спас  его
гонг в последнем раунде; теперь,  когда  на  экране  появлялись  израильские
солдаты на своих  огромных  танках,  она  голая  выпрыгивала  из  постели  и
целовала экран, глаза ее блестели от слез, она  шептала:  "Шалом,  Шалом"  -
так же нежно, как произносила имя Лукас... Но однажды  она  это  имя  словно
забыла. Он так никогда и не увидел ту фотографию, где он стоит, опершись  на
перила моста Искусств, и смотрит на баржи, стоит в  профиль  и  на  сей  раз
кажется почти красивым, сукин сын.
     Когда он поднял глаза, Никон  уже  исчезла.  Рядом  с  ним  шла  другая
девушка. Высокая, загорелая, с  короткой  мальчишеской  стрижкой  и  глазами
цвета свежевымытого винограда, почти  прозрачными.  В  растерянности  он  на
секунду зажмурился, чтобы вернуться в реальный мир. И  настоящее  прочертило
четкую, как след скальпеля,  линию.  Тот  Корсо,  что  стоял  в  профиль  на
черно-белой  фотографии  -  Никон  делала  только  черно-белые  снимки,    -
извиваясь, полетел в реку и уплыл вниз по течению, вместе с опавшей  листвой
и дерьмом, которое попадало в воду с шаланд и из канализационных  стоков.  И
другая девушка, а вовсе не Никон,  держала  в  руках  переплетенную  в  кожу
книжицу и протягивала ему.
     - Надеюсь, тебе понравится.
     "Влюбленный дьявол" Жака  Казота,  издание  1878  года.  Корсо  раскрыл
книгу и узнал гравюры - те же, что и в  первом  издании,  факсимиле  в  виде
приложения:  Альвар  в  Магическом  круге  стоит  пред  дьяволом,    который
вопрошает  "Che  vuoi?"{5};  Бьоидетта,  распутывающая   пальцами    волосы;
красивый паж у клавесина.. Корсо открыл какое-то место наугад и прочел:
     Человек был сотворен из горсти грязи  И  воды,  почему  же  женщина  не
может  быть  соткана  из  росы,  земных  испарений  и  солнечных  лучей,  из
сгустившихся остатков радуги? Где возможное?.. И невозможное?..
     Он захлопнул книгу и, подняв  глаза,  встретился  с  ликующим  взглядом
девушки. Там, внизу, солнечные блики искрились в пенном  следе,  оставленном
каким-то корабликом, и  трепетные  переливы  пробегали  по  ее  лицу,  будто
отблески бриллиантовых граней.
     - "Из сгустившихся остатков радуги", - повторил Корсо. -  А  ты-то  что
об этом знаешь?
     Девушка провела рукой по  волосам  и,  прикрыв  веки,  подняла  лицо  к
солнцу. Все в ней было светом: отблески  реки,  утренняя  прозрачность,  две
зеленые заводи под темными ресницами.
     - Мне известно то, что мне рассказали давным-давно...  Радуга  -  мост,
соединяющий землю и небо. Когда наступит конец света, она обрушится -  после
того как дьявол усядется на нее верхом.
     - Неплохо. Так рассказывала твоя  бабушка?  Она  отрицательно  помотала
головой. И снова глянула на Корсо - серьезно и задумчиво.
     - Нет,  один  приятель,  Билето.  -  Произнеся  это  имя,  она  на  миг
запнулась и наморщила  лоб,  как  маленькая  девочка,  открывающая  страшную
тайну. - Он любит коней и вольный ветер... Другого  такого  оптимиста  я  не
встречала... Он все еще верит, что вернется на небеса!
     Они прошли почти весь мост. У Корсо возникло странное  ощущение,  будто
чудища с водостоков Нотр-Дам следили за ними. А  ведь  и  они,  эти  чудища,
тоже были подделкой, как и столько прочих вещей. Их не было там  -  не  было
их адских гримас, рогов и унылых козлиных бород, - когда степенные  мастера,
закончив работу, потные  и  гордые,  выпили  по  стакану  крепкого  питья  и
глянули наверх. Их  не  было  там,  когда  Квазимодо  метался  по  звоннице,
страдая от несчастной любви к цыганке Эсмеральде. Но теперь,  после  Чарльза
Лоутона с его целлулоидным уродством,  после  Джины  Лоллобриджиды,  которую
казнили на площади под их сенью, -  вторая  версия,  техноколор,  непременно
подчеркнула бы Никон, - уже трудно было представить собор без  этих  мрачных
неосредневековых часовых. Корсо вообразил, какая картина открылась бы ему  с
высоты птичьего полета: Новый  мост,  дальше  -  узкий,  темнеющий  в  свете
прозрачного утра мост Искусств над серо-зеленой лентой реки, а на нем -  две
крошечные фигурки, которые незаметно движутся  к  правому  берегу.  Мосты  и
черные лодки Харона, неспешно проплывающие под каменными сводами  и  арками.
Мир - это берега и реки,  текущие  меж  ними,  мужчины  и  женщины,  которые
пересекают реки по мостам либо вброд, не  догадываясь  о  последствиях  сего
акта, не  оборачиваясь  назад  и  не  глядя  под  ноги,  не  бросив  монетки
лодочнику.
     Они вышли к Лувру и  постояли  перед  светофором,  прежде  чем  перейти
улицу. Корсо поправил лямку  своей  холщовой  сумки  на  плече  и  рассеянно
глянул "сначала направо, потом налево. Машин было множество, и он по  чистой
случайности обратил внимание на одну, которая как раз в этот  миг  пролетала
мимо. И Корсо буквально окаменел, уподобившись чудовищам с Нотр-Дам.
     - Что случилось? - спросила девушка,  когда  зажегся  зеленый  свет,  а
Корсо все не двигался с места. - Ты что там, привидение увидел?
     Да, он увидел привидение. Но не одно, а целых  два.  Оба  расположились
на заднем сиденье улетавшего прочь такси  и  оживленно  беседовали,  поэтому
Корсо не заметили. Женщина -  очень  привлекательная  блондинка;  он  тотчас
узнал ее, несмотря на шляпу и короткой вуалью, опущенной на глаза. Это  была
Лиана Тайллефер. А рядом с ней, обняв ее за плечи, сидел  Флавио  Ла  Понте,
который демонстрировал  свой  неотразимый  профиль  и  кокетливо  поглаживал
кудрявую бородку.

     {1} "Болса" нет, Месье" (фр.).
     {2} "Включены в счет" (фр.).
     {3} Речной трамвай (фр.).
     {4} Гусиная печенка (фр.).
     {5} "Чего ты хочешь?"(um.). Далее роман  цитируется в перев. Н.А.Сигал.


     X Номер Три
     Они подозревали, что у него нет сердца.
     Р. Сабатини. "Скарамуш"
     Корсо был из числа людей, наделенных редким даром:  он  умел  мгновенно
находить себе преданных помощников -  иногда  за  деньги,  иногда  просто  в
обмен на улыбку. Как мы уже убедились, было в нем  что-то  -  полунаигранная
неуклюжесть, гримаса  своенравного  и  симпатичного  кролика,  рассеянный  и
беспомощный вид, совершенно не соответствующий его нраву, - из-за чего  люди
готовы  были  оказывать  ему  всяческое,  содействие.  Некоторые  из    нас,
знакомясь с Корсо, испытали это на  себе.  Не  стал  исключением  и  Грюбер,
портье из "Лувр Конкорд", с которым Корсо  имел  дело  уже  лет  пятнадцать.
Грюбер был человеком суровым и замкнутым, с бритым  затылком,  и  в  уголках
губ его Остыли складки, отличающие  игроков  в  покер.  Во  время  немецкого
отступления 1944 года он,  шестнадцатилетний  хорватский  волонтер,  рядовой
18-й мотопехотной дивизии вермахта "Хорст Вессель",  получил  русскую  пулю,
которая задела ему позвоночник. Итог - Железный крест второй степени  и  три
неподвижных позвонка. Вот почему он так напряженно и замедленно двигался  на
своем посту - словно торс его сковывал стальной корсет.
     - Мне нужна помощь, Грюбер.
     - Я всегда в вашем распоряжении.
     Корсо почудилось,  что  вставший  по  стойке  "смирно"  портье  щелкнул
каблуками. Форменная куртка цвета бордо с  золотыми  ключиками  на  лацканах
придавала старому отставнику еще более бравый вид, что очень  нравилось  тем
клиентам из Центральной Европы, которые после крушения коммунизма и  раскола
восточного лагеря приезжали в Париж, чтобы  рассеянно  осмотреть  Елисейские
поля, а в душе мечтали о четвертом рейхе.
     - Ла Понте, Флавио. По национальности испанец. А  также  Эрреро,  Лиана
Эрреро; хотя она может зарегистрироваться  под  фамилией  Тайллефер  или  де
Тайллефер... Я хотел бы знать, не остановились ли они в одной  из  парижских
гостиниц.
     Он написал имена на карточке и передал  ее  Грюберу,  приложив  пятьсот
франков. Корсо,  когда  давал  чаевые  или  подкупал  кого-то,  умел  особым
образом пожать плечами - мол, нынче я тебе, завтра  ты  мне,  -  отчего  все
дело обретало форму дружеского взаимообмена, почти сообщничества,  и  трудно
было понять, кто и кому в действительности оказывает услугу.  Грюбер  привык
иметь дело с испанцами из "Евроколор Иберия", итальянцами  в  отвратительных
галстуках и американцами с сумочками TWA{1} и  в  бейсболках  -  и  бормотал
вежливое "merci m'sieu", получая от них жалкие  десять  франков.  Теперь  же
он, не моргнув глазом и не  поблагодарив,  описал