нес я,  распахивая  дверь,
- членов Клуба Дюма.
     Почти все гости уже прибыли; последние  из  них  входили  в  зал  через
большие стеклянные двери, распахнутые  на  эспланаду  замка.  Звучала  тихая
музыка, в воздухе плавал сигарный дым, собравшиеся громко  переговаривались.
В центре стоял покрытый белой льняной скатертью стол с холодными  закусками.
Бутылки анжуйского,  сосиски  и  амьенский  окорок,  устрицы  из  Ла-Рошели,
коробки с сигарами "Монте-Кристо". Гости стояли группами,  пили,  беседовали
на разных языках. Всего здесь собралось около полусотни мужчин и  женщин,  и
я видел, как Корсо несколько раз  тронул  рукой  очки,  будто  проверяя,  на
месте ли они.
     Некоторые лица были ему хорошо знакомы - по прессе, кино, телевидению.
     - Вы удивлены? - спросил я, стараясь  по  виду  его  определить,  какой
эффект все это на него произвело.
     Он угрюмо и растерянно кивнул. Кое-кто подходил ко  мне  поздороваться,
и я пожимал руки, рассыпался в любезностях, шутил. Атмосфера  была  приятной
непринужденной. Корсо  не  отходил  от  меня.  На  лице  его  застыло  такое
выражение, будто он ждет, когда же  ему  удастся  наконец  проснуться,  и  я
искренне потешался. Я даже представил его некоторым гостям, и сделал это  со
злым удовольствием, потому что он  отвечал  на  приветствия  смущенно,  явно
чувствуя себя  не  в  своей  тарелке.  От  его  обычной  самоуверенности  не
осталось и следа, так что отчасти я взял реванш.  Ведь,  честно  говоря,  он
сам  явился  ко  мне  с  "Анжуйским  вином"  под  мышкой  и   нарвался    на
неприятности...
     - Позвольте представить вам господина Корсо... Бруно Лостиа,  миланский
антиквар. Позвольте... Да-да, это и на  самом  деле  Томас  Харви,  конечно;
Харви Джойерос,  Нью-Йорк  -  Лондон  -  Париж  -  Рим...  А  вот  граф  фон
Шлоссберг: у него самая знаменитая  в  Европе  частная  коллекция  живописи.
Здесь вы встретите  кого  угодно,  вот  нобелевский  лауреат  из  Венесуэлы,
аргентинский экс-президент, наследный принц  из  Марокко...  Кому  придет  в
голову, что его отец - большой  почитатель  Александра  Дюма?  А  посмотрите
туда... Вы его узнали, правда?.. Профессор семиотики из Болоньи... Теперь  с
ним беседует светловолосая  дама,  это  Петра  Нойштадт,  самый  влиятельный
литературный критик в Центральной Европе. А в той группе рядом с  герцогиней
Альба  стоят  финансист  Рудольф  Виллефос  и  английский  писатель  Харольд
Бёрджесс,  Амайя  Эускаль,  группа  Альфа-Пресс,  самый  крупный    издатель
Соединенных Штатов, Джон Кросс из "О  &  О"  Пейперс,  Нью-Йорк...  А  Ашиля
Репленже, парижского букиниста, вы, надеюсь, помните.
     Этим я его добил окончательно.  Глядя  на  растерянное  лицо  Корсо,  я
смаковал эффект, хотя готов был и посочувствовать  ему.  Репленже  держал  в
руке пустой бокал и дружески улыбался нам из-под мушкетерских усов, так  же,
как во время экспертизы рукописи Дюма в магазине на  улице  Бонапарта.  Меня
он принял  в  свои  объятия  -  объятия  огромного  медведя,  потом  ласково
похлопал Корсо по  плечу  и  отправился  за  новым  бокалом  вина,  пыхтя  и
отдуваясь, совсем как жизнерадостный толстяк Прртос.
     - Черт возьми! - процедил  Корсо  сквозь  зубы,  повернувшись  ко  мне,
чтобы никто другой этого не услышал, - Что здесь происходит?
     - Я же сказал: это длинная история.
     - Так расскажите мне ее... Мы подошли к столу. Я налил две рюмки  вина,
но он отрицательно покачал головой.
     - Джин, - пробормотал он. - А джина тут нет?
     Я указал на бар в конце  зала,  и  мы  двинулись  туда.  По  дороге  мы
несколько раз  останавливались,  я  снова  с  кем-то  здоровался:  известный
кинорежиссер,  ливанский  миллионер,  испанский  министр  внутренних  дел...
Наконец Корсо завладел бутылкой "Бифитера" и наполнил свой стакан  до  самых
краев, потом одним глотком выпил  половину.  Он  еле  заметно  вздрогнул,  и
глаза его  за  стеклами  очков  -  одно  стекло  разбитое,  другое  целое  -
заблестели. Он прижал бутылку к груди, словно боялся, что  кто-нибудь  ее  у
него отнимет.
     - Итак, вы собирались рассказать мне...
     Я направился к террасе за стеклянной дверью, где мы могли  побеседовать
без помех. Корсо опять наполнил свой стакан  и  последовал  за  мной.  Гроза
ушла; над нашими головами проклюнулись звезды.
     - Я весь внимание, - объявил он, снова прикладываясь к стакану.
     Я облокотился на перила, еще мокрые  после  дождя,  и  поднес  к  губам
бокал анжуйского.
     - Когда ко мне в руки попала рукопись "Трех мушкетеров", я  подумал:  а
почему бы не создать  литературное  общество,  что-то  вроде  клуба  горячих
поклонников  Александра  Дюма  и  классического  романа-фельетона,  а  также
приключенческой литературы? По роду своей  профессиональной  деятельности  я
был знаком с несколькими подходящими кандидатами... -  я  кивнул  в  сторону
освещенного зала. Через стеклянную дверь было хорошо видно  гостей,  которые
прохаживались  туда-сюда  и  дружески  беседовали.  Какой  успех!  Вот  оно,
доказательство  того,  что  я  попал  в  точку,  мне  трудно  было  сдержать
торжествующую улыбку. Авторское  самолюбие...  -  Общество,  целью  которого
является изучение книг такого  рода,  которое  призвано  отыскивать  забытых
авторов и произведения, способствовать  их  изданию  и  распространению  под
издательским знаком, возможно хорошо вам знакомым - "Дюма & К".
     - Да, я его знаю, - подтвердил Корсо.  -  Они  базируются  в  Париже  и
только  что  напечатали  полного  Понсона  дю  Террайля.  А  год  назад    -
"Фантомаса"...  Понятия  не  имел,  что  вы  с  этим  связаны.  Я   полыценно
улыбнулся:
     - Таково правило: не упоминать имен, не называть участников  проекта...
Как вы сами можете судить, затея эта носит научный характер, но в  ней  есть
и что-то детское; литературная игра,  дань  ностальгии...  В  результате  из
забвения извлекаются старые книги, и мы возвращаемся к  себе  самим,  какими
были когда-то - возвращаемся  к  утраченной  наивности.  Человек  взрослеет,
делается  флоберианцем  или  стендалианцем,  выбирает  Фолкнера,  Лампедузу,
Гарсиа Маркеса, Даррелла или Кафку... Мы расходимся во мнениях,  порой  дело
доходит до стычек. Но  стоит  упомянуть  определенных  авторов  и  некоторые
волшебные книги, как мы снова чувствуем себя сообщниками. Эти книги  открыли
нам литературу, не навязывая догм и  ложных  правил.  Они  -  воистину  наша
общая родина; они не о том, что человек видит, а о том, о чем он мечтает.
     Произнеся эти слова, я сделал паузу, ожидая  какой-нибудь  реакции.  Но
Корсо всего лишь поднял стакан с джином и глянул  сквозь  него.  Его  родина
находилась внутри этого стакана.
     - Так было раньше, - возразил он  после  паузы.  -  Теперь  и  дети,  и
молодежь, да и все остальные, черт возьми, - это люди  без  родины,  которые
вечно пялятся в телевизор.
     Я отрицательно покачал головой. Нет, он был не прав. Всего пару  недель
назад в литературном приложении к журналу "АБЦ" я написал об этом заметку.
     - Ошибаетесь! Они тоже идут по старым дорожкам,  сами  того  не  ведая.
Возьмем кино, которое показывают по телевидению, -  оно  помогает  сохранять
какие-то традиции. Там не забывают и старые фильмы... Даже Индиана  Джонс{5}
не порывает со всем этим.
     Корсо скривился, глянув в сторону освещенных окон.
     - Может, и так, но если говорить о собравшихся здесь людях... Хотел  бы
я знать, как вам удалось их... завербовать.
     - Тут нет никакого секрета, - ответил я. - Вот уже десять  лет,  как  я
возглавляю это  избранное  общество,  Клуб  Дюма,  который  именно  в  Менге
проводит свое ежегодное собрание. Сами видите: члены  общества  прибывают  к
месту встречи изо всех уголков планеты, причем неукоснительно... И  все  они
без исключения - первоклассные читатели...
     - Читатели чего? Романов-фельетонов? Не смешите меня!
     - А я и не собираюсь вас смешить, Корсо. Почему вы морщитесь?  Вы  сами
прекрасно знаете, что роман или фильм, сделанные на потребу  публике,  могут
превратиться в превосходное произведение. Вспомните "Пиквика"  или,  скажем,
"Касабланку" и "Голдфингера"{6}... Они  построены  на  архетипах  -  публика
идет на них, чтобы насладиться, кто сознательно, а кто и нет,  все  теми  же
сюжетами, их слегка измененными вариантами; ей важно не столько  dispositio,
сколько elocutio...{7}  Поэтому  роман-фельетон  и  даже  самый  тривиальный
телесериал могут стать объектом культа не только для наивной публики,  но  и
для искушенной. Кто-то переживает, следя за тем, как  Шерлок  Холмс  рискует
своей жизнью, а вот другим нужны трубка,  лупа  и  знаменитое  "Элементарно,
Ватсон", хотя слов этих, заметьте, Конан Дойл  никогда  не  писал.  Все  эти
уловки - схемы, вариации и повторы - настолько стары, что даже
     Аристотель  упоминает  их  в  своей  "Поэтике".  Ну   скажите,    разве
телесериал  по  сути  своей  это  не  современная  разновидность    античной
трагедии,  великой  романтической  драмы  или  александрийского    романа?..
Потому-то интеллигентный читатель и получает большое удовольствие  от  всего
этого, исключительное удовольствие.  Ведь  есть  исключения,  основанные  на
правилах.
     Мне показалось, что Корсо слушает меня с интересом; но  тут  я  увидел,
что  он  отрицательно  мотнул  головой  -  совсем  как  гладиатор,   который
отказывается перейти на опасную территорию, куда его оттесняет противник.
     - Оставим лекции по литературе и вернемся к Клубу  Дюма,  -  потребовал
он раздраженно. - Вернемся к рукописи Дюма... Куда подевалось остальное?
     - Остальные главы? Да вот они, перед вами,  -  ответил  я,  обведя  зал
взглядом. - Шестьдесят семь глав  рукописи  -  это  шестьдесят  семь  членов
общества, и больше их быть не может. Каждому вручено по главе -  как  своего
рода акции. Любые изменения в  составе  членов  общества  требуют  одобрения
совета директоров, который возглавляю я... Имя каждого кандидата  придирчиво
обсуждается, и только потом мы принимаем решение.
     - А как происходит передача акций?
     - Акции ни при каких условиях не могут передаваться.  В  случае  смерти
одного из членов Клуба или когда кто-то покидает  общество,  соответствующая
глава должна вернуться в Клуб. Только  совет  директоров  может  вручить  ее
новому кандидату. А рядовой  член  общества  не  имеет  права  распоряжаться
текстом по своему усмотрению.
     - А Энрике Тайллефер попытался это сделать?
     - Отчасти. Сперва он  был  идеальным  кандидатом.  Потом  -  образцовым
членом Клуба Дюма, но в конце концов он нарушил правила.
     Корсо допил остатки джина. Поставил стакан на покрытые  мхом  перила  и
долго молчал, не сводя глаз с дверей ярко освещенного зала. Чуть  погодя  он
с сомнением покачал головой.
     - Это не повод убивать человека, - произнес  он  тихим  голосом,  будто
убеждая себя самого. - И я никогда не поверю, что такие люди... - он  глянул
на меня в упор,  -  а  все  они  прежде  всего  персоны  очень  известные  и
уважаемые, стали бы участвовать в подобном деле.
     Я едва сдержал нетерпеливый жест:
     - Вы норовите все перевернуть с ног  на  голову...  Мы  с  Энрике  были
давними друзьями. Нас объединяло общее увлечение - книги этого  жанра,  хотя
его  литературные  вкусы  оставляли  желать  лучшего    по    сравнению    с
энтузиазмом... Он преуспел как издатель кулинарных сборников, что  позволяло
ему тратить и время, и деньги на свое увлечение. И честно говоря,  если  кто
и имел право стать членом нашего общества, так  это  он.  Поэтому  я  горячо
поддержал его кандидатуру. Повторяю: вкусы у нас были, безусловно,  разными,
но страсть - общей.
     - И страсть не только к книгам... На  губах  у  Корсо  вновь  появилась
саркастическая улыбка, и это меня взбесило.
     - Я мог бы ответить, что это не ваше дело, - бросил я в сердцах.  -  Но
я хочу все вам объяснить... Лиана не только очень красивая  женщина,  она  -
незаурядная женщина. К тому же с раннего возраста обожала читать...  Знаете,
в шестнадцать лет она сделала себе на бедре  татуировку  -  цветок  лилии...
Правда, не на плече, как у леди Винтер - ее идола... Чтобы никто не  заметил
- ни домашние, ни монахини, у которых она воспитывалась... Здорово?
     - Потрясающе...
     - Не похоже, чтобы  это  вас  потрясло.  Тем  не  менее  уверяю  -  она
восхитительная женщина... Дело в том, ну...  Короче,  мы  были  любовниками.
Когда-то раньше я говорил о том, что  родина  для  каждого  человека  -  это
потерянный  рай  детства,  помните?  Так  вот,  родина  для  Лианы  -   "Три
мушкетера". Она находилась под таким впечатлением от них, что  решила  выйти
замуж за Энрике, после того  как  они  случайно  познакомились  на  каком-то
празднике и весь вечер обменивались цитатами из романа. К тому же в ту  пору
он уже был очень богатым издателем.
     - Иначе говоря, вспыхнула любовь  с  первого  взгляда,  -  не  преминул
съязвить Корсо.
     - Не пойму, почему вы говорите  в  таком  тоне.  Вступая  в  брак,  они
искренне любили друг друга. Просто со временем  занудство  Энрике  сделалось
непереносимым, и самые благие намерения его жены разбивались о...  С  другой
стороны, мы с ним оставались друзьями, я часто бывал у них в доме.  Лиана...
- Я поставил бокал на перила рядом с его пустым стаканом. В конце  концов...
Легко вообразить, что произошло в конце концов.
     - Еще бы!
     - Да я не о том! Она стала  мне  отличной  помощницей,  а  я  помог  ей
вступить в общество. Это случилось четыре года  назад.  Она  владеет  главой
тридцать семь - "Тайна миледи". Она сама ее выбрала.
     - Зачем вы пустили ее по моему следу?
     - Не торопитесь. Все по порядку. Итак, в последнее  время  Энрике  стал
доставлять нам неприятности, иначе говоря, возникли проблемы... Вместо  того
чтобы продолжать заниматься весьма  выгодным  делом  и  издавать  кулинарные
книги, он вбил себе в голову, что должен написать приключенческий роман.  Но
то, что  выходило  из-под  его  пера,  было  ужасно.  Поверьте  мне,  просто
кошмарно. Он нагло воровал куски из чужих текстов. Роман назывался...
     - "Рука мертвеца".
     - Именно так! Даже название придумал не он. Но  хуже  было  другое:  он
имел неслыханное нахальство  претендовать  на  то,  чтобы  книгу  напечатала
издательская фирма "Дюма &  К".  Я,  разумеется,  отказал  ему.  Этот  идиот
никогда  не  получил  бы  одобрения  совета.  Кроме  того,  у  Энрике   было
достаточно денег и он мог издать книгу за свой счет, о чем я ему и заявил.
     - Смею предположить, что такой ответ Энрике не понравился. Я видел  его
библиотеку.
     - Не понравился? Слышали бы вы... Спор случился  в  его  кабинете.  Вся
сцена и по сей день стоит у меня перед глазами: как он поднялся на  цыпочки,
маленький и пузатый... Его чуть не хватил удар, он смотрел на меня  безумным
взором. Очень неприятная сцена. Он, видите ли, посвятил сочинению  всю  свою
жизнь. И кто я  такой,  чтобы  судить  его  творение.  И  книга  принадлежит
вечности. И я - необъективный критик, несносный резонер. И еще -  я  спал  с
его женой... Последняя реплика меня огорошила; я не думал, что он  о  чем-то
догадывается. Но, как оказалось, Лиана разговаривала  во  сне  и  не  только
осыпала проклятиями д'Артаньяна  и  его  друзей,  которых  ненавидела  всеми
силами  души,  словно  они  были  реальными    людьми,    нет,    она    еще
протранслировала  мужу  историю   наших    отношений...    Весь    сериал...
Представляете мое положение?
     - Да, положение незавидное.
     - Уж чему тут завидовать!  Но  худшее  было  впереди.  Энрике  пошел  в
атаку: ладно, пусть он плохой писатель, а Дюма? Много лучше?  Что  бы  делал
Дюма  без  Огюста  Маке,  которого  подло  эксплуатировал?  И    вот    оно,
доказательство: белые  и  голубые  страницы  с  "Анжуйским  вином",  которые
хранятся у него в сейфе... Мы перешли на крик. Он  обозвал  меня  ловеласом,
совсем как в старинных драмах, а я его  -  безграмотным  болваном,  прибавив
несколько едких комментариев
     по поводу кулинарно-издательскрй деятельности.  И  наконец,  я  сравнил
его с кондитером Сирано...{8} "Я отомщу тебе! - пригрозил он,  изображая  из
себя графа Монте-Кристо. - Я выведу на чистую воду твоего  обожаемого  Дюма,
который ставил собственное имя под  чужими  романами.  Я  сделаю  достоянием
публики рукопись, и все увидят, как стряпал  свои  тексты  этот  интриган  и
лицемер. Да, я наплюю на правила Клуба, глава принадлежит мне,  и  я  продам
ее кому пожелаю. Так что, Борис, берегись..."
     - Сильный удар!
     - Никто не знает, на что способен автор, когда задевают его  самолюбие,
пренебрегают его творением. Итак, Энрике выставил меня  за  дверь.  Потом  я
узнал от Лианы, что он позвонил этому книготорговцу, Ла Понте,  и  предложил
рукопись. По его разумению, он  вел  себя  хитро  и  предусмотрительно,  как
Эдмон Дантес.  Он  ведь  вознамерился  раздуть  скандал  так,  чтобы  самому
остаться в стороне. И тут в историю вмешались вы. Вообразите мое  изумление,
когда я увидел вас на пороге с главой романа под мышкой.
     - Но вы чувств своих не выдали.
     - Разумеется! Ведь после смерти Энрике мы с Лианой  посчитали  рукопись
безвозвратно утраченной.
     Я наблюдал, как Корсо роется в  кармане  плаща,  достает  оттуда  мятую
сигарету... Он сунул ее в рот и, забыв зажечь,  сделал  несколько  шагов  по
террасе.
     - Ваша история нелепа  и  абсурдна,  -  заключил  он.  -  Эдмон  Дантес
никогда не покончил бы с собой, не отомстив обидчикам.
     Я кивнул в знак согласия, хотя в этот миг он повернулся ко  мне  спиной
и кивка моего видеть не мог.
     - Дело на этом не кончилось, - сказал я.  -  На  следующий  день  после
нашего объяснения Энрике явился, чтобы сделать последнюю  попытку  уговорить
меня... Чаша моего терпения переполнилась -  как  вы  понимаете,  шантажа  я
простить не мог. И вот, выйдя из себя, я достал козырную карту: сказал,  что
его роман не только очень дурно написан, нет, суть в другом:  читая  его,  я
находил там подозрительно знакомые вещи... Тут я сходил  в  свой  кабинет  и
отыскал старый-престарый том "Народного иллюстрированного романа". Редкое  и
мало кому известное издание конца прошлого века. Я открыл  книгу  на  первой
странице - сочинение было подписано неким Амори из Вероны - именно так! -  и
озаглавлено "Анжелина де Гравайяк,  или  Незапятнанная  честь".  Я  прочитал
вслух первый абзац - Энрике побледнел, словно  из  могилы  поднялся  призрак
этой самой Анжелины. В сущности, нечто подобное и  произошло.  Понадеявшись,
что никто не помнит этой книги, он  переписал  роман  почти  дословно  -  за
исключением одной главы, которую  целиком  украл  у  Фернандеса-и-Гонсалеса.
Эта глава, кстати, была лучшей в тексте Энрике... Я тогда  пожалел,  что  не
имел под рукой фотоаппарата и не запечатлел своего гостя: он поднес  руку  к
челу и воскликнул: "Проклятие! Все кончено! " Больше я не  услышал  от  него
ни слова, только какие-то астматические хрипы-он буквально задыхался.  Потом
резко развернулся и кинулся домой. И там повесился.
     Корсо глядел на меня во все глаза. Во рту у  него  по-прежнему  торчала
сигарета, которую он так и не зажег.
     -  После  чего  все  окончательно  запуталось,  -  продолжал   я,    не
сомневаясь, что теперь-то он начинал мне верить. - Рукопись попала к вам,  и
ваш приятель Ла Понте никак  не  желал  с  ней  расстаться.  Сам  я  не  мог
уподобиться Арсену Люпену - мне дорога  моя  репутация.  Поэтому  я  поручил
Лиане заняться рукописью; к тому же приближалась дата ежегодного собрания  и
надо было утвердить кандидатуру нового  члена  Клуба  -  вместо  Энрике.  Но
Лиана совершила  ряд  ошибок.  Сначала  она  отправилась  к  вам.  -  Тут  я
досадливо закашлялся, не желая входить в детали. - Потом  решила  переманить
на свою сторону Ла Понте и заставить его забрать  у  вас  "Анжуйское  вино".
Она не подозревал