а, каким упрямым вы порой бываете... Но подвело ее  другое:
она всю жизнь мечтала поучаствовать в каком-нибудь опасном приключении,  как
ее любимая героиня, -  чтобы  было  много  препятствий,  любовных  интриг  и
преследований.  А  новый  поворот  дела  открыл  перед  ней  в  этом  смысле
богатейшие возможности. И она самозабвенно пустилась  по  вашему  следу.  "Я
принесу тебе рукопись переплетенной в кожу Корсо",  -  пообещала  она...  Я,
правда, просил  ее  не  перегибать  палку,  но  главную  ошибку,  признаюсь,
совершил я сам - подстегнул  ее  фантазию,  выпустил  на  волю  дух  миледи,
который таился в груди у Лианы с той самой  поры,  как  она  впервые  прочла
"Трех мушкетеров".
     - Могла бы прочитать и что-нибудь еще.  Например,  "Унесенные  ветром".
Вообразила бы себя Скарлетт О'Хара и гонялась бы за Кларком  Гейблом,  а  не
за мной.
     - Спорить не стану, она немного перестаралась  -  приняла  все  слишком
всерьез.
     Корсо почесал затылок. И нетрудно было угадать, о чем  он  подумал:  на
самом деле, если кто и отнесся  ко  всему  слишком  всерьез,  так  это  тот,
другой, - субъект со шрамом.
     - А кто такой Рошфор?
     - Его зовут  Ласло  Николаевич.  Актер,  вечно  игравший  роли  второго
плана... В том числе Рошфора в сериале, который Андреас Фрей пару лет  назад
снял для британского телевидения. Тут надо  добавить,  что  он  сыграл  роли
почти всех негодяев-бретеров: Гонзаго в "Лагардере"; Левассёра  в  "Капитане
Бладе", Латура д'Азира в "Скарамуше", Руперта де Хентцау в  "Пленнике  замка
Зенда"... К тому же он обожает приключенческие романы и мечтает  вступить  в
Клуб Дюма. Лиана очень полагалась  на  него.  Это  она  настояла,  чтобы  мы
подключили его к нашему делу.
     - Что ж, ваш Ласло вложил в роль всю свою душу...
     - Боюсь, что да. Подозреваю также, что он  хотел  заработать  очки  для
вступления в Клуб... А иногда играл еще и роль героя-любовника, - я  выдавил
светскую улыбку, надеясь, что она получится убедительной.  -  Лиана  молода,
красива и  чувственна.  Можно  сказать,  что  я  занимаюсь  интеллектуальной
стороной ее личности, мирными всплесками ее романтических  чувств,  а  Ласло
Николаевич,  как  легко  догадаться,  -  более  прозаическими  гранями    ее
темпераментной натуры.
     - Что еще?
     - Да почти  ничего.  Николаевич  -  Рошфор  пообещал,  что  при  первом
удобном случае отберет у вас рукопись. Поэтому  он  последовал  за  вами  из
Мадрида в Толедо и Синтру, а Лиана поехала в Париж,  прихватив  с  собой  Ла
Понте - на  всякий  случай,  вдруг  у  Рошфора  ничего  не  получится  и  вы
заупрямитесь. Остальное вам известно: рукопись  мы  не  получили,  миледи  и
Рошфор выбыли из игры, а вы явились сюда. - Я задумался. - Знаете  что?  Мне
в голову пришла мысль: а не предложить ли  вам  стать  членом  Клуба  вместо
Ласло Николаевича?
     Он даже не спросил, в шутку я говорю или всерьез.  Снял  свои  разбитые
очки и стал машинально протирать стекла - с таким  видом,  словно  находился
за тысячу километров отсюда. - И это все? - услышал я наконец.
     - Разумеется. - Я кивнул в сторону зала: - И вот вам доказательство.
     Он снова нацепил очки и глубоко вздохнул. А мне  очень  не  понравилось
выражение его лица.
     - A "Delomelanicon"?..  И  какое  отношение  имеет  Ришелье  к  "Девяти
вратам в Царство теней"?.. - Он подошел почти  вплотную  и  принялся  тыкать
мне в грудь пальцем, отчего я даже  попятился.  -  Вы  что  за  идиота  меня
принимаете? Скажите еще, что понятия не имеете,  что  общего  между  Дюма  и
этой вот книгой, что ничего не знаете о пакте с дьяволом и  прочих  вещах  -
убийстве Виктора Фаргаша в Синтре, пожаре  в  квартире  баронессы  Унгерн  в
Париже. А кто донес на меня в полицию? Вы сами? И что вы  скажете  о  книге,
спрятанной  в  трех  разных  экземплярах?  О  девяти  гравюрах,  выполненных
Люцифером и перепечатанных Аристидом Торкьей после возвращения из  Праги  "с
привилегией и с позволения вышестоящих"... Обо всем этом чертовом клубке?
     Вопросы свои он буквально выплеснул  мне  в  лицо.  Он  орал,  выставив
вперед подбородок и сверля меня злыми глазами.  Я  отступил  еще  на  шаг  и
глядел на него раскрыв рот.
     - Вы сошли с ума, - выкрикнул я с возмущением. - Объясните же  наконец,
о чем идет речь?
     Он достал коробок спичек и зажег сигарету, защищая  огонек  ладонями  и
не переставая при этом глядеть на меня сквозь  очки,  в  которых  отражалось
маленькое пламя. А потом изложил свою версию событий.
     Когда он кончил говорить, мы оба  какое-то  время  молчали.  Мы  стояли
рядышком, опершись на влажные перила, и смотрели на сверкающие в зале  огни.
Рассказ Корсо длился  столько,  сколько  ему  понадобилось,  чтобы  выкурить
сигарету. После чего он бросил окурок на пол и придавил каблуком.
     - По логике вещей, теперь мне следует признаться: "Да, это правда!",  и
протянуть руки, чтобы вы надели на них наручники...  -  сказал  я.  -  Вы  и
впрямь ожидаете чего-то подобного?
     Он чуть помедлил с ответом. Изложив свою  версию,  он,  видимо,  и  сам
почувствовал ее шаткость.
     - И все же, - прошептал он, - связь существует.
     Я уперся взглядом в узкую тень,  которую  он  отбрасывал  на  мраморные
плиты террасы. Прямоугольники света  из  зала  разрезали  тень  на  части  и
вытягивали ее так, что она стелилась по ступеням до самого сада.
     - Боюсь, - добавил я, - воображение сыграло с вами злую шутку.
     Он медленно покачал головой:
     - Разве это плод моего воображения: Виктор Фаргаш, утопленный в  пруду,
баронесса Унгерн, сгоревшая вместе со своими книгами?..  Все  это  случилось
на самом деле. И две истории переплетаются между собой.
     -  Вы  сами  сказали  -  две  истории.  А  может,  и  связи  тут  чисто
литературные? То есть интертекстуальные...
     - Оставьте ваши литературоведческие термины.  Но  ведь  именно  с  этой
главы Дюма все и началось. - Он с обидой  посмотрел  на  меня.  -  С  вашего
проклятого Клуба. С ваших забав и игрушек.
     - Тут нет никакого преступления. Играть никому не  запрещено.  Если  бы
это  была  не  реальная  история,  а  художественное  произведение,  вы  как
читатель были бы главным виновником.
     - Не говорите глупостей.
     - Нет, это не глупости. Из всего рассказанного вами я  могу  заключить,
что вы  тоже  сплели  воедино  реальные  факты  с  известными  литературными
сюжетами, сотворили теорию и пришли  к  ложным  выводам.  Но  факты  -  вещь
объективная,  и  на  них  нельзя  свалить  вину  за  свои  ошибки.   История
"Анжуйского вина" и история этой таинственной книги,  "Девяти  врат",  никак
между собой не связаны.
     - Вы сами подтолкнули меня к мысли...
     - Мы, то есть Лиана Тайллефер, Ласло Николаевич и я, ни к чему  вас  не
подталкивали. Вы по собственному почину заполнили пробелы, словно  речь  шла
о романе, построенном на всякого рода ловушках,  а  вы,  Лукас  Корсо,  были
читателем, который решил, что он тут  самый  умный...  Никто  и  никогда  не
говорил вам, что в действительности все происходило именно так, как вы  себе
вообразили. Поэтому ответственность целиком ложится на вас,  друг  мой...  И
главная  ваша  беда  -  чрезмерная   тяга    к    интертекстуальности,    вы
устанавливаете  искусственные  связи  между  разноплановыми    литературными
явлениями.
     - А что еще мне оставалось  делать?  Чтобы  двигаться,  нужен  какой-то
план, какая-то стратегия, не мог же я  спокойно  сидеть  и  ждать,  чем  все
кончится. Любая стратегия предполагает,  что  должен  быть  выработан  некий
образ  противника,  он  и  определяет  дальнейшие  шаги...  Так   действовал
Веллингтон, думая, что  Наполеон  думает,  что  он  сделает  именно  это.  А
Наполеон...
     - Наполеон тоже совершил ошибку, приняв Блюхера за  Груши,  потому  что
военная  стратегия  чревата  не  меньшим   риском,    чем    литературная...
Послушайте, Корсо, наивные читатели уже повывелись. Перед  печатным  текстом
всяк проявляет свою испорченность. Читатель  формируется  из  того,  что  он
прочел раньше, но также из кино и телепередач, которые он посмотрел.  К  той
информации, которую предлагает  ему  автор,  он  непременно  добавляет  свою
собственную.  Тут  и  кроется  опасность:  из-за  избытка   аллюзий    может
получиться неверный  или  даже  вовсе  не  соответствующий  действительности
образ противника.
     - Значит, информация была ложной.
     - Не обязательно. Информация, которую дает  вам  книга,  обычно  бывает
объективной. Хотя злонамеренный автор может представить  ее  в  таком  виде,
что читатель поймет ее превратно, но сама  по  себе  информация  никогда  не
бывает ложной. Это сам читатель прочитывает книгу неверно.
     Он глубоко задумался. Потом снова облокотился на  перила,  повернувшись
лицом к саду, где властвовали тени.
     - Тогда появляется еще один автор,  -  процедил  Корсо  сквозь  зубы  и
очень тихо.
     Какое-то время он стоял неподвижно. Затем достал из-под плаща  папку  с
"Анжуйским вином" и положил ее рядом, на покрытые мхом перила.
     - У этой истории два автора, - упрямо пробурчал он.
     - Возможно, - сказал я,  забирая  рукопись  Дюма.  -  И  один,  видимо,
оказался настоящим злодеем... Но  моя  забота  -  роман-фельетон.  Если  вас
интересуют детективы - поиск следует вести в ином месте.

     {1} Роман Марселя Аллена и Пьера  Сувестра  "Фантомас"  публиковался  с
1911 по 1914 г. с продолжениями - по 450 страниц в месяц.
     {2} Доктор  Шеппард-персонаж  романа  Агаты  Кристи  "Убийство  Роджера
Экройда".
     {3} Лукус де Рене  -  псевдоним,  которым  отец  Артуро  Переса-Реверте
подписал свой роман "Рыцарь в желтом камзоле" (опубликован не был).
     {4} Капитан Марлоу - персонаж романа Дж. Конрада "Лорд Джим" (1900).
     {5} Индиана Джонс - главный герой серии  фильмов  С.  Спилберга  и  Дж.
Лукаса, участник невероятных приключении; его имя стало нарицательным  (роль
исполнял американский актер Харрисон Форд).
     {6}  "Касабланка"  (1943,  "Оскар")  -  фильм  американского  режиссера
Майкла Кертиса (наст. имя Михай Кертес; 1888-1962).  "Голдфингер"  (1964)  -
фильм американского режиссера Теренса Янга по мотивам романа Я. Флеминга.
     {7} Dispositio - расстановка, расположение; elocutio-способ  изложения,
слог, стиль (лат.).
     {8} Речь идет о персонаже комедии Эдмона  Ростана  (1868-1918)  "Сирано
де Бержерак" (поставлена в. 1897 г.) - кондитере Рагно.


     XVI Возвращение к готическому роману
     - Проклятие! Вот уж затруднение, - сказал Портос. -
     В прежние времена нам никогда не приходилось вдаваться в
     подробности. Дрались, потому что дрались.
     А. Дюма. "Виконт де Бражелон"
     Лукас Корсо сидел на  водительском  месте,  откинув  голову  на  спинку
кресла, и  глядел  в  окошко.  Автомобиль  стоял  на  маленькой  придорожной
площадке - там, где шоссе делало последний поворот перед спуском  к  городу.
Старая его часть, окруженная древними стенами, плыла в поднимающемся с  реки
тумане  и  казалась  голубоватым  призрачным  островком.  Это  был  какой-то
промежуточный мир, лишенный и  света,  и  теней,  -  иначе  говоря,  обычный
кастильский рассвет, холодный и робкий, когда первые проблески дня  начинают
вычерчивать на востоке линии крыш, труб и колоколен.
     Он хотел узнать время, но еще в Менге в часы его попала вода,  так  что
теперь стекло запотело и циферблата видно не было.  Корсо  поднял  взгляд  к
зеркалу и наткнулся  на  собственные  усталые  глаза.  Менг-на-Луаре,  канун
первого  апрельского  понедельника...  Сейчас  Корсо  находился  за    много
километров оттуда, и уже успел наступить вторник. Обратный путь был  долгим,
и чудилось, что далеко позади остались, вернее, отстали  и  Балкан,  и  Клуб
Дюма, и Рошфор, и миледи, и Ла  Понте.  Тени  завершенного  рассказа,  после
того как перевернута последняя страница  и  автор  нанес  последний  удар  -
поставил точку, легонько стукнув по клавиатуре  "Кверти"  -  вторая  клавиша
внизу справа. И этим вполне  необязательным  поступком  напомнил,  что  речь
идет всего  лишь  о  строках  на  собранных  в  стопку  печатных  листах,  о
равнодушной бумаге. О судьбах, которые вдруг тоже сделались посторонними.
     Этот  рассвет,  так  похожий  на  пробуждение,   Корсо    встретил    с
покрасневшими глазами и трехдневной щетиной на щеках;  в  парусиновой  сумке
лежал последний экземпляр "Девяти врат". И все, ничего больше у охотника  за
книгами не осталось. Нет, еще девушка. Только это выкинул на  берег  прибой.
Рядом раздался стон,  Корсо  повернулся  и  глянул  на  нее.  Она  спала  на
соседнем сиденье, накрывшись курткой, положив голову на правое плечо  Корсо.
Она тихо дышала приоткрытым ртом и  порой  чуть  вздрагивала.  И  снова  еле
слышно стонала, и тогда межбровями  у  нее  появлялась  маленькая  морщинка,
делавшая ее похожей на обиженную девочку. Рука,  высунувшаяся  из-под  синей
куртки, была повернута ладонью вверх, пальцы полураскрыты, словно  мгновение
назад что-то упорхнуло из них или они готовились что-то принять.
     Корсо опять обратился мыслями к Менгу. Вспомнил их путешествие,  Бориса
Балкана, который стоял рядом с ним на мокрой от дождя террасе. Он  держал  в
руках папку с рукописью "Анжуйского".   Ришелье   улыбнулся   Корсо,     как
старый враг,  который  восхищается  вами  и  одновременно  сочувствует:  "Вы
удивительный человек,  друг  мой..."  Это  были  прощальные  слова  -  нечто
среднее между утешением и напутствием; они еще имели какой-то смысл,  но  за
ними  последовало  приглашение  присоединиться  к  гостям,  прозвучавшее  не
слишком искренне. Не потому, что Балкану была неприятна его компания -  нет,
он был скорее огорчен тем, что они расстаются,  -  просто  Борис  предвидел,
что Корсо откажется идти с ним в зал. Корсо и на самом деле долго  стоял  на
террасе, облокотившись на перила, и  вслушивался  в  отголоски  собственного
поражения. Потом медленно пришел в  себя,  огляделся  по  сторонам,  пытаясь
поточнее определить, куда двигаться, и зашагал прочь от освещенных окон.  Он
неспешно возвратился в гостиницу, наугад отыскивая дорогу на темных  улицах.
Ему больше не довелось увидеть Рошфора, а в гостинице  "Сен-Жак"  он  узнал,
что и миледи спешно отбыла. Оба они уходили из его жизни, чтобы вернуться  в
те зыбкие миры, откуда и явились; они вновь стали вымышленными  персонажами,
которые, как  фигуры  на  шахматной  доске,  передвигает  чья-то  рука.  Что
касается Ла Понте и девушки, то они так  и  сидели  в  номере.  Ему,  честно
говоря, было наплевать на Ла Понте,  но  он  сразу  успокоился,  увидев  там
девушку. Корсо подозревал - и боялся этого, - что потерял ее, как  и  других
героев истории. Он кинулся  к  ней,  схватил  за  руку,  пока  она  тоже  не
растаяла в пыли библиотеки замка Менг, и потащил к  машине.  А  Ла  Понте  с
тревогой  наблюдал  эту  сцену.  Его  они  бросили  -  теперь  он  был  лишь
отражением в автомобильном зеркальце; несчастный Флавио стоял  на  дороге  и
понапрасну заклинал Корсо их старой и поруганной  дружбой.  Он  не  понимал,
что происходит, и не осмеливался  задавать  вопросы.  Утративший  доверие  и
никому больше не нужный гарпунер, предатель, которого пускают по воле  волн,
дав галету и  трехдневный  запас  воды:  постарайтесь  доплыть  до  Батавии,
господин Блай{1}. Однако в самом конце  улицы  Корсо  нажал  на  тормоз.  Он
сидел, держа руки на руле и глядя на освещенный фарами асфальт впереди;  при
этом испытующий взгляд девушки был прикован к его  профилю.  Но  ведь  и  Ла
Понте не был  реальным  персонажем,  поэтому,  тяжело  вздохнув,  Корсо  дал
задний ход и подобрал книготорговца, который за весь день  и  всю  следующую
ночь не проронил ни слова, пока его не  высадили  у  светофора  на  какой-то
мадридской улице. Он даже не возмутился, услышав от Корсо, что  с  рукописью
Дюма должен распрощаться навсегда. Да и  что;  собственно,  мог  он  на  это
сказать?
     Корсо скользнул взглядом  по  холщовой  сумке,  лежавшей  у  девушки  в
ногах. Его, разумеется, не отпускало  горькое  чувство  поражения,  зудящее,
как ножевой шрам на совести. Досадно  от  того,  что  он  хоть  и  играл  по
правилам, legitime certaverit, но двигался в  ложном  направлении.  Так  что
радость победы угасла в самый  момент  победы  -  неполной  и  сомнительной.
Выдуманной. Все равно как  если  бы  он  сумел  одолеть  призраков,  колотил
кулаками по ветру или  кричал  в  тишину.  Видимо,  поэтому  Корсо  с  таким
недоверием созерцал  плывущий  в  тумане  город,  ожидая,  пока  он  наконец
опустится на твердую почву. И только тогда можно будет ступить в него.
     Он слышал ритмичное и тихое дыхание девушки, прикорнувшей рядом.  Видел
обнаженную шею под курткой; потом протянул левую руку и убедился, что  в  ее
пальцах мягко пульсировала жизнь. От девушки, как всегда, пахло юной  плотью
и лихорадочным жаром. Память и воображение помогли ему представить  стройное
с мягкими изгибами тело - до самых кончиков  босых  ног,  рядом  с  которыми
стояли белые теннисные тапочки и валялась его сумка. Ирэн Адлер.  Он  так  и
не узнал, как же ее на самом деле зовут; но помнил ее  наготу  в  полумраке,
линию  бедер,  вырезанную  на  фоне  светящейся  двери,  полуоткрытые  губы.
Невыразимо красивая и безмятежная, сосредоточенная на собственной  молодости
и в то же время спокойная,  словно  тихая  заводь,  таящая  в  себе  вековую
мудрость. А в глубине светлых глаз, которые пристально смотрели на  него  из
мрака, темное отражение самого Корсо - в сиянии света, похищенного у небес.
     Теперь ее глаза снова  наблюдали  за  ним  -  изумрудные  под  длинными
ресницами. Девушка проснулась, сонно потянулась  и  потерлась  щекой  о  его
плечо; потом резко выпрямилась, покрутила головой и уставилась на Корсо.
     -  Привет,  Корсо.  -  Куртка  скользнула  к  ногам;  белая    футболка
обтягивала великолепную упругую грудь, тело прекрасного юного  животного.  -
Что мы тут делаем?
     - Ждем, - он указал на город, словно паривший в густом  речном  тумане.
- Пока он не станет реальным.
     Она посмотрела в том же направлении, не сразу  поняв  смысл  его  слов.
Потом спокойно улыбнулась.
     - Может, ему никогда не суждено стать реальным.
     -  Значит,  мы  так  и  будем  здесь  стоять.  В  конце  концов,  место
недурное... Мы - наверху, а внизу, у  наших  ног  -  ирреальный  мир.  -  Он
повернулся к девушке, чуть помолчал, а потом добавил: - "Она повела бы  меня
к славе, богатству, знанию. А я  составил  бы  ее  блаженство..."{2}  Ты  не
собираешься предложить мне нечто подобное?
     Улыбка девушки была полна нежности.  Она  задумчиво  наклонила  голову,
затем подняла взор и посмотрела Корсо прямо в глаза:
     - Нет. Я бедная.
     - Знаю, как же. - Корсо не лгал, и ему не было  нужды  читать  то,  что
было написано в прозрачной ясности ее  глаз.  -  Твой  багаж,  тот  вагон  в
поезде... Забавно. Я всегда верил, что где-то там, на краю  радуги,  у  тебя
хранятся несметные сокровища. - Он улыбнулся, словно открыл  лезвие  ножа  -
того, что лежал  у  него  в  кармане.  -  Мешок  с  золотом,  как  у  Петера
Шлемиля{3}, и тому подобное.
     - Ты ошибаешься, - теперь она упрямо сжимала губы, - все,  что  у  меня
есть, - это я сама.
     Что тоже было правдой, и Корсо знал о том с самого начала. Она  никогда
не врала. Простодушная и мудрая, верная и влюбленная девушка, пустившаяся  в
погоню за тенью.
     -  Вижу,  вижу.  -  Он  покрутил  в  воздухе  рукой,  как  будто  писал
воображаемой ручкой.  -  А  ты  не  предложишь  мне  поставить  подпись  под
каким-нибудь договором?
     - Договором?
     - Да. Пактом, как говорили прежде. Теперь это называют договором, и  он
должен быть плотно заполнен мелкими буквами, так? "В спорном случае  стороны
решают разногласия в судебном порядке..." Смешно!  Хотелось  бы  мне  знать,
какой суд занимается такими делами,