лышит, да еще и свет там хронически не горит, - для меня это слишком.
     Но лифт работал. Нажимая кнопку звонка, я молила Бога, чтобы Игорь сдал мне ребенка молча, потому что отчетливо понимала - если он что-нибудь вякнет, я устрою такой скандал с истерикой, что мало не покажется. Как говорит моя коллега - старший следователь городской прокуратуры Корунова, мягкая и женственная мать семейства - "Я, когда домой с работы прихожу, сразу домашних предупреждаю: прячьте ножи..."
     К счастью, открыл мне не бывший муж, а ребенок, мокрый и запыхавшийся.
     - Собирайся, Хрюндик, - сказала я, потрепав его вспотевшие вихры. - А чего ты такой взъерошенный?
     - А мы с папой играли, - объявил мне Хрюндик, завязывая шнурки на кроссовках. -Мы соревновались.
     - В чем?
     - В чем? Бегали. То есть я бегал.
     - То есть?
     - Ну, папа придумал мне такое испытание: он поднимается к нам на лифте, а я бегу по лестнице, и кто быстрее добежит.
     Ну вот, пробил мой час. Я задохнулась от возмущения.
     - Игорь! - заорала я не своим голосом.
     - Ну что? - В дверях появился бывший супруг в халате и шлепанцах. Уже успел переодеться. Заметает следы, злорадно подумала я.
     - У тебя как с головой? - голосом тихой стервы начала я.
     - Что еще? - подозрительно осведомился он, отступая в глубь квартиры.
     Ага, подумала я, забоялся; ничего, сейчас получишь по полной программе...
     - Я хочу понять, ты полный идиот или у тебя еще есть шансы? Как у тебя ума хватило ребенка отправлять одного по этой вашей Богом забытой лестнице?! В вашем районе, где маньяк на маньяке сидит и маньяком погоняет?! Вместо того, чтобы глаз с него не спускать, ты... - Я не смогла продолжить, у меня навернулись слезы.
     - А что такого? - искренне удивился Игорь.
     - Ты действительно не понимаешь? Ты?! Подполковник милиции?
     - Да что с ним может случиться? Успокойся, истеричка!
     - Лучше быть истеричкой, чем болваном, которому на собственного ребенка наплевать! Гоша, собирайся! - заорала я еще громче и швырнула ребенку шапку.
     Игорь покрутил пальцем у виска.
     - Что, очередная любовь не удалась? Конечно, только я один мог тебя терпеть, больше дураков нет, - сказал он с иезуитским выражением лица. - Так ты на нас-то свое настроение не срывай.
     Испуганный Хрюндик напялил вязаную шапку и вытянулся по стойке "смирно". Я схватила его за руку и потащила к лифту.
     В лифте я, отвернувшись, тихо всхлипывала. Ребенок пытался заглянуть мне в лицо, но я закрылась рукой. Выходя из парадной, Гошка продолжал тревожно вглядываться в меня и нечаянно наступил в лужу, обдав себя и меня водой. Я накричала на него, в совершенно недопустимых выражениях требуя, чтобы он смотрел под ноги, не вел себя как свинья и не заставлял мать, и без того уставшую на работе, лишний раз стирать свои и его шмотки, поскольку он дома палец о палец не ударит, а я и работаю, и дома его обслуживаю, и т. д. и т. п.
     Еще до того как я закончила эту тираду, я отчетливо поняла, что веду себя и впрямь как истеричка, что ни в коем случае нельзя так поступать с ребенком, который к тому же ни в чем не виноват. Однако машинально докричала до конца. И после этого с ужасом осознала, что за неимением рядом взрослого мужчины, на котором я могу сорвать настроение, я срываю его на своем маленьком мужчине, который вынужден терпеть по малолетству. И что неизвестно, какой образ женщины в результате сложится в его неокрепшей душе и как это повлияет на его отношения с женским полом в дальнейшем. В общем, своими руками взрываю грядущее личное счастье ненаглядного сыночка... От этих мыслей я заплакала еще горше, слезы полились уже потоком. Ребенок, еще не подозревающий, что его, по моим прикидкам, ждет тоскливая судьба холостяка, обделенного женской любовью, остановился и заставил остановиться меня.
     - Мама, - сказал он серьезно, - ну что ты так расстраиваешься? Ничего со мной еще не случилось. Я больше не буду бегать по лестнице. Ты из-за этого так расстроилась?
     - Да, - отведя в сторону взгляд, ответила я. Хотя мой мысленный ответ был более развернутым. Про себя я сказала, что расстроилась так из-за того, что его идиот-отец поливает меня грязью за отсутствие материнского инстинкта, а сам ставит дурацкие эксперименты на ребенке да еще и не может в его присутствии удержаться от нетактичных замечаний по поводу моей неудавшейся личной жизни.
     Мне очень хотелось высказаться на эту тему вслух, но у меня еще осталось кое-какое самообладание. Нельзя одному родителю говорить ребенку плохо про другого родителя (хотя я не уверена, что Игорь придерживается такого же принципа).
     Мой деликатный мальчик не сказал мне ни слова упрека по поводу моих непедагогичных воплей - взял меня за руку и повел к трамвайной остановке. По дороге я подуспокоилась, и только изредка шмыгала носом. Ребенок молча достал из кармана носовой платок и протянул мне. Тут я подумала, что в некоторых случаях Гошка ведет себя со мной, как взрослый по отношению к неразумному дитяте: никогда не спорит, не пререкается и не отвечает криком на крик, просто замолкает и терпеливо ждет, пока я приду в себя.
     Но мне все равно не давала покоя мысль о том, что вокруг полно опасностей.
     - Гошенька, - сказала я, беря его за руку перед тем как перейти дорогу к метро, - ты все равно соблюдай правила безопасного поведения...
     - Да знаю я все, ма, - откликнулся он. - С незнакомыми не знакомиться, на провокации не поддаваться...
     - Ни с кем из посторонних никуда не ходить, - подхватила я. - Даже если очень попросят. Ты же знаешь, сколько маньяков по городу бродит.
     - Ма, ну что я, идиот, что ли? Ни с кем я никуда не пойду.
     - Даже если тебе что-то пообещают?
     - Даже если. А что мне могут пообещать такого?
     - Ну, деньги, например. Ты же у меня мальчик прижимистый, денежки любишь.

***

     - Ой, ну сколько денег? За три рубля я никуда не пойду.
     - А если сто долларов пообещают?
     - Тогда тем более не пойду. Сейчас времена такие, кто ж сто долларов просто так отдаст? Сразу понятно, что маньяк.
     Заехав домой, мы забрали гитару под отчаянные вскрики ребенка: "Мама, осторожней, тут струны!", "Мама, не задень инструмент!", "Мама, не толкни меня, я же с гитарой!" и направились в сторону учительского дома. Путь наш лежал мимо осмотренного мною вчера места происшествия, и я, запихнув ребенка на урок, решила пройтись маршрутом убитой девочки. Все-таки мне не давала покоя мысль о том, где она встретилась с убийцей? Раз, по данным поквартирного обхода, в парадной никого не было, значит, злодей где-то увидел девочку и пошел за нею.
     Вот вопрос, где? Она вышла из дома и направилась прямиком в булочную. Эту булочную я знаю, по выходным, особенно днем, народа там практически не бывает.
     Надо зайти туда, спросить, не бросился ли продавцам в глаза кто-нибудь из покупателей накануне?
     Погода неожиданно разгулялась, светило яркое солнышко, и совершенно не верилось, что вчера здесь произошло убийство и на каменном полу парадной лежал в крови труп, и плакали родители...
     Я зашла в булочную и, воспользовавшись отсутствием покупателей, предъявила сонной продавщице удостоверение. Она без эмоций скользнула по нему взглядом, и я спросила, работала ли она вчера в три часа дня.
     - Работала, - кивнула она головой, не проявляя никакого интереса к происходящему.
     - После обеда много было покупателей?
     - Да никого. Девочка только два бублика брала, половинку ржаного и багет.
     - Это вы так запоминаете, кто что берет? - поразилась я.
     - Да она каждую субботу одно и то же берет, я ее знаю.
     - По имени знаете? - уточнила я.
     - Да зачем мне это надо? В лицо помню. Два хвостика, пальто в клеточку, вежливая такая девочка, всегда мелочь ищет, без сдачи дает.
     - Она сразу ушла, как все купила?
     - Сразу.
     - А кто-нибудь еще входил в булочную, пока она не ушла?
     - Не-а.
     - А вы не заметили, ее никто не ждал на улице?
     - Никто не ждал, сразу пошла налево.
     - Спасибо. До свидания.
     Продавщица кивнула, глядя в пространство за моей спиной. Идеальная свидетельница, подумала я. Быстро и точно выдает информацию, сама ни о чем не спрашивает. Я вышла из булочной, соображая, стоит ли завтра посылать к ней оперативника - допросить на протокол, или махнуть рукой, ограничившись этим разговором. Все равно к раскрытию этот допрос не приведет.
     Дорога от булочной до парадной, где жила потерпевшая, заняла у меня семь минут. Весьма респектабельная дорога, даже ни одной подворотни мне не встретилось. Ни одного места, где могла бы стоять кучка молодых балбесов-наркоманов или просто скучающих представителей золотой молодежи и увязаться за проходившей мимо девочкой. Ни одного места, где мог бы притаиться злодей-маньяк и откуда воспаленный взгляд его мог зацепиться за девочку с детской прической в виде двух хвостиков. Значит, ждали в парадной? Зашли туда непосредственно перед тем, как вошла Антоничева? Зачем? С целью убить ее? С целью убить кого-то другого? С целью убить все равно кого? Хотели просто ограбить, но испугались сами? Надо будет покрутиться в парадной вместе с Синцовым, поприкидывать, какова могла быть диспозиция участников этой драмы, если это было нападение с целью ограбления и если это было целенаправленное убийство. Если хотели ограбить, то должны были стоять лицом к лицу. Может, их было несколько - один стоял перед потерпевшей, другой набросился сзади? А если сразу набросились сзади, то с какой целью? На попытку изнасилования, равно как и на развратные действия не похоже; а что касается разбоя - надо подумать.
     Сережку все-таки из уха выдернули.
     Задумавшись, я прошла мимо дома учителя музыки. Какие-то городские птицы на карнизе надрывались во всю глотку, прямо по-весеннему, и воздух был прозрачным, как весной, несмотря на то, что на дворе стоял октябрь; из открытой форточки учительской квартиры доносились робкие гитарные переборы, и это заставило меня опомниться. Посмотрев на часы, я вошла в парадную. Урок заканчивался, и мне предстояло уговорить Хрюндика на полчасика забрести в прокуратуру, где ждал меня с докладом шеф.
     Сквозь терпкий запах кошачьей мочи я ощутила еще какой-то неприятный флюид, до боли напоминавший ароматы мест происшествия, когда переворачивают труп и от него несет гнилостными миазмами вперемешку с застарелым перегаром.
     Когда глаза привыкли к полумраку парадной, мой взгляд уперся в грузное тело, перегораживающее лестничный марш. Господи, неужели еще один труп женщины, да еще и я его обнаружила! - лихорадочно пронеслось у меня в голове. Не дав этой мысли развиться, тело заворочалось и захрюкало. Распухшая бомжиха сучила ногами в спущенных чулках, пытаясь удобнее устроиться на ступеньках и забыться алкогольным сном.
     Плюнув от досады, я с трудом перелезла через эту гору пьяного мяса и, позвонив в дверь квартиры учителя, спросила, нельзя ли воспользоваться черным ходом, поскольку парадный выход на улицу блокирован спящей бомжихой. Учитель не позволил нам воспользоваться черным ходом, а просто-напросто вызвал наряд милиции, чего я, следователь прокуратуры, сделать не догадалась, и бомжиху через десять минут эвакуировали. Путь был свободен.
     Как я и ожидала, Хрюндик не проявил энтузиазма, услышав, что мы еще должны зайти в прокуратуру.
     - А что я там буду делать? - совершенно логично спросил он. Надо сказать, что мой ребенок терпеть не может проводить время просто так, ему нужно времяпрепровождение со смыслом.
     - Поиграешь на гитаре, - предложила я.
     - Я уже играл сегодня.
     - Детуля, - заканючила я, - мне нужно немножко поработать. Совсем чуть-чуть, а потом мы пойдем домой, а по дороге купим тебе компьютерную игру.
     - Торг здесь неуместен, - отрезал детуля. - И вообще, мамочка, ты когда-нибудь можешь посвятить мне выходные полностью? Или у тебя на меня времени не хватает?
     Началось, подумала я. Неужели у всех мужиков это в крови, прямо с малолетства - ревновать близкую женщину к работе?
     - Малыш. - Я присела перед ним на корточки, и он вынужден был остановиться, глядя на меня сверху вниз. - Я хотела бы проводить с тобой все свое время, и когда-то было именно так. Когда ты только родился, ты нуждался во мне каждую секунду. Но сейчас ты подрос и уже в состоянии занять себя сам.
     - Ну и что? - хмуро спросил он.
     - Если бы я бросила работу, сидела бы с тобой дома, то это была бы не я.
     Ты согласен на другую маму?
     - Нет, - подумав, ответил он. - Уговорила. Не хочу я тащиться в прокуратуру, но ради мамы придется пожертвовать собой.
     - : Какой у тебя большой словарный запас, - подивилась я, внутренне возликовав.
     - Весь в маму, - пробурчал мой бременский музыкант, поправляя на плече ремень гитарного чехла. - Кстати, ма. Нам вчера объявили оценки за триместр.
     - Ну, и чем порадуешь? "Троек" много? - спросила я для проформы, поскольку мой мальчик учился хорошо, на "четыре" и "пять".
     - Одна, - ответил он, глядя в сторону и почему-то ухмыляясь.
     - Ну, и по какому же предмету?
     - Ты будешь смеяться.
     - Ну-ну?
     - По музыке.
     Мой чертенок хитро улыбнулся.
     - Гоша! За что "тройка"?
     - Да у нас учительница какая-то своеобразная...
     - Учительница? А может, не надо на зеркало пенять, коли с лицом проблемы?
     - Ма, я ценю твой юмор, только у меня в журнале стоят две "двойки" и "тройка". Так что еще спасибо, что не "пара" в триместре.
     - Ага, спасибо, - машинально сказала я. - А за что же все-таки "пары"?
     - Ну, я же сказал, что она своеобразная. Первая "пара" за то, что я смотрел на нее злыми глазами...
     - Что?
     - Ну, она так сказала.
     - Так. А вторая?
     - А я уже не помню. Наверное, тетрадку не принес.
     Все понятно. Как говорит моя подруга Регина, у которой двое пацанов и гораздо больший опыт в общении с педагогами: "Ну что, срочно покупай большой букет - и в школу..."
     - Кролик, а тебе самому не смешно? Я бы еще поняла, если бы тебе "пары" ставили за отсутствие музыкальных способностей...
     - А кстати, мамочка, что у тебя было по музыке?
     - У меня? "Пятерочка".
     - "Пятерочка"? - хитро прищурился Гоша. - А ты все время говорила, что тебе медведь на ухо наступил.
     - Наступил.
     - А за что же "пятерочка"?
     - А за то, что я красиво записывала в тетрадку тексты песен.
     - А-а.
     - Вот так-то. Делай выводы.
     За воспитательными беседами и дорога до прокуратуры незаметно пролетела.
     Когда мы входили в прокуратурский подъезд, нам побибикала стоявшая за углом машина, в которой я не сразу признала синцовскую "шестерку". Я придержала дверь и подождала, пока Андрей закроет машину и догонит нас. Он уважительно пожал моему сыну руку, потрогал гитару, обменялся с Гошкой парой непонятных мне музыкальных терминов, и мы пошли по длинному прокуратурскому коридору, непривычно пустынному в выходной. Дверь в приемную была открыта, из кабинета прокурора доносилось радио - песни семидесятых годов.
     - Гошенька, посиди в приемной немножко, мы быстренько, - заискивающе сказала я, подталкивая ребенка к секретарскому месту.
     Он мрачно посмотрел на меня и вздохнул:
     - Ну что с тобой поделаешь... А можно, я на машинке попечатаю?
     - Конечно, птичка моя.
     - А что попечатать?
     - А что придумаешь.
     Усадив ребенка, я заглянула в прокурорскую берлогу:
     - Владимир Иванович, можно?
     - Нужно.
     За мной вошел Синцов. Шеф вышел из-за стола и пожал Андрею руку, потом указал нам на стулья за столом для совещаний и сам присел не на свое место, а рядом с нами. Я положила перед ним на стол листочки осмотра трупа, сопроводительных, экспертиз - уголовное дело по факту убийства несовершеннолетней Антоничевой. Шеф быстро перелистал материалы, надел на них скрепочку и отодвинул в сторону, но у меня не было сомнений, что все самое важное из этих бумаг навсегда впечаталось в его память.
     - Ну что? Серия?
     - Владимир Иванович, трудно сказать, - начала я, но меня перебил Синцов.
     - Владимир Иванович, Швецова просто не располагает всей полнотой информации. Похоже, что действительно серия. Поэтому я предлагаю собрать дела из других районов и объединить их в производстве Швецовой.
     - Мария Сергеевна, вы согласны? - повернулся ко мне шеф. Вот за что я люблю своего начальника, так это за быстроту реакции. Я растерялась.
     - Я не готова сейчас ответить. Я выезжала только на один труп, об остальных убийствах знаю только со слов Синцова, да и то не обо всех, даже ОПД не смотрела...
     - Зато я успел справки навести, - сказал прокурор. - Всего пять дел, в разных районах, включая последнее убийство - Антоничевой...
     Синцов кивнул.
     - На первый взгляд - никакого сходства, - продолжил шеф, и Синцов стал смотреть на него подозрительно. - Если объединять дела только по тому признаку, что убиты женщины, так все дела в городе можно поделить на две группы, убийства мужчин и убийства женщин.
     - Да ну, Владимир Иванович, - не выдержал Синцов. - Конечно, огнестрелы с ножевыми разбойными под одну гребенку не причешешь, но в этих пяти убоях можно найти общие черты.
     - Например? - Шеф прищурился, и я поняла, что раз он уже навел справки и упомянул эти пять дел, он сам прекрасно знает, что общего между этими убийствами, и просто сверяет свои впечатления с синцовскими. Похоже, я знаю об этом меньше всех, а между тем, если дела объединят, именно мне придется тянуть этот воз.
     - Например, все женщины убиты днем в парадных. У всех ножевые ранения. Все убиты без видимого мотива, и у всех похищены какие-то незначительные ценности, в основном украшения.
     - Все? - Шеф испытующе смотрел на Синцова.
     - Ну почему все? Если покопаться...
     - Ну а различия имеются? Что говорит против серии?
     - Различия?
     - Различия, различия. Или вы на сто процентов уверены, что это серия?
     Провокационный вопрос, подумала я. Если Синцов сейчас начнет клясться, что он на сто процентов уверен, шеф к нему потеряет всякий интерес. Пока мы не начали допрашивать преступников, мы ни в чем не можем быть на сто процентов уверены. Шеф нам это столько раз повторял, что я уже считаю это собственной мыслью.
     - На сто процентов я буду уверен, когда мы начнем допрашивать злодеев, - не моргнув глазом, ответил Синцов, и я мысленно ему поаплодировала.
     - Отлично, - шеф потер руки. - Так что с различиями?
     - Ну, прежде всего возраст жертв. - Так.
     - Их внешний вид.
     - Так.
     - Количество ножевых ран.
     - И все?
     - Да, пожалуй, и все.
     - Мария Сергеевна, что скажете? - повернулся ко мне прокурор.
     - Владимир Иванович, ну что я могу сказать, если я достоверно знаю пока только про один труп - Антоничевой?
     - Очень ответственное заявление. А теоретически?
     - А теоретически мне все равно надо хотя бы розыскные материалы посмотреть. Может, я найду больше сходства или больше различий.
     - Вот так, да? Кстати, учитывая вашу склонность к анализу, рекомендую обратиться к достижениям криминалистики. Вспомнить, чему вас учили на курсах ФБР.
     - Это шутка, Владимир Иванович? - спросил Синцов, готовый рассмеяться.
     - Да какая шутка. В прошлом году приезжали фэбээровцы, проводили недельные занятия по расследованию убийств. Мария Сергеевна даже диплом получила об успешном прохождении курса. Вот и используйте полученные знания, Мария Сергеевна. Не зря же я вам позволил тогда неделю развлекаться.
     - Ничего себе! - Я возмутилась. - Развлекаться! Я, между прочим, свои дела тогда никому не передавала. И несла двойную нагрузку.
     - Но ведь не жалеете?
     - Да нет.
     - Ладно, кроме шуток, - шеф посерьезнел, - что вы думаете насчет соединения дел?
     "То же, что и вы", - подумала я, а вслух сказала:
     - Соединять рано. Надо хотя бы ознакомиться с материалами, и работать по нашему делу с учетом всех остальных данных.
     Синцов искоса посмотрел на меня:
     - Владимир Иванович, м