о,  это  еще
можно устроить, но то, о чем ты просишь - это же  преступление,  хищение
путем мошенничества! Если не соучастие в убийстве! Сядем  вместе".  Таня
ему ответила, что уголовное право  она  в  университете  проходила  и  в
дополнительных занятиях не нуждается. А нуждается в договоре, и пусть он
лучше не заставляет ее применять непопулярные меры. "Таня, голубушка,  -
рассмеялся он, - какие же меры ты ко мне  можешь  применить?  По  голове
меня стукнут в парадной? Хорошо, я буду оглядываться". После  чего  Таня
неожиданно  сбавила  обороты,  извинилась,  сказала,  что  погорячилась,
заворковала, заболтала его и ушла. И больше не появлялась на его пути, и
даже не звонила. И он постепенно забыл о ее визите.
   А через некоторое  время  он  в  бассейне  познакомился  с  роскошной
блондинкой по  имени  Анджела;  туда-сюда,  попили  сока  после  занятий
спортом в кафе спортивного комплекса, подвез ее пару раз, она  таяла  от
нового знакомого, - так ему казалось; потом он привез ее к себе домой, и
у них была такая ночь любви, что Костенко наутро мир готов был сложить к
ее ногам. Дело в том (тут Владимир Дмитриевич на  мгновение  замялся,  а
потом махнул рукой и продолжал), что у него есть некоторые  особенности,
помешавшие ему  в  свое  время  создать  семью  и,  кстати,  послужившие
причиной разрыва с Таней Петровской. Э-э, как бы это  сказать...  Ну,  в
общем... В общем, он садист. Нет, не пугайтесь,  он  кресты  на  женских
спинах не вырезает, просто не получает  удовольствия,  если  женщина  не
разрешит ему применить к ней насилие. Нет, ему даже плетки  и  наручники
не нужны, он вполне обходится  тем,  что  стукнет  партнершу  пару  раз,
расцарапает ее до крови... Короче, понятно, что найти постоянную женщину
при таких особенностях сексуального бытия - большая проблема. Петровская
в свое время взвилась до потолка от негодования  и  как  только  его  не
обзывала... Но он человек интеллигентный  и  не  заставляет  никого  это
терпеть. Только если женщина  сама  согласится.  Таня  Петровская  очень
хорошо знала  об  этом,  очень  хорошо,  повторил  он  задумчиво.  Потом
встряхнулся и продолжал.
   Так вот, Анджела не просто ему все это позволила, - она  просила  его
об этом. Она кричала, чтобы он ударил ее, чтобы царапал и  кусал,  чтобы
делал все, что ему хочется. Он был на седьмом небе  и  не  верил  своему
счастью. Если бы не нужно было идти на работу, он бы так и не вставал  с
постели, но  чувство  долга  пересилило.  Они  договорились  встретиться
вечером, и он с нетерпением вечера ждал. Тем более что у него так  давно
не было женщины, и вот наконец он нашел свой идеал.
   Но Анджела вечером не появилась. Он ждал, что она позвонит, но она не
звонила. Он пошел в бассейн, в надежде снова встретить ее там, но и  там
ее не было. Он с ужасом  осознал,  что  не  удосужился  выяснить  ни  ее
фамилию, ни адрес,  ни  номер  телефона,  ни  чем  она  занимается.  Еще
несколько  дней  он  ждал,  надеясь  все  меньше  и  меньше,   а   потом
окончательно впал  в  уныние,  уверившись  в  том,  что  и  эту  девушку
отпугнули его сексуальные пристрастия.
   И пребывал он в унынии до тех пор, пока к  нему  домой  не  заявились
трое крепких ребят; открывая дверь,  он  даже  не  спросил  кто,  -  так
внезапно всколыхнулось в нем желание, чтобы за  дверью  стояла  Анджела,
что он поторопился распахнуть дверь. На площадке перед квартирой  стояли
трое мужчин, один из которых махнул перед  его  носом  каким-то  красным
удостоверением, после чего все трое, оттеснив  его  с  порога,  вошли  в
квартиру, сбили его с ног и пнули по почкам. А потом один из них -  тот,
который с удостоверением, - сообщил, что  Костенко  зверски  изнасиловал
едва знакомую девушку и что срок наказания  за  это  -  до  десяти  лет;
Костенко юрист, ему не надо долго объяснять,  что  бывает  с  теми,  кто
совершает такие отвратительные преступления. Во время этого разговора он
лежал на полу в прихожей, а визитеры стояли над ним, и перед  его  носом
маячили  их  тяжелые  ботинки.  Он  понял,  что  объяснять   им   что-то
бесполезно; решил проявить покорность и спросил, сколько девушка  хочет.
Они удивились, вернее, удивление выразил только тот, который  говорил  с
ним, - явный лидер. Двое других в течение всего визита молчали как рыбы.
Так  вот,  лидер  издевательски  продемонстрировал   удивление   гнусным
предложением гнусного  насильника.  "Ты  что  же  думаешь,  ублюдок,  мы
торговаться сюда пришли? - ласково поинтересовался он.
   -  Сейчас  в  камеру  поедешь,  войдешь  туда  мальчиком,  а  выйдешь
девочкой, это я тебе обещаю. И чтобы я ни про каких адвокатов не слышал,
адвокаты по ночам не работают".
   После этого человек с удостоверением кивнул  своим  спутникам,  и  те
подхватили Костенко под мышки и поставили на ноги. Один снял  с  вешалки
куртку, проверил карманы и надел куртку  на  Костенко,  а  лидер  грозно
спросил, где паспорт. Костенко указал на стоящий  на  стуле  в  прихожей
портфель, где лежал не только его  паспорт,  но  и  бумажник,  с  тоской
заранее прощаясь с содержимым бумажника.  Но  гости,  к  его  удивлению,
аккуратно открыли "кейс"  и  извлекли  оттуда  паспорт,  не  обратив  на
бумажник ни малейшего внимания, что еще больше расстроило хозяина:  если
тремя минутами раньше у него теплилась слабая надежда  на  то,  что  это
все-таки частные лица, Анджелины дружки,  пришедшие  по-быстрому  "бабок
срубить", то сейчас их отказ от денег убедил Костенко, что это менты.
   "Послушайте, можно мне поговорить с Анджелой? - попытался он воззвать
к гостям.
   - Может, мы все объясним друг другу? Я не  знал,  что  чем-то  обидел
ее..." Но его не стали слушать. "В машину!" - скомандовал старший, и его
повели вниз по лестнице, посадили в машину без номеров.
   - Какая машина? - прервала я его.
   - Черная БМВ.
   - А кто сел за руль?
   - За рулем сидел какой-то человек, я его не рассмотрел.
   "Братец Сиротинского, - подумала я. - Тот как раз на  черной  БМВ  ко
мне приезжал".
   Костенко стал рассказывать дальше. Его посадили  на  заднее  сиденье,
между двумя молчаливыми товарищами, а командир сел  рядом  с  водителем.
Машина  действительно  подъехала  к  Управлению  милиции,  его  ввели  в
Управление, провели мимо дежурной части и доставили в какой-то  кабинет,
где сидел и что-то писал молодой  парень  в  прокурорской  форме.  Когда
Костенко посадили перед этим парнем, на столе  он  увидел  заявление  от
имени Анджелы; поскольку он краем глаза читал заявление,  лежащее  вверх
ногами по отношению к нему, фамилию Анджелы он не разобрал.
   Разговор с прокурорским  работником  был  коротким.  Он  представился
следователем прокуратуры, предъявил  Костенко  уже  написанный  протокол
задержания его на трое суток по подозрению в совершении изнасилования  и
с надеждой  спросил:  "Без  адвоката  показаний  давать  не  будете?"  -
"Конечно,  нет,  -  завопил  обрадованный  Костенко,  насколько  он  мог
испытывать радость в его положении. - Прошу  предоставить  адвоката!"  -
"Хорошо, - равнодушно ответил прокурорский работник, - утром я  приду  к
вам с адвокатом, - и, сняв трубку местной связи, проговорил:
   - Забирайте, я его в ИВС оформил". Дождавшись, когда в кабинет войдут
двое молчаливых мужчин, сопровождавших Костенко в  милицию,  следователь
собрал свои бумаги и вышел.
   - Надеюсь, вы понимаете, что я переживал в тот момент? Я был близок к
самоубийству, - сказал мне Костенко, опять начиная трястись.
   А дальше начиналось самое интересное. В дверь кабинета  постучали,  и
один из молчаливых стражей  вышел,  а  через  некоторое  время  вышел  и
второй. Зато вместо  них  в  кабинет  зашла  Таня  Петровская.  "Привет,
Володька, - сказала она как ни в чем не бывало. - Я тут мимо  проходила,
услышала, что у тебя проблемы..." - "А ты  кого-нибудь  тут  знаешь?"  -
поинтересовался Костенко, еле шевеля пересохшими губами и  уже  предвидя
ответ. Танечка мило  улыбнулась:  "А  что,  нужно  походатайствовать  за
тебя?" - "Нужно", - кивнул он, вложив в это коротенькое слово всю душу и
машинально отметив, что она даже не спросила, за что его сюда  привезли.
Она некоторое время молчала, разглядывая Костенко, и, как сказал он мне,
- похоже, оценивала степень его испуга.  Видимо,  удовлетворившись  этой
степенью, Таня проговорила: "Ладно, я за  тебя  попрошу,  хотя  мне  это
дорого будет стоить. Но уж и ты мне не отказывай, когда я тебя  попрошу,
хорошо?" Он опять кивнул, и Таня вышла из кабинета, а его стражи  заняли
свои места рядом с ним. Через  некоторое  время  снова  произошла  смена
караула, - мужики вышли, Татьяна зашла, села, закурила  и  сказала:  "Ты
знаешь, доказательств на тебя -  море,  эта  девушка  вся  избитая,  она
обращалась к доктору, у нее мазочки взяли, там наверняка твоя сперма,  и
одежда у нее порвана.  Чтобы  тебя  отмазать,  это  будет  очень  дорого
стоить". Она затянулась и выжидательно посмотрела на Костенко. "Я на все
согласен", - торопливо подтвердил он. "Умница", -  похвалила  его  Таня.
Она поднялась и вышла из  кабинета,  а  вернувшиеся  тут  же  молчаливые
стражи, ни слова не говоря, отвели его по лестнице вниз и  выпустили  на
улицу, где у входа в управление стоял и курил их командир.
   "До свиданья", - вежливо  попрощался  он.  Совершенно  подавленный  и
разбитый,  Костенко  пошел  прочь  от  милиции,  все  еще  не   веря   в
относительно счастливое избавление; то.  что  у  него  попросят  за  это
избавление, казалось ему таким далеким, а изолятор временного содержания
- вот он, за спиной.
   "Эй, - раздалось за спиной, и Костенко, вздрогнув, остановился.  -  А
паспорт тебе завтра принесут".
   Излишне говорить, что паспорт  на  следующий  день  ему  принесла  на
работу Таня и что он без звука оформил договор страхования, по  которому
спустя два месяца фирма выплатила двести тысяч долларов семье погибшего.
С тех пор прошел год, и больше у него ничего не просили, но каждое утро,
просыпаясь, он трясется от страха и ждет, что к  нему  снова  придут  за
таким же договором или потащат опять  в  камеру...  Или  что  эта  афера
вскроется, и тогда лучше не думать о последствиях.
   Распереживавшись вконец, он махнул рукой на  стеснительность  и  даже
поведал мне, что отношения с женщинами для него теперь закрытая тема.
   - Вы представляете, что они со мной сделали?! - горько спрашивал  он.
- Я импотент в двадцать семь лет.
   "Да у тебя  и  до  этого  было  что-то  не  в  порядке,  так  что  не
удивительно", - подумала я, но вслух этого не сказала.
   - Моя карьера под угрозой, - продолжал он. - Если кому-нибудь  станет
об этом известно, мне лучше самому уволиться и уехать в другой город.  Я
сам не знаю, зачем я вам все это рассказал, теперь мне прямая  дорога  в
тюрьму.
   - Не знаю, утешит вас,  или  нет,  сознание  того,  что  у  вас  есть
товарищи по несчастью. Один из  них  отдал  десять  тысяч  долларов  без
гарантий, что это не повторится, - сказала я Костенко. -  Дело  на  него
так и  лежит  в  районной  прокуратуре  и  в  любой  момент  может  быть
реанимировано. Скажите мне, как выглядел следователь, оформивший на  вас
протокол задержания?
   - Вы знаете, я его не запомнил и, встреть сейчас на улице,  не  узнал
бы.
   Единственное, что мне бросилось в глаза, - это то, что форма  на  нем
была с прокурорскими погонами, но не синяя, как  обычно,  а  серая.  Так
бывает?
   - Бывает, - кивнула я.
   Нам однажды выдали не синий материал на форму, а серый. Все  из  него
себе нашили цивильных платьев и костюмов, и только Игорь Денщиков сделал
форменную "двойку", поскольку именно в тот год аттестовался  и  страстно
желал носить форму. Больше ни у кого в прокуратуре серой формы не было.
   - А человека с удостоверением, который  вел  с  вами  переговоры,  вы
узнаете?
   - Вряд ли, - подумав, ответил Костенко. - Времени много прошло, да  и
вообще я их всех помню как в тумане, так я был напуган.
   - Боюсь, что вас элементарно развели. Ни в милиции, ни в  прокуратуре
никакого дела на вас не было, роль следователя играл знакомый тех людей,
что приезжали за вами. А китель ему  одолжили.  Владимир  Дмитриевич,  у
меня остался еще один вопрос, самый неприятный...
   -  На  кого  был  договор?  -  поднял  на  меня  Костенко  совершенно
затравленные глаза. - Я не могу вам этого сказать. Я знал,  что  вы  это
спросите, но если я отвечу, я могу тут же увольняться. В лучшем случае.
   - Но вы  ведь  понимаете,  что  это  элементарно  устанавливается:  я
посмотрю те договоры, которые были заключены в сентябре прошлого года, и
рано или поздно найду договор, по  которому  выплачено  двести  тысяч  в
связи  со  смертью  застрахованного.  Только  будет  ли  довольно   ваше
руководство, если я приду к вам в фирму шмон устраивать, да еще и на вас
сошлюсь?
   - Во-первых,  такой  договор  не  один,  их  несколько,  -  с  трудом
проговорил Костенко. -  А  во-вторых,  лучше  позже,  чем  раньше.  А  в
третьих...  В  третьих,  в  соответствии  со  статьей  пятьдесят  первой
Конституции  Российской  Федерации,  вы   не   вправе   меня   заставить
свидетельствовать против себя.
   - Может быть, вы скажете это хотя бы неофициально, не для протокола?
   - А что это меняет? Раз вы будете располагать  этой  информацией,  не
имеет значения, занесете вы ее в протокол или  нет.  Да  ведь  вы  сами,
помнится, совсем  недавно  говорили,  что  мы  с  вами  общаемся  только
официально; какое же может быть "не для протокола"? - подкусил он  меня.
- Расценивайте это как хотите, но я вам не скажу, на кого был договор.
   Я призадумалась. Если он не врет и таких договоров было несколько, то
чего я добьюсь, перелопатив всю фирму? Установить,  самим  ли  субъектом
договора подписаны бумаги, я вряд ли установлю. А что  еще?  Допрашивать
родственников, наследников страховой суммы? Если они сами его и пришили,
то так они мне и скажут правду! Разве только  посмотреть,  кого  из  них
явно грохнули? Но  с  чего  я  взяла,  что  грохнули  его  явно?  Может,
наоборот, грибочками отравился или  мушка  шпанская  укусила...  Но  без
этого-то не обойтись... Ладно,  придумаем  что-нибудь  вместе  с  Лешкой
потом.
   - И что теперь? - Костенко напряженно смотрел на  меня.  -  Что,  мне
место искать?
   - Господи, да идите вы в адвокаты. Причем прямо сейчас, пока  скандал
не разразился. Увольняйтесь и переходите, думаю, что вас с удовольствием
возьмут.
   Ну, подождете вы пару месяцев решения президиума, с голоду не  умрете
ведь? Вот протокол, читайте и подписывайте.
   Костенко  стал  внимательно  читать  протокол,  не  нашел,   к   чему
придраться, я указала в нем даже его ссылку  на  статью  51  Конституции
Российской Федерации, подписал, косясь на диктофон, и  я  отпустила  его
зализывать раны. Хоть он и проходил в университете уголовное право,  как
сам сказал, а также уголовный  процесс,  он  и  не  вспомнил,  что  факт
применения звукозаписи должен быть отмечен в протоколе, да и звукозапись
по  окончании  допроса  дается  для  прослушивания,  и  протокол  должен
заканчиваться фразой о том, что не имеется претензий к фонограмме;  или,
наоборот, имеются претензии, как получится. Костенко  ушел,  думая,  что
все, что он говорил, записано не только в протокол, но и на пленку.
   Может быть, это его остановит, когда он захочет изменить показания. Я
вытащила вилку диктофонного  шнура  из  розетки  и  убрала  неработающий
агрегат в сейф.
 
*** 
 
   Костенко давно ушел, а я все пыталась понять, жалко мне его или  нет.
Да, именно так все и должно было быть; им надо было с чего-то начать,  а
потом они усовершенствовали схему. Сделав  один  раз  такую  подставу  с
женщиной, пострадавшей от сексуального извращенца, они наверняка поняли,
что так можно кого-то очень легко и на деньги развести. Явно  эта  мысль
пришла в голову Денщикову в тот  момент,  когда  Костенко  -  их  первая
жертва - предложил откупиться от них. Я отдала должное преступному гению
Игоря Денщикова, который сумел красиво, выкрутиться, когда на  последнем
(мне известном) эпизоде шантажа нарвался на  отставного  контрразведчика
Скородумова.
   А вопрос, жалко мне Костенко или нет, я так для себя и не решила.  Но
не так уж много времени мне  было  на  это  отпущено:  дверь  с  треском
распахнулась, в кабинет сначала влетел огромный бумажный пакет,  веревка
на котором лопнула в момент соприкосновения с полом, а вслед за  пакетом
вошел, мрачнее тучи, Кораблев. Я оторопела  от  такого  шумного  явления
оперуполномоченного Кораблева и растерянно ждала объяснений.
   - Что это, Леня? Что ты себе позволяешь?
   -  Негодяи!  -  мрачно  возвестил  Леня,  у  него  это  выходило  как
"негодзяи".
   - Кто перед тобой провинился?
   -  Негодзяи!  Сидят  на  складе,  от  жиру  пухнут,  на  моей   форме
наживаются!
   Он поддал ногой пакет, который от этого и вовсе рассыпался.  Из  него
вывалилась форменная  милицейская  одежда  -  брюки,  рубашка,  галстук,
ботинки, еще что-то.
   - Ленька, а фуражка где?
   Я вышла  из-за  стола  и  присела  на  корточки  перед  развалившимся
пакетом.
   - Вот я и говорю - негодзяи! Прихожу за формой, они  мне  все  это  в
пакет навязывают и еще фуражку суют. Я говорю им - на  кой  мне  сдалась
ваша фуражка, уже девать некуда эти фуражки, все равно не  ношу,  солить
мне их, что ли? А эта дура жирная мне  знаете,  что  отвечает?  Нет,  вы
представляете, что она мне отвечает?!
   - Ну что, что, Леня, не томи!
   - Я ей говорю, зачем мне фуражка? А она говорит, как зачем? А на гроб
положить? У-уродина!
   - А зачем ты у меня посреди кабинета все это развалил?
   - Со злости, неужели непонятно?
   Поскольку Леня тут же сел на мое место, я, вздохнув,  стала  собирать
предметы кораблевского форменного обмундирования в пакет, чтобы хотя  бы
убрать эту кучу с пола.  Подняв  ботинки,  я  засмотрелась  на  рифленую
подошву.
   - Леня, а что, теперь такую обувь вам выдают? Раньше же  были  другие
ботинки - остроносые такие, черные, на тонкой подошве?
   - Да, уже несколько лет такие выдают.
   Ленька крутился на моем рабочем кресле и постепенно остывал.
   Где-то я видела такие башмаки, совсем недавно,  подумала  я,  пытаясь
поймать ускользающую мысль.
   - Леня, а к Бурдейко заезжал?
   - Заезжал, квартира коммунальная, соседи не видели  примерно  неделю,
где он сейчас - не знают. Под вешалкой стоит сумка, с которой он  обычно
ездит в командировки. За это время их уже достали искатели Бурдейко,  по
телефону звонят постоянно и приезжают,  надоедают,  два  раза  с  работы
были, - доложил Леня, усаживаясь поудобнее  в  кресле  и  постукивая  по
столу взятым из канцелярского стаканчика карандашом.
   Когда  зазвонил  телефон,  он  взял  трубку  раньше,  чем  я   успела
распрямиться и подойти к столу.
   -  Да-а,  это  прокуратурка,  вы  правильно  попали,  -  отвечал  он,
развалясь. -  А  это  РУБОПчик  тут  в  гости  зашел.  Даю,  даю.  Мария
Сергеевна, вас криминалисты.
   Как удачно! Я схватила трубку:
   - Эдуард Алексеевич, это вы?  -  Звонил  начальник  нашей  экспертной
лаборатории. - Я как раз хотела с вами поговорить по  поводу  экспертизы
по ботинкам из области. И вы по этому поводу?
   - Маша, - озабоченно стал говорить он, - следы  с  ботинками  один  в
один.
   Только знаешь, что? Ботинки-то милицейские, форменные.  Труп  у  тебя
опознан?  А  то   в   твоем   постановлении   на   экспертизу   он   как
неустановленный...
   -  Что-то  примерно  в  этом  роде  я  и  предполагала,  -   медленно
проговорила я.
   - Нет, труп еще не опознан, но я думаю, что знаю, кто это.
   - Что, действительно мент? - расстроился Эдуард Алексеевич.
   - Похоже, что да.
   - Господи, а откуда?
   - Эдуард Алексеич, как установим точно, я вам сразу позвоню.
   - Ну ладно. Заключение завтра можешь забирать.
   - Что за мент? - подобрался сразу Кораблев,  как  только  я  положила
трубку.
   - Труп из Токсова, ну, парень,