о понедельника двух дней. Вот его  труп,  лежащий
ничком у невысокого крылечка; на нем куртка, джинсы и уличная обувь. Вот
перерезанный провод, крупно -  место  разреза.  Очень  странно  с  точки
зрения  логики  преступника;  раз  в  доме  кто-то  есть,   значит,   он
обязательно выйдет из дома,  чтобы  установить  причину,  из-за  которой
погас свет. И что с ним делать  вору,  пришедшему  не  убивать,  нет,  -
просто обнести дачу? Связать?  Только  если  сначала  оглушить.  Пруткин
говорил, что рассчитывал на сторожа, думал, что сторожа свяжет, а больше
никого на даче нету. Вряд ли он предполагал, что  такой  домик,  тыщ  на
двести долларов, сторожит бабушка Божий одуванчик или увечный  старикан.
Особенно если, как он первоначально говорил,  счел  шикарный  "мерседес"
перед домом принадлежащим сторожу...
   Я отметила, что дом действительно классный, архитектор постарался  на
славу, да и Чванову во вкусе  отказать  было  нельзя.  Во-первых,  очень
удачно был использован естественный рельеф местности,  даже  собственная
акватория была на участке - живописно заросший прудик и альпийская горка
рядом. Участок закрывали со всех сторон, кроме дороги, высокие сосны,  и
кусты  шиповника  у  ограды,  похоже,  тоже  росли  тут  еще  до  начала
строительства. Забор из плотно пригнанных досок с поверхностной резьбой,
между затейливыми кирпичными столбами,  полностью  исключал  возможность
увидеть с дороги, что творится возле дома. Сам дом, с черепичной крышей,
из дерева, выкрашенного под цвет мореного дуба,  с  темными  зеркальными
стеклами, не позволяющими увидеть, что происходит за ними, имел  строгие
формы и  выглядел  очень  благородно.  Я  вообще,  выбираясь  за  город,
скептически  смотрела  на  трехэтажные  кирпичные   хоромы,   возводимые
нуворишами на шести сотках, -  нелепые  и  непропорциональные  строения,
вызывающе торчащие на голом  месте,  на  расстоянии  вытянутой  руки  от
такого же зажиточного соседа. Но в таком домике я бы пожила...
   На участке стоял еще,  видимо,  домик  для  прислуги,  оформленный  в
точности, как и большой дом, -  его  миниатюрная  копия.  Тот  же  колер
мореного дуба, такие же зеркальные  стекла,  и  даже  флюгер  -  точная,
только уменьшенная копия флюгера,  украшавшего  конек  крыши  хозяйского
дома.
   "На момент осмотра заперт",  -  прокомментировал  бесстрастный  голос
эксперта,  производящего  съемку.  Когда  дверь   отперли,   видеокамера
зафиксировала, что домик внутри абсолютно пуст, "следов,  представляющих
интерес для следствия,  не  обнаружено";  до  этого  домика  у  хозяина,
похоже, руки еще не дошли.
   Интересно,  неужели   следователь,   который   предъявлял   обвинение
Пруткину,  всерьез  полагал,  что  такой  опытный  вор  сочтет  сторожем
человека, находящегося  в  доме,  при  наличии  на  участке  специальной
постройки, явно для обслуживающего  персонала?  Если  бы  Чвановы  имели
сторожа, вряд ли они делили бы с ним дом. Что, трудно поставить для него
какую-нибудь койку во флигеле? Хотя у богатых свои причуды... А с другой
стороны - человек  признается,  рассказывает  и  показывает  на  куртке,
изъятой у него дома, следы крови, причем в  пятнах  смешение  мужской  и
женской; а  в  печке  у  Пруткина  лежит  обломок  ножика,  который,  по
заключению экспертов, вполне мог быть орудием убийства. Не так уж  мало,
и если особо не задумываться, не искать  сложное  в  простом,  обвинение
можно предъявить с чистой совестью.
   Ну, поехали дальше. Хорошо, грабитель, испуганный появлением человека
(наличие которого в доме он предвидел и которого не собирался  убивать),
пытается его как-то нейтрализовать. При этом они не сталкиваются лицом к
лицу, от чего можно оторопеть; преступник выжидает за дверью,  так,  что
вышедший из дома человек оказывается к  нему  спиной,  это  единственное
положение, из которого возможно было нанесение  Чванову  удара  ножом  в
спину. Не собирается убивать - и удар сзади в сердце, и никаких  попыток
просто вырубить, стукнув хоть по голове.
   На трупе Чванова  нет  больше  никаких  повреждений,  кроме  ножевого
ранения  спины,  никаких  ссадин  или  гематом,  -  чистая  работа.   Не
воровская.
   Дальше: грабитель, убив человека, все же входит в дом. Допускаю,  что
входит, - надо же все-таки уйти не с пустыми руками. Он  проходит  через
прихожую, где на вешалке висят очень дорогие предметы мужской, женской и
детской одежды, минует коридор, в котором  на  тумбочке  стоит  японский
двухкассетник (Было так темно, что он не заметил этих вещей?  Надо  было
спрашивать у Пруткина, пока он показания давал, был ли у  него  с  собой
фонарик, история об этом умалчивает, а сейчас  его  уже  спрашивать  без
толку), и направляется именно туда, откуда слышны  человеческие  голоса.
Он входит в комнату, где находятся женщина и дети. Их  не  надо  убивать
для того, чтобы  взять  вещи;  если  показать  им  нож,  они  не  окажут
сопротивления; на лице у него маска,  и  узнать  его  никто  не  сможет;
женщина вообще сидит спиной к нему. На стуле у  входа  в  комнату  лежит
пухлый бумажник, а рядом с ним  мобильный  телефон.  Но,  по  показаниям
детей, преступник, не оглядываясь, сразу стал наносить удары их  матери.
Тогда почему он не убил детей и даже не пытался их ударить ножом?
   Никаких вещей он не взял и после убийства Ольги Чвановой. Объяснит ли
это Пруткин на осмотре с его участием, через два месяца после трагедии в
доме Чвановых? Сейчас увидим. Я  промотала  в  ускоренном  темпе  запись
протокольной  части  -  перечисление   участников,   разъяснение   прав,
упоминание используемых технических средств - и перешла к сути.
   Вот он какой, воришка Пруткин, просидевший почти год по  обвинению  в
двойном  убийстве.  Невысокий,   худощавый,   мрачный.   Он   пристегнут
наручниками  к  конвоирующему  милиционеру,  рядом  с  которым   кажется
карликом. Вся группа по колено  увязает  в  глубоком  снегу,  засыпавшем
дачный поселок; канавы у забора под снегом уже не видно, да и облетевшие
кусты тоже почти скрыты сугробами. Никакой провод уже не висит  свободно
над домом, и следов его нету.
   - Я шел отсюда, от автобусной остановки, -  хриплым  голосом  говорит
Пруткин, показывая направление свободной рукой. - Вошел в калитку.
   Значит, огибал "мерседес".
   - Калитка была открыта? -  спрашивает  следователь.  Хороший  вопрос.
Немного поколебавшись, Пруткин отвечает:
   - Закрыта, но не на замок, я толкнул и вошел.
   - Дальше! - приказывает следователь.
   Пруткин безмолвно, увязая в снегу и высоко поднимая  ноги,  тащит  за
собой конвоира. Здесь ошибиться невозможно, путь только один, вот  здесь
два месяца назад лежал на земле провод.
   - Говорите, - не выдерживает следователь,  -  рассказывайте,  как  вы
шли, только смотрите в камеру.
   - Я и так смотрю в камеру, - бормочет Пруткин.  -  Мы  шли  вот  тут,
здесь висел провод, я его задел  головой,  а  потом  наступил  на  него.
Подойдя к дому, я его перерезал, а когда вышел мужчина,  я  испугался  и
ткнул его в спину, чтобы сбить с ног, а он упал  как  подкошенный,  и  я
только потом осознал, что у меня в руке нож. Он не вставал, и я пошел  в
дом, чтобы взять вещи, а там были люди, меня хотели задержать, и я  стал
беспорядочно махать ножом, чтобы только отпустили, а потом убежал. Я  же
был под дурью, и некогда было соображать.
   Я внимательно досмотрела  до  конца,  как  Пруткин  входит  в  дом  и
показывает, где махал ножом, хотя это  было  уже  непринципиально:  если
вошел в дом, идти можно только по коридору, он ведет  прямо  в  комнату,
где камин. Направо кухня, и из коридора видно, что это кухня. Если знать
хотя бы то, что женщина убита в комнате, где камин, то не ошибешься.
   Ну что ж, в принципе все, что рассказал  и  показал  Пруткин,  вполне
укладывается в обстановку места происшествия, но и не  содержит  никаких
крупиц   информации,   которые   можно   было   бы   счесть   преступной
осведомленностью, сказать, что вот это мог знать  только  преступник,  и
никто более.
   - Куда вы дели маску? - спрашивал его следователь.
   - Выбежав из дома, сорвал и сунул в карман.
   - А потом?
   - Не помню.
   А я бы еще спросила,  где  он  взял  маску  из  женских  колготок.  У
Пруткина-то ни жены, ни подружки, по крайней мере так в деле. А  если  в
магазине купил, в сельском, - в тот момент это еще можно было попытаться
проверить.
   - А нож?
   - Придя домой, сунул в печку.
   - Почему в печку, почему не выбросили?
   - Не знаю, я же сказал, под дурью был...
   Но когда я  увидела  картину  места  происшествия,  запечатленную  на
видеофонограмме, мне еще больше стало казаться,  что  преступник  пришел
убивать.
   Какие там шмотки...
   Причем, и это сильно подрывало возможную версию об  убийстве  Чванова
конкурентами, - пришли убивать не только Чванова, но и его жену. Но  вот
ее-то за что? Все говорили в один голос, что Ольга Чванова  была  далека
от бизнеса вообще и от каких-либо дел  своего  мужа  в  частности.  Если
причиной было какое-то имущество - тот же  домик,  который  Чванов  увел
из-под носа "Царского" банка, существование Ольги ничего  не  осложняло,
домик был собственностью фирмы и по наследству к жене Чванова не перешел
бы. И в "Царском" об этом прекрасно знали.
   Судя по имеющимся в деле показаниям, которые  я  помнила  практически
дословно, Ольга  Чванова  вообще  была  домашней  клушей,  в  бизнес  не
совалась, никуда не выходила, за собой особо не  следила,  не  ездила  в
бутики и  фитнесс-клубы.  Вплоть  до  того,  что  Чванов  на  банкеты  и
презентации вынужден был брать свою референтшу, - то ли стеснялся  жены,
то ли она сама отказывалась вести светскую жизнь. Другой  бы,  может,  и
был счастлив, что жена  при  детях  и  оставила  его  в  покое,  но  все
отмечали, что Чванов искренне это переживал, хотя и не делал особенности
своей  семейной  жизни  достоянием  общественности.  При  этом  референт
Чванова, с которой он учился в одной  группе  в  институте,  на  допросе
обмолвилась, что до  замужества  и  первое  время  после  свадьбы  Ольга
Чванова была совсем не такой; тогда она как раз любила светскую жизнь, и
новые платья, и  непростые  украшения.  Ее  мать  умерла  от  сердечного
заболевания, когда Ольга заканчивала школу; отец баловал Ольгу, как мог,
- все эти  бесконечные  наряды,  авторские  работы  известных  ювелиров,
каникулы в Испании придумывал он,  пытаясь  хоть  как-то  отвлечь  дочь.
Когда Ольга вышла за Чванова, эстафету с удовольствием принял муж. Она и
в замужестве продолжала  оставаться  кокетливой,  веселой  любительницей
хороших вещей и пристойных развлечений.
   Отец Ольги дожил только до рождения первого внука, Эльдара,  а  когда
Ольга рожала дочку, с ним случился инфаркт и  -  скоропостижная  смерть.
Алла Королькова, та самая референтша Чванова, дома у шефа,  конечно,  не
бывала,  но  по  слегка  изменившемуся   поведению   Чванова,   обрывкам
телефонных разговоров и прочим мелочам стала замечать, что его  семейная
жизнь дала легкий крен.  Королькова  готова  была  поклясться,  что  сам
Чванов был примерным семьянином, налево никогда не ходил -  в  этом  она
была абсолютно уверена, собственноручно составляя  для  него  ежедневное
деловое расписание; времени на какие-то  амуры  у  него  в  принципе  не
оставалось. И каждую свободную минуту он звонил или  мчался  домой.  Она
это знала потому, что он всегда оставлял ей свои  координаты,  объяснял,
где он будет, предупреждал, что, допустим, с трех до пяти он будет дома,
поэтому отключит мобильный. Как-то он попросил: "Алла, найди мне..." - и
осекся; а она потом на его рабочем столе случайно наткнулась на  газету,
сложенную на рекламном объявлении о лечении женского алкоголизма. За два
года до убийства она по его поручению сняла, якобы для представительских
нужд, номер в приличной гостинице, а  потом  случайно  узнала,  что  три
недели в этом номере жил сам Чванов. Конечно, расспрашивать она  его  не
могла,  -  воспитана  была  хорошо  (так  она  и  ответила   на   вопрос
следователя), а сам он не откровенничал.
   Единственное, что он сам ей сказал - мол, пытался сбежать от проблем,
а куда от них убежишь, только и понял за это время, что Ольга его  крест
на всю жизнь, хотя бы ради детей. На него тогда было больно смотреть.  И
после этого Королькова стала замечать, что Чванов постоянно возит  домой
бутылки с хорошими спиртными напитками - французскими столовыми  винами,
"мартини", коньяком, иногда "виски". Для жены, решила она, поскольку сам
Чванов практически не пил.
   На приемах мог пригубить  шампанское  или  коньяк,  только  чтобы  не
привлекать  к  себе  внимания,  но  если  позволяла  обстановка,  вполне
обходился бокалом минеральной воды.
   Правда,  в  допросе  матери  Чванова  никаких  подобных   фактов   не
содержалось.
   Показания очень ровные, без "бомб", хотя, казалось  бы,  мать  должна
была знать больше всех. Конечно, отношения между  родственниками  бывают
разными, иные родственники хуже  заклятых  врагов  и  вместе  собираются
только на похоронах, куда не прийти нельзя. Есть еще  вариант:  скрывать
что-то друг от друга родственники могут не  по  причине  отдаленности  в
общении, а просто уберегают близких людей от  отрицательных  эмоций.  Но
мать Чванова утверждала, что отношения с сыном были нормальными,  да  и,
судя  по  тому,  какое  участие  она  принимала  в  его   бизнесе,   они
действительно  были  по-родственному  близки.  Однако  в  ее  показаниях
записано, что у сына была  прекрасная  семья,  отношения  с  женой  были
замечательные,  Ольга  была  образцовой   женой   и   матерью.   Видимо,
следователь цитировал мамаше слова Аллы Корольковой, потому что Дальше в
протоколе записана фраза о том, что  если  кто-то  и  распускал  грязные
сплетни про какие-то нелады в личной жизни Дмитрия, то причина кроется в
зависти либо в том, что источники слухов сами имели виды  на  Дмитрия  и
злились, что остались с носом. Что ж, может, эта мама и права, тем более
что  Королькова,  как  это  следовало   из   данных   о   ее   личности,
зафиксированных в протоколе, не замужем,  детей  у  нее  нет.  Надо  еще
посмотреть на нее, может, она страшнее атомной войны, поэтому и не имела
никаких шансов.
   Хотя какой смысл Корольковой, даже если она и  имела  виды  на  шефа,
распускать сплетни про его жену уже после смерти обоих  Чвановых?  Да  и
показания ее изложены весьма сдержанно и интеллигентно,  с  уважением  к
памяти покойного шефа и однокашника.
   Более того, прочитав взаимоисключающие  допросы  Аллы  Корольковой  и
матери Чванова, я сразу полезла в акт вскрытия трупа  Ольги  Чвановой  и
убедилась, что алкоголем она все-таки злоупотребляла,  и  не  один  год;
состояние внутренних органов, и в частности печени, о  том  красноречиво
свидетельствовало. А может ли это осложнить семейную жизнь с  человеком,
который спиртного в рот не берет, - судите сами.
   Самое интересное, что по делу не была допрошена ни одна подруга Ольги
Чвановой, - либо у нее не было подруг, либо следователь не  стал  копать
семейную версию. А я бы тут еще  покопалась;  несмотря  на  то,  что  из
скудных показаний вырисовывался портрет женщины, не имеющей врагов  хотя
бы потому, что ей негде было  с  ними  встретиться,  Ольга  могла  знать
что-нибудь про скрытую от чужих  глаз  жизнь  мужа  и  кому-то  об  этом
обмолвиться,  а  какой-нибудь  маленький  факт,  которому   не   придали
значения, может натолкнуть на разгадку. В таких случаях надо  стаскивать
в  один  ворох  всю  информацию,  которую  можно  откуда-либо  выделить;
собирать все,  что  можно,  и  уже  потом  анализировать  и  сортировать
узнанное.
   Я  вытащила  из  видика  перемотавшуюся  кассету  с  информацией,  не
убавившей и не прибавившей ничего к моему представлению о деле, и  стала
собираться на работу.
 
*** 
 
   - Машка, ты  хреново  выглядишь,  -  поприветствовала  меня  коллега,
помощница прокурора Лариса Кочетова в коридоре  прокуратуры.  -  У  тебя
круги под глазами и волосы сегодня плохо лежат,.
   - Спасибо, дорогая, - отозвалась я. - Ты прямо как Толстой: "Не  могу
молчать"...
   - Ну, если ты сегодня перед выходом из  дому  смотрелась  в  зеркало,
тогда это для тебя не новость. Не выспалась, что ли?
   - Не выспалась.
   - Хочешь кофейку? Сразу проснешься.
   -  Ну  давай,  -  согласилась  я,  хотя  вообще-то  кофе  не   люблю,
предпочитаю чай; может, и правда встряхнусь. Чайник в кабинете у Лариски
уже кипел.
   - Ленечка-то сегодня приедет? - спросила она,  пододвигая  мне  банку
растворимого кофе. - Он обещал супчики привезти.
   - Какие супчики? - удивилась я.
   - "Галина Бланка", гороховый с хересом, грибной и куриный.
   - Откуда?!
   - Да у него  приятель  супчиками  торгует,  Ленька  и  раньше  иногда
привозил, ты что, не помнишь?
   - Не помню, - честно призналась я.
   - Да еще когда в районе работал.
   - Вообще странный парень, - задумчиво сказала я, пытаясь пропихнуть в
себя крепкий кофе, не вызывающий у меня аппетита.
   - Ленечка-то? О да! - засмеялась Лариса.
   - А ты его откуда знаешь? Неужели еще по району помнишь?
   - Хо-хо! Я же с Ленечкой образование вместе получала, мы  учились  на
одном курсе. Ты знаешь, он человек сложный. Всегда готов помочь; если  у
тебя что-то случилось, он все бросит и кинется  тебе  помогать,  причем,
даже если он тебя второй раз  видит.  Но  иногда  ему  вожжа  под  хвост
попадет, и он становится таким душным, что так бы и убила его. Душным  и
вредным.  Может,  это  болезнь?  Вот   ты   заметила   его   болезненную
аккуратность? По-моему, это признак шизофрении, а?
   - Да уж, - я ухмыльнулась. -  Он  меня  уже  тыкал  носом  в  грязные
выключатели.
   - Что, дома у тебя был? - Лариска засмеялась. - Да, визит  Ленечки  -
это пострашнее, чем приезд свекрови. Ты знаешь, у меня  какое  сложилось
впечатление?
   Что ему надо где-то самоутверждаться, и не по работе,  а  в  быту,  а
жены, чтоб над ней поизмываться, нету. Вот он  на  окружающих  тетках  и
самоутверждается.
   - Слушай, у меня точно такое же впечатление.  А  жену-то  он  как  во
Францию заслал?
   - Черт ее знает, темная история. Но я бы на ее месте хоть в  шалаш  в
Разливе сбежала, хоть в  Урюпинск,  не  до  Франции.  Ты  представляешь,
каково с таким занудой жить в одном помещении?  Лучше  удавиться...  Он,
когда у нас в районе работал, иногда заезжал ко мне с бутылкой.  Приедет
и сидит. Один раз до трех ночи сидел,  я  ему  и  так,  и  сяк,  -  мол,
Ленечка, завтра на работу, наконец, он говорит: "Мать,  хочешь,  чтоб  я
ушел?" - "Ну", - говорю. "Тогда дай денег на такси!"
   - Но какой он хозяйственный: и чем посуду мыть, знает, и какой гарнир
к чему полагается, и тарелки мне помыл после обеда, и супчики, говоришь,
возит.
   - Ты знаешь, - Лариска понизила голос, - мы раньше виделись  довольно
часто, и  я  имела  счастье  долгое  время  лицезреть  его  отношения  с
женщинами, с  разными,  и  на  работе  он  кого-то  клеил,  и  на  улице
знакомился. Почему-то это ничем не кончалось. Может, он импотент?
   - Ну уж. Дочка-то у него есть.
   - А тогда не был импотентом. Дочке-то уже восемь лет. А потом у  него
могло наступить снижение половой функции...
   - Бедный, бедный!..
   Дверь открылась именно в этот момент, не раньше и не позже.
   - Девчонки! А чего это вы  такие  грустные?  Кого  вы  обсуждаете?  У
кого-то из ваших мужиков снижение половой функции? Сочувствую.
   - Леня, ты в больницу позвонил? - осведомилась я, скрывая смущение.
   - Вот! Ну все как обычно! Ни здрасьте, ни до свиданья, ни "как  дела,
Ленечка"; нет, чтобы кофейком напоить сначала...
   - Да пей ты кофе, жалко, что ли?
   Лариска шваркнула перед ним на стол чистую кружку.
   - И это женщины! Женщина должна быть мягкой, приветливой, ласковой, а
не такой хабалкой, как вы. Что вы орете как резаные?  На  полтона  ниже,
самим же будет приятнее, приговаривал Леня,  насыпая