ти
тоже  необходимости  нет,  так  что  работы  на  сорок  минут  от  силы.
"Правильное телосложение, повышенное питание, кожные покровы" мы описали
в протоколе в считанные минуты, Левка проверил ребра, кости конечностей,
все было на ощупь цело.
   - А это что? - Он склонился к трупу и чуть не носом  стал  водить  по
груди покойника. -  Видишь?  Такие  рассыпчатые  точки.  Пиши:  на  коже
передней  поверхности  грудной  клетки  мелкоточечные  кровоизлияния  на
участке площадью около пяти на восемь сантиметров. - Он руками раздвинул
челюсти  покойнику  и   тщательно   обследовал   рот.   -   Подслизистые
кровоизлияния в деснах...
   - И что это значит, Лева?
   - И лимфатические узлы увеличены. Или он от СПИДа умер, или...
   - Или?
   - Или подушкой задушили...
   - Ты так шутишь, что ли?
   - Уж какие шутки. Такие кабаны уж точно не от тоски умирают. И не  от
простуды. - Он отодрал с внутренней стороны локтей трупа пластыри. - Вот
смотри,  следы  инъекций.  Поставили  капельницу  с   ВИЧ-инфицированным
физраствором, и привет.
   - Подожди, Лева, но от СПИДа же  так  быстро  не  умирают.  Он  всего
несколько  дней  в  больнице.  Насколько  я  знаю,  у   СПИДа   какой-то
инкубационный период, но уж никак не несколько дней.
   - Ну, не знаю, не знаю. Я бы у  этой  пышнотелой  Натальи  Леонидовны
анализ бы на ВИЧ взял. Слушай, а чего она такая нервная? Хотя понятно: с
Вертолетом жить - какие нервы надо иметь.
   - Лева, а если не СПИДом, а чем-то другим его заразили,  какую-нибудь
другую сильную заразу в организм ввели?
   - В принципе возможно, только зачем?  Проще  подушкой  задушить.  Вот
такие кровоизлияния и будут.
   Лева  сказал  это  небрежно  и  стал  рассматривать   следы   уколов,
прятавшиеся под  пластырем.  И  у  меня  возникло  неприятное  ощущение,
сначала неопределенное, непонятно от чего, а  потом  сформировавшееся  в
мысль о странном соседстве Вертолета и Скородумова  в  одном  и  том  же
отделении реанимации. Не хочется плохо думать про Олега Петровича, но не
люблю я таких совпадений. Надо поговорить с доктором Пискун; неужели она
меня обманывала, говоря, что Скородумов лежит без сознания и в ближайшие
дни не придет в себя?
   Я заволновалась, но прямо сейчас бежать искать Галину Георгиевну было
невозможно, надо было закончить осмотр трупа, да и вряд ли доктор Пискун
сейчас была в больнице, все-таки выходной.
   Больше ничего интересного мы при осмотре не обнаружили.  Упаковали  в
конверт оба радиотелефона,  в  другой  конверт  -  лежавшие  на  столике
видеокассеты, и пошли искать вдову, чтобы передать ей вещи, но вдовы уже
и след простыл; наверное, поехала искать ювелира.  Я,  тяжело  вздохнув,
положила конверты в свою сумку и, возвращаясь в палату, где лежал  труп,
наткнулась в закутке за дверью на  лечащего  врача  господина  Лагидина.
Похоже, он так и простоял там весь осмотр.
   - Вы не разрешите мне тоже осмотреть труп? - робко  обратился  он  ко
мне. - Вы знаете, такой интересный случай, я  уже  и  СПИД  предполагал,
только не хотел говорить раньше времени.
   - А что, до нашего приезда вы не могли осмотреть труп?
   - Да меня к нему не подпускали. Я сегодня выходной, но собирался  все
равно прийти на работу, - случай интересный...
   Он замялся, а  я  подумала,  что  ему  сверхурочные  наверняка  щедро
оплачивали родственники больного, но он об этом, конечно, не скажет.
   - Я еще собраться не успел, как меня вызвали, сообщили, что наступило
резкое ухудшение. Я поймал такси, прилетел, но уже было поздно. И вот  с
этого момента меня к трупу уже не подпускали.
   - Назарбай Янаевич, вы знаете, где лежит больной Скородумов?
   - Это не мой больной, но можно посмотреть, а что?
   - Уж посмотрите, будьте любезны.
   Юный Назарбай вприпрыжку помчался в  ординаторскую,  наверное,  боясь
меня прогневать и желая услужить. Тут же вернулся с историей  болезни  и
повел меня за собой.
   На койке, к которой он меня подвел, без сомнения, лежал Олег Петрович
Скородумов.  Он  лежал,  опутанный  какими-то  трубочками,  с  закрытыми
глазами, и сказать про него можно было одно: краше в гроб кладут.
   - Он без сознания, - тихо сказал Назарбай, подержав его за запястье.
   - Вы уверены?
   Он дико посмотрел на меня:
   - А вы сомневаетесь?
   - Понятно...
   Когда мы вышли из палаты, в коридоре меня отвел в сторонку Кузьмич:
   - Машечка, ты на вскрытие поедешь?
   - Сегодня-то вскрывать никто не будет, он полежит до понедельника,  а
в понедельник я, конечно, туда приеду.
   - Ты и вправду думаешь, что его замочили? Или все-таки он сам умер?
   - А черт его знает, - задумчиво сказала я. - Доктор клянется, что все
к этому шло, что он поступил действительно плохой, и что  состояние  его
объективно ухудшалось, и что  в  принципе  он  был  готов  к  летальному
исходу. И что у него даже состав крови изменился... Может, действительно
его СПИДом заразили?
   Возьмем кровь у вдовушки.
   - Я, Машечка, не доктор, но про СПИД на каждом  углу  кричат,  уже  и
люди с церковно-приходской школой знают, что ВИЧ-инфицированные теряют в
весе. А этот бугай, прости Господи,  похоже,  только  прибавлял.  Съезди
обязательно на вскрытие, я за тобой машину пришлю.  А  потом  мне  домой
позвони, я завтра на сутках, так что в понедельник буду дома.
   Я мысленно позавидовала Василию Кузьмичу - сутки отдежурит и домой, в
теплой ванне отмокать. Я-то такой возможности не имею, как и большинство
моих коллег, поскольку сроки по делам и так  поджимают,  а  если  еще  и
отгулы брать, плюя на сроки, то в конце концов либо  тебя  уволят,  либо
сам повесишься.
   Убедившись, что постовой занял свое место возле койки с телом, и взяв
с Кузьмича клятвенное обещание обеспечить сопровождение тела  в  морг  и
там охранять до вскрытия, не спуская с него глаз, я подхватила Задова, и
мы отбыли на базу, то есть в ГУВД, в дежурное отделение.
   По дороге мы быстро  обсудили  внешний  вид  вертолетовской  супруги,
причем категорически не сошлись во мнениях, а потом  я  терзала  Задова,
каково его мнение о причине смерти Вертолета. Задов вяло  отмахивался  и
говорил:
   - Ну как я могу высказать какое-то мнение  до  вскрытия?  Надо  же  и
внутрь глянуть, на кишки, а так что? Ты вот можешь по обложке уголовного
дела сказать, какой там состав преступления?
   - Могу, - отвечала я. - На корочке написано.
   - Да ну тебя... По результатам наружного осмотра трупа  я  тебе  могу
предположить все  что  угодно.  И  СПИД  не  могу  исключить,  и  острую
коронарную  недостаточность,  и  ишемическую  болезнь  сердца...  Ты  же
видела, все признаки быстро наступившей смерти, как в некрологах  пишут,
скоропостижной. И  асфиксию  механическую  исключить  не  могу.  Правда,
склеры глаз чистые, и непроизвольного  опорожнения  мочевого  пузыря,  а
также семенного канала не наблюдалось, а при  удушении  этого  следовало
ожидать. Но исключить не могу. И вообще, я с  тобой  ездил  как  врач  -
специалист в области судебной  медицины  для  наружного  осмотра  трупа.
Причины смерти доискиваться - не моя задача. Вон в морг поедешь, там  им
руки и выкручивай.
   - Ну можно, я тебе повыкручиваю? До морга далеко, а ты - вот  он,  на
расстоянии плевка.
   - Отстань, - кратко ответил Задов и погрузился в сон. Я его ущипнула,
но он сделал вид, что не проснулся.
   Дежурство продолжалось.
   До понедельника ничего нового не произошло.
   А в понедельник с утра меня вызвал шеф и  предложил  рассказать,  как
дела по материалу  в  отношении  Денщикова  (что  характерно,  он  и  не
сомневался, что после дежурства я не буду брать отгул и приду на работу,
как миленькая).
   - Когда поедем докладывать прокурору города? - спросил он.
   - Сложный вопрос, Владимир Иванович. Вроде бы по шантажу мы  кой-чего
раскопали, но еще возимся только за кулисами. Никого, кроме Скородумова,
еще не вызывали.
   - Мы? - поднял брови шеф.
   - Мы с Горчаковым, Владимир Иванович. Он мне вызвался помочь, я же по
уши во взрыв закопалась, а он делает чисто техническую работу.
   - Ну, в общих чертах мне скажите:  будете  возбуждать  дело  или  это
отказной материал?
   - Я вообще склонна возбудить и порасследовать. Хуже не будет.  Только
у меня, знаете,  какое  предложение?  Давайте  возбудим  дело  по  факту
вымогательства,  только  не  в  отношении   Денщикова,   а   как   будто
вымогательство  совершено   неустановленным   лицом.   Мы   ведь   можем
сомневаться в том, как Скородумов установил личность вымогателя.
   - Мария Сергеевна, вы забыли, что от потерпевшего  по  вымогательству
нет заявления? Кроме того, Скородумов жалуется на незаконный обыск, а не
на вымогательство.
   - Но его заявление содержит и сведения  о  вымогательстве.  По  этому
составу ведь решение не принято. Давайте  прикинемся  шлангом,  Владимир
Иванович, потянем время, а? По заявлению о преступлении в  десятидневный
срок решение принято?
   Принято. А в ходе расследования дела о вымогательстве...
   - Подследственного, как вы знаете, органам милиции,  -  перебил  меня
шеф.
   - Которое прокурор, в соответствии с законом, может  в  любой  момент
изъять из производства  милиции  и  принять  к  своему  производству,  -
возразила я. - Так вот, в ходе расследования дела  о  вымогательстве  мы
следственным путем проверим и доводы заявителя о незаконном  обыске.  По
крайней мере, можно будет спокойно все это проверить, не пороть горячку.
   -  А  сопроводительную  из  городской  прокуратуры  к  "материалу   о
незаконных действиях следователя Денщикова" сожжем и по ветру развеем?
   - Владимир Иванович, но ведь  сопроводительная  -  не  процессуальный
документ,  а  технический,  в  ней  можно  написать  все   что   угодно.
Процессуальным документом будет постановление о  возбуждении  уголовного
дела,  в  котором  можно  написать  "в  отношении  такого-то",  а  можно
употребить выражение "по факту". "По факту вымогательства", и  все  тут.
Давайте употребим именно такое выражение, а?
   - Что вы казуистикой занимаетесь? - рассердился шеф.  Верный  признак
того, что он готов согласиться.
   - Владимир Иванович, -  чуть-чуть  дожала  я,  -  ну  что  мы  поедем
докладывать прокурору города сырой материал?  Только  засветимся  раньше
времени. А как потом выходить из положения? Не наша вина, что  в  данном
случае  нам  установленного  законом  срока  не  хватило.  Объем  работы
огромный, и пахать эту целину надо  следственным  путем.  Там  требуется
проведение следственных действий. Так чего горячку пороть? - убеждала  я
шефа. - Давайте казуистикой воспользуемся во благо  себе.  Все  спокойно
сделаем; в  конце  концов,  из  дела  о  вымогательстве  можно  выделить
материалы про незаконный  обыск.  Зато  все  сделаем  красиво,  будет  и
доложить не стыдно. А?
   - А, делайте что хотите, - махнул рукой прокурор, но уже не  сердясь,
а улыбаясь.
   -  Есть!  -  Я  повернулась  на  каблуках  и  направилась   к   двери
быстрее-быстрее, пока начальник не передумал.
   - Стоять! - раздалось сзади.
   Я замерла лицом к двери. Шеф грозно вопросил:
   - Оружие получили?
   - Ой, Владимир Иванович, может, ну его, а? -  умильно  залепетала  я,
повернувшись к нему. - Лишняя морока только. И мне,  и  вам.  Вы  же  по
ночам спать не будете: а вдруг у меня оружие похитят!  А  так  вам  куда
спокойнее...
   - Ладно, идите, - прервал меня шеф.
   Я чуть не поскакала на одной ножке к дверям, но вовремя опомнилась  и
вышла как солидная дама.
   В коридоре меня уже дожидался  рубоповский  водитель,  тот  самый,  с
которым мы ездили в Токсово за трупом. В морг, в морг, рога трубят!
   По дороге мы обсудили прошедший  день  рождения  Лени  Кораблева,  на
котором разливанное море водки было употреблено в РУБОПе,  а  потом,  по
сведениям, полученным от водителя, Кораблев уехал в  свое  старое  РУВД,
там его тоже ждал накрытый стол. А после  этого  след  его  затерялся  в
неизвестности.
   - А где он сейчас? - удивилась я.
   - Сие науке неизвестно.
   -  Очень  мило.  А  если  он  понадобится?  Сейчас  в  морге  выясним
какие-нибудь  леденящие  душу  подробности,  надо  будет  поработать,  а
Кораблева с фонарями искать придется?
   - Придется, - вздохнул рубоповский водитель.
   В морге сотрудник Регионального управления по борьбе с организованной
преступностью  встретил  меня  таким  взглядом,  что,  не  будь  у  меня
многолетней закалки и иммунитета к пучкам отрицательной  энергии  в  мой
адрес, на месте старшего следователя Швецовой осталась бы кучка пепла. Я
его прекрасно понимала: с подачи какой-то фифы  из  прокуратуры  столько
времени сторожить бранзулетку на шее преступного авторитета, да  еще  не
где-нибудь, а в морге...
   Два отгула он себе заработал.
   Про ювелира не было ни слуху ни  духу,  вдова  тоже  не  объявлялась.
Эксперт категорически отказался приступать к вскрытию,  пока  с  шеи  не
будет снята эта, как  он  изящно  выразился,  "велосипедная  цепь".  Мне
пришлось ныть и клянчить до тех пор, пока эксперт не вошел в секционную,
здраво рассудив, что ему дешевле начать резать труп с цепью на шее,  чем
препираться со мной. Начал резать - и через считанные  минуты,  под  мой
рассказ о  загадочных  симптомах,  предшествовавших  смерти,  о  неясной
этиологии заболевания, с которым наш объект  был  госпитализирован,  сам
увлекся  настолько,  что  оторвать  его  от   секционного   стола   было
невозможно. Он пританцовывал на  кафельном  полу  и  демонстрировал  мне
наиболее, на его взгляд, показательные моменты.
   - Вот смотри, - захлебывался он, - смотри:  подкожные  кровоизлияния,
вот тут и тут. Классно! Ой, и лимфатические  узлы  на  разрезе  красные!
Здорово! Ух ты, и селезенка дряблая! Обалдеть! Ну-ка, ну-ка,  поскоблим!
Видишь, - торжествующе обернулся он ко мне, суя мне под  нос  секционный
нож.
   Я отшатнулась, а он возбужденно продолжал:
   - Ты посмотри, посмотри на соскоб.
   Я преодолела отвращение и посмотрела, но  ничего  сверхъестественного
не обнаружила. Правда, я и не представляла себе,  как  должен  выглядеть
традиционный соскоб с селезенки.
   - Соскоб незначительный! - гордо заявил эксперт. - Так, а что  там  с
костями? А костный мозг-то! - ахнул он, после того как я отняла от  ушей
руки,  которыми  пыталась  заглушить  звук  распиливаемых  костей.  -  А
костный-то мозг! Ты глянь: выдавливается!  Легко  выдавливается  в  виде
кровянистой жидкости!
   - А как должно быть? - успела я вставить слово.
   - Обычно у костного мозга кашицеобразная консистенция, а тут  смотри,
он легко вымывается из костных просветов.
   - Так, все это хорошо, а что  же  все  эти  выдавливающиеся  просветы
означают?
   - Какие просветы?! Костный мозг выдавливается!
   - Хорошо, выдавливающийся костный мозг и дряблая селезенка?  Что  это
значит?
   - А хрен его знает! - по крайней мере честно ответил танатолог и чуть
не по пояс залез во вскрытые полости.  -  Просто  я  такой  совокупности
морфологических признаков еще не встречал!
   - Слушай, а  почему  у  него  ткани  гиперемированы  под  крестом?  -
вспомнила я результаты наружного осмотра трупа. - Никто его в  грудь  не
стукнул, часом?
   - Нет, ушиба там нет. А ткани гиперемированы, наверное,  потому,  что
крест натер. Смотри, какой тяжелый, как гантель.
   Эксперт  хихикнул.  В  углу  секционной  что-то  глухо  стукнуло.  Мы
обернулись и успели заметить,  как  рубоповский  страж  рухнул  на  пол,
ударившись головой о кафельные плитки. Мы бросились оказывать ему первую
помощь. Санитар поднес к его носу ватку, смоченную нашатырным спиртом, и
оперативник открыл глаза, но, увидев прямо над своим лицом окровавленные
резиновые перчатки склонившегося над ним  эксперта,  зажмурился,  и  уже
никакой нашатырь не помогал, потому что пострадавший  из  последних  сил
пытался не дышать. Его можно  было  понять,  я  тоже  ощущала:  перчатки
пахнут совсем не фиалками. Я отогнала эксперта назад, к  трупу,  а  сама
подняла и усадила оперативника на полу.
   - Не думал, что это так противно, - тихо сказал он, держась за голову
обеими руками.
   - Да уж, - согласилась я.
   Именно в этот момент, ни раньше ни позже, нам  сообщили,  что  прибыл
ювелир снимать цепочку. Санитар, эксперт  и  я  в  ужасе  переглянулись,
представив,  как  далекий  от  танатологических  проблем  ювелир  сейчас
подойдет к секционному столу  и  будет  раскрывать  замок  окровавленной
цепочки над разверстыми полостями трупа.
   Вот дурочка я, что заставила вскрывать, не дождавшись ювелира.  Пусть
бы снял спокойно с нетронутого тела, а мы бы подождали, никуда не делись
бы.
   Обругав себя последними словами, я разозлилась уже на Вертолета,  его
жену и ювелира вкупе за то, что один по дурости  заковал  себя  в  цепи,
другая от жадности сбесилась настолько, что прислала третьего  идиота  с
трупа бранзулетку снимать; да если  даже  будет  перекушено  одно  звено
цепочки, чего вполне достаточно, чтобы ее снять,  вдове  хватит  на  всю
оставшуюся жизнь и еще останется на гроб из перламутра.
   Убедившись, что опер  пришел  в  себя,  я  отправилась  беседовать  с
ювелиром и выяснила, что для него войти в секционную  -  все  равно  что
войти в клетку с тигром. А уж лицезреть вскрытое тело -  упаси  Господь.
Но учитывая, что у него  договор  на  почасовую  оплату,  он  никуда  не
торопится и готов ждать сколь угодно долго, пока . труп не исследуют  до
конца, не зашьют и не накроют простынями так, чтобы он видел только свой
фронт  работ,  то   есть   ювелирное   украшение,   не   отвлекаясь   на
судебно-медицинские подробности.
   Как славно можно урегулировать все сложности  при  почасовой  оплате,
подумала я и отвела ювелира в канцелярию. Там ему  налили  чайку,  и  он
приготовился ждать, сколько понадобится.
   Наконец вскрытие было закончено, что не приблизило  нас  к  выводу  о
причине смерти ни  на  йоту;  правда,  эксперт  неуверенно  сказал,  что
склоняется к пневмонии, но ни мне, ни ему в это не очень верилось.
   Я  привела  почтенного  ювелира.  Проходя  мимо  каталок  с   телами,
ожидающими вскрытия, он жался к стенам и ежился, но до цели  мы  все  же
добрались. Все уже было подготовлено к  работе  над  украшением.  Ювелир
расположил свои инструменты на краешке секционного стола, специально для
него расчищенном, глянул на свой объект и тихо охнул.
   - Что такое? - подалась я к нему.
   - Знаю я это украшение, - пробормотал ювелир, не отводя от него глаз.
- Очень я хорошо знаю это украшение. Мне приносили его оценивать  больше
года назад.
   - Вот как? А кто?
   - Я не могу  вам  сказать,  пока  не  заручусь  согласием  участников
сделки.
   - Да? А если я вам сообщу, что за отказ от дачи  показаний  наступает
уголовная ответственность? - прищурилась я.
   - Ну зачем вы сразу так, - он беспомощно  взглянул  на  меня.  -  Все
равно я прямо сейчас вам их не назову, хотя бы потому, что на память  их
координаты не скажу, а записи у меня дома.
   - Его тогда купили? Я имею в виду украшение.
   - Купили, - кивнул ювелир.  -  Правда,  хочу  заметить,  что  с  того
времени,  как  я  его  видел  в  последний  раз,  украшение  подверглось
переделке.
   - Ив чем она выразилась?
   - Сейчас я вам объясню. Но начну издалека...
   Похоже, что, как  только  дело  коснулось  профессиональных  познаний
специалиста, он забыл о психотравмирующей обстановке и полностью овладел
собой.
   - Дело в том, - начал он рассказ, - что это очень старинное ювелирное
изделие, работы известного мастера, обрусевшего итальянца. -  Он  назвал
совершенно неудобоваримую фамилию. -  Сохранилось  немного  вещей  этого
мастера, поэтому все изделия с его сигнатурой  (он  перевернул  крест  и
показал крохотное клеймо в углу "изнанки") сейчас относятся к раритетам.
Видите, помимо того, что в работе использованы очень дорогие материалы -
золото, крупные драгоценные камни, все, безусловно,  природные  и  очень
чистой воды, - работа представляет  еще  и  значительную  художественную