ьютере  действительно  ничего  нет.
Там информация хранится два дня, потом стирается.
   - А откуда вы ее получаете?
   - Например, от платных агентств эта  информация  поступает  по  сетям
Релкома.
   - Кого?
   -  Ну,  это  что-то   типа   провайдерской   фирмы,   предоставляющей
посреднические услуги.
   - Понятно, - сказала я, хотя на самом деле ничего было не понятно.  -
А если кто-то позвонил и сообщил интересную новость?
   - Такое бывает, - кивнула Энгардт. - Звонки  принимают  редакторы  на
телефоне.
   - А куда записывают? - приставала я.
   - На бумажки, - пожала плечами Елизавета. - Которые потом выкидывают.
   - Ну хорошо, - не сдавалась я, - вы в программе сообщаете новость...
   - Я? - переспросила Елизавета.
   - Ты, ты, - кивнул Старосельцев.
   - Если я сижу в кадре, то я просто озвучиваю материал, который кто-то
готовил.
   - А если ваши операторы выезжают на место и снимают, а потом репортаж
идет в эфир?
   - И что?
   - Можно же установить, кто их туда послал?
   -  В  принципе  можно,  -  усмехнулась  Елизавета,  берясь  за  новую
сигарету.
   - И я даже пыталась это сделать.
   - И что же? - хором спросили мы со Старосельцевым.
   - Выезжал на набережную оператор Васечкин, репортаж был  Скачкова.  -
Елизавета замолчала.
   - Лиза, не томи, - взмолился Старосельцев.
   - Васечкин сказал, что задание принес на хвосте Скачков.
   - А Скачков? - спросили мы опять хором. Елизавета легко  поднялась  с
места;  Я  про  себя  отметила,  что  у  нее  такая  осанка,  будто  она
воспитывалась в Смольном институте. И какая-то особая манера вести  себя
- вроде ничего особенного, но она из тех женщин,  которые  действуют  на
окружающих, как наркотик: мужики в их присутствии дуреют, а женщины, как
правило, начинают думать что-то типа "а зато я лучше готовлю". Но это  я
отметила без всякой ревности, просто как факт.
   Энгардт направилась к выходу из комнаты и махнула нам рукой, чтобы мы
шли  за  ней.  Она  привела  нас  в  такую  же   крохотную   комнатенку,
заставленную  аппаратурой,  коробками,  заваленную  какими-то  амбарными
книгами. В комнате был полумрак,  и  я  не  сразу  разглядела  человека,
уронившего голову на стол. Сначала я  ощутила  мощные  спиртные  миазмы,
витавшие в атмосфере комнаты; судя по тому, как тяжело вздохнул за  моей
спиной Старосельцев, он тоже их ощутил.
   - Позвольте представить: журналист Андрей Скачков.
   Елизавета щелкнула выключателем и зажгла в комнате верхний  свет,  но
журналист Андрей Скачков не шелохнулся, пребывая  в  тяжком  алкогольном
сне. Она подошла и потрепала его за плечо. Никакой реакции.
   - Но он же проспится? - с надеждой предположила  я.  -  Проспится,  -
согласилась Энгардт, - но по опыту могу вам сказать, что проспавшись, он
не вспомнит даже, кто его вчера  напоил.  А  уж  тем  более  -  кто  его
третьего дня послал на съемку.
   - Что же делать? - спросил Старосельцев. Елизавета пожала плечами:
   - Я же говорила, что у нас практически невозможно найти концы, откуда
пошла информация.
   Я промолчала, но подумала, что так не бывает. Во-первых, не факт, что
Скачков не  вспомнит,  откуда  узнал  про  похищение  жены  Масловского.
Во-вторых, если порыться в бумажках,  на  которые  редакторы  записывают
информацию, поступившую по телефону... Но этот вариант мне не  подходит:
дело еще не возбуждено, проводить обыск и  выемку  я  не  могу,  просить
кого-то разрешить порыться в бумажном мусоре неприлично.  Конечно,  если
бы мне приспичило, я бы нашла способ осмотреть все редакторские  записи,
вплоть до выброшенных в помойку или валяющихся в туалете. А тут - что  я
буду   колотиться,   доказывая    факт    преступления,    если    самим
заинтересованным людям уже ничего не надо? Масловский  мне  сказал,  что
его жена рядом с ним. Даже если его банковский счет облегчился  на  пару
сотен тысяч баксов, выплаченных похитителям, - мне-то что до этого?
   Хотя пока нельзя быть уверенной в том, что именно Масловскому  ничего
не надо от правоохранительных органов;  я  же  не  знаю  точно,  сам  ли
Масловский говорил со мной по телефону и  заверял,  что  все  у  него  в
порядке. И тут я услышала голос Елизаветы Энгардт:
   - Маша, я на всякий случай подобрала вам архивные пленки  с  участием
Масловского, он у нас снимался несколько раз и в новостях фигурировал.
   - Лиза, спасибо вам большое! - Я  в  искреннем  порыве  благодарности
прижала руки к груди. - Когда их можно посмотреть?
   - Хоть сейчас.
   И  мы  под  руководством  Елизаветы,  кинув  прощальный   взгляд   на
бездыханное тело журналиста Скачкова, проследовали в третью комнату, где
нам включили монитор, и на нем  появились  кадры  с  топливным  магнатом
Артемием Масловским. Я смотрела  на  хорошо  одетого  молодого  мужчину,
властного  и  решительного  -  это  было  видно  невооруженным   глазом,
обладающего харизмой и потому убедительного, что бы  он  ни  говорил.  Я
видела его на фоне автозаправок с логотипом "Горячая Россия" и  мысленно
задала себе вопрос - не , собирался ли он баллотироваться в  президенты,
уж больно его рекламная кампания была неоднозначной и больше говорила  о
его политических амбициях, нежели о  простом  коммерческом  интересе.  А
может, это просто сила его личности выплескивалась за  рамки  рекламного
слогана  и  заставляла  воспринимать  клип  на  тему  "Покупайте  бензин
Масловского" как "Голосуйте за президента Масловского..." А вот рядом  с
ним мелькнула мадам Масловская,  экс-"мисс  Санкт-Петербург",  известная
топ-модель,  правда,  сейчас  я  уже  не  могла  вспомнить,  стала   она
топ-моделью до брака с  Масловским  или  ее  модельная  карьера  явилась
закономерным последствием карьеры матримониальной.
   Рядом с мужем  она  смотрелась  простенько,  как  хорошенькая  кукла,
вешалка для немыслимо дорогих тряпок, призванная лишний раз  подтвердить
благосостояние клана Масловских.
   - Кличка Барби, - прозвучал рядом со  мной  голос  Елизаветы,  словно
отвечая на  мои  мысли.  -  Красивая,  но  глупенькая.  В  наших  кругах
прославилась тем, что на вопрос моего коллеги,  каковы  ее  литературные
вкусы, ответила, что любит стихи. А когда ее попросили  назвать  любимые
стихи, сказала - "Мастер и Маргарита".
   Старосельцев хихикнул, но не преминул заметить:
   - Очень красивая женщина.
   Было совершенно ясно, что он мог бы обойтись без этой реплики, но ему
хотелось  позлить  Елизавету.  Она  же  не  преминула  купиться  на  эту
приманку:
   - Маша, - обратилась она ко мне нежнейшим голоском, -  вам  случалось
сталкиваться с моделями?
   - Случалось, - кивнула я, припомнив одну незаурядную женщину  в  моей
практике, известную модель, которая  оказалась  извращенной  и  циничной
убийцей.
   - Ну и как впечатления? - Естественно, Елизавета задала  этот  вопрос
не для того, чтобы послушать мои впечатления, а чтобы высказать свои.
   - Неоднозначные, - уклонилась я от прямого ответа.
   - Хочу вам  сказать,  -  заговорила  Елизавета,  глядя  на  меня,  но
адресуясь явно к Старосельцеву, - что мозги моделям противопоказаны. Вот
вы смогли бы сидеть по несколько часов с одним и тем же выражением лица,
пока вас накрасят и завьют для подиума?
   "Черт его знает", - подумала я и  на  всякий  случай  промолчала,  но
моего ответа и не требовалось.
   -   Ну,   мозги   для   женщины   вообще   не   самое   главное    из
субпродуктов,вступил Старосельцев, и у меня аж зубы свело, как  неудачно
он это сделал. Не надо было ему этого  говорить,  но  было  уже  поздно.
Началась битва не на жизнь, а на смерть, из  чего  я  заключила,  что  и
Энгардт к Старосельцеву неравнодушна.
   -  Конечно,  -  язвительно  запела  Энгардт,  -  самое   главное   из
субпродуктов это вымя...
   А  дальше   последовала   непереводимая   игра   слов   и   взглядов,
воспроизводить которую  бессмысленно.  Поминались  имена  Маго  Д'Артуа,
Жанны Д'Арк, Елизаветы Английской и других великих феминисток прошлого и
настоящего, с одной стороны, и Ивана Грозного, Людовика-Солнце,  Стеньки
Разина, Петра Первого и других государственных деятелей, ни  в  грош  не
ставивших   женщин   как   полноценных   членов   общества,   но   вовсю
эксплуатировавших их способности, с другой стороны.
   Я просто отключилась от  их  воинственного  флирта  и  погрузилась  в
раздумья о собственных проблемах. Голос Масловского, который я слышала с
экрана, был голосом того человека, который по телефону  заверял  в  том,
что с его женой все в порядке. Да и не только голос -  манера  говорить,
построение фраз, в общем и целом я идентифицировала Масловского. Значит,
можно завершать проверку по факту похищения его  жены.  Остальное,  если
потребуется, можно сделать следственным путем.
   Мысленно скомандовав Елизавете и Антону "брэк", я ловко вклинилась  в
их ядовитую беседу и  попросила  проводить  меня  к  выходу.  Энгардт  и
Старосельцев с трудом успокоились, отдышались, обратили на меня внимание
и повели по коридорам телецентра, по инерции перебрасываясь  колкостями.
Навстречу  нам  то  и   дело   попадались   фигуры,   знакомые   рядовым
телезрителям, типа меня, по самым  рейтинговым  телепередачам.  Все  они
заинтересованно разглядывали нашу странную компанию,  неприкрыто  гадая,
что общего у звезды отечественного телевидения с простыми смертными.
   Один из встретившихся нам на пути  слишком  уж  елейно  здоровался  с
Елизаветой, целуя ей ручки, чтобы его можно было счесть просто прохожим.
А видя, как болезненно реагирует на этого пижона Антон  Старосельцев,  я
окончательно укрепилась в мысли, что этот встречный тоже имеет  виды  на
Елизавету. Правда, надо было отдать Елизавете  должное  -  она  явно  не
получала удовольствия от приплясываний этого субъекта  и,  к  чести  ее,
даже не пыталась в пику Старосельцеву симулировать это удовольствие.
   Наконец   мы   благополучно   добрались   до   выхода,    охраняемого
милиционером.
   Выйдя за пределы поста, мы помахали Елизавете и вышли на улицу.
   На улице  Старосельцев  мотнул  головой,  все  еще  переживая  бурные
эмоции, и я, чтобы отвлечь его от переживаний, стала спрашивать, кто был
этот  последний  пижон,  который  облизал  Елизавете  руки  до   локтей.
Старосельцев сообщил мне, что этот пижон - бывший муж  Елизаветы,  между
прочим,  с  юридическим   образованием,   очень   известный   журналист,
специализирующийся на политических расследованиях.
   - Фамилия? - спросила я и была крайне удивлена, услышав ответ:
   - Трубецкой.
   - Это Трубецкой?! - не поверила я. Но Антон поклялся, что  мы  видели
Трубецкого собственной персоной.
   Я читала пресловутые политические расследования  Германа  Трубецкого,
но мне он представлялся серьезным, академического вида мужчиной  средних
лет. Этот сложившийся образ, безусловно, противоречил  богемному  облику
повстречавшегося нам пижона, который мне сразу  не  понравился  хотя  бы
тем, что пытался перейти дорогу моему  другу  Старосельцеву.  Пижон  был
одет хоть и дорого, но как-то неряшливо,  носил  длинные  волосы,  сзади
схваченные резинкой в хвостик, и серьгу в ухе.
   - Я могу представить, почему Энгардт с ним разошлась, но  почему  она
за него вышла? - поразилась я.
   -  Он  таким  не  был,  -  грустно  прокомментировал  мое   заявление
Старосельцев. - Когда они поженились, он был  совсем  другим.  Поработал
юристом  в  крупной  питерской  газете,  стал  сам  пописывать,  у  него
получилось, начал раскручиваться, взлетел, тусоваться стал в  заоблачных
высях, а потом и имидж сменил. А к коже и нутро прилипает. Был серьезным
парнем, а когда успех потребовал другого имиджа, изменился и характер.
   - А вы его раньше знали?
   - Знал. Мы даже дружили когда-то.
   - Дружили?! - изумилась я. - Ну, я могу понять то,  что  на  меня  он
смотрел, как на мусор, но вас-то, старого друга, он почему  не  замечал?
Даже "здрасьте" ради приличия не сказал, только с Елизаветой любезничал?
   - Ну, это как  раз  понятно,  -  настроение  у  Старосельцева  совсем
упало.Елизавету забыть невозможно.
   - Что ж тогда они разошлись?
   - Вы же видели Елизавету; ее  любимое  выражение  -  "я  не  рыба,  я
ихтиолог". Она личность и требует к себе соответствующего отношения.
   - А Трубецкой что, не личность?
   - В том-то и дело. Он тоже личность, но еще и домостроевец. Ему надо,
чтобы все крутилось вокруг него, "Понятно, -  подумала  я,  -  это  явно
версия Елизаветы; интересно было бы послушать самого Трубецкого".
   - Говорите, он юрист по образованию?
   - Да, университетский юрфак заканчивал.
   - Я все-таки не поняла, почему он с вами не поздоровался.  Или  вы  в
ссоре?
   - Да нет, - Антон пожал плечами. - Просто старые друзья  отпали,  как
старая кожа, а с новым образом пришли новые друзья. Я его, кстати, знал,
когда он еще не был Трубецким. А был Трусовым. Но,  согласитесь,  негоже
человеку,  занимающемуся  политическими  расследованиями,  носить  такую
фамилию.
   - Да, пожалуй, - согласилась я.
   - Кстати, может быть, он инстинктивно сторонится людей,  которые  его
помнят, как Трусова. Как мне  это  раньше  в  голову  не  приходило?!  -
задумался Антон.
   - А он же газетчик, что он делал на телевидении?
   - Мария Сергеевна, чувствуется, что Трубецкой вас  серьезно  зацепил.
Он же  популярная  личность,  снимается  в  разных  передачах,  сдает  и
получает информацию. Он тут почти каждый день бывает.
   - Ладно, Антон, спасибо. Вы мне очень помогли. Куда  вас  довезти?  -
спросила я, подойдя к машине, в которой сладко спал рувэдэшный водитель.
   - Мне тут недалеко, дойду сам, но  за  предложение  спасибо.  Держите
меня в курсе, хорошо?
   - Хорошо, - кивнула я, предположив, что Старосельцев не пойдет ни  по
каким делам, а будет элементарно  поджидать  свою  рыжеволосую  красотку
где-нибудь в кафе за углом. - А можно  вас  попросить  -  когда  Скачков
проспится, свяжите меня с ним?
   - Нет проблем. Хороший парень и журналист способный, только запойный.
   Ну ладно, всего хорошего.
   По пути в прокуратуру я заехала к начальнику  РУВД  за  сведениями  о
машинах, которыми пользуется семья Масловских. Серебристая "ауди" в этом
списке присутствовала. Прихватив список, я поблагодарила начальника РУВД
за оказанную помощь, в том числе и транспортную, и со спокойной совестью
направилась восвояси.
   С удивлением осознав, что  еще  даже  не  кончился  рабочий  день,  а
сложнейшая проверка сообщения о преступлении уже проведена, я с чувством
глубокого удовлетворения написала заключительный документ и понесла  его
шефу.
   Шеф в своей обычной манере отодвинул мои бумажки в сторону, поскольку
раз уж была возможность пообщаться с непосредственным  исполнителем,  он
этой возможностью пользовался. Я приготовилась отвечать на вопросы.
   - Ну что, поговорили с Масловским?
   - Поговорила.
   - Ну, и где его жена?
   - Рядом с ним, а он за границей.
   - Угу, - кивнул шеф. - Собирается он заявлять о похищении?
   - Нет. - А была его жена в субботу на набережной?
   - Была женщина на серебристом "ауди", которую аккуратно пересадили  в
другую машину.
   - Насилие, угрозы?
   - Все происходило на глазах инспектора ГИБДД. Никакого  насилия,  все
культурно, он их принял за ее знакомых.
   - Отлично. - Теперь шеф подвинул к себе  документы.  -  Постановление
написали?
   - Конечно.
   - Молодец. Что это?!  -  Прокурор  поднял  глаза  от  заключительного
документа и уставился на меня.
   - Постановление.
   - Сам вижу. Что за бред?!
   - Почему бред? - я обиделась. - Нормально написано.
   - Что нормально? Вот это нормально?  -  Шеф  выхватил  из  папки  мое
постановление  и  потряс  им  перед  моим  носом.   -   Где   нормальное
постановление?
   - Я не понимаю, чего вы от меня хотите.
   - Ах, не понимаешь, паршивка? - Да, похоже, шеф всерьез  расстроился,
раз допускает такой тон. За всю жизнь он меня называл на "ты" всего  три
раза. - Все ты понимаешь. Иди и переписывай.
   - Не буду.
   - Машенька. - Шеф вышел из-за  стола  и  подошел  ко  мне.  -  Ты  же
сказала, что жена Масловского в порядке,  он  заявлять  о  похищении  не
хочет, гаишник подтвердил, что никакого насилия не было. Зачем  ты  дело
возбудила?
   - Потому что похищение было, Владимир Иванович.
   - Да знаю я не хуже тебя, - взорвался шеф, - Я не спрашиваю - почему?
Я спрашиваю - зачем? Кто его расследовать будет? Ты? Вот и  порасследуй,
съезди к Масловскому за границу, заставь его жену дать  показания.  Что,
слабо?
   - Это не мой уровень.
   - Правильно, не твой уровень.  Значит,  в  городскую  отправлять.  Ты
представляешь, что мне там скажут?
   Я совершенно аполитично ухмыльнулась.
   - Ох, Маша, Маша! - Прокурор вернулся в свое кресло. - Ну что  мне  с
тобой делать?
   - Отмените мое постановление.
   - И отменю! - Шеф схватился за бумаги. - Идите. Нет, подождите. Мария
Сергеевна,  я  ваше   постановление   уничтожу,   а   Горчаков   вынесет
постановление об отказе в возбуждении  уголовного  дела  за  отсутствием
события преступления.
   Отменять не будем, сделаем вид, что  вашего  постановления  не  было.
Горчакову помогите.
   Я пожала плечами.
   - Владимир Иванович, Горчаков сам справится. Я свободна?
   - Уйдите с глаз моих  долой!  -  замахал  руками  шеф,  как  будто  я
просилась остаться.
   Я ушла к себе, с досадой  вспомнив,  что  не  купила  ничего  поесть,
теперь еще и Лешка будет недоволен. Не обнаружив  в  канцелярии  Зои,  у
которой я хотела стрельнуть что-нибудь съестное, я  с  повинной  головой
направилась к Лешке, с ходу открыла дверь  и  увидела  нежно  целующуюся
парочку - Горчакова и Зою, сидевшую у него на коленях.
   Похоже, я смутилась  гораздо  больше  этих  прелюбодеев.  Горчаков  с
трудом оторвался от Зои, а та с достоинством, не торопясь, слезла с  его
колен.
   - Извините, ребята,  -  покаянно  сказала  я.  -  Вы  бы  хоть  дверь
закрывали.
   - Забылись. - Горчаков развел руки. - Ты пожрать принесла?
   Мои надежды на то, что Горчаков, застуканный за амурами, не  вспомнит
про жратву, не оправдались.
   - Не успела. Хочешь, сейчас схожу?
   - Да ладно уж, Зойка сходит. Сходишь, Зой?
   Зоя послушно поправила платье и ушла в магазин.
   - Рассказывай, - пригласил меня к столу Горчаков.
   - Нет, это ты рассказывай. Что это ты на старости лет? Молодого  тела
захотелось?
   - Захотелось, - склонил голову Лешка. - Ты  же  знаешь,  я  давно  ей
нравлюсь.
   - Знаю. И что дальше?
   - Да ничего. Ключи дашь от квартиры? У тебя же ребенок в лагере?
   - Ну ты нахал! - поразилась я.
   - Давай без нотаций. Дашь ключи?
   - Дам, Леша. Куда я денусь,  -  вздохнула  я.  -  Но  я  надеюсь,  ты
разводиться не собираешься?
   - О чем ты говоришь, - отмахнулся Горчаков. - Конечно, нет.
   - Ну ты и кобель.
   - Ладно, не обзывайся. Что там с Масловским?
   Я в двух  словах  рассказала  Лешке,  что  мне  удалось  накопать  за
сегодняшний день.
   - Отказала? - спросил он.
   - Возбудила.
   - Понятно. Что шеф?
   - Бесится.
   - Еще бы. Тебе что, трудно было написать постановление об отказе?
   - Трудно.
   - А почему?
   Тут я задумалась. А в самом деле, почему?
   - Леш, наверное, потому, что я нюхом чую - тут преступление.
   Лешка обидно захохотал.
   - Помнишь, у Юрия Германа  написано  про  повесившегося  парикмахера,
который  оставил  записку:  "Кончаю  с  собой,  потому   что   всех   не
переброишь"? Тебе что, больше всех  надо?  Ты  себе  представляешь,  чем
пахнет это расследование? А потом, ты же говоришь, что  с  бабой  все  в
порядке?
   - Это Масловский говорит.
   - Ну, он не стал бы так говорить, если бы имел на  руках  ее  хладный
труп.
   - А если она еще у похитителей? И он просто боится за нее?
   - Маш, если бы да кабы... Ну не будь ты  святее  Папы  Римского.  Тем
более что ты кашу заваришь, а мы расхлебывай.
   - Что ты имеешь в виду?  -  я  обиделась.  -  Когда  это  я  на  тебя
спихивала кашу расхлебывать? Наоборот, это  я  всегда  з