что ты, кстати, думаешь с понятыми?
   - Впишем кого-нибудь, - отмахнулась  я.  -  Мы  и  сами-то  еле  сюда
попали, а еще и понятых тащить...
   Но войти без понятых в дом мы не решились. Котенка  Сергей  забрал  с
собой и посадил на заднее сиденье. Котенок, как будто всю жизнь ездил  в
машинах, забрался под заднее стекло и стал смотреть на дорогу.
   - Кого бы привезти понятыми? - заволновалась я.
   Меня уже засвербило; мне казалось, что в  доме  лежат  полные  данные
киллера с обожженным лицом, а также его отпечатки пальцев и  весь  набор
доказательств его участия в преступлениях. А мы  уезжаем  все  дальше  и
дальше от этого места!
   Я так причитала, что Крушенков зарулил в попутную деревню  и  уболтал
первых попавшихся бабушек  поприсутствовать  при  осмотре.  А  заодно  и
пролоббировал интересы котенка, выпросив для него блюдечко молока.
   Старушки собрались в рекордные сроки и,  зажимая  в  руках  паспорта,
торжественно уселись на заднее сиденье.
   Подъехав к вилле Осетрины, Крушенков непонятно из  каких  соображений
оставил машину за лесочком, а нам предложил пройтись  до  виллы  пешком.
Котенок выскочил из машины и побежал к вилле впереди нас, взрывая лапами
сухие сосновые иголки, которыми была устлана земля.
   Подойдя к двери виллы (дачей этот дом назвать язык не поворачивался),
Крушенков пустил в ход прихваченные из машины инструменты.  Я  про  себя
посмеялась над тем, что этого  высококвалифицированного  оперативника  в
последнее время приходится использовать в качестве слесаря или водителя.
Бабушки-понятые реагировали на все абсолютно спокойно, поскольку  Сергей
заблаговременно показал  им  внушительное  удостоверение  с  магическими
словами "подполковник ФСБ".  Он  довольно  быстро  справился  с  дверью,
причем даже не слишком покрушил ее - снаружи было практически незаметно,
что дверь взломана. Образовавшиеся опилки он аккуратно собрал в  пакетик
и унес.
   Мы вошли внутрь, осмотрелись,  в  холле  усадили  бабушек  в  удобные
кресла и начали Осмотр. Крушенков отправился обследовать верхние  этажи,
а я зашла в спальню, соединенную с  роскошным  санузлом,  из  мрамора  и
меди.
   В доме был некоторый бардак, свойственный жилищам холостяков, которых
посещают ленивые и необязательные женщины. Следы женщин, причем  разных,
мы находили на каждом шагу - я сужу по разным помадам, брошенным во всех
углах дома; помады были разных фирм, диаметрально противоположных цветов
и даже сточены были по-разному. Для одной  женщины  этого  было  слишком
много. Да и нижнее белье, разбросанное  в  укромных  уголках,  очевидно,
принадлежало разным леди. Осетрина явно не скупился на  своих  крошек  -
везде валялись новые, порой даже нераспечатанные  дорогие  косметические
наборы, а в шкафу нашлись даже две норковые  шубы,  разные  по  росту  и
фасону.
   Все это было хорошо, но женщины Теодора Сергеевича Асатуряна меня  не
интересовали ни в малейшей степени. Я лезла вон из кожи, стараясь  найти
следы пребывания молодого человека с обожженным лицом. Я так зациклилась
на этом обожженном лице, что даже не обратила  внимания,  как  во  дворе
истошно пискнул котенок и тут же замолк.
   В следующую минуту я практически не удивилась и не испугалась,  когда
закрыла дверцу шкафа и встретилась глазами с  незнакомым  человеком.  Но
это был шок. Мы продолжали смотреть друг другу в глаза, не мигая, и  шок
постепенно проходил; а меня с ног до головы  медленно  охватывал  липкий
ужас. Я с трудом, сделав невероятное усилие над собой, оторвалась от его
черных зрачков и перевела взгляд на лицо. И чуть не  умерла  от  страха:
черные   немигающие   глаза   смотрели   на   меня   с   изуродованного,
красно-фиолетового лица. В следующее мгновение человек,  стоящий  передо
мной, резко выбросил вперед руку, и я упала.
   Только сильно  стукнувшись  затылком  об  пол,  я  пришла  в  себя  и
попыталась закричать, позвать на помощь Сергея. И, как в кошмарном  сне,
поняла, что не могу выдавить из себя ни  единого  звука,  кроме  сиплого
писка.
   Даже и не знаю, сколько я пролежала на полу, хрипя и ощупывая голову.
   Когда я смогла приподняться на локте  и  оглядеться,  в  комнате  уже
никого не было. Из холла доносилось спокойное воркование старушек.
   Кое-как поднявшись, я с трудом  дотащилась  по  лестнице  до  второго
этажа, поминутно оглядываясь  и  вздрагивая.  Вскарабкавшись  наверх,  я
завертела головой в поисках Крушенкова и  вдруг  осознала,  что  у  меня
страшно болит шея. Услышав шорох из  комнаты  напротив  лестницы,  я  на
негнущихся ногах подкралась и заглянула туда. Крушенков сидел у  окна  и
перебирал бумаги, вываленные на письменный стол.
   - Зачем этому ублюдку нужен был письменный стол? Он  и  писать-то  не
умел, - бормотал Крушенков, роясь в бумажках. - А, Маша?
   Обернувшись, он посмотрел на меня и испугался. Вскочив так резко, что
половина бумаг рассыпалась, он подбежал ко мне:
   - Господи, Маша! Что случилось? Ты упала?!
   Я помотала головой и скривилась от боли в шее.
   - Скажи, что произошло?! - добивался от меня  Крушенков,  поддерживая
меня за локти и разглядывая мою шею.
   Поскольку я говорить так еще и не могла, а только мычала, он  бережно
подвел меня к зеркалу на стене, и оно отразило мои  совершенно  безумные
глаза, встрепанные волосы и красную полосу на шее.
   - Машка, да скажи же ты хоть слово? - Крушенков легонько потряс  меня
за плечи, и я обрела способность говорить. Все  еще  хрипя,  я  сбивчиво
рассказала, что в дом как-то проник тот самый киллер с обожженным лицом.
А может, он уже был в доме, когда мы вошли, ведь старушки-понятые его не
видели. А вдруг он и сейчас еще в доме? Тут  силы  покинули  меня,  и  я
разрыдалась на груди у испуганного Крушенкова. А он не знал, что со мной
делать, и покорно стоял, пережидая мою истерику.
   Наконец я  относительно  успокоилась  и,  продолжая  мертвой  хваткой
держаться за кру-шенковский рукав, поведала ему, как я смотрела в  глаза
убийце.
   - Ну, теперь мы, по крайней мере, знаем, что он существует  на  самом
деле и был связан с Осетриной, - мягко сказал  Крушенков.  Он  осторожно
подвел меня к креслу у окна и усадил. - Ты побудешь тут одна немного?  Я
пройдусь по дому...
   - Нет! - захрипела я что было сил. - Не уходи! Я  боюсь!  Я  пойду  с
тобой.
   - Хорошо, - пожал плечами Крушенков. Наверное, он решил  со  мной  не
спорить. Достав пистолет и передернув затвор, он левой рукой  взял  меня
за руку, и мы тихонько пошли на разведку.
   Совершая  вслед  за  Крушенковым  осознанные   действия,   я   как-то
постепенно успокоилась и смогла общаться на профессиональном уровне. Дом
старый чекист Крушенков осмотрел качественно; я плелась за ним и  только
отмечала, что ни в одном из обойденных нами помещений следов преступника
нет. Бабушки и впрямь все это время просидели в креслах в холле,  но  за
их спинами вполне возможно было незаметно проникнуть  в  дом.  Выйдя  во
двор,  Крушенков,  не  убирая  пистолета,  присел  на   корточки   перед
безжизненным тельцем черно-белого котенка.
   - Все-таки он вошел через дверь, - сказал он, подняв на меня глаза. -
Если бы он через окно влез, он шел бы другой дорогой. Жестокий, скотина.
   Отморозок.
   - Да, - согласилась я. - Он не в доме был, а пришел с улицы;  я  ведь
сначала услышала писк котенка, а потом появился он.
   - Он тебя по шее ударил, Рэмбо хренов. - Крушенков поднялся на ноги и
рассматривал след у меня на шее. - Чуть  промахнулся,  хотел,  наверное,
вырубить, чтобы ты сознание потеряла.
   Я машинально схватилась за шею. Было больно и обидно. У меня на глаза
навернулись слезы при мысли, что описать этого Рэмбо я не смогу. Хоть  я
и смотрела на него в упор довольно долго, я не запомнила  ничего,  кроме
черных глаз и багрового пятна на лице. Я снова как будто  увидела  перед
собой это обезображенное лицо и затряслась. Крушенков обхватил  меня  за
плечи и стал гладить, успокаивая. При этом пистолет в его  руке  стволом
больно ездил мне по уху, но я терпела.
   - Маш, ты, главное, никому не говори об этом, -  шептал  мне  на  ухо
Крушенков. - Шефу своему доложи - и все, ладно?  У  тебя  есть  кофточка
какая-нибудь с высоким воротом, чтобы шею прикрыть? Или платочек  повяжи
на шею...
   - А Лешке? А Кораблеву? - всхлипывала я.
   -  Пока  не  надо,  -  убеждал  Крушенков.   Конечно,   после   этого
происшествия мы скомкали  осмотр,  сунули  бабушкам  подписать  то,  что
успели заложить в протокол, и уехали. Довезя бабушек до места, Крушенков
предложил поесть в каком-нибудь из окрестных ресторанчиков,  которых  на
трассе видимо-невидимо. Я сомневалась, что мне полезет в горло пища,  да
и глотать было еще больно, но выпить, чтобы успокоиться, мне хотелось.
   Устроившись в  темном  углу  какой-то  шашлычной,  мы  с  Крушенковым
наконец смогли спокойно обсудить происшедшее.
   - Зачем он приходил, Сережа? Что ему нужно было в доме?
   - Конечно, что-то взять важное, - согласился со мной Крушенков. - То,
чего мы с тобой  так  и  не  нашли.  Ну  что,  после  того  как  мы  там
засветились, может, взять курсантиков и прочесать дом? Каждый квадратный
сантиметр проверим, а?
   - Сережа, в любом случае, наверное, надо засаду там оставить. А вдруг
наш киллер просто там живет? И спокойно вернулся домой  после  трудового
дня?
   Но по некоторому размышлению мы эту версию отвергли. Во-первых,  даже
если он не заметил, что замок в двери взломан,  не  заметить  того,  что
дверь открыта, он не мог. Если он пробирался в дом через входную  дверь,
минуя холл, старушек в холле он тоже не мог не заметить. Но все равно  в
дом проник; значит, что-то ему там было позарез нужно. И мне пришлось  с
прискорбием признать, что это  "что-то"  он  вполне  мог  уже,  найти  и
унести, пока я валялась за шкафом, беспомощная, как опрокинутый на спину
жук.
   Потом Крушенков ушел созваниваться, и в рекордные сроки отрапортовал,
что засада будет. А сам изъявил желание отвезти меня домой и проследить,
чтобы там мне не грозили никакие неожиданности.
   - Сережа, а может, нужно подождать, пока твои люди не приедут?  Вдруг
он вернется еще до того, как они появятся?
   - Не надо, Маша, - отговорил меня Крушенков, - так рано он туда снова
не сунется. Не волнуйся, я все организовал.
   И мы поехали в город.

Глава 14

   От пережитого на вилле и от выпитого в кафе  меня  в  дороге  сморила
дремота. Я и сама не заметила, как  сползла  по  сиденью  и  запрокинула
голову; временами, когда машину подкидывало на  ухабах,  я  приоткрывала
глаза и осматривалась. Постепенно ухабов стало  меньше,  и  я  перестала
открывать глаза,  сквозь  сон  мечтая,  чтобы  эта  дорога  подольше  не
кончалась. Один раз на крутом повороте я качнулась со своего  сиденья  и
инстинктивно ухватилась за рукав Крушенкова. Он наклонился ко мне и тихо
спросил, как я себя чувствую? Я с закрытыми глазами прошептала, что  все
нормально и что вот бы мы ехали  подольше  -  так  неохота  вылезать  из
машины...
   А потом  мне  стал  сниться  какой-то  хороший  сон  и  снился  очень
долгоНесколько раз я сквозь полуоткрытые веки взглядывала на дорогу,  но
не могла узнать, где мы едем, и снова проваливалась в теплую дремоту.  Я
отлично выспалась и отдохнула, но глаз не открывала, с замиранием сердца
думая, что вот-вот  машина  остановится  возле  моего  дома  -  по  моим
подсчетам, мы и так уже ехали вдвое дольше положенного. Но машина все не
останавливалась и  продолжала  плавно  катиться  по  дороге.  Наконец  я
выпрямилась на сиденье и с недоумением уставилась на окрестный пейзаж.
   - Сережа, а где мы едем?
   - Ты все равно не знаешь,  -  с  загадочной  улыбкой  ответил  он.  -
Выспалась?
   - Да-а, - протянула я. - Так ты... Ты специально катался  по  городу,
пока я не высплюсь?!
   Сергей пожал плечами:
   - Отдохнула?
   - И где мы катались?
   - Да так... Ну что, домой тебя везти?
   Я посмотрела на часы - получалось, что Сергей терпеливо  катал  меня,
дожидаясь, пока я отдохну, лишних часа два.  Я  испытала  к  нему  такую
благодарность, что у меня слезы навернулись. Ровно через три  минуты  он
тормознул у моего подъезда.
   - До завтра? - сказала я, отворачиваясь,  чтобы  он  не  увидел  моих
мокрых глаз.
   - Пока, - легко отозвался он. - Тебя до квартиры проводить?..
   Поднимаясь по лестнице, я невесело думала о том, что все мои  мужчины
быстро привыкали к тому, что я  -  сильный  человек  (что  им  всем  без
исключения одновременно нравилось и безумно раздражало), и не давали мне
возможности поплакать у них на груди: что в  прямом,  что  в  переносном
смысле. Может, это и хорошо, но я  устаю  все  время  быть  несгибаемой.
Только мне много не надо: пять минут слабости - и все в порядке. И пусть
лучше никто не знает, что у меня на  душе.  Придя  к  такому  выводу,  я
почему-то обозлилась на всех своих прошлых спутников жизни и  в  который
раз решила уйти с головой в работу.
   Дверь квартиры я открывала под оглушительный телефонный трезвон.
   Трезвон  был  междугородным.  Я  подбежала   к   телефону,   схватила
телефонную трубку и услышала английскую  речь  с  итальянским  акцентом.
Пьетро, бурно выразив  радость  оттого,  что  снова  слышит  мой  голос,
спросил, как у меня дела, и услышав дежурный ответ - "все нормально" (не
рассказывать же мне ему было, что я сегодня столкнулась  нос  к  носу  с
убийцей и получила от него по шее), сообщил, что его друзья из Интерпола
готовы переправить в  Москву  гильзы  вместе  с  заключением  экспертов.
Англичане выявили отпечатки пальцев на трех гильзах, правда, папиллярные
линии  кое-где  прерываются,  но  материал  для  сравнения  годный.   Мы
договорились,  что  интерполовец,  который  повезет  гильзы,  из  Москвы
позвонит мне, и мы найдем способ их  забрать.  Пьетро  изобразил  жгучую
ревность, еще немного пошутил и покаламбурил, и  угрожающе  предупредил,
что у него скоро отпуск и он намерен  провести  его  в  северной  стране
России.
   - У вас, наверное, холодно, бедненькая? - сочувственно спросил он.
   - А у вас? Какая у вас температура?
   - О, у нас пекло, двадцать семь градусов.
   - Ну что ж, можешь приезжать греться в наши края из своей заснеженной
Италии. У нас - тридцать два.
   Распрощавшись с Пьетро, я некоторое время поразмышляла  над  тем,  не
помешает ли он мне с головой уйти в работу, но отвлеклась на собственное
отражение в зеркале. Полоса на шее уже померкла, платочек мне завтра  не
понадобится, но шея все равно болела. Я решила не говорить об этом  даже
шефу, на фиг мне это надо - становиться потерпевшей по делу.  Внутренний
голос, почитающий УПК гораздо больше, чем я, правда, возразил мне,  что,
когда злодея поймают, он вполне может дать показания, как он мне  врезал
в доме Асатуряна. Но я уела свой внутренний голос доводом, что вот когда
злодея поймаем, тогда можно и потерпевшей становиться.
   Выпив кефиру и решив, что сегодня у меня был  слишком  тяжелый  день,
чтобы доделать постановления, которые я  не  успела  отписать  вчера,  я
улеглась в постель и вертелась в ней  до  утра.  Меня  жгло  и  корежило
желание во что бы то ни стало найти изуродованного киллера, и я истязала
свои бедные мозги, пытаясь додуматься, где и как поймать его раньше, чем
наступит второе пришествие. И снова и снова перебирала все, что мы знаем
о  нем.  Молодой  парень,  лет  двадцати,  хотя  внешность  может   быть
обманчива, и ему, возможно, под тридцать. Лицо изуродовано выстрелом или
взрывом. Умеет стрелять из автомата, причем достаточно  профессионально,
раз ему поручают серьезные ликвидации, и он с ними успешно  справляется.
Во всяком случае, за последний год я не припомню покушений на убийство с
использованием автомата, где потерпевший остался бы жив. Более  того,  я
не  припомню  покушений  с  использованием  автомата,  где  имелись   бы
свидетели, видевшие киллера с изуродованным лицом.
   Поехали  дальше.  Водит  машину,  предположительно   -   сине-зеленую
"девятку". Может, пойти в экзаменационный отдел ГИБДД и  поспрашивать  -
не помнит ли кто из экзаменаторов молодого парня с изуродованным  лицом?
Путь не стопроцентный. Он мог права получать не в  Питере,  не  на  свою
фамилию, мог вообще не получать, а купить, да мало ли что...
   Нет, надо придумать что-то такое простое и в то же время эффективное.
И еще надо понять, зачем он поперся на дачу  Асатуряна,  зная,  что  там
кто-то есть.
   Что он хотел оттуда забрать? Оружие? Оружия там не было.  Боеприпасы?
Вряд ли.
   Он ведь знает, что его ищут, иначе он мог бы зайти на дачу как  ни  в
чем не бывало и просто поинтересоваться - а что это мы там делаем?
   Свои фотографии? Документы? Ценности? Судя  по  короткому  промежутку
времени между писком несчастного котенка и нанесенным мне ударом, у него
просто не было возможности долго шарить  по  дому.  Он  сразу  прошел  в
спальню, где я ковырялась в шкафу. Что же ему там  было  надо?  Я  знала
точно, что в спальне не было ни оружия, ни документов. Зато...
   Ну конечно! Я села в кровати. Деньги! В ящичке комода рядом со шкафом
лежали деньги - перетянутые резинками пачки рублей и долларов.  Войдя  в
спальню, я осмотрела ящички комода, еще прикинула, что там около  десяти
тысяч долларов и тысяч пятьдесят рублей, и оставила деньги там, где  они
были, собираясь  вместе  с  Крушенковым  пересчитать  их  и  записать  в
протокол. А после того, как я получила удар по шее, я уже не помнила про
деньги и не проверяла, остались ли они на месте.
   Хорошо, значит, ему нужны деньги. То есть он скрывается от  тех,  кто
послал его на убийство Асатуряна.  Но  не  уезжает  из  города.  Почему?
Потому что денег не было? Я совсем  запуталась.  Эх,  было'  бы  в  моем
распоряжении человек сорок! Бригаду послать в училища и  институты,  еще
одну бригаду - в отделения лицевой хирургии, еще одну - в  военкоматы...
Только где взять хотя бы троих человек, на которых  я  могу  положиться,
как на себя саму? Да, Лешка да еще пара-тройка оперов, но  у  них  своей
работы полно. А пока  мы  с  Горчаковым  будем  обходить  военкоматы  да
проверять владельцев синих и зеленых  "девяток"  -  состаримся  и  умрем
своей смертью.
   Я проворочалась до утра, так ничего радикального и не придумав. Утром
позвонила  Крушенкову  и  договорилась  встретиться  с  ним  в   ужасной
забегаловке на полдороге между Большим домом и нашей прокуратурой.  Туда
мафия точно не ходит, любой приличный  человек  там  бросится  в  глаза,
поэтому там можно смело общаться,  не  опасаясь  соглядатаев.  Крушенков
попросил высвистать туда и Кораблева.
   Я пришла в кафе немного пораньше, поскольку собиралась  позавтракать,
чем Бог послал. Но Бог, видимо, не шибко хорошего  мнения  был  об  этой
забегаловке и представить себе не мог, что я решу там поесть, поэтому не
послал ничего такого, что я могла бы употребить без ущерба для здоровья.
Вообще   ассортимент   блюд   там   был   рассчитан   исключительно   на
невзыскательного  алкоголика,  которому  бормотуха  уже  начисто  отбила
обоняние: прокисшая капуста, свернувшаяся колбаса, яйца под майонезом. И
это с раннего утра! Максимум, на что я решилась - заказать  чашку  кофе,
хоть я кофе и не люблю; просто я рассудила, что из всего представленного
здесь разнообразия кофе наименее губителен, поскольку должен состоять из
воды и кофейного порошка. У меня любезно приняли заказ, долго  выясняли,
какой  именно  кофе  я  желаю   -   эспрессо,   капуччино,   по-турецки,
по-бразильски и т. п. Заплатила я,  как  за  кофе  по-турецки,  села  за
столик и с интересом наблюдала, как бармен полез на полку  за  банкой  с
растворимым кофе.
   В принципе, я выпила бы и растворимый, но  когда  бармен  принес  мне
чашку, я усомнилась - а кофе  ли  там,  поскольку  запаха  кофейного  не
ощущалось и цветом он явно не вышел. Даже  в  полумраке  забегаловки  он
внушал подозрения. Я рискнула спросить у бармена, уверен ли  он  в  том,
что это кофе? Бармен, не моргнув гл