тв на то, чтобы
прожить это время. Четыре месяца мы привыкали к местному
сообществу, а она привыкало к нам. Мы собирали оружие и
взрывчатку, разрабатывали план и поджидали подходящей ночи.
Прошлая ночь, как нам показалось, была как раз тем самым
удобным случаем и мы, как мы думали, застраховались от любых
неожиданностей. Кроме одной: вашего присутствия и вашей
гениальности. Это оказалось очередным непредвиденным
несчастьем, к которым мы, наверное, навечно приговорены.
   Тут она приумолкла и подняла на меня трагические темные
глаза.
   - Моя гениальность тут не при чем, - воспротивился я. -
Беда в том, что ваши люди запороли эту операцию с самого
начала. Ваш генерал вволю посмеялся над никогда не нюхавшим
пороха штатским, который захотел бы командовать армией. А
тут вы, люди без преступного прошлого, пытаетесь провернуть
операцию, которая по зубам только сливкам преступного мира!
Вы же дилетанты! А что до остального... я вам сочувствую,
но ничего поделать не могу.
   - Почему? - еле слышно спросила она. - Почему вы не
можете?
   - А с какой стати? - рубанул я напрямик.
   - Никто больше не знает того, что знаете вы. Принцесса
пригнулась и положила руку на мое колено.
   - Под гаражом зарыты несметные сокровища. Можете
попросить все, что хотите.
   Я потряс головой.
   - Но вы же не глупец! - возмутилась она. - Вы же...
   - Позвольте, я вам все объясню, - прервал я. - Отбросим
прочь всякую честность, преданность работодателю и так
далее. Я частный сыщик только потому, что я люблю свою
профессию. Платят мне не плохо, хотя я мог бы найти
множество занятий, которые приносили мне больше. Даже
лишняя сотня в месяц это двенадцать сотен в год. Двадцать
пять - тридцать тысяч долларов от настоящего дня до моего
шестидесятилетия.
   Так вот, я отказываюсь от этих тысяч только потому, что
мне нравится быть сыщиком. Ничего другого я не знаю и ни от
чего другого не получаю удовольствия. И главное: я и не
хочу знать ничего другого, и не хочу ни от чего другого
получать удовольствие. Это не измеришь в деньгах. Деньги
это тоже приятно. Я ничего против не имею. Но за последние
восемнадцать лет я наслаждался только погоней за
преступниками, разгадыванием преступлений, и наивысшим
счастьем, смыслом существования для, меня был миг поимки
преступника, или разоблачения аферы. Это единственное
будущее, которое я для себя мыслю. И я никому не позволю
нарушить мои планы!
   Принцесса медленно встряхнула головой, потом опустила ее.
Ее темные глаза взглянули на меня исподлобья.
   - Вы говорите только о деньгах, - сказала она. - Я же
сказала, что вы можете попросить все, что захотите.
   Чушь какая! Откуда вообще женщины вбивают в головы такие
мысли?
   - Вы еще что-то не понимаете, - резко сказал я, вставая и
опираясь на костыль. - Вы думаете, что я мужчина, а вы
женщина. Это неправильно. Я - охотник, а вы нечто, что
стоит передо мной на дороге. Ничего человеческого в этом
нет. Вы же не станете ожидать от гончей, что она начнет
вдруг лизаться с только что загнанной лисой. Хватит болтать
зря. Мы только теряем время. Я сидел и думал, что полиция
или морские пехотинцы заявятся сюда и арестуют вас. Вы
сидели и ждали, что кто-то из ваших подоспеет на выручку и
пришьет меня. Так вот, мне надо было вам сказать: их как
раз арестовали, когда я направился сюда.
   Это ее потрясло. Она вскочила было, но при этих словах
отступила на шаг и пошатнулась. С ее губ слетело непонятное
мне восклицание. Русское, должно быть, подумал я, но в
следующую секунду понял, что ошибся. Слова были
итальянскими.
   - Руки вверх! - скомандовал хрипловатый голос Флиппо.
   Флиппо с пистолетом в руке стоял в проеме двери.
   Я задрал руки так высоко, как только мог, чтобы не
выронить костыль, на который опирался. Я мысленно клял себя
за неосторожность.
   Вот, значит, зачем она вернулась в дом. Видно,
рассудила, что если она освободит итальянца, то мы
окончательно поверим в то, что он замешан в ограблении и
станем искать налетчиков среди его знакомых. В противном
случае он мог бы доказать свою непричастность к
преступлению. Пистолет ему она дала либо для того, чтобы он
пробился на волю, либо, чтобы он погиб в перестрелке - это
ее тоже вполне устроило бы.
   Пока я ворочал мозгами, Флиппо подошел ко мне сзади,
ощупал и забрал мой пистолет, свой, а также пистолет,
который я достал из кармана принцессы.
   - Предлагаю тебе сделку, Флиппо, - сказал я, пока он
отступал в угол, откуда мог одновременно следить за мной и
за принцессой. - Ты выпущен на поруки, не отсидев еще
несколько лет. Когда я тебя поймал, ты был вооружен.
Одного этого хватит, чтобы снова упечь тебя в каталажку. Но
я знаю, что в этом дельце ты не замешан. У тебя, конечно,
были тут какие-то темные делишки, но на это мне наплевать.
Если сейчас уйдешь отсюда, ни во что не встревая, то я тебя
не видел.
   Смуглый лоб итальянца прорезали морщинки. Флиппо
напряженно размышлял.
   Принцесса шагнула к нему.
   - Ты слышал, что я ему предлагала? - сказала она. - Так
вот, то же самое я предлагаю тебе, если ты убьешь его.
Морщинки на лбу Флиппо стали глубже.
   - Что ж, решай сам, Флиппо, - бросил я. - Я могу
предложить тебе лишь одно - гарантию, что ты не вернешься в
Сан-Квентин. От принцессы ты получишь здоровый куш, и еще
более здоровый шанс угодить на виселицу.
   Девушка, вспомнив о своем преимуществе, обрушила на
Флиппо поток итальянских слов. Я знаю по-итальянски только
четыре слова: два грубых и два нецензурных. Я произнес все
четыре.
   Флиппо явно поддавался. Будь он лет на десять старше, он
бы принял мое предложение и был счастлив. Но он был юн, а
принцесса - я, наконец, это увидел - была и впрямь чертовски
завлекательна. Решение итальянца было несложно предугадать.
   - Но только не убивать, - заключил он по-английски, явно
для моих ушей. - Я запру его в том чулане, где сам сидел.
   Принцессе его решение не пришлось по вкусу. Она вновь
разразилась несколькими итальянскими фразами. К сожалению
для нее, в ее предложении была одна слабинка: принцесса не
могла убедить Флиппо, что ему и впрямь была обеспечена доля
в добыче. Ей оставалось только одно - пустить в ход все
свое обаяние.
   Она стояла в нескольких шагах от меня.
   Она приблизилась к Флиппо. Она напевала, мурлыкала, как
сладкоголосая сирена, очаровывала круглолицего итальянца.
   И она добилась своего.
   Флиппо пожал плечами. Все его лицо говорило "да". Он
повернулся...
   Я нанес ему страшный удар костылем по голове.
   Костыль раскололся пополам. Ноги Флиппо подкосились и он
осел на пол, как куль с мукой. И распростерся неподвижный;
лишь тонкая струйка крови обагрила ковер.
   Я подполз на четвереньках к выпавшему из руки Флиппо
пистолету.
   Принцесса была уже на полпути к двери, когда я выкрикнул:
   - Стойте!
   - Нет, - сказала она, но тем не менее остановилась. - Я
ухожу.
   - Вы идете со мной.
   Она рассмеялась, довольно мило и уверенно.
   - А как вы рассчитываете задержать меня?
   - Надеюсь, что до этого не дойдет, - сказал я. - У вас
хватит здравого смысла, чтобы не пытаться сбежать, когда я
держу вас на мушке.
   Принцесса вновь рассмеялась, немного изумленно.
   - У меня хватит здравого смысла, чтобы не задерживаться
здесь, - поправила она. - Ваш костыль сломан, а без него
передвигаться вам трудно. Догнать вы меня не сможете. В
то, что вы способны в меня выстрелить, я не поверю. То есть
вы бы выстрелили, если бы я напала на вас, но я этого не
сделаю. Я просто повернусь и спокойно выйду.
   Глядя на меня вполоборота, она шагнула к двери.
   - Остановитесь! - прорычал я.
   Она заливисто рассмеялась и сделала еще шаг.
   - Остановитесь же, черт возьми!
   Принцесса неторопливо приближалась к двери; короткая
серая фланелевая юбка плотно облегала ее стройные ноги,
затянутые в грубые шерстяные чулки.
   Моя ладонь, сжимавшая рукоятку пистолета, внезапно
вспотела.
   Ступив правой ногой на порог, принцесса насмешливо
фыркнула.
   - Адье! - бросила она на прощанье.
   Я всадил пулю в ее правую ногу.
   - Ух! - принцесса села на пол. Лицо ее перекосилось от
изумления. Боль она ощутит чуть позже.
   Мне никогда прежде не приходилось стрелять в женщину.
Чертовски странное ощущение.
   - Я же говорил, что я сделаю это! - Мой голос показался
мне самому хриплым, диким и незнакомым. - Разве я не отнял
костыль у калеки?



   Дэшил Хэммет
   Смерть Мэйна

   Перевод Г. Рикмана


   Капитан сказал, что этим делом занимаются Хэкен и Бегг.
Я перехватил их на выходе из кабинета. Веснушчатый Бегг
сложен, как боксер-тяжеловес, и добродушен, как щенок
сенбернара, но менее смышлен. Смекалкой отличается Хэкен,
высокий, худой сержант-детектив с узким, всегда хмурым
лицом.
   - Спешите? спросил я.
   Мы всегда спешим, когда кончается рабочий день, ответил
Бегг, и его веснушки сложились в улыбку.
   - Что тебе нужно? спросил Хэкен.
   - Все, что есть о Мэйне.
   - Будешь этим заниматься?
   - Да, ответил я. По поручению Ганжена, шефа Мэйна.
   - Так, может, ты знаешь, почему при нем были эти двадцать
кусков наличными?
   - Расскажу утром, пообещал я. Сегодня вечером у меня
встреча с Ганженом.
   Разговаривая, мы прошли в кабинет и расположились за
столом Хэкена.
   - Мэйн, - начал рассказывать Хэкен, - вернулся домой из
Лос-Анджелеса в воскресенье, в восемь вечера. С двадцатью
тысячами. Ездил кое-что продать Ганжен послал и сказал
жене, что возвращался со знакомым. Имя не назвал. Примерно
в пол-одиннадцатого жена ушла спать, а Мэйн засиделся в
гостиной, читал. Деньги двести стодолларовых банкнот были
при нем, в коричневом бумажнике.
   Итак, Мэйн читает в гостиной. Жена спит в спальне.
Больше в квартире никого. Вдруг шум. Она вскакивает, бежит
в гостиную и видит, что муж борется с двумя типами. Один
высокий, крепкого сложения; другой маленький, фигура, как у
девушки. У обоих на лицах черные платки, кепки надвинуты на
глаза.
   Когда миссис Мэйн появляется в гостиной, маленький
приставляет к ее голове пистолет и советует хорошо себя
вести. Другой в это время выворачивает Мэйну запястье, и
тот выпускает револьвер. Направив пистолет на Мэйна, бандит
наклоняется за его оружием. И тут Мэйн бросается на него,
выбивает пистолет, но бандит успевает схватить револьвер
Мэйна. Несколько секунд они стоят лицом к лицу. Миссис
Мэйн не видит, что происходит. Вдруг паф! Мэйн падает. По
жилету расползается красное пятно... Миссис Мэйн теряет
сознание.
   Когда она приходит в себя, в комнате, кроме нее и
мертвого Мэйна, никого нет. Револьвер и бумажник исчезли.
Женщина была без сознания около получаса. Это мы знаем,
соседи слышали выстрел, хотя не знали, где стреляют. Они и
сообщили время.
   Квартира Мэйнов находится на седьмом этаже. Дом
девятиэтажный. Рядом, на углу Восемнадцатой аллеи, стоит
трехэтажный дом с продовольственным магазином. За домом
проходит узенькая улочка.
   Кинни, патрулирующий этот район, шел как раз по
Восемнадцатой аллее. Он четко услышал выстрел, но пока
добрался до места происшествия, птички уже упорхнули. Кинни
все же нашел следы брошенный револьвер.
   Из окна четвертого этажа дома Мэйнов можно легко
перебраться на крышу дома с магазином. Мы с Беггом запросто
это проделали. Те двое, видимо, поступили так же. На крыше
мы нашли бумажник Мэйна пустой, разумеется, и носовой
платок. Бумажник с металлической монограммой. Платок
зацепился за нее и полетел вместе с бумажником.
   - Это платок Мэйна?
   - Женский, с монограммой "Э" в углу.
   - Миссис Мэйн?
   - Ее имя Эгнис, сказал Хэкен. Мы показали ей бумажник,
револьвер и платок. Две первых вещи она опознала, а вот
платок нет. Однако сказала, что он пахнет духами "Дезир дю
Кёр" (1). Из этого она делает вывод, что один из бандитов
женщина. Она и до этого уверяла, что его фигура смахивала
на девичью.
   - Есть отпечатки пальцев или другие следы?
   - Фелс осмотрел квартиру, окно, крышу, бумажник и
револьвер. Никаких следов.
   - Миссис Мэйн могла бы их опознать?
   - Говорит, что узнала бы маленького. Возможно...
   - А у вас есть какие-нибудь соображения?
   - Пока нет, ответил Хэкен.
   Мы вышли. Распрощавшись с ними, я направился к дому
Бруно Ганжена возле Уэствуд- парка.
   Ганжен, торговец антиквариатом, был маленьким забавным
человеком лет пятидесяти. Он носил тесный смокинг с
накладными плечами. Волосы, усы и козлиная бородка
выкрашены в черный цвет и так набриолинены, что блестели
почти так же, как и розовые наманикюренные ногти, а румянец
явно образовался с помощью косметики.
   Он представил мне свою жену. Та кивнула, не вставая
из-за стола. Ей было лет девятнадцать, а на вид не больше
шестнадцати. Маленькая, круглые карие глаза, оливковая
кожа, ямочки на щеках и пухлые накрашенные губки делали ее
похожей на дорогую куклу.
   Бруно Ганжен детально объяснил жене, что я из
Континентального детективного агентства и что он меня нанял,
чтобы помочь полиции найти убийц Джеффри Мэйна и украденные
двадцать тысяч...
   - Вот как... - сказала она тоном, не выражавшим ни
малейшего интереса, и встала. - Я оставлю вас, чтобы вы
могли...
   - Нет, нет, моя дорогая! запротестовал муж. У меня нет
от тебя никаких тайн.
   Я притворился, что согласен с ним.
   - Я знаю, - моя дорогая, обратился он к жене, которая
послушно села, - что это касается и тебя. Ведь мы оба очень
любили нашего Джеффри, правда?
   - О, да, сказала она тем же безразличным тоном.
   - Итак... поощряюще обратился ко мне ее муж.
   - Я разговаривал с полицией, сказал я. Не могли бы вы,
мистер Ганжен, добавить что-нибудь? То, о чем вы с ними еще
не говорили?
   Ганжен взглянул на жену.
   - Есть ли у нас что-нибудь такое, Энид, моя дорогая?
   - Я ничего не знаю, ответила она.
   Он засмеялся и умиленно посмотрел на меня.
   - Именно так и есть, сказал он. Мы больше ничего не
знаем.
   - Мэйн вернулся в Сан-Франциско в восемь вечера. При нем
было двадцать тысяч в стодолларовых банкнотах. Откуда у
него эти деньги?
   - С нами расплатился один клиент, объяснил Бруно Ганжен.
Мистер Натаниел Оджилви из Лос-Анджелеса.
   - Но почему наличными?
   - О, это такой трюк, - маленький крашеный человечек
скривился в хитрой усмешке. - Профессиональный прием, как
говорится. Вот, послушайте. В мои руки попадает золотая
диадема древнегреческой работы, точнее, якобы
древнегреческой. Найдена в Южной России, возле Одессы...
тоже якобы. Правда это или нет, но диадема прекрасна...
   Он засмеялся.
   - И вот Джеффри везет эту диадему в Лос-Анджелес, чтобы
показать ее мистеру Оджилви страстному коллекционеру. Он не
говорит, каким образом нам досталась вещь, упоминает только
о каких-то запутанных интригах, контрабанде, о трениях с
законом, о необходимости хранить тайну. Для настоящего
собирателя это лучшая приманка. Трудности так привлекают!
Джеффри заинтриговывает мистера Оджилви, а потом
отказывается и очень решительно принять чек. Никаких чеков!
Никаких следов! Только наличные!
   Такой вот трюк, как видите. Мистер Оджилви купил
диадему. Вот откуда двадцать тысяч долларов у бедного
Джеффри.
   Он взмахнул своей розовой ручкой, покивал накрашенной
головой и закончил:
   - Вуаля! (2) Это все.
   - Мэйн вам звонил по возвращении? - спросил я.
   Мистер Ганжен засмеялся, как будто мой вопрос пощекотал
его, и повернулся к жене.
   - Как это было, дорогая? - перебросил он ей мой вопрос.
   Энид Ганжен надула губки и равнодушно пожала плечами.
   - Мы узнали, что он вернулся только в понедельник, -
перевел мне эти жесты Ганжен. - Правда, моя голубка?
   - Да, буркнула голубка. - И добавила, вставая: - Прошу
извинить меня, господа, но мне нужно написать письмо.
   Разумеется, моя дорогая, - ответил Ганжен, и мы оба
встали.
   Когда она проходила мимо Ганжена, он сморщил свой
маленький носик и закатил глаза в карикатурном экстазе:
   - Какой чудесный аромат, моя дорогая! Просто
божественный запах! Есть ли у него название, дорогая?
   - Да, - ответила она и, не поворачиваясь, приостановилась
в дверях.
   - Какое?
   - "Дезир дю Кёр", - бросила она через плечо и вышла.
   Бруно Ганжен взглянул на меня и хохотнул.
   Я сел и спросил, что он знает о Джеффри Мэйне.
   - Все как есть, - заверил Ганжен. - Двенадцать лет, с
тех пор, как ему исполнилось восемнадцать, он был моим
правым глазом, моей правой рукой.
   - Что это был за человек?
   - А что вообще можно сказать о человеке?
   Я не знал, в чем дело, и поэтому промолчал.
   - Скажу вам, - продолжал он после минутой паузы, - что,
конечно, Джеффри обладал и хорошим глазом, и хорошим вкусом.
Ни у кого не было такого чутья, как у него... кроме меня,
разумеется. Плюс исключительная честность я доверял ему
ключи. И все же есть "но". Гуляка! Выпивал, играл в
азартные игры, любил женщин и транжирил деньги безо всякой
меры. И свое состояние, и приданое жены пятнадцать тысяч!
промотал полностью. Если бы не страховка, осталась бы жена
без единого цента!..
   Бруно Ганжен проводил меня до двери. Я пожелал ему
спокойной ночи и направился к автомобилю. Тихая, темная,
безлунная ночь. Высокая живая изгородь образовывала черные
стены по обе стороны владений Танжена. С левой стороны я
увидел в этой черноте едва заметное пятно темно-серое,
овальное.
   Я проехал до первого перекрестка, свернул, припарковал
машину и вернулся пешком к дому Ганжена. Овальное пятно
меня заинтриговало.
   Когда я дошел до угла, то заметил идущую по другой
стороне улицы женщину. Я осторожно отступил.
   Женщина пересекла улицу. Я не мог ее детально
рассмотреть. Может быть, она вышла из дома Ганжена, а
может, и нет. Может, ее лицо я видел на фоне изгороди, а
может, и нет. Игра в орлянку. Я поставил на орла пошел за
ней вслед.
   Она вошла в магазин. Там был телефон, по которому она
говорила минут десять. Я не пытался подслушать оставался на
другой стороне улицы и наблюдал.
   Девушка лет двадцати пяти, среднего роста, неуклюжая
брюнетка со светло-серыми припухшими глазами, толстым носом
и выступающей нижней губой. Окутана длинной голубой
пелериной.
   Я следил за ней до самого дома Ганжена, куда она вошла
через черный ход. Теперь я не сомневался, что она служит в
этом доме.
   Я вернулся к автомобилю и поехал в агентство.
   - Свяжись с Диком Фоли, - обратился я к дежурному, - и
скажи, что для него есть работенка: нужно проследить кое за
кем завтра в Уэствуд-парке.
   Оставив для Дика адрес и описание девушки, я зашел в свой
кабинет, где составил и зашифровал телеграмму в наше
отделение в Лос-Анджелесе с запросом относительно последнего
пребывания Мэйна в этом городе.
   На следующее утро ко мне ворвались Хэкен и Бегг. Я
передал им рассказ Ганжена о том, как у Мэйна оказались
двадцать тысяч наличными. Они, в свою очередь, рассказали,
что некий Банки Даль, известный в городе налетчик,
приблизительно со дня смерти Мэйна сорит деньгами; об этом
донес один из их информаторов.
   - Мы его еще не нашли, - заявил Хэкен, - но вышли на след
его подружки. Впрочем, не исключено, что он поживился в
другом месте.
   Вечером пришла телеграмма из Лос-Анджелеса; сообщалось,
что Джеффри Мэйн закончил свои дела с Оджилви в субботу
после полудня; сразу же после этого он выписался из отеля и
выехал ночным поездом; значит, в Сан-Франциско должен был
приехать рано утром в воскресенье. Оджилви заплатил за
диадему новыми стодолларовыми банкнотами; указывались номера
наши парни в Лос-Анджелесе узнали их в банке, где Оджилви
получил деньги.
   Перед уходом домой я позвонил Хэкену и сообщил содержание
телеграммы и номера банкнот.
   - Мы еще не взяли Даля, поделился Хэкен. - На следующее
утро я получил рапорт Дика Фоли. Девушка покинула дом
Ганжена в девять пятнадцать вечера и пошла на угол
Мирамар-авеню и Зюйдвуд-Драйв. Там ее ждал мужчина в
"бьюике". Дик дал его описание: около тридцати лет, рост
сто семьдесят семь, вес примерно шестьдесят; худой, кожа
обычная, темные волосы и глаза,