гим нашим ветеранам.
   Прошло полчаса, ничего интересного.
   Потом с улицы вошел парень - невысокий, развязный, в
очень отутюженных брюках, очень начищенных ботинках, с
наглым землисто-смуглым лицом характерного склада. Это он
попался мне навстречу на Бродвее после того, как пришили
Бино.
   Откинувшись на стуле, чтобы широкополая дамская шляпа
заслонила от него мое лицо, я увидел, как молодой армянин
прошел между столиков в дальний угол, где сидели трое
мужчин. Он что-то небрежно сказал им - с десяток слов,
наверное, - и перешел к другому столику, где сидел в
одиночестве курносый брюнет. Он уселся напротив курносого,
бросил ему несколько слов, с ухмылкой ответил на его вопросы
и заказал выпивку. Опорожнив стакан, пошел через весь зал -
сообщить что-то худому человеку с ястребиным лицом - и
удалился из ресторана. Я вышел следом, миновав столик, где
сидел со своей девушкой Джек, и переглянулся с ним. Молодой
армянин отошел уже на полквартала. Джек нагнал меня,
обогнал. С сигаретой в зубах я его окликнул: "Огоньку не
найдется?"
   Я взял у него коробок и, прикуривая, шепнул между
ладоней:
   - Вон пижон идет - на хвост ему. Я за тобой. Я его не
знаю, но если он вчера убил Бино за разговор со мной, он
меня узнает. Ходу!
   Джек сунул спички в карман и пошел за парнем. Я выждал и
отправился за ним. А потом случилась интересная вещь.
   На улице было много народу, в большинстве мужчины - кто
гулял, кто околачивался перед кафе с прохладительными
напитками. Когда молодой армянин подошел к углу освещенного
переулка, оттуда появились двое и заговорили с ним, встав
так, что он оказался между ними. Он, видимо, не хотел их
слушать и пошел бы дальше, но один преградил ему путь рукой.
А другой вынул из кармана правую руку и махнул перед лицом
армянина - на ней блеснул никелированный кастет. Парень
нырнул под вооруженную руку и под руку-шлагбаум и пересек
переулок, даже не оглянувшись на двоих, хотя они его
нагоняли.
   Перед тем, как они его нагнали, их самих нагнал еще один
человек, которого я раньше не видел, - с широкой спиной и
длинными руками, похожий на гориллу. Одной рукой он схватил
за шею одного, другой - другого. Он отдернул их от парня,
встряхнул так, что с них попадали шляпы, и стукнул головами
- раздался треск, как будто сломалась палка от метлы, и он
уволок обмякшие тела в переулок, с глаз долой. Армянин тем
временем бодро шагал дальше и ни разу не оглянулся.
   Когда головолом вышел из переулка, я увидел под фонарем
его лицо - смуглое, с глубокими складками, широкое и
плоское; желваки на челюстях торчали так, как будто у него
под ушами нарывало. Он плюнул, поддернул штаны и двинулся
по улице за парнем.
   Тот зашел к Ларою. Головолом за ним следом. Парень
вышел - за ним шагах в семи следовал головолом. Джек
проводил их в кабак, а я ждал на улице.
   - Все еще передает донесения? - спросил я.
   - Да. Говорил там с пятью людьми. А ничего у него
охрана.
   - Ага, - согласился я. - И ты уж постарайся не попасть
между ними. Если разделятся, я - за гориллой, ты - за
пижоном.
   Мы разошлись и продолжали двигаться за клиентами. Они
провели нас по всем заведениям Сан-Франциско - по кабаре,
закусочным, бильярдным, пивным, ночлежкам, игорным домам и
Бог знает чему еще. И всюду парень находил кому бросить
десяток слов, а между визитами ухитрялся сделать это на
перекрестках.
   Я бы с удовольствием проследил кое за кем из его
абонентов, но не хотел оставлять Джека одного с парнем и
телохранителем: тут пахло чем-то важным. И Джека не мог
пустить за кем-либо другим - мне не стоило наступать
молодому армянину на пятки. И мы доигрывали игру так, как
начали, - следуя за нашей парочкой от притона к притону. А
ночь между тем перевалила через середину.
   Было начало первого, когда они вышли из маленькой
гостиницы на Керни-стрит и впервые на наших глазах пошли
вместе, бок о бок, к Грин-стрит, а там свернули на восток,
по склону Телеграф-Хилл. Еще полквартала - и они поднялись
по ступенькам ветхих меблирашек, скрылись за дверью. Я
подошел к Джеку Конихану, стоявшему на углу.
   - Поздравления разнесены, - решил я, - иначе он не
подозвал бы телохранителя. Если полчаса там не будет
никакого движения, я сматываюсь. А тебе предстоит
потоптаться тут до утра.
   Через двадцать минут человек-горилла вышел из дома и
двинулся по улице.
   - Это мой, - сказал я. - Ты жди своего.
   Человек-горилла сделал шагов двадцать и остановился. Он
оглянулся на дом, поднял лицо к верхним этажам. Тогда мы с
Джеком услышали, что его остановило. В доме наверху кричал
человек. Так тихо, что и криком не назовешь. Даже теперь,
когда голос стал громче, мы его едва слыхали. Но в нем - в
этом вое - будто слился страх всех, кто боится смерти. Я
услышал, как лязгнул зубами Джек. То, что осталось у меня
от души, давно покрыто мозолями, но и я почувствовал, что на
лбу у меня дернулась кожа. Уж больно тих был этот крик для
того, что в нем выражалось.
   Гориллообразный тронулся с места. В пять скользящих
скачков он вернулся к крыльцу. Шесть или семь первых
ступенек он одолел, даже не прикоснувшись к ним ногой.
   Он взлетел с тротуара в вестибюль одним прыжком -
быстрее, легче, бесшумнее любой обезьяны. Минута, две
минуты, три минуты - и крик смолк. Еще три минуты - и
человек-горилла опять вышел из дома. Остановился на
тротуаре, чтобы сплюнуть и поддернуть штаны. И зашагал по
улице.
   - Джек, это твоя дичь, - сказал я. - А я загляну к
парню. Теперь он меня не узнает.
   Парадная дверь была не только не заперта, но и
распахнута. Я вошел в вестибюль, где при свете с верхнего
этажа виднелся марш лестницы. Я поднялся туда и повернул к
фасадной стороне. Кричали с фасада - либо на этом этаже,
либо на третьем. По всей вероятности, гориллообразный не
запер комнату - если и парадную-то дверь закрыть поленился.
   На втором этаже я ничего не нашел, зато на третьем уже
третья дверная ручка подалась под моей осторожной рукой, и я
приоткрыл дверь. Я постоял перед щелью, но не услышал
ничего, кроме заливистого храпа где-то дальше по коридору.
Я тронул дверь и приотворил еще на четверть метра. Ни
звука. Комната была беспросветна, как будущее честного
политика. Я провел ладонями по косяку, по обоям, нащупал
выключатель, нажал. Две лампочки посередине пролили слабый
желтый свет на обшарпанную комнату и на молодого армянина -
мертвого на кровати.
   Я шагнул в комнату, закрыл дверь и подошел к кровати.
Глаза у парня были открыты и выпучены. На одном виске
кровоподтек. Горло вырезано чуть ли не от уха до уха.
Около разреза, там, где тонкая шея не была залита кровью, я
заметил синяки. Телохранитель свалил его ударом в висок и
душил, пока не счел, что дело сделано. Но парень очухался -
настолько, чтобы закричать, но не настолько, чтобы
удержаться от крика. Телохранитель вернулся и прикончил его
ножом. Там, где он вытирал нож о простыню, остались три
красные полосы.
   Карманы у парня были вывернуты. Это убийца их вывернул.
Я обыскал труп, но, как и ожидал, безуспешно;
человек-горилла забрал все. Осмотр комнаты тоже оказался
напрасным - кое-что из одежды, но ни одного предмета, за
который можно было бы уцепиться.
   Я закончил обыск и стоял посреди комнаты, почесывая
подбородок и размышляя. В коридоре скрипнула половица. Три
бесшумных шага на каучуковых подошвах - и я очутился в
затхлом чулане, прикрыл за собой дверь, оставив щель в
палец.
   В дверь постучали, я вынул из заднего кармана револьвер.
Снова постучали, и женский голос сказал: "Малыш, а малыш?"
И стучали и говорили тихо. Ручка повернулась, щелкнул
замок. В двери стояла девушка с бегающими глазами, которую
Анжела Грейс назвала Сильвией Янт.
   Глаза ее остановились на парне и от удивления перестали
бегать.
   - Что за черт, - прошептала она и скрылась.
   Я уже шагнул из чулана в комнату, как вдруг услышал, что
она на цыпочках возвращается. Снова отступив, я стал
следить за ней через щелку. Она быстро вошла, беззвучно
закрыла дверь и наклонилась над мертвым. Обшарила его,
проверила все карманы, которые я успел поправить.
   - Тьфу ты! - громко сказала она, закончив бездоходный
обыск, и удалилась.
   Я выждал, пока она спустится на улицу. Когда я вышел из
подъезда, она направлялась к Керни-стрит. Я последовал за
ней по Керни до Бродвея, по Бродвею до ресторана Лароя. Там
было оживленно, в особенности у дверей: посетители входили
и выходили. Я стоял от нее в трех шагах, когда она
остановила официанта и спросила шепотом, но взволнованно,
так что мне удалось расслышать: "Рыжий здесь?"
   Официант помотал головой.
   - Сегодня не заходил.
   Девушка вышла на улицу и, стуча каблучками, быстро
привела меня к гостинице на Стоктон-стрит.
   Сквозь стекло я увидел, как она подошла к столу портье и
о чем-то спросила. Портье покачал головой. Девушка сказала
еще что-то, он дал ей бумагу и конверт, и она наспех
написала записку возле кассового аппарата. Перед тем как
занять менее заметную позицию в ожидании ее выхода, я
заметил, в какое гнездо положили записку.
   Из гостиницы она поехала на трамвае по Маркет- и
Пауэлл-стрит, потом дошла до 0'Фаррел-стрит, где толстолицый
молодой человек в сером пальто и серой шляпе, стоявший на
краю тротуара, взял ее под руку и повел к стоянке такси. Я
запомнил номер такси - толстолицый больше смахивал на
клиента, чем на приятеля.
   Было уже почти два часа ночи, когда я вернулся в нашу
контору на Маркет-стрит. Фиск, ночной дежурный, сказал, что
от Джека Конихана донесений не поступало; новостей никаких.
Я попросил разбудить мне кого-нибудь из агентов, и минут
через десять ему удалось вытащить из постели к телефону Мики
Линехана.
   - Слушай, Мики, - сказал я. - Я нашел тебе прекрасный
уголок - постоять до утра, так что надевай свою распашонку и
туда, ладно?
   Дождавшись перерыва в его воркотне и ругани, я дал ему
адрес гостиницы на Стоктон-стрит, описал Рыжего 0'Лири и
сказал, в какое гнездо положили записку.
   - Может быть, 0'Лири и не там остановился, но проверить
стоит, - объяснил я. - Если он появится, постарайся его не
потерять, пока не пришлю тебе смену. - Я повесил трубку
посреди непристойной тирады, которой он ответил на это
оскорбление.
   Дворец юстиции, когда я прибыл туда, кишел народом, хотя
взломать тюрьму на верхнем этаже пока никто не пытался. То
и дело поступали новые партии подозрительных. Полицейские в
форме и в штатском сновали повсюду. Бюро уголовного розыска
превратилось в улей.
   Я обменялся новостями с полицейскими сыщиками, рассказал
им об армянине. Собрали компанию, чтобы осмотреть его
останки, но в это время распахнулась дверь капитана, и перед
собранием появился лейтенант Дафф.
   - Алле! Оп! - произнес он, показывая толстым пальцем на
0'Гара, Талли, Ричера, Ханта и меня. - Есть что посмотреть
на Филмор-стрит.
   Мы пошли за ним к машине.
   Привезли нас к серому каркасному дому на Филмор-стрит.
Перед ним стоял полицейский фургон, снаружи и внутри
толпились полицейские.
   Рыжий капрал отдал Даффу честь и повел нас в дом,
объясняя на ходу:
   - Тревогу подняли соседи: позвонили нам, что тут
какая-то драка, но, когда мы приехали, драться уже было
некому.
   В доме осталось только четырнадцать трупов.
   Одиннадцать человек отравлено: в виски подмешали большие
дозы снотворного, сказал врач. Троих застрелили в разных
местах коридора. Судя по положению тел, они подняли бокалы
с ядом, а тех, кто не выпил - то ли непьющих, то ли просто
осторожных, - перестреляли, когда они попытались бежать.
   Характер публики давал представление о характере их
тоста. Все были воры и обмывали -- отравой - удачный налет.
   Мы знали не всех покойников, но некоторые были известны
нам всем, а позже в архиве мы определили и остальных. Общий
список читался как путеводитель по уголовному миру. Тут
были: Такой-Сякой, всего два месяца назад сбежавший из
тюрьмы в Левенворте; Еврей Холмс; Шайти из Снохомиша -
считалось, что он пал смертью храбрых во Франции в 1919
году; Щепка Лос-Анджелес из Денвера, как всегда без носков и
без нижнего белья - в плечи его пиджака было вбито по
тысячедолларовой бумажке; Паук Джируччи, у которого под
рубашкой была надета кольчуга и от макушки до подбородка
тянулся шрам - заметка от братниного ножа; Старик Пит Бест,
некогда член конгресса; Нигер Воджен, однажды в Чикаго
выигравший в кости 175 тысяч долларов, - в трех местах на
нем было вытатуировано: "АБРАКАДАБРА"; Азбука Маккой; свояк
Азбуки Том Брукс, придумавший ричмондскую аферу и на доходы
от нее купивший три гостиницы; Рыжий из Кьюдехи, в 1924 году
ограбивший поезд на "Юнион пасифик"; Дэнни Берк; Бык
Макгоникл, все еще бледный после пятнадцатилетней отсидки;
Фрей Тоби, дружок Быка, хваставшийся тем, что обчистил
карманы президента Вильсона в вашингтонском варьете; и Пэдди
Мексиканец.
   Дафф посмотрел на них и свистнул.
   - Еще несколько таких номеров, - сказал он, - и нас
уволят. Не от кого будет охранять налогоплательщиков.
   - Рад, что тебе здесь понравилось, - сказал я. - Но я
лично ни за какие деньги не хотел бы стать на эти дни
полицейским в Сан-Франциско.
   - Почему, интересно?
   - Ты посмотри, каков размах надувательства. Городишко
наш полон лихих людей, которые надеются получить от этих вот
жмуриков свою долю награбленного. Представляешь, что тут
начнется, когда станет известно, что доли им не видать как
своих ушей? Больше сотни бандитов окажутся на мели и станут
добывать деньги на отъезд. Будет по три скока на квартал,
по стопу на каждом перекрестке, пока они не наберут деньгу
на билеты. Храни тебя Господь, сынок, тебе придется
попотеть за свое жалованье.
   Дафф пожал толстыми плечами и, шагая через трупы,
направился к телефону. Когда он закончил говорить, я
позвонил в агентство.
   - Тебе только что звонил Джек Конихан, - сказал Фиск и
назвал мне номер дома на Арми-стрит. - Говорит, что
проводил своего человека туда - с компанией.
   Я вызвал по телефону такси, а потом сказал Даффу:
   - Я пока сматываюсь. Если возникнет что-то новенькое,
позвоню тебе сюда; если не возникнет - тоже. Подождешь?
   - Только недолго.
   Я отпустил такси чуть раньше, два квартала по Арми-стрит
прошел пешком и нашел Джека Конихана, наблюдавшего за домом
из темного угла.
   - Мне не повезло, - приветствовал он меня. - Пока я
звонил из закусочной по соседству, кое-кто из моих людей
смылся.
   - Да? А что нового?
   - Из дома на Грин-стрит горилла отправился на трамвае в
дом на Филмор-стрит и...
   - Какой номер?
   Джек назвал номер дома с мертвецами, откуда я приехал.
   - Потом за десять или пятнадцать минут в этот дом пришло
примерно столько же людей. Большинство пешком, по одному
или парами. Потом подъехали сразу две машины с девятью
людьми - я пересчитал. Вошли, машины оставили перед домом.
Мимо ехало такси, я остановил его - на случай, если мой
отправится отсюда на машине.
   После того как приехали эти девять, с полчаса было тихо.
А потом в доме все стали вести себя экспансивно - кричали,
стреляли. И продолжалось это довольно долго - успели
разбудить всю округу. Когда стихло, из дома выбежали десять
человек - я считал, - сели в две машины и уехали. Мой был
среди них.
   Мы с моим верным таксистом закричали "Ату!", и они
привезли нас вон к тому дому, где еще стоит одна их машина.
Через полчаса или около того я решил, что надо доложиться,
оставил такси за углом - оно там до сих пор щелкает
счетчиком - и пошел звонить Фиску. А когда вернулся, одной
машины уже не было, и - горе мне! - я не знаю, кто в ней
уехал. Я подлец?
   - Конечно! Когда пошел звонить, надо было захватить с
собой их машины. Последи за оставшейся, пока я вызываю
группу.
   Я пошел в закусочную и позвонил Даффу, сказав где я и:
   - Если привезешь сюда наряд, может, что-нибудь добудем.
Две машины с людьми, которые побывали на Филмор-стрит, но не
остались там, приехали сюда, и, если не канителиться, мы
кое-кого еще можем застать.
   Дафф привез четырех своих сыщиков и с десяток полицейских
в форме. Мы двинулись на дом с фасада и с тыла.
   На звонки времени не тратили. Мы просто высадили двери и
вошли. Внутри была тьма, разогнали ее только наши фонари.
Мы не встретили сопротивления. В обычных обстоятельствах
шесть человек, которых мы там застали, устроили бы нам
хорошую баню, несмотря на наше численное превосходство. Но
- если были бы поживее. Мы переглянулись, чуть ли не
разинув рты.
   - Это становится монотонным, - пожаловался Дафф, откусив
табак от плитки. - Всякий труд, конечно, однообразен, но
мне надоело вламываться в комнаты с убитыми ворами.
   Здесь список постояльцев был короче, но имена крупнее.
Здесь был Дрожащий Мальчик - никто уже не получит премий,
назначенных за его поимку; Котелок Маклоклин - на носу
перекосились роговые очки, на пальцах и галстуке -
бриллиантов на десять тысяч долларов; Фарт Джим Хакер; Осел
Марр, последний из кривоногих Марров, все были убийцами,
отец и пятеро сыновей; Цыпа Сальда, самый сильный человек в
уголовном мире - однажды в Саванне он сбежал вместе с двумя
полицейскими, к которым был прикован наручниками; Бухарь
Смит, в шестнадцатом году убивший в Чикаго Красного Рида, -
на левом запястье у него были намотаны четки.
   Здесь - никаких тонкостей с ядами: молодцов уложили из
карабина 7,26 с громоздким, но эффективным самодельным
глушителем. Карабин лежал на кухонном столе. Из кухни в
гостиную вела дверь. Прямо против этой двери - широко
распахнутая дверь в комнату, где лежали мертвые воры.
Лежали они возле фасадной стены, как будто их выстроили там
перед расстрелом.
   Серые обои были забрызганы кровью и в нескольких местах
пробиты - там, где пули прошли навылет. Молодые глаза Джека
Конихана приметили на обоях пятно, которое не было
случайным. Над самым полом, рядом с Дрожащим Мальчиком, и
правая его рука была испачкана кровью. Он писал на стене
перед смертью, макая пальцы в свою и Цьшы Сальды кровь. В
буквах были просветы и разрывы - там, где на пальце
кончилась кровь, а сами буквы кривились и прыгали, потому
что писал он, наверное, в темноте.
   Заполнив просветы, распутав петли и угадывая там, где
прочесть было вообще нельзя, мы составили два слова:
Большая Флора.
   - Мне это ничего не говорит, - высказался Дафф, - но это
- имя, а большинство известных нам имен принадлежит уже
покойникам, так что добавим и его в список.
   - Как это понять? - глядя на тела, спросил О'Гар,
круглоголовый сержант из отдела тяжких преступлений. -
Приятели выстроили их у стены под дулами пистолетов, а потом
стрелок перещелкал их с кухни - пах-пах-пах-пах-пах-пах?
   - Похоже на то, - согласились мы хором.
   - Десятеро прибыли сюда с Филмор-стрит, - сказал я. -
Шестеро остались здесь. Четверо отправились в другой дом...
И сейчас кто-то из них кого-то убивает. Нам нужно только
следовать за ними от дома к дому, покуда не останется только
один... а уж он сам доиграет игру, прикончив себя своими
руками, и добычу оставит нам в тех же пачках, в каких ее
взяли. Надеюсь, вам не придется разъезжать всю ночь в
поисках последнего трупа. Джек, пошли домой спать.
   Было ровно пять часов утра, когда я отвернул пододеяльник
и забрался в постель. Я уснул раньше, чем выпустил дым
последней затяжки. Телефон разбудил меня в четверть
шестого. Говорил Фиск:
   - Только что звонил Мики Линехан - полчаса назад твой
Рыжий 0'Лири вернулся на насест.
   - Пускай его арестуют, - сказал я и снова уснул в 5.17.
В девять под звон будильника я выполз из постели,
позавтракал и отправился в бюро уголовного розыска, чтобы
узнать, что у них с Рыжим. Оказалось, ничего хорошего.
   - Вывернулся, - сказал мне капитан. - Что касается
налета и ночных дел - у него алиби. Не можем обвинить даже
в бродяжничестве. Имеет заработок. Торгует Универсальным
энциклопедическим словарем полезных и повседневных сведений
Хампердикеля - так, кажется. Начал таскаться с книжонками
за день до налета - и во в