четвертом.  А  здесь  он  нанялся могильщиком. Но все свободное
время изучал и составлял историю Зольска. Его каким-то  образом
пускали  в  зольский  архив - до тех пор, пока архивные дела не
передали НКВД. И тайком он даже ездил в Москву  -  для  розыска
документов.  Он,  между  прочим,  раскопал где-то, что город, в
котором так мило проводим мы с вами наши дни,  пошел  от  села,
основанного  еще  в XIV веке на месте сожжения татарами некоего
Глеба Боголюба. И название его будто бы пошло от золы,  которая
осталась  на  месте сожжения. Вообще, должен вам сказать, Павел
Иванович, что вы обвиняли вчера исключительно  образованного  и
разностороннего человека. Что его ждет теперь?
     - Вероятнее всего, к сожалению, его расстреляют. В списках
тройки, по крайней мере, у него значится расстрел.
     - Вы решились пожертвовать собой ради него?
     - Я  бы так не сказал. Ради него это не имело смысла - для
него это все равно ничего не изменит. Вернее - что ради  самого
себя.  Я  не  могу  больше  участвовать  в  том, что происходит
вокруг.
     - Но, вероятно, можно было  бы  избрать  более  безопасный
способ выхода.
     Паша пожал плечами.
     - У каждого свой Рубикон, Аркадий Исаевич.
     - А  вы  не  знали,  на  что  шли,  когда  соглашались  на
должность прокурора?
     - Не знал.
     - Разве в Ростове происходит не то же самое?
     - Я не знал, поверьте.
     - И что же - вы намерены теперь всю жизнь скрываться?
     - Я надеюсь, что этого не потребуется.
     - Это ведь очень нелегкое дело - жизнь в конспирации. А вы
к тому же втягиваете в нее и Веру.
     - Я втягиваюсь сама, - вступилась Вера Андреевна.
     - Я немного представляю себе нашу сыскную систему, Аркадий
Исаевич. В Ростовской области нас  никто  искать  не  будет.  Я
надеюсь  выправить  необходимые  документы,  и думаю, что смогу
обеспечить нам безопасное существование.
     - А на что вы будете жить?
     - Будем  работать  на  земле.  Я  все   же   потомственный
крестьянин.
     - И вы думаете, Вера, сможет копать картофель?
     - Еще  как  смогу,  Аркадий  Исаевич, - заверила она. - Вы
меня не знаете.
     Эйслер повернул голову и серьезно посмотрел на нее.
     - Ну, что ж, дай Бог, - помолчав, заключил он  и  принялся
очищать скорлупу с яйца.

     Глава 30. ДОПРОС

     - Вас  товарищ  Баев  просил  зайти  к  нему,  как  только
появитесь, - доложил ему охранник на входе в здание РО НКВД
     Харитон кивнул и почувствовал, как невольно  вздрогнуло  у
него сердце.
     "А вдруг еще передумал," - стучалось в голове его, пока по
главной лестнице он поднимался на третий этаж.
     Лиза  сидела  у  себя  за  столом  без дела. Вид у нее был
почему-то немного растерянный.
     - Проходи, проходи, - кивнула она ему. - Ждут.
     Он на всякий случай стукнул пару раз костяшками пальцев по
косяку и открыл дверь в кабинет.
     Помимо  Степана  Ибрагимовича  за  столом  для  заседаний,
стоявшем  перпендикулярно  к  рабочему столу Баева, сидели друг
напротив друга Тигранян и Мумриков.
     "Не то," - сразу понял Харитон и, шагая через кабинет,  на
секунду опять ощутил тоскливый холодок в груди.
     - Ты  уже в курсе? - подавая ему вялую ладонь для пожатия,
вместо приветствия мрачно спросил у него Баев.
     - Откуда,  Степан  Ибрагимович?  -  ответил  за   Харитона
Тигранян.
     - Что-нибудь  случилось?  - пожимая руки Григолу и Василию
Сильвестровичу, поинтересовался  он  и  сел  на  стул  рядом  с
Григолом.
     - Случилось, - подтвердил Василий Сильвестрович.
     - С Гвоздевым твоим, - пояснил Григол.
     - Кузькин  взбрыкнул,  б... такая, - сквозь зубы выругался
Баев и несильно стукнул кулаком по краю стола.
     - Потребовал освободить  его  из-под  стражи,  -  печально
покачал головой Григол. - Лично я от него этого не ожидал.
     - Как это так?
     - А  вот  так,  - глянул из-под насупленных бровей Василий
Сильвестрович. - Шпионская деятельность Гвоздева следствием  не
доказана.  Так и заявил. При корреспонденте. Дзарисову пришлось
отложить заседание.
     - Но  вы  же  с  ним   разговаривали,   наверное,   Степан
Ибрагимович, до заседания.
     - Разумеется,  разговаривал  -  как всегда. Дело ему отдал
прочитать, он сам потом позвонил, сказал - выпускаем. Да ты  не
знаешь  всего,  -  махнул  он  рукой.  -  Это  он отомстить нам
задумал, сукин сын. Мы тут одного его родственничка ростовского
взяли накануне.
     - Какого родственничка?
     - Приехал тут к нему какой-то, Резниченко - его фамилия. В
Ростове его арестовать  хотели  -  за  поповщину  вроде,  а  он
стрекача  дал.  Приехал  сюда,  все рассказал. Надя Кузькина на
следующий день донос в дежурную принесла.
     - Почему в дежурную?
     - Кузькин хотел его прятать.
     - Ну, так давайте и посадим его за укрывательство, - пожал
плечами Харитон.
     - Посадили бы уже, - развел руками Григол. - Да  нету  его
нигде. Дома не ночевал. Надя говорит, ушел от нее - обиделся за
донос.
     - И на работе не появлялся?
     - Нет.
     - Ну,   неужели   в   бега   ударился?   Из-за   какого-то
родственника? Что-то уж слишком глупо.
     - Вот и мы  думаем,  -  прицокнул  языком  Григол.  -  Или
слишком глупо, или уж слишком хитро, Харитоша.
     - Что ж тут может быть хитрого?
     - Если  бы  знать,  -  наморщил  лоб Степан Ибрагимович. -
Просто, понимаешь,  не  верится,  чтобы  вот  так  сгоряча,  не
рассчитав  вперед,  взял  человек  и  вые...ся.  Скорее  всего,
пронюхал чего-нибудь, что нам не известно. Кто он такой вообще,
этот Кузькин? Кто-нибудь его знает поближе?
     - Откуда? - пожал плечами Тигранян. - Он же тут  без  году
неделя.
     - Но  ведь  на  дурака он совсем не похож, правда? А умные
люди так себя не ведут, если силы за собой не чувствуют.
     - Ему Вышинский назначение подписывал, - сообщил Мумриков.
     - Он   его   каждому   прокурору   подписывает,    Василий
Сильвестрович,  -  сказал  Григол.  -  Это  как раз ни о чем не
говорит.
     - А не только областным?
     - Областных он назначает, а районных утверждает, - пояснил
Григол. - Это что в лоб, что по лбу.
     - В Ростове у себя он теоретиком был, - сказал Баев.  -  А
на  днях  у  них в Москве всесоюзное совещание прокуроров. Что,
если поручили ему тут какие-нибудь материалы  прорабатывать?  Я
думаю,  не  готовит  ли Андрей Януарьевич очередную программную
речь?
     - Но если прячется он,  сволочь,  как  щенок  нашкодивший,
чего бояться? - пожал плечами Василий Сильвестрович.
     - Да  это  еще  ни  о  чем  не  говорит.  В  руки  к  нам,
разумеется,  ему  даваться  неохота.  Ему  нужно  до  совещания
дотянуть, а там в строку лыко вставить.
     - О чем?
     - Да  мало  ли  о  чем.  Мы  вот  Гвоздева, например, и на
процесс вывели и в списках тройки оставили.
     - Ну и что? Всегда так делали.
     - Делали, делали, - поморщился Баев. - Ну,  а  вот  начнут
они на этом совещании с перегибами на местах бороться. А у него
на  руках  и дело гвоздевское осталось, и списки эти. Вот черт!
Больше никому их на руки  не  даю,  баста.  Здесь,  не  выходя,
подписывать будут, - потыкал он в стол указательным пальцем.
     - Списки,  Степан  Ибрагимович,  совершенно  секретные. Не
думает же он их там на трибуну выложить.
     - До трибуны этой он вообще ни при  каких  обстоятельствах
дойти не должен, - покачал головою Григол.
     Баев в задумчивости побарабанил пальцами по столу.
     - Ну,  в  общем  так,  - заключил он. - Хватит уже языками
молоть,  давайте  действовать.   Распределяем   роли.   Василий
Сильвестрович,  займешься непосредственно Кузькиным. Фотографию
- всем сотрудникам, всем кассирам на станции,  всем  агентам  в
людных  местах. Разузнай, где может появляться - поставь людей.
Если он еще в Зольске, чтобы не ушел ни под каким видом.
     Мумриков мрачно кивал.
     - Харитон, займешься  Гвоздевым.  Сюжет  нужно  укрупнить.
Попробуй-ка   нащупать   через  него  организацию  во  главе  с
Кузькиным. Но чтобы, если что, комар носу не подточил. Работать
аккуратно,  спецметодов  не  применять,  протоколы  до  времени
держать в полном секрете.
     Харитон покачал головой.
     - Он упрямый, гад. На себя - все что угодно подписывает. А
на других не хочет.
     - Это  твои сложности, - отрезал Баев. - Григол, займешься
документами. Просмотри все от и до у него  в  кабинете.  Плотно
побеседуй   с  секретаршей,  с  сотрудниками.  Отследи  прессу,
попробуй разузнать что-нибудь в Москве. Да, и  еще  -  припугни
этого лаврентиевского корреспондентика.
     - Сделаем, Степан Ибрагимович.
     - Так,  что  у нас еще на сегодня? - Баев придвинул к себе
блокнот, лежавший с краю стола, полистал  его.  -  Да,  Василий
Сильвестрович. Твоим ребятам нужно будет вечерком в Вельяминово
прокатиться.  К  попу  нашему.  Он  звонил  на прошлой неделе -
говорит, есть материал на ихнего епископа Евдокима. То есть  не
на  ихнего,  а  на  этого...  как его... обновленческого. Ну, в
общем, черт их там разберет. Короче, этот Евдоким  прислал  ему
письмо  -  приедет  к нему в Вельяминово сегодня вечером. Пусть
ребята подъедут к девяти часам, возьмут и материал, и епископа.
     - Понял.
     - Ну,  все,  -  закончил  совещание  Баев.  -  За  работу.
Харитон, задержись на секунду.
     Мумриков и Тигранян поднялись из-за стола, пошли к выходу.
Харитон замер на стуле.
     - Ну  что,  решился? - спросил его Степан Ибрагимович, как
только дверь кабинета закрылась. - Сегодня вечером.
     Взгляды их встретились. Взгляд  у  Баева  был  как  всегда
недобрый и уверенный в себе.
     Харитон молча кивнул.

     Войдя к себе в кабинет, он едва не закашлялся от спертого,
оставшегося   с  ночи  табачного  перестоя.  Первым  долгом  он
распахнул окно, потом сел за стол  и  сразу  почувствовал,  что
сидеть  без  дела  сегодня нельзя ему ни минуты. Он придвинул к
себе телефон и набрал двузначный номер.
     - Гвоздева на допрос, - коротко произнес он  в  трубку  и,
вернув  ее  на  рычаги,  достал  из  ящика  стола  чистый бланк
протокола, обмакнул перо в чернильнице.
     "1938 года мая месяца 17 дня, - записал он наверху  листа,
- я,  старший  следователь Зольского РО НКВД, старший лейтенант
госбезопасности Спасский допросил в качестве обвиняемого
     1. фамилия: Гвоздев
     2. имя отчество: Иван Сергеевич
     3. дата рождения: 1882..."
     Он как раз успел заполнить по памяти состоящую из двадцати
пунктов анкету допрашиваемого, когда в дверь постучались.
     - Да! - сказал он.
     Дверь открылась, послышалась команда "вперед", и  охранник
пропустил в кабинет к нему Гвоздева.
     - Присаживайтесь, - пригласил его Харитон.
     Гвоздев опустился на привинченный к полу табурет.
     Еще минуту он помолчал, обдумывая с чего начать. Достал из
кармана коробку папирос, закурил.
     - Такая   вот  штука  у  нас  с  вами  приключилась,  Иван
Сергеевич, - произнес он, наконец.
     Гвоздев пожал плечами.
     - Не  знаю,  что  там  у   вас   приключилось,   гражданин
следователь, а лично у меня все в порядке.
     - Вы так думаете? - быстро и зло взглянул на него Харитон.
- Что, уже на свободу собрались?
     Гвоздев вздохнул тихонько, пожал плечами.
     - Харитон Петрович, - сказал он. - Неужели я оставил у вас
впечатление  о  себе, как об идиоте? Поверьте, у меня не было и
нет иллюзий, относительно того, куда  я  попал.  Мне  казалось,
именно  поэтому  в  процессе  следствия  мы  с  вами в основном
понимали друг друга.
     - Следствие еще не завершено, гражданин Гвоздев.
     - А вот это жаль. Мне, впрочем,  показалось,  что  вы  мне
что-то  такое  давали  подписывать на прошлой неделе, связанное
как раз с окончанием следствия.
     - Дело возвращено на доследование.
     - Понятно, - вздохнул Иван Сергеевич. - Ну, и что же вы от
меня еще хотите?
     - Для начала я хотел  бы  знать,  в  каких  отношениях  вы
находились с гражданином Кузькиным Павлом Ивановичем.
     - Вероятнее  всего,  я  не  находился  с  ним  ни  в каких
отношениях, потому что имя это мне ничего не говорит.
     Харитон с полминуты покурил  молча,  с  прищуром  глядя  в
глаза Гвоздеву.
     - Следствие  располагает  на этот счет иными сведениями, -
сообщил он, наконец.
     Иван Сергеевич развел руками.
     - С этим я ничего поделать не могу. Я уже  давно  заметил,
что   следствие  располагает  о  моей  жизни  гораздо  большими
сведениями, чем я сам.
     - Не надо  лицемерить,  гражданин  Гвоздев,  -  нахмурился
Харитон.  -  Вы  отлично  знаете,  о  ком  я говорю. Я говорю о
руководителе антисоветской группы, в которую входили вы,  некто
Глеб  Резниченко  и,  очевидно, еще ряд лиц, сведения о которых
вам придется предоставить следствию.
     Гвоздев покачал головой.
     - Мы  с  вами  договорились  в  самом  начале,   гражданин
следователь. Никого оговаривать я не буду.
     Харитон  вдруг  резко затушил папиросу в пепельнице, встал
из-за стола, обошел вокруг него, угрожающе навис над Гвоздевым.
     - НКВД не вступает в договоры с врагами народа, - произнес
он раздельно и зло. - Вам  придется  отвечать  на  поставленные
вопросы.
     Иван  Сергеевич снял с носа пенсне, подышал на него, потер
о полу пиджака, устало покосился на Харитона.
     - Если материалы следствия изобличают меня, - кивнул он, -
я готов признать  в  частности,  что  состоял  в  международном
диверсионном    центре    Чемберлена-Конфуция.   Конспиративное
название центра - ЧК. Но в одном я совершенно уверен, гражданин
следователь - кроме меня, никого из советских  граждан  в  этом
центре не состояло.
     Что-то   словно  соскочило  с  предохранителя  в  мозгу  у
Харитона. Одним резким движением он расстегнул кобуру, выхватил
из нее маузер и ткнул его под подбородок Гвоздева.
     - Издеваться надо мной будешь, сука! -  заорал  он  ему  в
лицо.  -  Прикончу  тебя  сейчас  прямо здесь, как падаль - при
попытке к бегству. Ну, что?!  -  упирал  он  ствол  в  заросшую
щетиной  шею.  -  Хочешь,  вражина,  проглотить  девять грамм?!
Хочешь?!
     Иван Сергеевич молчал и только вынужденно склонялся  назад
под давлением дула.
     Бешеная  бессильная  злоба,  в  которой рвалось наружу все
напряжение последних дней, душила изнутри  Харитона.  Наверное,
если можно было б, он в самом деле пристрелил теперь Гвоздева -
и  не  в  один прием, чтобы еще покорчился тот на полу. Но даже
ударить его было сейчас нельзя.
     Он спрятал пистолет в кобуру,  вернулся  за  стол,  слегка
дрожащей рукой взялся за перо, записал в протокол:
     "вопрос:   Имея   ненависть  к  Советской  власти,  вы  на
протяжении  последних  трех  лет   состояли   активным   членом
антисоветской     шпионско-вредительской     организации    под
руководством разоблаченного  НКВД  прокурора  Зольского  района
Кузькина   Павла.   Следствие  требует  от  вас  чистосердечных
показаний."
     Записав это, Харитон вспомнил вдруг, что Кузькин  появился
в Зольске в марте этого года - недели через две после того, как
Гвоздев  был уже арестован. Он понял, что поторопился - халтуры
в этом деле допускать было нельзя.
     "Ладно, - постарался он взять себя  в  руки  и  рассуждать
спокойно.  -  Арестуем  брата,  поработаем  с этим Резниченко -
что-нибудь наклюнется. Надо Леонидова подключать," - решил  он,
прикуривая очередную папиросу, и мрачно уставился на Гвоздева.
     Тот сидел, потупясь.
     - Значит,    вы    отказываетесь   давать   чистосердечные
показания? - спросил он сурово, но уже спокойным голосом.
     Иван Сергеевич молчал.
     Харитон нашарил левой рукой кнопку звонка, спрятанную  под
столешницей.
     В двери немедленно появился охранник.
     - Уведите, - коротко приказал ему Харитон.

     Глава 31. ЛЕОНИДОВ

     Придя в библиотеку к половине двенадцатого, Вера Андреевна
обслужила   дожидавшегося   ее   посетителя,  крупными  буквами
написала на листе  бумаге  записку:  "По  техническим  причинам
библиотека  откроется в 15.00" - прикрепила ее снаружи к двери,
заперла замок и отправилась в отдел культуры.
     Фаечка  Филиппова  -  секретарша  Вольфа  -   симпатичная,
курящая   и   бестолковая  женщина  лет  тридцати  -  оказалась
единственной сотрудницей отдела в этот день.
     - Верочка, милая, да ты что! - замахала она руками в ответ
на просьбу ее оформить расчет. - Я  этих  бумаг  и  пальцем  не
коснусь,  пока  кого-нибудь не пришлют. Потерпи ты немного - не
оставят же меня тут одну надолго, -  волнуясь,  полезла  она  в
сумочку  за  папиросами. - Я здесь, наверное, поседею скоро. Из
управления сегодня звонили, из финотдела приходили, и оттуда, -
кивнула она головою набок. - А что я им  скажу?  -  прикуривая,
всхлипнула  она.  -  Два  года  мы  здесь с Евгением Ивановичем
вдвоем сидели, и никогда я за ним ничего  такого  не  замечала.
Сама боялась ему все время невпопад чего-нибудь ляпнуть. Что же
это   такое,   Верочка?   Все   талдычат  они  -  бдительность,
бдительность. А как ее проявлять эту бдительность? Сыщик  я  им
что   ли?   Ты   вот  могла  себе  о  Вольфе  что-нибудь  такое
представить? А что же  они  от  меня  хотят?  Какие  я  им  дам
показания?  Самой  мне  их  что ли придумывать? Уж если Евгений
Иванович враг, как тогда вообще в человеке разобраться можно?
     Вере Андреевне некогда  было  утешать  ее.  И  вскоре  она
оставила Фаечку одну со своими переживаниями.

     Ей  надо  было  успеть до обеда еще одно дело, и домой она
вернулась только в половине третьего. Эйслер  вышел  к  ней  на
кухню, когда, торопясь, готовила она себе обед, присел за стол.
     Она обо всем рассказала ему с утра: о том, что Паша порвал
эти списки,  о  том, что заступился за Гвоздева, о том, что его
хотят арестовать, о том, что они любят  друг  друга  и  сегодня
уедут  к  нему  -  на заброшенный хутор в пятнадцати верстах от
станицы Вислогузы. Но в  тот  их  разговор  за  завтраком,  она
видела,  Эйслер  не  изменил  своего настороженного отношения к
Паше. И она догадалась, конечно, что дело не в Паше, а  в  том,
что старику горько расставаться с ней.
     - Ну, что, - спросил ее теперь Аркадий Исаевич, - дали вам
расчет?
     Она покачала головой.
     - Разумеется.  По  правде  говоря,  все это совершеннейшее
безумие - то, что вы затеяли.
     - Безумие, Аркадий Исаевич, - то, что творится вокруг нас,
то, в чем живем мы здесь - большое всеобщее безумие. И  вы  это
знаете.  А  постараться  уйти  от всего этого - по-моему, самое
разумное из того, что можно предпринять.
     - Вы-то,  в  отличие  от  Павла  Ивановича,  не  принимали
участие в том, что творится.
     - Это   только   так   кажется,  Аркадий  Исаевич.  Просто
должности есть более чистые. Но разве не  в  каждой  второй  из
книг,  которые я выдавала в библиотеке, написано, что так все и
нужно? Разве не в  каждой  из  газет,  которыми  вы  торговали,
написано, что еще недостаточно в нас кровожадности?
     Эйслер помолчал какое-то время.
     - Знаете,  Вера,  -  сказал он затем. - Для себя я сегодня
уверился в одном - в том, что все  это  не  будет  продолжаться
вечно.  Я скажу вам - почему. Потому что всякая диктатура - это
унифицированная система,  которой  на  каждом  месте  требуется
унифицированный  человек - шестеренка, крутящаяся в ту сторону,
в которую нужно. А люди все слишком разные, чтобы укладывать их
в шаблоны. Если уж на должности прокурора мог оказаться человек
с совестью, что тогда говорить об  остальных.  Это  все  вздор,
будто можно воспитать всех под одну гребенку. Никогда это им не
удастся. А значит, жизнь сама рано или поздно вырвется за рамки
идеологических табу, политических установок - это неизбежно. Я,
может быть, и не доживу, а вот вы - наверное.
     - Пообедаете  со мной? - спросила Вера Андреевна, снимая с
примуса кастрюлю с супом.
     - Нет, нет, я Шурика дождусь. Он в футбол побежал  играть.
Что они все находят в этой игре, ума не приложу.
     - Кто это "они", Аркадий И