Ибрагимович,   надо   признать   -
любопытный   в   своем   роде  мерзавец.  Надо  же  было  такой
эксперимент поставить - не каждому и в голову  придет.  Что  же
однако  он  мог  сказать  ему?  Угрожал,  шантажировал?  Я  бы,
пожалуй,  действительно  никогда  не  подумала,  что  ему   это
окажется  так просто. Что-то же он чувствует ко мне. По-крайней
мере, я ему нравлюсь. А, может, еще я все это придумала? Может,
он, правда, просто так пришел?.. Ладно, все равно уже  -  пусть
сами  теперь  разбираются. Какое счастье, что больше никогда их
не увижу."
     Распрямившись, она высыпала собранное стекло в  попавшуюся
на  глаза  картонку,  перекинула  влажную  тряпку  через спинку
кровати, села на место и пододвинула к себе чистый стакан.
     Харитон так и не сдвинулся с места. Смотрел сквозь нее  не
своим взглядом.
     "Да  нет,  -  решила  она,  мельком взглянув на него, - не
придумала."
     - А что вы так стоите? - спросила она,  пожав  плечами.  -
Давно  бы  уж  порезали  дыню.  Вы  не  хотите  налить  мне еще
шампанского? Давайте выпьем за вас, Харитон, за ваши успехи,  и
на сегодня - все. У меня, правда, больше нет времени.
     Тогда  он,  наконец,  шагнул  к  столу, взялся за бутылку,
налил ей.
     - Впрочем,  ладно,  я   сама   порежу,   -   решила   она;
приподнявшись,  отыскала  среди  посуды  нож, придвинула к себе
дыню, отрезала два больших ломтя, положила их на тарелки,  одну
передала  Харитону.  Белоснежная  сочная мякоть выглядела очень
аппетитно.
     Харитон почему-то все не садился.
     - Ну, я желаю вам дальнейших успехов по службе, -  сказала
она. - И не только по службе. Чтобы все у вас было хорошо.
     Она  протянула к нему стакан снизу вверх. Рука его заметно
дрожала, когда он чокался с ней. Он снова выпил стакан целиком.
Вера Андреевна  снова  отпила  половину,  обеими  руками  взяла
ломоть  дыни. Дыня оказалась сладкая-сладкая. Она и не помнила,
когда последний раз ела ее.
     - Что ж вы стоите, Харитон?  -  едва  нашла  она  паузу  -
сказать ему. - Садитесь, кушайте. Вкусно.
     Но он не садился. Он сделался вдруг очень задумчив, достал
еще папиросу, прошелся по комнате.
     Через  минуту  у нее в руках осталась только ломкая корка.
Ей  захотелось  еще  -  она  снова  придвинула  к  себе   дыню,
потянулась к ножу. Но взять его не успела.
     Две  теплые ладони в эту секунду вдруг сомкнулись у нее на
шее и намертво сжали ее. Харитон, оказавшийся как бы случайно у
нее за спиной, бросив папиросу на  пол,  схватил  ее  сзади  за
горло  и,  с силой притянув на себя, прижал к спинке стула. Она
рванулась было, но он держал ее  крепко.  Холодный  темно-серый
ужас  мгновенно  разлился по ее телу. Сразу стало очень больно,
она задохнулась; попыталась и не смогла  выдавить  из  себя  ни
звука.
     "Почему до сих пор не сказала ему правды?!"
     Пару   раз  она  попробовала  еще  рвануться,  попробовала
выскользнуть вниз, схватилась пальцами за  его  манжеты  -  все
было тщетно - руки его оказались сильными.
     - Простите,   Вера,   -   вдруг  услышала  она  совершенно
спокойный голос. - Я не хотел, поверьте. Так получилось.
     И тут же силы стали оставлять ее. В глазах помутилось.
     "В любезное его сердцу небытие," - мелькнуло еще почему-то
в голове ее.
     Руки ее сами собой что-то поискали вокруг, но едва  только
коснулись края стола и тут же повисли.
     Все  изменилось  в  ту  же секунду. Она полетела куда-то в
темноте, время мелькнуло назад. И  вдруг  она  опять  родилась.
Женщина с веселыми глазами взяла ее на руки, подняла к лицу...

     Харитон  подождал  еще  полминуты  на всякий случай. Потом
осторожно  разжал  ладони,  подхватил  уже  безжизненное  тело,
сложил ее руки на столе, придвинул стул вперед до упора.
     Она  осталась  сидеть.  Будто бы заснула за столом, голову
опустив на руки. Тяжело дыша, он минуту смотрел на  нее.  Потом
поднял с пола папиросу, не без труда закурил.
     Какая-то  воздушная  прозрачная музыка лилась из-за стены.
Быстро и  жадно  затягиваясь,  он  огляделся  вокруг  и  открыл
створку  шкафа.  Обнаружив  там сшитый Верой Андреевной узелок,
перевернул его и вывалил внутрь шкафа  все,  что  было  в  нем.
Затем  засунул  в  узелок коробку конфет, оба стакана, осколки,
собранные   Верой   Андреевной,   влажную    тряпку,    бутылку
шампанского,  предварительно  закупорив  ее  пробкой.  Еще  раз
внимательно огляделся.  Подойдя  к  двери,  тихонько  запер  ее
изнутри,  выключил  свет, взял узелок. Подойдя к окну, отдернул
занавеску, последний  раз  взглянул  на  Веру  Андреевну,  едва
освещенную лунным светом, и выпрыгнул из окна на улицу.
     Он  выбросил  узелок  в мусорный бак, стоявший у выхода со
двора.

     Глава 36. ГЛАВНЫЙ

     До  этого  дня  лишь  однажды  приходилось   ему   убивать
человека.  Но  это  было  совсем  другое.  Прошлым  летом  Баев
попросил его  лично  пристрелить  в  камере  одного  упрямца  -
некоего  Холкина - председателя совхоза имени Карла Маркса. Тот
в  течении  трех  месяцев,  несмотря  на  обильное   применение
специальных методов допроса, несмотря на то, что арестовали уже
и жену его, и дочь, что охранники раздевали и лапали при нем их
обеих,  наотрез  отказывался  подписывать что-либо и все грозил
вывести   на   чистую   воду   "фашистское   гнездо    баевских
прихвостней".  Баев  опасался  его, кажется, потому, что совхоз
его был из обложенных лично Степаном Ибрагимовичем  продуктовой
данью,  и при случае тот действительно мог, вероятно, выдать на
Баева кое-какой компромат; и при случае,  опять  же,  мог  этот
компромат  прийтись кому-нибудь ко двору. К тому же, выяснилось
случайно, что один из надзирателей в тюрьме, был родом из  того
же села, что и Холкин, чуть не из соседнего дома, и Баев решил,
очевидно, от греха подальше не связываться с ним.
     Войдя  тогда  в одиночную камеру к Холкину, валявшемуся на
полу после очередного допроса, Харитон без лишних  слов  пустил
ему пулю в лоб. Оформили все, как попытку Холкиным нападения на
него  с  целью захвата оружия. Никаких особенных эмоций Харитон
не ощутил в себе.
     Да, по правде говоря, и теперь -  после  двух  убийств  за
один  день  -  ничего сверхъестественного не творилось у него в
душе. Было чувство словно  бы  физической  нечистоплотности,  и
была  еще  во  всем  теле  неожиданная  усталость.  Иногда  его
пошатывало слегка. Хотелось  вымыть  руки  и  выпить  стаканчик
водки.
     Все же прочие чувства, происходившие от былых его симпатий
к Вере Андреевне, он сумел подавить в себе усилием рассудка еще
пару часов  назад.  Да,  Вера была красивая и умная девушка, но
раз случилось так, что вместе им быть не судьба,  нужно  просто
вовремя  уяснить  себе,  что  в  мире есть еще много красивых и
умных девушек. И лучше пожертвовать одной из них, чем  погубить
себя вместе с ней.
     "Все  же  отравить  или  застрелить  - это как-то проще, -
размышлял Харитон, шагая уже по Советской. - Главное, что сам к
человеку не притрагиваешься. Приличнее как-то, -  припомнил  он
словцо Степана Ибрагимовича. - Ну, что сделано, то сделано."
     Надо  сказать,  что  о Зинаиде Олеговне к этому времени он
уже и вовсе не вспоминал. Если до сих  пор  сохранялось  в  нем
какое-то  чувство  от  утреннего  убийства  матери, то это было
чувство облегчения. О предстоящей возне с  похоронами,  о  том,
что  остался  он теперь один на один с хозяйственными заботами,
положил он себе размыслить после.
     Когда проходил он по Советской мимо "Прогресса",  как  раз
закончился  последний сеанс, и из бокового выхода кинематографа
на улицу вываливалась толпа. Он остановился  на  минуту,  чтобы
пропустить  ее и не толкаться. Стоя под фонарным столбом, думая
о своем, механически поглядывал на народ. Люди  выходили  почти
все   оживленные,   радостные,   разговаривая  друг  с  другом,
смеялись. Мелькнула ему в толпе и пара знакомых лиц.  Вот  это,
кажется,  прошел  в компании мимо него сосед по подъезду. А вот
эта девушка...  Стоп.  Что-то  неясное  еще  в  первую  секунду
заставило  его  вздрогнуть.  Вот  эта  девушка...  Она вышла из
кинотеатра одна и пошла в сторону Парадной. Несколько мгновений
было у Харитона, чтобы вглядеться в ее лицо. Где он  видел  ее?
Ну,  да,  да!  Это  же она - Елена Бруно. То есть, какая еще, к
черту, Бруно; ну, та, та самая, которая была  на  кладбище  под
окном его кабинета в пятницу, в полночь.
     Первое  яростное  движение  Харитона было броситься к ней,
схватить ее за руку,  крикнуть  ей  в  лицо...  Но  что  именно
крикнуть?  Да  и  стоит ли кричать? А не разумней ли для начала
проследить за ней, узнать, где живет  она,  выяснить,  наконец,
кто она такая, как могла проникнуть тогда на кладбище?
     Шагах  в тридцати Харитон пошел вслед за ней по Советской.
Девушка шла не  быстро,  не  медленно  -  спокойным  шагом,  не
оборачивалась.  Одета  она  была  в  нарядное  черное  платье с
юбкой-колоколом от тонкой талии до колен. В  руке  несла  белую
лакированную  сумочку.  Каблучки  ее туфель цокали по тротуару.
Покуда шли они по Советской,  он  мог  не  опасаться,  что  она
заметит его - кроме них на улице было еще довольно народу. Но в
конце ее, свернув на Желябова, они оказались одни, и Харитон на
всякий случай еще поотстал.
     Чем  далее,  тем  более становилось однако похоже, что шла
она туда же, куда и сам он до встречи с ней. Желябова,  Кирова,
и    точно    -    махнув    сумочкой,   девушка   свернула   в
Краснопролетарский переулок. Возле дверей  райотдела  он  почти
догнал  ее. Несколько секунд повременив, открыл дверь и увидел,
что, пройдя охранника,  она  уже  поднимается  по  лестнице.  А
охранник,   увидев   Харитона,  весь  так  и  подался  к  нему,
перегнулся через барьер. Это был тот самый охранник, к которому
подходил Харитон после того, как битый час напрасно проискал ее
на кладбище.
     - Товарищ  старший  лейтенант,  вы  тогда   спрашивали   о
женщине, про женщину, тот раз, ночью, - забормотал он тихонько,
оглядываясь  на  девушку,  миновавшую  уже лестничный пролет. -
Она, она самая, - покивал он головой ей вслед. -  Вы  уже  ушли
тогда,  а  она  выходила  - вы просили, я запомнил - в половину
четвертого вместе с товарищем Леонидовым. И  сейчас  у  ней  от
него пропуск.
     - Я  понял,  -  кивнул  ему  Харитон  и  быстро  пошел  по
лестнице.
     Вслед за цоканьем каблучков, он поднялся на  третий  этаж,
пошел  по  коридору,  свернул за угол, и успел увидеть еще, как
закрылась  за  ней   дверь   леонидовского   кабинета.   Больше
сдерживать  себя  не  было  нужды. Быстро подойдя к двери, он с
силой распахнул ее.  Распахнув,  увидел,  что  Леонидов  сидит,
развалясь,  за  своим  столом,  а девушка прикуривает папиросу,
стоя напротив него. Оба они обернулись навстречу ему.
     - Сукин сын! - крикнул Харитон, шагнув в кабинет.
     Он   ожидал,   конечно,   секундного    смятения,    затем
панибратских  шуток,  заискиваний,  смеха  - чего-нибудь в этом
роде, но, странно - лицо Леонидова не выразило в ответ  ему  ни
тени замешательства, ни даже улыбки.
     - Не  ругайся  при  даме, - сказал он, совершенно спокойно
глядя на Харитона. - Ты где шлялся?
     Вопрос этот оказался настолько неуместным  и  неожиданным,
что в результате его на какое-то время растерялся сам Харитон.
     - Твое какое дело? - буркнул он злобно, подойдя к столу, и
тут увидел на нем огромную желтую дыню.
     Она лежала посреди стола на железном подносе из их буфета,
в ней   вырезан   был   один  кусок,  внутри  виднелась  сочная
сахаристая  мякоть,  слипшаяся  масса  семечек.   Он   помолчал
несколько  секунд, глядя на нее, пытаясь припомнить нечто, что,
кажется, прежде остального необходимо было выяснить ему теперь.
Но мысли его рассыпались.
     - Так, говоришь,  не  слышал  ты  тогда  патефона,  да?  -
пробурчал он только. - Пятница, тринадцатое, говоришь, люстра с
потолка. Ладно, погоди, попляшешь ты еще у меня.
     Лишь  теперь  сообразив,  по-видимому, что к чему, девушка
громко рассмеялась вдруг. Ей сделалось настолько  смешно,  что,
смеясь,  она даже отошла в сторону. Тогда Харитон, обернувшись,
взялся, наконец, внимательно рассмотреть ее, и она  понравилась
ему.  Лицо  ее было смазливо, и ему отчетливо припомнился вдруг
бюст ее под легкой сорочкой, на который смотрел он сверху  вниз
из окна.
     Через какое-то время усмехнулся, наконец, и Леонидов.
     - Ну,  ладно,  - сказал он и вдруг поднялся из-за стола. -
Вероника, у нас разговор. Ты здесь будешь?
     - А куда мне еще?
     - Пойдем, - он взял со  стола  какую-то  бумагу  и  кивнул
Харитону на дверь.
     - Куда?
     - Пойдем, пойдем, - тянул его за рукав Алексей.
     Пожав плечами, Харитон вышел вслед за ним в коридор.
     - Кто это такая? - спросил он.
     - Кузина  моя,  -  ответил  Леонидов.  -  В  гости  ко мне
приезжает время от времени.
     Пройдя  всего  несколько  шагов,  он  вдруг   остановился,
оглянулся по сторонам, вытащил из кармана связку ключей и отпер
соседнюю  со своим кабинетом дверь с надписью "Электрощитовая".
До сих пор Харитон никогда и внимания не обращал на эту  дверь.
Странно, подумал он, откуда мог быть у Леонидова ключ от нее?
     - Заходи,  -  пригласил  его  Алексей,  сам вошел первым и
включил свет.
     И тут Харитон вдруг вспомнил.
     - Ну, так, - сказал он, нахмурившись, и подошел вплотную к
Леонидову. - Отвечай быстро - откуда узнал,  что  говорила  моя
мать тогда, ночью?
     - Баева  с Мумриковым арестовали час назад, пока ты шлялся
неизвестно где, - пропустив вопрос  мимо  ушей,  сказал  тот  и
запер дверь изнутри.
     - Как  это  арестовали?  -  мгновенно потерялся Харитон. -
Кто?
     -... в кожаном пальто, -  внушительно  посмотрел  на  него
Алексей.  -  Я тебя поздравляю, - сказал он и протянул ему лист
бумаги, который захватил с собой. - На его место назначен ты.
     Осоловевшим  взглядом  Харитон  уставился  в  бумагу.  Это
оказался   по   всей   форме   составленный  приказ  областного
управления НКВД о назначении его начальником Зольского РО  НКВД
с  присвоением  ему  звания капитана госбезопасности. Дважды он
перечитал этот приказ. И, скорее, испуг, чем радость, вызвал он
в нем.
     - Почему? - пробормотал он.  -  Что  это  такое?  Что  это
значит?
     - Это  значит  ровно  то,  что  я  уже сказал тебе; больше
ничего. Присаживайся. В ногах правды нет.
     Харитон,  наконец,  огляделся   вокруг.   "Электрощитовая"
оказалась  небольшой комнатой об одном окне, по всему периметру
обставленная стандартными кабинетными столами. Никаких  щитков,
кабелей,   счетчиков,   рубильников   -   того,  что  могло  бы
ассоциироваться с надписью на двери, не было здесь и в  помине.
Все  столы,  впрочем,  до  предела были заставлены всевозможной
аппаратурой, но  аппаратурой  иного  рода.  Стояло  на  них  по
крайней  мере  пять  магнитофонов,  не  менее  семи  телефонных
аппаратов, валялось  три-четыре  пары  наушников,  и  было  еще
несколько  приборов со стрелками и кнопками, назначение которых
Харитону было неизвестно. Между столами  стояло  три  стула,  а
из-за  глухих  бурых  штор  на окне выглядывало то, что с таким
азартом, но тщетно искал он  в  ту  ночь  -  медный  патефонный
раструб.  Он,  впрочем,  едва  и отметил про себя эту находку -
было уже не до того.
     Вслед за Леонидовым он присел на один из стульев. В голове
его была натуральная каша.
     - Что тут происходит, Алексей, объясни, - почти  взмолился
он.
     - Да   ничего   уже   не  происходит,  голубчик.  Все  уже
произошло. Пару часов назад на двух машинах приехала к  нам  из
Москвы  компания  во  главе  с  одним  не совсем незнакомым мне
полковником, предъявили ордер на арест,  подписанный  товарищем
Ежовым,  забрали  Мумрикова  и  Баева, немного порылись у них в
бумагах, оставили этот приказ и  укатили  обратно  на  Лубянку.
Лишил  ты  себя,  Харитоша,  любопытного  зрелища под названием
"арест майора Баева". Рвал  и  метал  наш  Степан  Ибрагимович,
брызгал слюной и сыпал проклятьями.
     - И  что  теперь  будет?  - довольно глупо поинтересовался
Харитон.
     - А ничего не будет. Будем работать лучше  и  веселей  под
твоим  чутким  руководством.  Зачем  нам  враги народа во главе
районных органов НКВД?
     - Это ты устроил? - начал, наконец, соображать он.
     Леонидов рассмеялся.
     - Закурить не найдется, гражданин  начальничек?  -  игриво
спросил он.
     Харитон  достал  из  кармана и протянул ему пачку папирос,
закурил заодно и сам. Алексей еще некоторое время молчал,  дымя
и улыбаясь, как чеширский кот.
     - Ну,  я, я, - покивал он затем. - Мы - напару со Свистом.
Но согласись - обнаглел ведь  старик  вконец.  На  райком  клал
ежедневно,   барщину   завел,  капризы  каждый  день.  Малькова
засадить после статьи в газете - это уж ни в  какие  ворота  не
лезло.  Малькова,  кстати,  распорядись сегодня же освободить с
извинениями. Вере-то это депутатство -  как  пожарнику  лифчик.
Старик на нее глаз положил тогда - ты заметил? Этим, по правде,
меня  особенно разозлил. Нипочем ведь не успокоился бы, пока не
испортил девушку, старый кобель.
     Харитон простонал вдруг в голос.
     - Ты чего? - изумился Алексей.
     - Черт, черт, черт! -  громко  выругался  он,  вскочил  со
стула, приложил кулак ко лбу. - Почему ты не сказал мне раньше?
     - Да как бы я сказал, дружище? А если б не вышло ни хрена?
Я ведь тоже рисковал, поди.
     - Почему  ты  не  сказал мне раньше? - повторил Харитон и,
обессиленный, опустился обратно на стул.
     - Да что случилось-то?
     Но Харитон уже взял себя в руки.
     - Ничего, - покачал он головой.
     - Да ты хоть рад, дружище? - помолчав, ткнул его  в  плечо
Леонидов.  -  Очнись! Мы теперь главные с тобой в этом городке.
Эх, ужо и поставим мы его на уши! А  ты  назначишь  меня  своим
заместителем, а?
     Харитон   только  тупо  смотрел  на  него.  Ему,  конечно,
необходимо сейчас было хотя бы часок посидеть одному в  тишине,
чтобы как-то утрясти у себя в мозгу все произошедшее.
     - Хотя  можешь  и  не  назначать,  -  тут  же махнул рукой
Алексей. - Мне наплевать по  большому  счету.  Но  только  чур,
Харитоша!  -  поднял  он  вверх  указательный палец. - У нас со
Свистом был  один  уговорчик:  баевская  усадьба  на  ближайшие
полгода  моя. Так что не обессудь - вселишься в нее зимой, а до
той поры роток не разевай.
     "Вере ведь не соврал насчет капитана,  -  пришло  вдруг  в
голову  Харитону,  и  жуткая  досада  снова рванула душу ему. -
Всего-то ведь на каких-нибудь полчаса поспешил. Надо  же,  надо
же! Почему все так?"
     - Ты  чего  так смотришь, а? Ладно, ладно, не переживай, -
продолжал тем временем балаболить Алексей. - Захочешь -  будешь
ночевать у меня хоть каждый день. Домик вместительный. Выпишу я
теперь на лето из Москвы своих бандитов - баевские именины тебе
пионерским  утренником  покажутся.  Банька,  девочки, шашлычки.
Знаешь, Харитоша, что такое маскарад-ню? Это когда все в масках
и все голые. Танцы до  упаду  при  свечах,  и  все  друг  друга
путают. Васьки Суровцева затея - другана моего.
     - Что  это  все  такое?  -  спросил вдруг Харитон, головою
поведя вокруг.
     - Это? Ах, это, - Леонидов многозначительно усмехнулся.  -
Это,  брат,  такая штука. Такая штука, брат, - паясничая, завел
он глаза. - Ни в сказке о ней сказать, ни пером  описать.  Это,
мой  юный  друг,  комната  прямой  правительственной  связи - с
Кремлем и Лигой наций. Пора, пора  тебе,  Харитоша,  входить  в
круг настоящих дел Зольского РО НКВД. Т-сс, - приложил он вдруг
палец к губам. - Я стану твоим Вергилием в этом кругу.
     Вместе  со  стулом  он  мгновенно  сдвинулся  к  одному из
столов,  водрузил  на  голову  наушники  и   принялся   щелкать
клавишами  на  магнитофоне. Щелкал, впрочем, не слишком долго -
перемотал пленку, переключил  какие-то  проводки  и  повернулся
опять