у них  не  клеилось,  и  пришлось группу превратить  в
сектор,  назначить  заведовать доктора, добавить еще  трех кандидатов и пять
квалифицированных вычислителей.  Пока сектор  решал теоретические  проблемы,
без чего, оказывается, вычисления на этом этапе невозможны, нам  приходилось
невероятно сложными и дорогими путями выходить из затруднения. Через полгода
сектор  перерос в отдел.  По проблеме  появилась масса публикаций.  Устроили
симпозиум.  Потом  поехали на  другой  симпозиум.  Издали  сборник  и  стали
поговаривать  о  специальном  журнале.  Как-то  я  от  нечего  делать  решил
посмотреть документацию  уволенного  математика.  И глаза у  меня  буквально
полезли на лоб. Он, оказывается, открыл  тривиальную  истину, что  расчеты в
этом звене вообще излишни и не влияют на последующие операции.  И писал, что
бог  на душу положит. Я доложил об этом на Ученом Совете.  Так меня  чуть не
сожрали. Разнесли как невежду, мракобеса, консерватора.
     Член  сказал, что эта тема его  волнует  давно.  Он  подготовил  важный
документ.  С  цифрами  и  аргументами.  Он  добился  приема у Заместителя. И
сегодня идет туда. Так что пить он сегодня не будет ни капли. Болтун спросил
у Карьериста, как  обстоит  дело  с  его  поездкой.  Карьерист  сказал,  что
отменили. Болтун сказал, что он всегда так думал. Если бы поездку разрешили,
то  он  был  бы  крайне  удивлен.  Вы,  молодой друг,  напрасно  впадаете  в
пессимизм, сказал Член. Помяните мое слово, пройдет  немного времени, и все,
о чем вы, молодые, мечтаете, разрешат. Всему свое  время. Там тоже не дураки
сидят.  Они знают, когда и что можно. Может быть, и разрешат, сказал Болтун,
только   будут  ли  при  этом  те,  кто  захочет  и  сможет  воспользоваться
разрешением.  Проблема не в  том, что запрещают, а в том,  что ничтожно мало
тех, кто требует разрешения. Член впервые в жизни отважился на шутку. Уходя,
он сказал, что если он не  вернется, то  пусть его  считают беспартийным. Но
эта его шутка была и последней.

ПРИЕМ У ЗАМЕСТИТЕЛЯ
     Заместитель по собственному желанию принял Мазилу. Беседа длилась целый
час. Художнику  стало дурно  от  зависти,  когда  он  узнал  об  этом.  Этот
новоявленный  "гений",  утешал себя  Художник,  не  додумается  использовать
представившийся  ему шанс  в свою  пользу. Скорее,  наоборот.  Мазила  потом
рассказывал Клеветнику, что беседа  была в  общем пустяковая. С дифирамбами,
восторгами, обещаниями,  намеками и,  разумеется, просьбами. Но его поразила
одна  вещь.  Представляешь,  Заместитель, ни  с  того  ни  с сего начал  мне
жаловаться на то, как им  там трудно.  И рассказал такой случай. Был у  него
молодой  сотрудник.  Способный  парень. Три языка знал отлично.  Биография в
полном  порядке.  Из крестьян.  Видный.  От природы  тактичный,  аккуратный,
скромный. Заместитель стал его выделять.  Продвинул, минуя одну ступеньку. К
награде  представил. Пришлось  как-то  Заместителю по  делам  отлучиться  на
длительное  время. Вернулся  --  нет парня. Спрашиваю,  куда  же он девался.
Говорит, сожрали. Кто сожрал, спрашиваю. Говорит, крысы  сожрали.  И знаешь,
что он мне сказал на прощанье? Я, говорит, ценю Ваше творчество. И я  мог бы
дать указание устроить  Вашу  выставку. Так  дайте,  говорю, что  Вам стоит!
Бессмысленно,  говорит.  Все  равно  ничего не  выйдет. Вы  же  знаете  свою
систему. Знаю, говорю.  Искусство  всегда  нуждалось в протекции со  стороны
власть имущих. Подлинное искусство само по себе беззащитно. Без Вашей защиты
меня  просто  сожрут.  С   моей  помощью,  говорит,  Вас  тоже  сожрут.  Что
происходит? Обнажаются рычаги нашей истории,  сказал Клеветник.  Мы  живем в
удивительное  время с точки зрения  возможностей  познания действительности.
Все до предела обнажается. Помяни мое слово, в ближайшие  годы со всей нашей
жизни  и  со  всех  нас сдерут  все  наши  шикарные  лохмотья  и  будут  нас
разглядывать голенькими. Кто  это сделает, спросил  Мазила. Это  уже делают,
сказал  Клеветник.  Желающих  будет  достаточно.  А  материал  на   редкость
интригующий.  Поразительно,   сказал  Мазила.  Жизнь   каждого  из  нас   по
отдельности до омерзения скучна, сера, бессобытийна. А все вместе мы рождаем
феномен,  вылезающий  в центр  внимания  духовной жизни  человечества. В чем
дело? Нездоровый  интерес  сытых?  Не  думаю,  сказал  Клеветник. Во  всяком
случае, не только  и не  столько это.  Скорей всего  начинают задумываться о
себе.  Предчувствие опасности.  В конце концов,  их будущая история решается
здесь у нас. И сейчас. Даже уже вчера.

СОЦИАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
     По некоторым очевидным признакам Шизофреник понял, что писать долго ему
не  дадут,  и потому торопился, писал  фрагментарно, не отрабатывая деталей.
Ему хотелось хотя  бы в первоначальном черновом  варианте  довести изложение
своих  идей  до логического  конца и самому  себе  уяснить, что  наблюдаемые
вокруг явления, которые официально принято  считать чужеродными, случайными,
единичными отклонениями от некоей благородной  добродетельной основы и сути,
на  самом  деле,  суть   необходимые,   закономерные,  регулярные,  всеобщие
следствия, вытекающие из самой сути социального бытия людей в существующих в
высшей  степени  благоприятных  для  этих   явлений  условиях.  Каждый  раз,
запираясь  в  своей комнатушке на крючок, он молил  судьбу  подарить ему еще
день,  и лихорадочно записывал  то, что непрерывным  потоком  шло через  его
голову.  Мазила  в  последнее  время куда-то исчез.  Мастерская его была все
время  заперта,  и  накопившиеся  страницы  было некуда  девать.  Вчера  его
разыскал  Социолог, что-то  долго и невнятно говорил  о ситуации,  обещал  в
чем-то посодействовать и просил дать почитать трактат.
     Социальные отношения  суть отношения индивида к  своей группе, группы к
своему  индивиду,  индивида к  индивиду в  группе,  индивида  к индивиду вне
группы по стандарту отношений  в группе, индивида к обществу как социальному
целому и  общества к индивиду,  писал Шизофреник. Отношение индивида  и  его
группы характеризуется двумя величинами: 1) степенью зависимости индивида от
группы;  2)  степенью зависимости группы  от  индивида.  Степень зависимости
индивида от группы имеет тенденцию к максимальному увеличению (к максимуму),
а  степень  зависимости группы  от индивида -- к максимальному уменьшению (к
минимуму).  Первое  реализуется  в стремлении  создать  для  индивида  такую
ситуацию,  чтобы  все,  что  он  получает  от  общества,  он  получал  бы  в
зависимости от  группы;  чтобы все, что  он  может и  хочет отдать обществу,
отдавал  бы  в  зависимости   от  группы;   чтобы  поощрения   и   наказания
контролировались группой; чтобы  все  производственное и внепроизводственное
поведение  индивида  контролировалось группой и  т.д.  Когда различного рода
правдоборцы и социальные критики утверждают, что не соблюдается принцип  "от
каждого  по способностям, каждому  по его труду", то это  есть свидетельство
детски  наивного непонимания  сути дела.  От каждого  по способностям -- это
отнюдь не  пропагандистски-демагогическое раскрытие всех  способностей (хотя
бы потому, что в массе  люди посредственны, что  способности суть отклонения
от средней нормы по  самому определению  смысла слова),  а принцип, согласно
которому  от  человека требуется  то,  что  он должен  делать  в  данном его
положении. Каждому по труду  -- это отнюдь не  абсолютно  справедливая  доля
продукта за  фактически отданный труд,  а доля  продукта,  который считается
справедливым  человеку в данном его  положении. Это цена  социальной позиции
человека.  Если  бы  труд измерялся  действительно в соответствии с затратой
физических  и  умственных  сил, то в  обществе  имела бы  место совсем  иная
система распределения, чем существующая. Дело  в том, что ценность того, что
именуют трудом, есть социальная ценность. И труд человека, занимающего более
высокую  социальную позицию,  чем другой человек, априори  ценится выше, чем
труд нижестоящего. Начальник получает больше не потому, что он тратит больше
физических  и умственных  сил,  чем подчиненный,  и  что он сильнее и  умнее
подчиненного, а потому,  что его социальная  позиция  по социальным  законам
считается  выше социальной  позиции  подчиненного.  И потому считается,  что
начальник  трудится  больше  и лучше,  чем подчиненный.  Замечу  кстати, что
именно  по этой  причине  всякие попытки развить  научные  методы  измерения
социальных качеств людей либо обречены  на неудачу,  либо  допустимы  лишь в
профессиональных кругах  под контролем начальства. Я несколько  отклонился в
сторону.  Возвращаясь к  идее,  с  которой я  начал,  следует  сказать,  что
ситуация,  в которой карьера, зарплата,  квартира,  путевки, детсад  и  т.п.
зависят целиком и полностью от группы, не есть нечто случайное и преходящее.
Официальное  стремление  закрепить  человека  за  группой  здесь   полностью
соответствует  социальной  закономерности. Не случайно даже  фразеологически
это  становится  обычным  делом.  Все,   что   получает  и   имеет  человек,
изображается  не  как  нечто  заработанное  им,  а как  дар  общества  ("ему
государство дало то-то и то-то, а он..."). Существенно отметить, что, говоря
о зависимости  индивида  от группы, я выражаюсь фигурально.  Фактически есть
зависимость  индивида  от  других  индивидов,  принимающая   лишь  видимость
зависимости его от группы в целом. Это есть насилие одних людей над другими,
в самой ее основе -- взаимное насилие. Что же  касается обратной зависимости
группы от индивида, то тут господствует принцип: незаменимых людей нет.
     Социальный  индивид,   сумевший  добиться  достаточно  высокой  степени
независимости  от социальных групп  своего общества  вообще, есть социальная
личность. Степень личностной  свободы общества определяется  процентом таких
личностей в  населении общества и степенью их влияния на общественную жизнь.
Но это -- между прочим.
     Социальные   отношения   внутри   группы   разделяются   на   отношения
сотрудничества  и отношения  господства-подчинения. Отношения сотрудничества
базируются  на  принципе:  наибольшую  опасность  для  социального  индивида
представляет   другой  социальный  индивид,   превосходящий  его   по  своим
возможностям (по каким-то признакам, существенным с точки зрения социального
бытия,  --  по  интеллекту,  талантам  в области  искусства, изворотливости,
красноречию, корыстолюбию и  т.п.). Отсюда -- стремление ослабить социальную
позицию  другого  индивида; не  допустить  усиления, если  ослабить  нельзя;
свести усиление к  минимуму, если  нельзя помешать усилению.  Так что обычно
встречающиеся двуличность, доносы,  клевета,  подсиживание, предательство  и
т.п.  суть не отклонение от нормы,  а именно норма.  Тогда  как  обратные им
качества  суть исключения.  Когда  повсюду  приходится  слышать сентенции по
поводу  ненадежности  людей ("никому нельзя  верить",  "ни  на  кого  нельзя
надеяться" т.п.), то удивляться приходится не факту массовой ненадежности, а
тому,  что   она  не  воспринимается  как  нечто  естественное.  Просто  для
социальных  законов сложились благоприятные условия. А  сила инерции старого
воспитания, мировой культуры и т.п. такова, что это воспринимается как нечто
случайное, недопустимое и излечимое. Но, надо полагать, это  состояние скоро
пройдет.  Особый  протест  у индивидов вызывают  случаи,  когда  их реальные
коллеги (сослуживцы) или лица аналогичного социального положения, добиваются
в чем-то успехов, заметно превосходящих средний уровень (особенно -- в среде
научных работников, деятелей искусства, в спорте и т.п.). В этих случаях они
прилагают неимоверные усилия  к тому, чтобы этого  не  допустить или  свести
успех  коллеги  к минимуму или,  по крайней  мере, каким-то способом хотя бы
добавить  ложку дегтя  в  бочку  меда.  Радость  по  поводу  неудач  сильных
выражается в форме сочувствия. С другой  стороны, слишком сильное ослабление
позиций других индивидов  также нежелательно, ибо оно  угрожает хлопотами  и
заботой.  Не случайно потому индивид, как правило, испытывает удовлетворение
при виде  уродов  и  при известиях о несчастиях других, что является  формой
проявления  сочувствия.   Неизбежным   следствием  рассмотренных   принципов
сотрудничества является тенденция  к осреднению индивидов. Будь  как все, --
вот  основа  основ  общества,  в  котором  социальные  законы  играют первую
скрипку.
     Для отношения сотрудничества имеют силу также и другие принципы (вопрос
о  том,  какие  из  них  являются  основными  и  какие  производными,  я  не
рассматриваю),  например   --  такие:  индивид   стремится  к   максимальной
независимости от всех других индивидов и стремится максимально подчинить, по
крайней  мере,  одного-другого  индивида;  индивид  стремится  переложить на
других  неприятные  дела,  которые должен  делать  сам; если  индивид  может
безнаказанно  нарушить  нормы морали в  отношении других индивидов и ему это
нужно, он их нарушает; если индивид имеет возможность безнаказанно причинить
другому  зло  и  ему  это  нужно,  он  его  причиняет;  если  индивид  может
безнаказанно присвоить  продукты чужого труда и ему это нужно, он это делает
(примеры  этого  бесчисленны;  взять  хотя  бы  практику присуждения премий,
выдачу  авторских свидетельств на изобретения, поездки на конгрессы, плагиат
и т.п.); индивид стремится  уклониться от ответственности и переложить ее на
других; и т.д. Перечень таких  принципов  можно  продолжить.  Они, в  общем,
известны каждому из его личного опыта (впрочем, лишь как недостатки других).
Отмечу  еще одно любопытное правило, часто  вызывающее недоумение,  но также
вполне естественное. Это -- закон переключения и компенсации. Если  индивиду
нужно  причинить зло  другому индивиду,  но он  это  не может сделать, он  в
порядке  компенсации  выбирает  в  качестве жертвы другого  более  или менее
подходящего  индивида, которому он может  причинить зло  с наименьшим риском
для себя. Здесь можно предположить наличие какой-то социально-энергетической
константы у каждого индивида, заставляющей его выделять в  социальную  среду
определенное количество заложенного в нем зла.
     Отношение  господства-подчинения  я  более подробно  рассмотрю  ниже  в
разделе  о  руководителях.  Здесь ограничусь  лишь  таким  общим замечанием.
Руководитель занимает более  высокое социальное положение,  чем подчиненный.
Ранг  руководителя определяется  рангом руководимой  социальной  группы. Чем
выше ранг  руководителя,  тем  выше  его  социальная  позиция.  Руководитель
выполняет  и производственные  функции. Но в массовом  исполнении это теряет
значение, и позиция руководителя оказывается чисто социальной. Если обществу
требуется  миллион начальников, то  бессмысленно говорить о  способностях  и
осуществлять производственный выбор. Наверняка  найдется  десять  миллионов,
желающих ими стать и способных выполнить эту роль не хуже других.
     Внегрупповые  социальные  отношения   индивидов  строятся  по  принципу
переноса на  них правил сотрудничества и  господства-подчинения.  Этому есть
два  основания.  Во-первых,  вырабатываются  определенные навыки  поведения.
Во-вторых, всякий индивид, с которым приходится иметь дело  данному индивиду
вне его группы, воспринимается  как возможный сотрудник, возможный начальник
или возможный подчиненный. Кроме того,  имеются многочисленные случаи, когда
индивид по  роду  своей работы  имеет дело  с  другими  индивидами регулярно
(продавцы,  милиционеры,   служащие   канцелярий,   преподаватели  и  т.п.),
становясь по  отношению к этим индивидам в положение, ничем  не отличающееся
от   отношений   в   группах.   Так  что  здесь  складываются  неоформленные
квазисоциальные группы,  действующие по принципам социальных.  Более того, в
таких  случаях  социальные  законы  действуют  более  открыто  в  силу  того
обстоятельства,  что здесь  менее эффективны сдерживающие факторы. Хамство и
произвол мелких  и крупных чиновников, грубость продавцов, произвол милиции,
открытое  взяточничество в системе услуг,  в учебных заведениях, бесконечная
бумажная  волокита и т.д.  --  все это не  мелкие  недостатки, а суть  дела.
Удивительно не то, что  это  есть. Удивительно то, что в этой среде  удается
что-то сделать.  Правда, какой ценой  --  ценой  бессмысленной  потери сил и
времени, скверного настроения и сознания тупой бесперспективности.
     Я  ни  в чем  не обвиняю  людей  персонально и не хочу сказать, что они
плохие.  Я люблю людей. Я хочу  лишь сказать, что если они выглядят плохими,
то причина  этого  --  те ячейки социального  механизма,  в которые им волею
обстоятельств удается забраться. Люди хороши только тогда, когда они из этих
ячеек вылезают на то или иное время.

НЕМНОГО ОБ ИСКУССТВЕ
     Огрызком  карандаша  Мазила  выцарапывает на  стене губы необыкновенные
рисунки, читал Инструктор.  Уклонист, потрясенный, не  может оторвать от них
глаз  и твердит Мазиле,  что  он -- гений. Патриот говорит, что Мазила  есть
художник от слова "худо", и требует нарисовать голую бабу. Да чтобы при этом
зад был  поздоровее.  Он,  Патриот, любит, когда есть  за  что  подержаться.
Интеллигент   говорит,  что   Патриот  в   своем   художественном   развитии
остановился, судя  по всему, на импрессионистах.  Патриот говорит, что он не
знает,  кто  такие  импрессионисты, но  зато знает, кто  такие передвижники.
Зашел Начальник Караула и  сказал, что  Мазила -- художник от слова  "худо",
что  лучше бы нарисовал голую бабу,  да чтобы  зад был поздоровее, поскольку
он, Начальник Караула, любит, когда... Потом пришел Старшина, обругал Мазилу
за то, что стенки портит, и сказал, что он  -- художник от слова "худо", что
лучше  бы нарисовал голую бабу,  да чтобы зад бы... Потом пришел Сотрудник и
сказал, что Мазила --  художник от слова "худо", что...  Интеллигент сказал,
что  он  потрясен  таким  единомыслием   в  области  эстетических  воззрений
общества, и  попросил Мазилу  нарисовать этим  кретинам голую  бабу.  Мазила
нарисовал голую бабу с такими мощными половыми органами, что даже арестантам
стало немного стыдно. Патриот потребовал, чтобы Уклонист разъяснил ему смысл
рисунков Мазилы. Тот сказал, что возможны различные интерпретации, зависящие
от особенностей индивидуального жизненного опыта наблюдателя и от ориентации
его сознания,  и рассказал  старый анекдот  про  одного  посетителя выставки
абстракционистов, который, глядя  на любую  из выставленных картин,  думал о
бабах, ибо всегда думал о бабах. Патриот сказал,  что абстракционисты совсем
не художники. Интеллигент сказал, что Мазила -- не абстракционист, а крайний
реалист. Только он изображает  не  людей и не вещи, а мысли. А  поскольку  у
этих кретинов  мыслей  нет, а есть только помыслы, то они никогда не поймут,
что нарисовал  Мазила.  Мерин  сказал, что  он как-то читал книгу Ибанова  и
Ибановой "формалисты на службе у". Так в  ней черным по белому написано, кто
такие  Пикассо,  Неизвестный  и  Мазила. Патриот  заинтересовался, но  Мерин
послал его на. Тут Литератор  обнаружил, что у  него пропали домашние пышки,
которые ему принесла его баба. Интеллигент  сказал по этому поводу,  что для
Литератора сложилась неразрешимая ситуация: он  не может не писать  донос  о
воровстве, но  не может  писать его, ибо  стукачи на  себя  доносы  не пишут
согласно определению понятия доноса.

РУКОВОДИТЕЛИ
     Приступая  к написанию раздела о руководителях, Шизофреник  прочитал  в
туалете стихи Литератора в последнем номере Газеты, посвященные как раз  его
теме:
     Дорогу зря через года,
     Наукой вооружены,
     Гоните нас скорей туда,
     Куда сочтете нужным.
     Что ж, сказал Шизофреник, не берусь судить о литературных достоинствах,
но суть дела схвачена правильно. И использовал стихи по назначению.
     Вопрос о руководителях, писал Шизофреник, есть  один из центральных для
социоло