Законы
ибанского  общества,  изобретенные  за  сто лет  до появления  самого  этого
общества, остались незыблемыми хозяевами если не  самой жизни, то разговоров
о ней во всяком случае.

О СОЦИАЛЬНЫХ СИСТЕМАХ
     Главная  задача  при  исследовании предметов как  эмпирических  систем,
писал  Учитель,   --  построить  исследование  так,  чтобы  стало  возможным
измерение  и  количественное  выражение  свойств  системы.  В  принципе  все
свойства социальных систем поддаются  измерению. Даже такие,  как исполнение
распоряжений,  свобода  индивидов,  ответственность  и  т.п.  Между  прочим,
официально публикуемые сведения дают богатый материал для этого. Государство
не  способно сохранить  в  тайне  самые главные  механизмы своей  социальной
жизни.  Перестанут  печатать одни сведения, их можно будет заменить другими.
Только при полном отсутствии  каких бы то  ни  было сведений об общественной
жизни тайна будет сохранена. Но какой ценой? Ценой полного  обнажения  самой
глубокой  сути  общества.  Чем  тщательнее  скрывают  социальные тайны,  тем
явственнее они вылезают наружу.
     Параметры  (измеряемые  признаки)  социальных  систем   разделяются  на
положительные и отрицательные. К положительным относятся такие, которые сами
собой  не складываются  и  не сохраняются  или  делают это  в малой степени.
Требуется значительные усилия,  чтобы их создать и  сохранить. Отрицательные
складываются  и  сохраняются  легко  или сами  собой.  Различие  их  подобно
различию культурных растений  и сорняков. Это различение не всегда совпадает
с различением  плохих и  хороших явлений.  Здесь  не  предполагается никаких
оценок, в особенности -- моральных.
     Параметры   социальных  систем,  далее,  разделяются  на  переменные  и
постоянные.  Последние суть  основные характеристики системы. Это, например,
параметры    системности,   размерности,   связности,    свободы,   глубины,
очковтирательства и  т.п. Для них должны  быть  найдены особые  величины  --
константы  системы. Это может быть сделано  эмпирически. Но я  не исключаю и
теоретические  вычисления. Думаю, что, по крайней мере,  часть из них  имеет
априорный характер.
     Каждая  система, например, имеет  свою  константу системности. Это есть
величина, которая определенным образом уменьшает все расчетные положительные
величины  системы  и увеличивает отрицательные. Так,  если  вы  теоретически
рассчитали,  что  в этом году будет урожай X, то фактический урожай не будет
превышать  величину X/а, где а есть константа системности  (а>=1).  Если  вы
планируете закончить  такую-то стройку через Y дней, то фактически она будет
закончена через YЄа дней.

КНИГА
     Общепризнано, что, если  не самым  крупным, то одним  из самых  крупных
политических событий Ибанска  периода Растерянности  является публикация  на
Западе   Книги   Правдеца.  Книга,  действительно,  произвела   ошеломляющее
впечатление на Западе и сделала для формирования общественного мнения Запада
об Ибанске больше,  чем  все ее предшественницы. А кто знает, как  эта Книга
готовилась?  Для  Книги  был  собран  такой  фактический   и  документальный
материал,  что  для   решения   аналогичной  задачи  в  нормальных  условиях
потребовалось бы  минимум  три-четыре  специальных  института  с  десятками,
сотнями  квалифицированных  работников. И это -- в  условиях,  когда  каждая
секунда жизни Правдеца находилась под наблюдением Органов, а каждая бумажка,
вступавшая  с   ним  даже  в  косвенный  контакт,  становилась  вещественным
доказательством всего, что взбредет в голову сотрудников  Органов, занятых в
деле Правдеца. Написанную  Книгу надо было  спрятать. Попав в руки  Органов,
она была бы  немедленно  уничтожена  вместе  со всеми, кто участвовал  в  ее
подготовке и хранении. Наконец, ее  надо  было переправить на Запад. А былые
возможности  на этот счет давно прикрыли. А для самого  Правдеца и близких к
нему людей это было начисто исключено.
     Самым  значительным результатом периода  Растерянности  было  появление
людей, оказавшихся способными решить эту грандиозную задачу. Когда на Западе
говорят о вкладе в ибанскую литературу, о крушении иллюзий в отношении изма,
о  том,  что  ибанцы  начинают осознавать...  то  хочется кричать,  кричать,
кричать... Да неужели вы  такие  же кретины, как и мы! Неужели вы  ничего не
понимаете и не видите! Ведь если взрыв произошел, был же кто-то, кто изобрел
бомбу, подложил ее  в нужном  месте, принял  решение делать ее,  взорвал ее.
Дело не делается само собой. Тем  более в условиях, когда вся мощь огромного
государства  направлена на  то, чтобы это дело не сделалось. Ну,  да  ладно.
Пусть хотя  бы так.  Пусть  это  всего лишь  акт  мужества  одного человека,
решившегося сказать правду о давно прошедшем времени.
     Трудно сказать,  когда Крикун начал  систематически  изучать  материалы
периода Хозяина, касающиеся репрессий. Когда он встретился с  другими людьми
такого же рода,  он уже мог считать себя специалистом. Он давно  чувствовал,
что  именно  здесь зарыта  собака. Именно  с  этого надо начинать, думал он.
Существующий в  Ибанске  социальный строй должен  быть проявлен  для мира  с
полной очевидностью  и неопровержимостью, причем  -- в его самом  гнусном  и
страшном проявлении: в системе  массовых  репрессий,  начатых с первого  дня
существования Ибанска и продолжающихся непрерывно по  настоящее время. Нужны
конкретные  факты, цифры,  документы,  показания  очевидцев.  И  главное  --
официальные факты и документы. Не  может  быть, чтобы  весь  этот кошмар  не
получил  публичного  выражения. Тогда  иначе смотрели на вещи,  и  не  могли
предполагать,  что  слова,  казавшиеся  им вполне  справедливыми,  много лет
спустя станут свидетельством страшных  преступлений. Наши сегодняшние газеты
и   журналы   через   какой-нибудь  десяток   лет   тоже  станут   запретной
разоблачительной литературой.
     Началось  бесконечное  сидение  в  библиотеках  и  копание в  архивах и
частных собраниях. И Крикун стал частичкой механизма, направлявшего огромный
поток бумаг  на письменный стол человека, которому суждено было в  ближайшие
годы стать величайшим гражданином Ибанска.

ПРИВИЛЕГИИ
     Считается,  говорит Клеветник,  что  в Ибанске господствует принцип: от
каждого по его способностям, каждому по его  труду. Нельзя сказать, что этот
принцип  здесь  нигде  не  действует.  Можно указать множество подразделений
жизни общества, где  он вроде бы действует очевидным образом. Но является ли
этот принцип специфической  особенностью ибанского общества в  тех  случаях,
когда  кажется, что  он  действует?  Является ли он здесь  всеобщим  или, по
крайней  мере, доминирующим?  Приведите примеры случаев,  когда этот принцип
вроде  бы осуществляется у нас,  и вы  увидите,  что  в западных  странах  в
аналогичном смысле  он выполняется отнюдь не реже и не менее скрупулезно. Но
оставим в стороне сравнения и поставим вопрос так: какое место занимает этот
принцип внутри нашего  общества? Думаю, что с этой  точки зрения он является
настолько  второстепенным,  что рассматривать его вообще  как принцип  этого
общества бессмысленно. И  раздувают его официально  только потому, что хотят
скрыть   главный  и  специфический  принцип  распределения  этого  общества,
вытекающий  из его социальной структуры, а именно -- принцип распределения в
соответствии  с  социальными  привилегиями.   Наше  общество  есть  общество
социальных привилегий.
     Социальная привилегия есть то  преимущество, которым  обладают индивиды
данного  рода  (в  частности --  один индивид) перед прочими  в силу  своего
социального  положения.  Не всякая  привилегия  есть социальная  привилегия.
Например, лица, живущие  в курортном  районе и  имеющие возможность прилично
наживаться за  счет курортников,  имеют привилегию экономико-географического
порядка,   но  не   социальную.   Молодой   человек,   родившийся   в  семье
высокопоставленного чиновника, имеет ряд преимуществ перед молодым человеком
из  семьи  бедного творческого  интеллигента. Первому,  например,  даже  при
наличии  посредственных   успехов  в  школе  гарантировано  высшее   учебное
заведение  по  выбору.  Главным  образом  --  по  выбору  родителей  или  из
соображений  последующей  выгоды,   а   не  по   принципу  "От   каждого  по
способностям". Второму  даже при наличии  блестящих способностей  не  так-то
просто  попасть не только в  институт,  соответствующий его  способностям  и
склонностям,  но в любой  какой-нибудь захудалый институт. Если, конечно,  у
его родителей нет связей,  благодаря которым экзаменаторам будет дано тайное
указание хотя бы не заваливать его на экзаменах. Но рассмотренная привилегия
первого молодого человека по  сравнению  со вторым,  сидевшим, может быть, с
ним  за  одной  партой,  не  есть  социальная  привилегия  первого  молодого
человека. Это  есть  социальная  привилегия  его  отца,  а  не  его  самого.
Благодаря  привилегии рождения он  приобретет социальные привилегия. Так что
ее можно  рассматривать как потенциальную  социальную привилегию. Но я в эти
тонкости вдаваться  за недостатком времени не буду. Предоставляю  вам  самим
подыскать здесь подходящие определениям классификацию.
     Западные общества  тоже имели  и  имеют  систему привилегий.  Например,
наличие   достаточных   средств  дает  возможность  приобрести  образование,
соответствующее  способностям и склонностям  человека. Не всякий  имеет  эти
средства.   Это  привилегия.  Но  привилегия  богатства,  а  не  социального
положения.  Здесь  роли не  играет,  как получены средства.  Они могли  быть
украдены, заработаны, получены по наследству или быть результатом социальной
привилегии. Но сам факт достаточности этих средств для получения образования
не есть  социальная  привилегия. Аналогично  человек, имеющий  крупную сумму
денег,   независимо  от  ее   происхождения,  может  совершить   заграничное
путешествие,  если  он  гражданин  западного  общества.  Опять-таки  это  --
привилегия, поскольку не всякий может себе это позволить.  Но не социальная.
У нас, чтобы совершить поездку за границу, недостаточно только  иметь деньги
и  быть  нормальным  гражданином.  У  нас  это  --  одна из самых  серьезных
социальных  привилегий.  И,  как  правило,  такие  поездки   предоставляются
привилегированным лицам бесплатно.
     Нет обществ без  привилегий. Вождь первобытного племени, берущий первым
кусок мяса убитого животного, уже имеет  привилегию, причем по тем  временам
огромную. Важно установить, какой тип привилегий характерен для данного типа
общества и какую  роль они играют в его жизни. Наши либералы, требуя большей
свободы передвижений по стране и поездок за  границу, большей свободы слова,
печати, творчества и т.п., посягают на  самые основы ибанского образа  жизни
-- на  органически присущую ему систему  привилегий. Их желания суть продукт
того, что  они начитались книжек о прошлом  и  о Западе, наслушались всякого
рода разговорчиков на эту тему и, может быть, сами нагляделись. Но они чужды
ибанской социальной действительности.
     Социальные привилегии разделяются на официальные, закрепленные  законом
или обычаем, и неофициальные. Последние делятся  на  наказуемые (порицаемые,
во всяком случае)  и ненаказуемые (или слабо наказуемые). Но  строгих граней
тут нет. Например,  высокая зарплата, хорошая квартира, персональная машина,
закрытый  распределитель продуктов питания,  бесплатные  санатории  и т.п. у
крупных чиновников  суть законные  привилегии.  А принуждение подчиненных  к
сожительству, присвоение  их  идей, навязывание соавторства,  устройство  на
работу или учебу  по знакомству и т.п.  суть фактические привилегии,  но  не
узаконенные.  Они официально порицаются.  Но много ли  случаев вам известно,
когда  начальники  за  такие  дела пострадали бы?  Эти привилегии  столь  же
прочны, как  и  законные.  Существует огромное  количество  должностей,  где
именно фактические неузаконенные  привилегии являются  главными  источниками
доходов всякого  рода. Это даже иногда  официально учитывают в  установлении
зарплаты, когда зарплата оказывается чистой  фикцией. Пройдетесь,  например,
по дачным местам и поинтересуйтесь сколько стоят дачи  и  какова зарплата их
владельцев. И вы увидите, что в огромном числе случаев владельцы должны были
бы в течение десятков лет откладывать зарплату полностью, чтобы  накопить на
дачу.

ПОСЛЕДУЮЩАЯ ИСТОРИЯ
     Строить полный  ибанизм  в условиях  отсутствия  враждебного  окружения
стало значительно труднее. Прежде  всего, выяснилось, что некого догонять. А
раз  так, то и спешить незачем. Можно и обождать. Стало негде  брать взаймы,
не  от кого ждать помощи, не  у кого тянуть новые открытия и  изобретения  и
заимствовать моды,  негде  отдыхать  от ибанской  нервотрепки и  приобретать
заграничные  вещички,  не  на  кого  сваливать  свои  трудности,  не  с  кем
сравнивать  свои  выдающиеся  успехи.  Одним  словом,  исчез  любимый  враг,
делавший жизнь мало-мальски осмысленной и интересной.  Остались одни свои. А
что свои? Дрянь. Со своими и по душам-то поговорить не с кем.
     Хотели  было  армию  распустить. Но куда девать такое количество хорошо
подготовленных  заслуженных  офицеров,  генералов  и  маршалов?  К  тому  же
рискованно.  А  вдруг!...  Нет,  армию распускать  нельзя. Наоборот,  сказал
Заведун,  у  нас  все  должно отмирать  путем укрепления. И привел цитату. А
спорить с цитатой...
     Конечно,  пришло  и  кое-какое  облегчение.  Оппозиционеров   перестали
поддерживать  извне.  И бежать им стало некуда.  И вообще оппозиция потеряла
смысл,   так   как   не   перед   кем  стало  выпендриваться.   Прекратились
клеветнические  Голоса. И стало скучно. Однажды  Заведун целый вечер  крутил
ручку приемника,  надеясь поймать  хоть  какой-нибудь  Голосишко и  услышать
чуточку правды про Ибанск. Но, увы! Голосов  уже не было совсем. Сотрудники,
видя  такое, решили  создать  на  болоте,  на  котором  никто жить не хотел,
Неприсоединившуюся   Буржуазно-Демократическую  Республику  (НБДР)   в   два
квадратных  метра, с  территории которой начались  клеветнические передачи и
куда  решено  было  время  от  времени  выгонять оппозиционеров --  с  целью
создания  впечатления  и  для  интриги.  Заведун  вздохнул с  облегчением  и
выступил  с докладом, в котором высказался за  мирное сосуществование. Путом
мырнаго  сарывнаваныя  мы  далжны  даказат  нэаспарымый  прэимуществ  нашэго
обшэственного стройя, сказал он. Прытом  мы нэ  далжны тэрат бдытэлнаст.  Мы
будым нэуклонна крэпит абарону. Мы  усылым дэатэлност наших лубымых Органыв.
Так и сделали. И усилили охрану границ изнутри, так как наружи уже не было.

ЧАС ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ
     Кому первому  пришла идея создания  нелегального  машинописного журнала
Срамиздат?  Теперь  установить это невозможно. Один стукач, присутствовавший
на  том историческом заседании,  доносил, что  идею  эту  выдвинул Крикун  и
упорно  отстаивал  в полемике с  Лодером, который  был  основательно пьян  и
толком не  соображал, о  чем  идет речь. Другой стукач,  присутствовавший на
этом же заседании, доносил, что идею  выдвинул  Лодер, а Крикун разгромил ее
как детскую игру. Но заседания на самом деле не было. Было обычное сборище с
водкой,  магнитофоном и  разговорами о лагерях и процессах. Причем, не  одно
сборище, а  несколько. И  в  сообщениях стукачей фигурируют разные  даты.  И
Крикун попал на одно из них совершенно случайно. Его привела Она познакомить
с  интересными ребятами  и послушать  музыку.  Тогда-то  перепивший  Брат  и
сказал, что если бы все их разговорчики записать и напечатать, получилась бы
сногсшибательная брошюрка.  Брат вынул  свою записную книжечку  и стал в ней
что-то записывать. Эту манеру его все знали и не  обращали на  нее внимания.
Если  уж  печатать,  сказал  тогда  Крикун,  то это  надо  делать  серьезно.
Бесспорные факты. Документы. И так, чтобы это уходило на Запад.
     Через  пару  месяцев вышел первый номер Срамиздата и произвел сенсацию.
Никто не знает, кто готовил его  и кто отпечатал  десяток  экземпляров. Он с
молниеносной   быстротой   распространился  по   Ибанску,   перепечатываемый
буквально в сотнях экземпляров. Номер Срамиздата вышел. Ничего особенного не
произошло. Никого не посадили. А разговорчики пошли. Слухи приписывали номер
Лодеру. Он не  отказывался. Потом поверил  в это. И взял дело в свои твердые
руки.  И надо признать, поставил его  на  широкую  ногу. Выпуски  Срамиздата
стали обычным делом ибанской интеллектуалистской жизни.
     Сотрудник, в свое время  лично знавший Крикуна и внимательно  следивший
за его научной карьерой, рекомендовал Инструктору, наблюдавшему деятельность
Срамиздата,  обратить  на него особое внимание.  Имейте в  виду, сказал  он,
Крикун --  талантливый ученый,  известен в своей  области за границей, знает
несколько  иностранных   языков.   Хладнокровен.   Находчив.  Решителен.   И
органически  враждебен  ибанскому строю жизни. Черт  возьми, подумал Крикун,
когда эту характеристику прочитал ему из своей записной  книжечки Брат. Если
бы  мне такую характеристику дали тогда  в  полку, быть бы мне первоклассным
летчиком-испытателем  или  космонавтом.  И Органам  из-за  меня  не было  бы
никаких хлопот. Боже мой, какие же они все-таки кретины!

ПАРАДОКСЫ ПОЗНАНИЯ
     Почему так происходит, я как будто понимаю, говорит Мазила. Но спокойно
к  этому  отнестись  не  могу.  Ложные и  поверхностные идеи  Правдеца имеют
сенсационный успех и огромную  эффективность.  Верные и  глубокие идеи таких
людей,  как  Шизофреник,  Клеветник  и даже Двурушник,  не имеют  серьезного
успеха и эффекта.  Их встречают до известной степени  враждебно даже те, для
кого  они  по  замыслу писаны.  В чем  все-таки дело? Ты  сам все  прекрасно
знаешь, говорит  Болтун.  Верные  и  глубокие идеи индивидуальны,  ложные  и
поверхностные массовы. Народ в массе склонен к заблуждениям  и сенсациям. Ум
и  глубина  для него  непонятны и оскорбительны.  Уровень понимания  обратно
пропорционален  числу  понимающих.  Степень  эффективности  социальных  идей
обратно   пропорциональна   степени  их   научности.  Однажды  мне  довелось
присутствовать при беседе Правдеца и Крикуна. Кто такой? Так,  один толковый
парень. Он у тебя бывал. Не помнишь? Разговор шел, разумеется, о репрессиях.
Я  преклоняюсь  перед  Вашим  подвигом,  говорил  Крикун.  Признаю  огромную
важность проделанной Вами работы. Не сомневаюсь  в грандиозном успехе  Вашей
книги. Признаю, что она сыграет  огромную  роль в истории не только Ибанска,
но и  человечества вообще.  Но концепцию  Вашу я принять не могу. Хотите  Вы
этого или нет,  в Вашем  изображении  дело  выглядит  так, будто  жестокое и
злобное  руководство  с  помощью  Органов в  течение  десятилетий истребляло
миллионы, десятки миллионов ни  в чем не повинных граждан. Это очень сильный
литературный прием. Но не более того. Я изучал эту проблему, говорил Крикун,
не  один  год.  Процесс был  необычайно  сложным  и  запутанным. Именно  эта
сложность  позволяла   Хозяину  и   его  банде  обделывать  грязные  делишки
совершенно безнаказанно. Даже  с  выгодой для  себя и  для  общества. Наивно
полагать, например, что сразу после переворота все признали законность новой
власти  и  не  боролись с нею.  Боролись! Да еще  как! И далеко не законными
методами.  Вы  же не  будете  отрицать  многочисленные мятежи  против  новой
власти. Бессмысленно отрицать и методы  их  борьбы.  А  сколько власти своих
передушили! Сколько раз одни палачи десятками тысяч уничтожали других!  А Вы
думаете,  жертвы  личной борьбы Хозяина были  действительно невинные  жертвы
злодея!  Процесс  был, повторяю,  многоплановый  и необычайно сложный.  Я не
противопоставляю свою точку зрения Вашей. Ни в коем случае. Я считаю только,
что в интересах дела Вашу концепцию надо дополнить научным анализом ситуации
хотя бы в первом приближении