е
думаю, говорит  Карьерист.  Но  мне  страшно.  Как  подумаю  о  том, что еще
мгновение  -- и нет ничего,  ужас берет. Я думаю  о прошлом, говорит Ученый.
Где  оно?  А  люди-то  были. Писали  стихи.  Доказывали теоремы.  Мучились в
лагерях. Где все это? Много ли осталось в памяти? Да и что память! Дело не в
этом. Дело не в этом,  говорит Посетитель. Что такое нормальная человеческая
жизнь? Твое благополучие? Нет. Нормальная человеческая жизнь -- это когда ты
продолжаешь жизнь и дело других, они  смотрят на  твою жизнь и на твое  дело
как  на свои, кто-то продолжает твою жизнь, и твое дело. И вы  все  -- одно.
При этом создается состояние  причастности к вечности, л страха  смерти нет.
Если люди при этом  и думают о смерти, то не так болезненно, как вы, а как о
деле. А как живете вы? На предшественников вам наплевать.  Их  у вас  нет. А
если они и были, вы  стараетесь  о них забыть и вести все отсчеты только  от
себя. Продолжателей вашего дела нет, и вы это знаете. На вас наплюют так же,
как вы на своих предшественников. Родители? Дети?  Тут еще хуже. А между тем
даже  с  чисто  биологической  точки  зрения   тут  мы  потеряли.   Говорят,
продолжительность жизни увеличилась на двадцать лет. Нет, она сократилась на
сорок. Нормальный  человек  есть единство  по  крайней  мере трех поколений.
Подсчитайте, сколько это.  А мы -- мы просто обрубленные люди. Без прошлого.
Без будущего. Мы и есть чистое мелькание.  Потому-то мы  и наполнены страхом
смерти. Страх смерти  есть  лишь  осознание этого  факта разрушенности связи
времен. А где же выход, спросил  Неврастеник. Религия, говорит Посетитель. В
условиях современного образования это пустое дело, сказал Ученый. Религия не
только учение, сказал  Посетитель. Религия  есть  еще человеческая общность.
Старушечья  общность, сказал Неврастеник.  Замолчи,  сказал Болтун. Он прав.
Нужна  антисоциальная общность людей  и  нужна для  нее  своя  неофициальная
религия.  Не нравится слово  религия  --  путь будет  идеология.  Любопытно,
говорит Неврастеник. Может быть,  вы  уже и  роли распределили?  Может быть,
сказал  Болтун.  И как же,  спросил Ученый. Ну хотя бы  так, сказал  Болтун.
Правдец  --  пророк.  Мазила  --   создатель  иконики.  А   мессия,  спросил
Неврастеник. Кто мессия?  Клеветник? Шизофреник? Нет, сказал Болтун. Они  --
апостолы. Мессия идет. Где, спросил Неврастеник.  В  тебе.  В нем. В нем. Во
мне. Во всех. И откуда же исходит, спросил  Ученый, Ваш мессия. Из науки? Из
искусства? Из  тюрем?  Из политики? Из  салонов?  Из разума?  Из  сердца? Из
желудка? Отовсюду, сказал Болтун. Кто знает, может быть, он уже пришел. А мы
слепы, и потому  этого еще  не знаем.  А зачем он нужен, спросил  Карьерист.
Восстановить разорванную связь времен и очистить твою душу от страха смерти,
сказал Посетитель. Ну  и разговорчики  мы ведем, сказал Неврастеник. Неужели
это серьезно?

РЕАКЦИЯ СОБИРАЕТ СИЛЫ
     Кончился юбилейный год. Еще  три года в Журнале допечатывали оставшиеся
от него материалы. Начали готовиться к новому предстоящему через  десять лет
юбилею  и  печатать  подготовительные  материалы. Но поскольку установка  на
промежуток между юбилеями по каким-то причинам (наверняка, происки реакции!)
задержалась,  образовался  промежуток,  который  не  знали,  чем  заполнить.
Секретарь заявил на заседании, что редколлегия  не справляется, и потребовал
ее  укрепления. Создали комиссию,  в  которую  вошли передовики предприятий,
пенсионеры  и  видные  представители.  Комиссия начала  допрос пострадавших.
Претендент срочно вернулся из внеочередного отпуска. Стоит мне отлучиться на
неделю,  орал  он  на  Мыслителя  и всех  прочих сотрудников  редакции,  как
начинается бардак!  Полная беспомощность! Все надо делать  самому! Не хотите
работать, так и скажите честно и открыто! Держать не буду!
     Мыслитель  предложил гениальный  план  --  выпустить  серию  совместных
номеров: ибанскопольский, армянскобиологический, генетикочувашсконемецкий, а
также номер, посвященный союзу естествознания, науки и физики. Начать решили
с  интервью  Академика,   который  только  что  выпустил  сотый  том  своего
эпохального труда "Одна минута одного открытия".  Поскольку Академик страдал
неизлечимым словонедержанием, вследствие чего при разговоре с  ним его пасть
приходилось затыкать  специально изготовленным кляпом с глушителем, интервью
поручили  написать самому Мыслителю.  Потом  Претендент  встретился с Кисом,
который писал статью  за самого главного руководителя  реакции Троглодита. В
статье  давалась  погромная  критика  Претендента.  У меня гениальная  идея,
сказал Претендент,  и они перешли  на шепот. Только  никому ни гу-гу, сказал
Претендент.  И  Неврастенику,   спросил  Кис.  Ему  в   особенности,  сказал
Претендент. Он ненадежен. И нашим. И вашим.

ЗАМЕТКИ КЛЕВЕТНИКА
     Только  официальная идеология может стать полноценной  и  даже  великой
идеологией.   Неофициальные   идеологические   образования,   как   правило,
несамостоятельны, уродливы,  неустойчивы.  В дальнейшем я буду иметь  в виду
только  официальную  идеологию.  Я  не  собираюсь при этом строить целостную
теорию идеологии.  Я лишь  хочу обратить внимание на некоторые стороны дела,
важные с точки зрения перспективы социальных преобразований.
     Официальная  идеология -- это  идеологическое  учение  и идеологическая
организация  людей.  Задачи  последней  общеизвестны:  поддерживать  учение,
следить за его чистотой (охранять от ревизий и ересей), следить за единством
(охранять от сект и расколов), пропагандировать его людям, следить,  чтобы к
нему относились с почтением, искоренять тех, кто выражает к  нему недоверие,
и  т.д.  Идеологическая  организация  не есть  просто  одна  из  организаций
общества наряду  с  другими (аналогичная,  например,  министерству  какой-то
отрасли  промышленности  или даже  армии). Она есть  организация общества  в
целом с этой  точки зрения.  Она пронизывает все сферы  общественной  жизни.
Помимо  многочисленных  специальных  учреждений  различных  рангов  (Отделы,
Институты, Школы, Группы и т.п.), профилей и функций, идеологической работой
занимается     многомиллионная     армия     агитаторов,     пропагандистов,
корреспондентов,  журналистов,  писателей, художников,  ученых.  От  мала до
велика. Газеты, журналы, радио, телевидение, книги, кино,  концерты, театры.
Почти  каждый начальник  отчасти  есть  идеологический  работник. И огромная
армия   добровольцев.  Особенно   --   пенсионеры.   Особенно  --  отставные
полковники.  Почти  каждый  гражданин,  достигший  определенного  возраста и
имеющий  маломальски терпимое образование, потенциально есть  идеологический
работник. И способен быть им, на самом деле, в силу особенностей отправления
идеологических   функций   в  нашем  обществе   и  грандиозной   организации
идеологического просвещения (если можно  так выразиться). И  лишь  благодаря
этой системе идеологическое учение  становится могучим фактором общественной
жизни.  Оно  немыслимо вне  этой  системы  как явление социальное. Вне  этой
системы оно есть  лишь совокупность текстов, которые можно  рассматривать  с
самых  различных точек  зрения  -- с исторической,  физической,  логической,
эстетической.   Однако,   если   мы  хотим  их   рассматривать   именно  как
идеологические  тексты,  мы ни  на минуту не должны забывать  о деятельности
могущественной   организации   людей.  И   тот,  кто  намерен  посягнуть  на
идеологическое учение без  учета этого  обстоятельства,  будет выглядеть как
наивный младенец или безумец. Но это еще не все. Это еще только начало.
     Прошедший  период  растерянности  был в  высшей  степени  поучителен со
многих  точек  зрения.  Поучителен он  и  в  плане  рассматриваемой темы. До
наступления этого периода казалось, что стоит сбросить идеологические оковы,
превращающие  способных  писателей,  художников,  ученых  и т.д. в бездарных
лгунов,  холуев  и кретинов, как наступит расцвет всего и вся. В этот период
перед  людьми открылись огромные возможности. А много ли сделалось? Кое-что.
И  дело тут  не  в  том,  что  не успели  или  не дали.  Другого и  не было.
Отсутствие  давления со стороны этого другого было одной из причин того, что
возможности  оказались неиспользованными. Все, что  смогли, сделали. Сделали
все  то,  что смогли.  Дело в том, что  подавляющая  масса людей,  не смогла
сделать  ничего другого  потому,  что  ей  это и  не нужно было делать.  Как
выяснилось  с полной очевидностью, подавляющая  масса  людей,  так или иначе
причастных к идеологии  (кстати сказать, аналогичное явление имело место и в
других сферах общественной жизни),  оказалась заинтересованной именно  в той
форме официальной идеологии, какую они имели, представляли и потребляли. Она
оказалась удобной  почти для  всех.  Я не утверждаю ничего о том, какой  она
оказалась с точки зрения экономических, политических и других последствий. Я
не утверждаю,  что она оказалась хорошей.  Я не утверждаю, что она оказалась
плохой. Я  лишь утверждаю, что она оказалась подходящей. И думать, будто она
держится только на насилии ошибочно. Она принимается также и добровольно. Не
берусь     высчитывать    проценты    добровольности,    безразличности    и
принудительности. Я не  апологет этой идеологии. Но я  считаю  своим  долгом
констатировать  следующий  факт.  Если  даже  по  каким-то причинам  аппарат
идеологического  принуждения   перестанет   действовать   (например,   будет
физически разрушен), какие-то  элементы официального  идеологического учения
сохранят  свое  значение  в  качестве  добровольных элементов  той или  иной
(официальной или неофициальной) идеологии. Мы  здесь  имеем дело  все-таки с
великой идеологией.  Если  бы  это было не  так, то не было бы  проблемы.  И
кстати сказать,  всеобщее  презрение и пренебрежение к официальной идеологии
ничуть не лишает ее статуса великой.

ОПЯТЬ УСПЕХИ
     На свой  страх и риск Мазила  вылепил надгробие  в глине в  натуральную
величину.  Болтун, увидев его, ахнул. Никогда  бы не подумал, что это  будет
так здорово. Эффект масштаба, сказал Мазила.  И потом,  какая бы это ни была
маленькая частичка от меня, она сделана бескомпромиссно. Это все равно я.  А
в  мраморе  это  будет смотреться  очень и очень неплохо. Если  этот  мрамор
будет, сказал  Болтун. И все-таки, это Мазила двадцатилетней давности,  да и
то  частичный.  К  тому же  если дадут поставить.  Начались  снова комиссии,
просмотры,   утверждения.  И  завершились   они  успешно.   Наконец  главный
архитектор Ибанска  изъявил желание посмотреть надгробие.  Дважды он выехал,
но  не  доехал.  Дважды его  срочно вызвали вверх.  Теперь  он  обещал  быть
наверняка, если не произойдет ничего непредвиденного.

КРЫСЫ
     Мы  установили, что  специальные крысы-эксперты по  одним  им  понятным
признакам производят отбор  среди  молодых  крыс. Эксперты  некоторое  время
наблюдают за  крысиной молодежью, затем выделяют  избранника, окружают его и
обнюхивают.   Затем   собирается   сборище   из   ранее   отобранных   крыс.
Крыса-избранница  выбегает  в  середину  и  что-то  пищит  (писки крыс  были
записаны и классифицированы; об этом в  следующей главе). Затем  выбегают по
очереди еще  две-три крысы  и тоже пищат. Затем  крысы поднимают хвосты. Как
правило,  поднимают  почти  все.  Некоторые  воздерживаются.  За  все  время
наблюдений было  лишь два  случая, когда подняло  хвосты меньшинство крыс. И
тогда  избранница  тут  же  была  разорвана  на  куски  и  съедена. По  всей
вероятности это -- ритуальное пожирание,  так  как все собравшиеся обычно до
этого нажирались  досыта.  После процедуры поднятия хвостов крыса-избранница
тут же смешивается с массой других  и выделить ее потом из массы практически
невозможно. Из  отобранных таким  образом крыс затем избираются  лидеры всех
рангов. Система отбора построена  настолько безукоризненно,  что  ошибок  мы
почти не наблюдали. Отобранных крыс мы называем отмеченными.
     Да, сказал Болтун. Ошибок тут не может  быть. Но не потому, что система
разумна.  А  потому,  что она абсолютно  иррациональна.  Ошибка  всегда есть
ошибка раздумья. Когда не думают, ошибок не делают.
     Мы  установили  также,  читал  далее  Болтун,  что  в  сложной  системе
управления   колонией   регулярно  производится  смена   крыс,   реализующих
управление,  сопровождаемая  мероприятиями,  которые  нам на  первый  взгляд
показались  нелепыми,  но  в  разумности которых  неоднократно  убеждались в
дальнейшем.   Это  осуществляется  в  такой  последовательности:  1)  стадия
продвижения отмеченных  крыс в круг особей, являющихся кандидатами в лидеры;
2) стадия вживания (ее результат -- снюхивание с определенными кругом крыс);
3) выталкивание в лидеры (захват поста); 4) замена чужих своими, обычно  при
этом  происходит  массовое  уничтожение чужих;  5)  массовый террор, имеющий
целью  устрашить  всех  и  сделать  покорными; б)  некоторые  преобразования
крысария,  имеющие  целью завоевание  популярности  и оправдание  сделанного
ранее. Разумность систематически проводимых при этом массовых уничтожении не
подлежит  сомнению. Мы предприняли однажды попытку воспрепятствовать  им, но
результат получился плачевный. Находящиеся в системе управления старые крысы
устроили  такой погром,  что  потребовалось несколько  лет,  чтобы  крысарий
восстановил нормальный вид.
     Только  в  этом  пункте Болтун допустил  неточность.  Предсказанные  им
величины оказались  вдвое меньше тех,  которые получились  в  опыте.  Но  он
объяснил несовпадение внешним  вмешательством в ход процесса, которое было с
научной точки зрения неправомерным отклонением от типа эксперимента.

ЗАПИСКИ КЛЕВЕТНИКА
     Идеологическое учение содержит  в  себе  учение о мире вообще, учение о
человеке и  учение о человеческом обществе. Подчеркиваю, учение, а не науку,
если под наукой иметь в  виду научность в указанном выше смысле. Если кратко
и ориентировочно сформулировать суть идеологического учения, то она сводится
к следующему. Мир, человек (т.е. ты) и общество (т.е. система большого числа
таких "ты" со всеми их  орудиями, средствами существования и т.д.)  устроены
так  (или  существуют  по  таким законам;  или  подчиняются  таким  законам;
заметьте, подчиняются!), что  общество,  в котором ты живешь, есть наилучшее
изо всех  мыслимых. Твое начальство глубоко (глубже, чем кто бы  то ни было)
постигает законы мира, человека  и  общества и  строит  твою жизнь в  полном
соответствии с  ними. Оно делает  максимально лучшее для тебя.  Оно живет  и
тяжко трудится  во имя  тебя.  И  жизнь  твоя  прекрасна.  Прекрасна  только
благодаря   твоему  мудрому   начальству,  которое   руководствуется   самой
правильной  теорией  и  т.д.  Короче говоря,  тут  мы  найдем  все  атрибуты
божественной  премудрости, доброты, провидения и прочая, и прочая, и прочая.
Но  тут  есть  одна  особенность,  на  которую   стоит  обратить   внимание.
Особенность   эта  --   двадцатый  век,  несколько   отличный   по  условиям
существования  человека от  тех  времен,  когда  создавались  такие  великие
идеологии, как буддизм, мусульманство, христианство.
     Учение  о  мире?  Есть  мощное  естествознание.  Есть  физика,  которая
недвусмысленно  заявила  свои  претензии  на  многое  такое,  что  считалось
неотъемлемой сферой философии (а философия  стала частью идеологии; "стала",
если  не  хотим  сказать  "есть").  Учение  о  человеке? Есть  антропология,
физиология, медицина, психология, педагогика, генетика, логика,  лингвистика
и  т.д.  Учение  об  обществе?  Есть  история,   социология,  политэкономия,
социальная  литература,  социальная  журналистика  и  т.д.  Причем,  человек
сведения всякого рода на  этот счет получает в любом количестве и регулярно.
В результате перед идеологией возникает задача: занять определенную  позицию
по отношению ко всему этому (а позиция эта общеизвестна -- контроль, надзор,
опека,  цензура) и отвоевать  у науки, литературы и прочих областей культуры
свою  собственную  вотчину,  в  которой  идеология  являлась  бы  не  только
надсмотрщиком, но  хозяином, исполнителем, созидателем,  хранителем  и  т.п.
Такую вотчину, которая стала бы неотъемлемой частью тела  идеологии. И такую
вотчину она имеет. Это -- некое общее учение о мире в целом (мировоззрение),
некое учение о познании и мышлении и вся область общественных наук. Недавний
печальный опыт социологии обрести если уж не автономию, то хотя  бы право на
отдельное название, красноречиво говорит  о том, что  сферу наук об обществе
идеология никому без боя  не  уступит. Повторяю, захватив сферу общественных
наук, сама идеология от этого не становится наукой. В отношении мира в целом
и  познания (и мышления) идеология  имеет  конкурента, с  которым  не так-то
просто  справиться,  --  логику.  И  даже  не  столько  конкурента,  сколько
постоянную угрозу быть уличенной в мошенничестве.

ВЫСШАЯ ВЛАСТЬ
     У  нас,  говорит Карьерист, самая  высшая  власть  -- это  самая низшая
власть. Имя Р. тебе, конечно, известно. Так вот, его окончательно выперли  с
кафедры. Р много лет заведовал  кафедрой. Целую школу  создал!  Превосходная
кафедра  была.  Кстати,  я  был у него  аспирантом.  Помнишь, эти истории  с
письмами? Подсунули и ему. Он человек порядочный, не смог отказаться, хотя к
политике совершенно равнодушен. Ему предложили выступить публично и заявить,
что его обманули. Он, разумеется, отказался. На другой же день освободили от
заведования. Чтобы сохранить кафедру, назначили заведующим  некоего  Нолика.
Абсолютное  ничтожество.  Непременный член всех делегаций  за  границу.  Его
просто  присоединяли к  делегациям, минуя все  те  сложные  процедуры, через
которые должен пройти наш брат. Назначая Нолика, говорили, что это для виду,
что фактически руководить будет  Р.  Вроде  бы  так и  оставалось  некоторое
время.  Но  лишь по  видимости. А  фактически началось совсем другое.  Жизнь
кафедры --  это миллион мелких дел. И результат руководства сказывается лишь
в итоге.  Курсовые  и  дипломные  работы  студентов,  отбор  в  аспирантуру,
рекомендация  для  печати,  обсуждения  докладов,  введение  или  исключение
спецкурсов,  назначение  руководителей  студентам  и  аспирантам, отметки на
экзаменах, распределение на работу, допуск к защите диссертаций, отзывы... И
почти в каждом конкретном случае  есть выбор.  Причем, взятый по отдельности
акт выбора не принципиален. Его можно  обосновать так, что не придерешься. А
в  целом  постепенно,  но   неотвратимо  складывается  вполне   определенная
тенденция. Допустим, есть две темы, для научной работы: А и В. Разницы между
ними на первый взгляд нет. Тема В вроде  даже звучит как более передовая. Но
Р знает, что тема А перспективнее. Правда, она труднее, нужно  более сильное
руководство  и более настойчивый и способный исполнитель. Нолик знает, что Р
об  этом  знает,   и  поступает  наоборот.  Он  --  заведующий.   Вопрос  не
принципиален.   Р  деликатен  и  не  спорит.  Он   просто  теряется,   когда
соприкасается  с  людьми такого типа -- типа  Нолика. Проходит тема  В.  Два
студента, допустим,  есть: А  и  В.  Примерно  одинаковы.  У В даже какие-то
показатели предпочтительнее. Но Р предпочитает А,  значит Нолик предпочитает
В. Нолика поддерживают общественные организации. В аспирантуру оставляют  В.
Все это  идет на  глазах  у всех. Все видят. Все понимают. Но никто не может
противостоять.  Декан? Да он всю жизнь завидовал  Р. Он спит и видит, как бы
его зажать. Притом зачем поднимать шум из-за пустяка.  Начинается  пока  еле
заметная  деморализация  общей  среды  кафедры.  Обсуждается  дипломник  или
аспирант  Р.  Придирки,   замечания,  затягивание.  И  все  это  под   самым
благородными   предлогами  и  корректно.  В  общем,  опять  не  придерешься.
Обсуждаются дипломники или  аспиранты Нолика. Все прекрасно. Мелкие дефекты.
Легко исправить. Рекомендовать.