ала  напечатана  большая  статья  за   подписью   Мыслителя  с  анализом
философского смысла и социальной значимости его "Поэмы о долге".

ПОЭМА О ДОЛГЕ
     Поэма о долге  наделала много шума во всех кругах  и сферах и выдвинула
Литератора в  число талантливейших мыслителей Ибанска и его окрестностей.  В
окончательном варианте, как  известно, поэма была опубликована в двух частях
в таком виде:
     I
     Я кучею горжусь, в которой по уши сижу.
     II
     И зад руководящий преданно лижу.
     Ходили противоречивые слухи о том,  что были другие варианты поемы, что
цензура  их  отвергла, что напечатали  ее  с  большими купюрами  и  лишь под
давлением  широкой общественности  сверху  и справа. Смелая статья Мыслителя
положила кривотолкам  конец. Проникнув в творческую лабораторию  Литератора,
которую  тот  специально  для  этого   сочинил  после  опубликования  поэмы,
Мыслитель  убедительно  показал,  что  автор проделал длительную  творческую
эволюцию.   Мыслитель  выделил  три  этапа  в   этой  эволюции.  На  первом,
гражданско-лирическом этапе поэма зародилась в такой виде:
     В кровати голый я лежу
     На твой могучий зад гляжу.
     Слово "могучий" было заменено словом "огромный", потом слово "огромный"
было заменено словом "могучий". Выражение "голый я" было зачеркнуто и сверху
написано  слово "голенький".  Наконец,  последняя  строчка  была  вычеркнута
совсем, и в окончательном виде на первом этапе поэма была записана так:
     В кровати голенький лежу.
     Твой жирный зад в руках держу.
     Потом была приписана строка:
     И этим очень дорожу.
     Но она была  вычеркнута красным  карандашом, и впоследствии автор к ней
не  возвращался.  Первый  этап  охватывает  период с  января  по декабрь. На
втором,  гражданско-личностном этапе, который  охватывает  период с  другого
января по другой декабрь, автор создал целый ряд вариантов поэмы:
     Я лужу делаю, в которой и лежу.
     И сам свою же задницу лижу.
     Я зад боготворю, который я лижу.
     И кучу ту творю, в которой сам сижу.
     В своем я по уши сижу.
     И сам свою же и лижу.
     Сижу.
     Лижу.
     По  мысли  Мыслителя, четвертый  вариант,  как  бы  это  ни  показалось
парадоксальным на первый взгляд, является переходным к окончательному.
     Третий, гражданско-государственный этап,  длившийся после первых двух в
течение пяти лет, был периодом мучительных творческих  поисков наилучшего из
созданных  вариантов.  Лишь  после  исторических  мероприятий   автор  обрел
мужество подлинного художника и выбрал тот, который следовало выбрать.
     Сослуживец, прочитав поэму, сказал:
     Закон для всех людей один
     До наших дней с античности.
     Поэт всегда слегка кретин.
     Но тут -- в большой наличности.

БРЕД
     Шизофреник запер на крючок дверь, чтобы к нему не ломился пьяный хозяин
квартиры,  у  которого  он  снимал  комнатушку,  положил  на  колени  доску,
заменявшую письменный  стол, и задумался. Как хорошо, что я  один, думал он.
Хочу, чтобы все осталось так, как есть. Хотя бы еще немного. Я должен успеть
хотя  бы тысячную долю того, что продумал,  сказать хотя бы одному человеку.
Иначе зачем  все  это?  Потом  пошел  какой-то сумбур,  о котором Инструктор
сказал, что это --  из подсознания, типичный  фрейдистский бред.  Шизофреник
занял первое место на математической олимпиаде. Сам Академик жмет ему руку и
говорит, что он -- разгильдяй,  койку  толком заправить не может. Шизофреник
заправляет и заправляет  койку, а  Академик  снова сдергивает одеяло. На том
берегу слышатся  команды вражеских  офицеров. Шизофреник  не  может  понять,
почему они выкрикивают такие точные координаты их штаба. Завтра утром война,
а они  на  штабных  учениях.  Офицеров учат  писать  донесения  о  гибели  и
похоронах  солдат. Учения  идут и  идут, а имен уже  не хватает.  Шизофреник
придумал  простой  и аффективный метод  порождения  практически бесконечного
числа  имен.  Академик  сказал,  что  он  молодец,  дослужится  до  офицера.
Просмотрев метод Шизофреника,  Академик  сказал Инструктору, что  он научной
ценности не имеет. Потом Шизофреник начал писать трактат.

СОЦИАЛЬНЫЕ ЗАКОНЫ
     Принято думать, писал  Шизофреник, что человеческое общество  есть одно
из самых  сложных  явлений  и что по  этой причине  его изучение сопряжено с
необычайными   трудностями.   Это   заблуждение.  На   самом  деле  с  чисто
познавательной точки  зрения  общество  есть  наиболее легкое  для  изучения
явление, а законы  общества  примитивны  и общедоступны. Если бы это было не
так, общественная жизнь вообще была бы невозможна, ибо люди живут в обществе
по  этим  законам и  по  необходимости  осознают  их.  Трудности  в изучении
общества,  разумеется, есть. Но они далеко не академической природы. Главное
в понимании  общества -- понять, что оно просто в деталях  и сложно лишь как
нагромождение  их огромного числа, решиться сказать  по этому поводу правду,
признаться  в  банальности   своих   мыслей,  сбросить  сложившуюся  систему
предрассудков и ухитриться сделать свои мысли широко известными.  Есть  одна
трудность познавательного  порядка.  Это  --  невозможность  дедукции  из-за
избытка  информации,  из-за  обилия  исходный  понятий  и  допущений,  из-за
ничтожного  числа  выводимых  следствий,  из-за  практической   ненадобности
дедукции. Это действует удручающе на современного ученого человека, которому
голову забили идеями математизации, формализации,  моделирования и т.  п.  И
самые примитивные из законов общества -- законы социальные.
     Когда  говорят  о  социальных законах, обычно  говорят  о  государстве,
праве,  морали,  религии,  идеологии   и  прочих  общественных   институтах,
регулирующих  поведение людей и скрепляющих их  в целостное общество. Однако
социальные законы не зависят в своем происхождении от  упомянутых институтов
и не касаются их взаимоотношений и функционирования. Они лежат совсем в ином
разрезе  общественной жизни. Для  них совершенно безразлично, что объединяет
людей  в  общество. Они  так  или  иначе  действуют,  раз люди на достаточно
длительное  время  объединяются в достаточно большие группы. Упомянутые выше
институты сами живут в соответствии с социальными законами, а не наоборот.
     Социальные  законы  суть  определенные  правила  поведения   (действия,
поступков) людей  друг  по  отношению  к  другу.  Основу  для  них  образует
исторически сложившееся и  постоянно  воспроизводящееся  стремление  людей и
групп  людей к самосохранению  и  улучшению  условий своего  существования в
ситуации социального бытия. Примеры таких правил:
     меньше  дать  и больше  взять;  меньше  риска и  больше выгоды;  меньше
ответственности и  больше  почета;  меньше  зависимости  от  других;  больше
зависимости других от тебя и т. д.
     Социальные  законы не фиксируют явно вроде правил морали, права и т. п.
по причинам, о  которых  нетрудно  догадаться  и о которых специально  скажу
дальше. Но они и без этого  общеизвестны  и  общедоступны. Легкость, с какой
люди открывают их для себя и  усваивают, поразительна. Это объясняется  тем,
что  они естественны, отвечают  исторически сложившейся природе  человека  и
человеческих групп. Нужны исключительные условия, чтобы тот или иной человек
выработал в себе способность уклоняться от их власти и поступать вопреки им.
Нужна  длительная кровавая история, чтобы  в каком-то фрагменте человечества
выработалась способность противостоять им в достаточно ощутимых масштабах.
     Социальным  правилам  поведения  люди  обучаются.  Делают  они  это  на
собственном опыте, глядя на других, в процессе воспитания их другими людьми,
благодаря образованию, экспериментам и т. п. Они напрашиваются сами собой. У
людей  хватает  ума  открыть  их  для  себя,  а  общество  поставляет  людям
гигантские  возможности для тренировок.  В большинстве  случаев люди даже не
отдают  себе отчета в том, что они проходят систематическую практику на роль
социальных  индивидов,  осуществляя  обычные  с  их точки  зрения  житейские
поступки.  И  они  не могут  этого  избежать, ибо,  не обучившись социальным
правилам, они не могут быть жизнеспособными.
     Хотя социальные  законы  соответствуют природе  человека и групп  людей
(естественны), люди  предпочитают о них  помалкивать  или  даже  скрывают их
(подобно  тому,  как  они  прячут  грязное  белье  и закрываются  в туалете,
справляя  свои естественные потребности). Почему?  Да потому,  что  прогресс
общества  в  значительной  мере происходил как процесс изобретения  средств,
ограничивающих и  регулирующих действие  социальных законов. Мораль,  право,
искусство, религия, пресса, гласность, публичность, общественное мнение и т.
п. изобретались людьми  в значительной  мере (но не полностью,  конечно) как
средства такого  рода. И хотя они, становясь массовыми  организациями людей,
сами  подпадали под действие социальных законов, они так или иначе выполняли
и выполняют  (там, где  они есть)  антисоциальную роль. Социальный" прогресс
общества был прежде всего прогрессом антисоциальности. Людей веками приучали
облекать  свое поведение в формы, приемлемые с точки зрения морали, религии,
права,  обычаев  и т. п., или  скрывать  от  внешнего  наблюдения как  нечто
предосудительное.  И  неудивительно,   что   социальные  правила   поведения
представляются им как нечто, по меньшей мере, неприличное,  а порой даже как
преступное. Более того, люди  индивидуально формируются так, что  социальные
правила  для  них самих  выступают лишь как возможности, которых могло и  не
быть. Если  человек совершает поступки по  этим правилам  и осознает это, то
очень часто он при этом проходит через психологические конфликты и колебания
и  переживает  происходящее  как  духовную  драму.  Примеры  людей,  которые
оказались  способными пойти наперекор социальным  законам и благодаря  этому
стали предметом величайшего уважения граждан, еще более  укрепляют в мысли о
том, что эти  законы  отвратительны,  а  точнее говоря  --  что это вовсе не
законы,  а  что-то противозаконное.  Наконец,  примеры  обществ,  в  которых
социальные  законы  в  силу  разрешения  морали,   религии,  правовых  норм,
гласности  и  т.  п.  приобретали  ужасающую  роль,  довершают  мистификацию
реального  положения  дела  и воздвигают  непреодолимую преграду истине,  --
поразительный пример зла, творимого людьми  из лучших побуждений. Впрочем, и
здесь лучшими побуждениями прикрываются, как правило, негодяи.
     Социальные законы всегда на виду, и здесь бессмысленно ожидать открытий
вроде открытия микрочастиц, хромосом и т. п. Открытием здесь может быть лишь
фиксирование  очевидного и  общеизвестного  в  некоторой  системе  понятий и
утверждений  и  умение  показать,  как  такие  тривиальности выполняют  роль
законов бытия людей, -- показать, что нашей общественной жизнью управляют не
благородные  титаны,  а  грязные  ничтожества.  В  этом  основная  трудность
познания последней.
     Когда  все  же  говорят о  тех или иных социальных законах, то их,  как
правило, лишают статуса общечеловеческих  законов и рассматривают в качестве
бесчеловечных законов  какого-то изма.  Полагают  при  этом, что в  каком-то
другом благородном изме им нет места. Но  это -- ошибочно. Во-первых,  в них
нет  абсолютно ничего бесчеловечного. Они просто  таковы на  самом деле. Они
ничуть не бесчеловечнее, чем законы содружества, взаимопомощи, уважения и т.
п. Противопоставление концепции злых и  добрых социальных  законов вообще  с
научной точки зрения лишено смысла, ибо они суть зеркальные отображения друг
друга,  изоморфны  по  структуре  и  эквивалентны  по  следствиям.  Возьмем,
например,  принцип  концепции  злых  социальных  законов  "Всякий человек  А
стремится  ослабить  социальные  позиции  другого  человека  В  (при  прочих
постоянных условиях)". Эквивалентным  ему является принцип  концепции добрых
социальных  законов. "Всякий  человек В стремится усилить социальные позиции
другого человека А". Только  при условии  смешанных концепций можно избежать
этого эффекта. Но смешанные концепции  исключают здесь возможность  научного
подхода и построения теорий. Другими словами, примем мы  концепцию, согласно
которой  зло необходимо,  а добро  случайно, или противоположную  концепцию,
согласно которой  добро необходимо, а зло случайно,  мы тем  самым не решаем
вопроса о  том, что чаще встречается, зло или  добро, а указанные  концепции
сами по себе  обе не  объясняют  ни того,  ни  другого,  а  значит, в равной
степени могут быть использованы для объяснения того и Другого. А, во-вторых,
человечный или бесчеловечный изм  сложится в какой-то  стране, зависит не от
социальных  законов  как  таковых,  а  от  сложного   стечения  исторических
обстоятельств, и в том числе --  от  того" сумеет или  нет население  данной
страны  развить  институты, противостоящие  социальным законам (нравственные
принципы, правовые учреждения, общественное мнение,  гласность, публичность,
прессу, оппозиционные организации и  т.п.). Лишь в том  случае, если  ничего
подобного  в обществе  нет или это  развито слабо,  социальные  законы могут
приобрести  огромную силу и будут определять всю  физиономию общества, в том
числе -- определять характер организаций, по идее призванных ограждать людей
от  них. И тогда сложится особый тип  общества,  в котором будет  процветать
лицемерие,    насилие,     коррупция,     бесхозяйственность,     обезличка,
безответственность,  халтура, хамство, лень, дезинформация, обман,  серость,
система  служебных привилегий и  т.  п. Здесь утверждается искаженная оценка
личности  --  превозносятся ничтожества,  унижаются  значительные  личности.
Наиболее нравственные граждане подвергаются гонениям, наиболее талантливые и
деловые  низводятся  до  уровня  посредственности и  средней  бестолковости.
Причем, не обязательно власти делают это. Сами  коллеги, друзья, сослуживцы,
соседи  прилагают все усилия  к  тому,  чтобы талантливый  человек  не  имел
возможности  раскрыть   свою   индивидуальность,  а   деловой   человек   --
выдвинуться. Это принимает массовый характер и охватывает все сферы жизни, и
в  первую  очередь  -- творческие и управленческие.  Над обществом  начинает
довлеть угроза превращения в казарму.  Она  определяет психическое состояние
граждан. Воцаряется  скука,  тоска,  постоянное ожидание  худшего.  Общество
такого типа обречено  на застой и на хроническое гниение, если оно не найдет
в себе сил, способных противостоять  этой тенденции.  Причем,  это состояние
может  длиться  века.  Я  знаю   одного  девяностолетнего  туберкулезника  и
язвенника, но его не назовешь  здоровым  человеком на том основании,  что он
прожил девяносто лет, а его одногодки-здоровяки давно  загнулись. И если мне
придется закончить  свой жизненный путь, не прожив и половины возраста этого
человека, его жизни я все равно не позавидую.

МНЕНИЕ СОЦИОЛОГА
     Прочитав этот отрывок рукописи Шизофреника, Социолог сказал Мазиле, что
за это Шизофренику здорово влепят.  За что, удивился  Мазила. Как  за что, в
свою очередь удивился Социолог. Здесь же  все про нас. Но тут же ни слова не
сказано  о  том,  что это -- о нас, сказал  Мазила. Там же не  дураки сидят,
сказал Социолог. Лицемерие, насилие, дезинформация,  бесхозяйственность и т.
п., -- младенец и  тот  поймет, к кому это относится.  И Социолог  рассказал
анекдот  о человеке,  который  кричал слова "Тщеславный болван"  и  которого
забрали  за оскорбление Заведующего,  хотя он  утверждал, что  имел  в  виду
сослуживца.  Ему  сказали, чтобы он не морочил  голову сослуживцем, ибо всем
известно,  кто  тщеславный  болван.  Но  это  же  незаконно  --  приписывать
человеку, что он говорил о нас, если кто-то находит, что то, что он говорил,
может быть  отнесено и к нам, сказал Мазила.  При чем тут законность, сказал
Социолог.  Я  имею  в  виду  фактически сложившуюся  систему оценок, которая
поставляет материал для  законности. Эту рукопись будет оценивать эксперт. К
экспертизе  будет  привлечен  лишь   такой  человек,  который  даст  заранее
ожидаемое заключение. Адвокат? Он не специалист и экспертом в этом деле быть
не может. Другой эксперт? Назови мне его. Я наперечет знаю всех,  кто  имеет
формальное право быть в таком случае  экспертом.  А ты, спросил Мазила. Я --
наилучший вариант, сказал  Социолог. Но что я  могу? К тому же  я и не хочу.
Работа  не  настолько сильна  в  научном  отношении, чтобы из-за нее идти на
жертвы.  А  как обличительный материал она ничто в  сравнении с тем, что уже
известно.  Клеветник  считает,  что  Шизофреник  --  гений,  сказал  Мазила.
Конечно, у него кое-какие идейки есть, сказал Социолог.  На мало ли кто кого
считает гением. У нас на этот счет есть свои критерии.

ОТКЛОНЕНИЯ ОТ НОРМЫ
     Я прочитал Ваш трактат, сказал Член Шизофренику. Не могу согласиться  с
Вами по ряду вопросов. Вот, к примеру, по поводу роли государства. Вы читали
сегодняшние  газеты?  Нет?  А  напрасно.  Разоблачили  группу  взяточников и
осудили. Один -- заведующий кафедрой, другой  -- доцент. И остальные в таком
же духе. Как  видите,  не  побоялись  огласки.  Так  что,  молодой  человек,
существенным для нас, как видите, является не наличие недостатков (у кого их
нет!), а борьба с ними силами государства. А в газетах написали, что главным
жуликом  в  этот  деле  был  сам  директор  их  идеологически   выдержанного
учреждения,  спросил Болтун.  А  помощником  у него был  заведующий  отделом
этики,  между  прочим. Не написали также о том, что  недавно все  начальство
целого района  погорело  на  делах  похлеще  мелких  взяток, о  которых  тут
написано. А о деле юристов Вы не  слыхали? Нет? А  напрасно. Откуда  Вам все
это  известно, спросил Член. Всему Ибанску об этом известно,  сказал Болтун.
Но об  этом не сообщали, сказал Член. Так значит,  этого  и не было, спросил
Болтун.  А  знаете,  чем  отделались  главные  жулики  в  известном  Вам  и,
следовательно,  существующем  в действительности  деле?  Поставили на вид  и
слегка  понизили  в  должностях.  Даже дачи не конфисковали. Эти  факты надо
проверить,  сказал  Член,  и  принять  меры.  Попробуйте  сказал  Болтун.  И
посмотрим, чем это для Вас кончится. Тут дела посерьезнее холодных батарей и
махинаций с яблоками. Нелепо отрицать, что государство борется с нарушениями
законов,  сказал  Шизофреник.  Но  я хочу обратить  Ваше внимание  на  чисто
социальный аспект  в этой его деятельности. Разберем такой случай. Начальник
административно-хозяйственного управления  одного известного вам  учреждения
приобрел власть,  неизмеримо превышающую власть самого директора. Через него
проходили все дела о  квартирах, дачах,  машинах, пайках и т. п. И взятки он
брал  такие,  что эти фельетонные  герои просто жалкие щенки по  сравнению с
ним. Вы думаете, никто не знал об этом? Все знали. Но до поры до времени это
не играло роли. Одно дело -- фактическая известность, другое  -- формальная.
Ответственным лицам было выгодно, снизу помалкивали из страха или надежды на
подачки. Одним словом, когда мера была нарушена, и возникла угроза скандала,
этого  начальника  стукнули.  Но как? Дали какие-то взыскания, предупредили,
пожурили.   Слегка   ограничили   аппетиты.   Государство   борется   против
недостатков, но не во имя каких-то  высших идеальных соображений. Оно делает
это лишь в той мере, в какой оно вынуждено это делать и в  какой это выгодно
ему  делать.  Оно действует  при  этом  в полном соответствии  с социальными
законами,  как  орган  социальной  справедливости,  а не  как  орган  защиты
униженных и оскорбленных. Дело тут еще и в том (помимо того, что государство
само есть объединение социальных индивидов), что различные социальные законы
имеют противоположно направленные следствия. Начальник, о котором я говорил,
по   одним   социальным  законам   стремится  выжать  из  своего   положения
максимальную в