которые могли это и  не делать? Попробовали бы не строить! Ко
всему  прочему  строительство -- сфера общественной  жизни, за счет  которой
существуют миллионы людей. Проанализируйте всю эту  систему  заботы.  Работу
планирущих и  директивных  организаций.  Строительных  организаций.  Систему
распределения  жилья.  Ход  строительства и  эксплуатации.  Понятно, говорит
Журналист.  Но я не об этом. Смотрите, ведь неплохая  улица. Сколько зелени!
Отличные  автобусы. Да, говорит Болтун. А вон, видите, эту  прекрасную улицу
перекопали. Ее всегда где-нибудь роют. Видите, деревья ломают.  А можно было
не  ломать.  Что  стоило  на  три  метра объехать!  Я  не  об  этом, говорит
Журналист.  Это  все ясно. Вот  учреждение. Отличное здание. Смотрите, какие
люди  в  него идут. Хорошо одеты. Выглядят  здоровыми,  интеллигентными. Они
получают  гарантированную зарплату.  Путевки. Премии. Отпуска. Детские сады.
Да, говорит Болтун. И  это тоже от  трогательной заботы? Это учреждение.  Но
вот, смотрите, еще одно. Еще одно. И еще одно. И еще. Подсчитаем, сколько их
в этом  доме.  На этой  улице.  В этом квартале.  В  этом городе.  Зайдем  в
учреждения, и  посмотрим,  чем заняты люди. Каковы их отношения. Какие драмы
разыгрываются из-за премий.  Сколько они ждут места в детском саду. Надбавку
к  зарплате.  Это  все понятно, говорит Журналист. Но  где основы для  Ваших
проблем? Я их  не вижу. Вы  не  хотите их  видеть,  ибо Вы смотрите извне  и
потому  выражаете нашу официальную точку  зрения. Я  все время хочу обратить
Ваше внимание именно на основы наших проблем, а Вы не хотите смотреть. Пусть
все то,  что Вы говорили,  верно. Пусть даже это забота, хотя слово "забота"
здесь  не  имеет  никакого  смысла, кроме  стремления  представить некоторый
естественный ход дела как заслугу  лиц и  организаций определенного рода. Но
начните изучать  все это  внимательнее, и  вы дойдете до  законов,  действие
которых  в наших условиях и  порождает  наши  проблемы.  Действие социальных
законов,  порождающих   наши  проблемы  и  примеры,  на   которых  можно  их
иллюстрировать, растянуто  во времени, суммируется в событиях, о которых  не
подумаешь,  что они суть  порождения этих  законов. Оно дает о себе знать  и
вылезает   наружу  в  индивидуальных  событиях,   которые   кажутся   чистой
случайностью. Например, случай Мазилы. Или случай Т. Разве они обычное дело?
Они исключение, если взять  процент  таких людей  в общей массе людей  такой
профессии. Социальные законы действуют для всех. И результат этого (в случае
с Мазилой) -- почти все художники превращаются в художников  типа Художника,
а если кто-то  ухитряется стать  художником типа Мазилы, с ним так или иначе
расправляются.  Перерыли  только  что заасфальтированную улицу?  А  рядом не
перерыли.  И эту не перерыли. Случайность? Недосмотр?  Вот в этом новом доме
уже раз десять ремонтировали новый лифт, и ремонт обошелся дороже, чем новый
лифт.  Пустяк,  случай?  А в  этом  учреждении  на  высокий  пост  назначили
ничтожного человечка, а способного работника оттерли. Пустяк? Не со всеми же
так? Вы говорите, что такого рода случаи имеют место и у Вас. Ну так что же?
Если что-то случается и у вас, нам от этого легче? Нам, выходит уж и  думать
об этом нельзя? А  разве мы настаиваем на том, что наши проблемы  -- не ваши
проблемы? Суть дела не меняется от того,  что какие-то проблемы  оказываются
общими.  Суть  дела  состоит  в том,  что  эти  проблемы  по  самой  природе
обдумываемых явлений таковы, что требуется иной способ обдумывания, чем тот,
какой  нам  постоянно навязывают.  Я готов допустить,  что построят  великое
множество домов, всем дадут по  квартире, озеленят улицы, сократят еще более
рабочий день, увеличат зарплату и все такое  прочее. И  все равно те основы,
которые рождают наши проблемы, остаются. Социальные законы все равно без тех
ограничителей,  которые изобрела цивилизация  и изобретение которых образует
суть цивилизации  (право, мораль,  гласность, общественное  мнение и  т.п.),
дадут о себе знать в стиле и уровне жизни, в тех или иных кризисных явлениях
и  катастрофах. Это  могут  быть  совершенно  неожиданные  и  непонятные для
большинства  (но предсказываемые  и объясняемые  людьми, думающими  об этом)
явления.  Например,  одуряющая  скука в среде  молодежи с сопровождающими ее
следствиями,  спад исследований  в  какой-то области науки,  крах в какой-то
области  хозяйства  и т.п.  Сейчас  ведутся  исследования по продлению жизни
людей до ста и даже до двухсот лет. Представляете, что будет твориться, если
изобретут  такое средство!  Кому  будут продлевать жизнь до двухсот лет? Кто
будет  это  делать?   Как  это  будет  оформлено   идеологически,  морально,
законодательно?  Вы  можете себе представить,  на  что  пойдут люди, имеющие
возможность  и  желание жить до  двухсот  лет?  Люди обречены  на постоянную
борьбу. Всеобщее лобызание -- миф. Или форма  насилия. И что Вы предлагаете,
спрашивает  Журналист.  Ничего,  говорит  Болтун,  если  не  считать способа
понимания.  Странные вы  все-таки люди,  говорит  Журналист.  Ничего  в  нас
странного нет, говорит  Болтун.  Мы -- это вы с очень небольшим коррективом.
Мы сначала ходим  с вами в одну школу, а потом разъезжаемся  жить по  разным
деревням.

ПОМОГИТЕ СИЛЬНОМУ
     Слабые  научились стоять за  себя, сказал Посетитель. Сильные оказались
беззащитными. Сильные нуждаются в  помощи, сказал  Мазила. Это нечто новое в
истории.  Помоги-и-и-те сильненькому!  Каково  звучит?  Трогательно,  сказал
Болтун, но  бесперспективно.  Если сильный нуждается  в  защите, ему  помочь
невозможно.

НАЧАЛЬСТВО УМНЕЕ ПОДЧИНЕННЫХ
     Что это за законы, возмущается  Неврастеник, Такие  законы любой  дурак
открыть может. Они общеизвестны. Главное не в  этом. Главное  --  объяснить,
почему  именно  так  происходит,  а  не  иначе.  Не  так-то  уж  эти  законы
общеизвестны, говорит Болтун. После того, как ты прочитал трактат Шизофреник
а, тебе стало  казаться, что ты сам знал  о них до этого. А попробовал бы ты
это  сделать  впервые!  Искомые  тобою  объяснения,  может  быть,  столь  же
тривиальны. Но ты найди их сам! Неврастеник  обиделся и ушел по чужим делам.
Мы настолько привыкли пренебрежительно относиться  к продуктам труда других,
присваивать  их безнаказанно и преувеличивать ценность своих  мыслей, сказал
Болтун, что даже не замечаем чудовищности этой привычки в себе. Мы  замечаем
ее  только в других и только  тогда, когда это больно задевает нас. А  в чем
состоит  твоя точка зрения, спросил  Мазила.  Ты  будешь разочарован, сказал
Болтун. Законы  вообще не нуждаются в объяснении, поскольку их и  изобретают
именно для этой цели, и не имеют  никаких порождающих их механизмов, ибо они
сами  суть конечные механизмы происходящего. Возьмем, допустим, такой закон:
начальство  умнее подчиненных. Неврастеник требует  объяснить,  почему  так,
поскольку он жаждет сложных формул и глубинных механизмов.  Начальство  тоже
заинтересовано в объяснении,  ибо  оно  убеждено  в  том, что  в  начальство
выходят самые умные индивиды. А между тем вопрос "Почему?" тут лишен смысла.
Дело в  том,  что подчиненным по самому их  положению невыгодно  быть  умнее
начальства,  ибо  это  ослабляет  их  социальные  позиции  и  даже  ведет  к
конфликтам,  в  которых  умников-подчиненных  как  правило  постигает жалкая
участь.  Потому   подчиненные  добровольно   стремятся  быть  глупее  своего
начальства.   И  добровольно   фактически   становятся  такими.   Происходит
самооглупление, в результате которого интеллектуальный  уровень начальства в
общем становится выше такового  у подчиненных. Это и есть сам закон, который
фиксировал Шизофреник  в  нарочито  афористической  форме: начальство  умнее
подчиненных. Раз ты начальник, а я подчиненный, то  именно поэтому ты умнее,
чем я. Я с этим тоже согласен, сказал Мазила. Я сам так всегда думал.

БЕЗ ДУШИ
     Возьми любую нашу житейскую ситуацию  с  участием многих людей, говорит
Болтун. И если ты укажешь мне хотя бы одно ее звено, которое без юмора можно
было бы изобразить как духовную драму, ставлю бутылку  коньяку.  Теперь люди
обходятся без механизма, именуемого духовной  жизнью. Во-первых, для нас это
слишком   тонкое   и   хрупкое  сооружение.  Оно  ломается  при   первом  же
соприкосновении с ближними.  Да и времени на все нам отпускается  так  мало,
что механизм  души не успел бы сработать и остался бы не у дел. Он рассчитан
на  дистанцию  между  людьми  и неторопливый образ жизни.  А во-вторых,  ему
просто  негде   работать.  Духовная   жизнь  в  собственном   смысле   слова
предполагает достаточно высокую степень независимости индивида от общества и
высоко развитое чувство моральной ответственности индивида за свое поведение
перед своей  совестью.  Она  и вырастает  как  особый механизм,  связывающий
индивида  с  обществом  в таких  условиях.  Она  не  нужна, если  ею  нечего
связывать.  Психологизм  есть  тип  общественных отношений, а  не  природное
качество  человека.  Интеллектуализм есть знамение  нашего  времени. Мы  вот
часто  говорим,  что   наша  жизнь  якобы  дает   великолепные  сюжеты   для
психологической литературы. Не нужно  даже голову  ломать. Записать все, как
есть, и  получатся гениальные  книги.  Попробуй, запиши!  В  наших  условиях
искусство,  претендующее  на психологизм, ложно по самой этой претензии, ибо
психологизм не есть реальный феномен нашей жизни. А факты? Воспроизведи их в
языке и увидишь, какое это унылое убожество. Твое искусство антипсихологично
и антифактуально. И потому оно правдиво.  Оно интеллектуально и идеологично.
Но это уже совсем другое дело.

ГЕНИАЛЬНОСТЬ БЕЗДУМЬЯ
     У правительства есть разные способы привлечь на свою сторону творческую
интеллигенцию, сказал Болтун. Но в условиях, когда творческая  интеллигенция
исчисляется  десятками  тысяч,  а  выдающиеся деятели  культуры  исчисляются
единицами,  наиболее  эффективное  средство  такого рода  -- устранять самых
крупных и непохожих на  остальных. Если бы  нашим  писателям  предложили  на
выбор, сокращение  гонораров или изгнание Правдеца, подавляющее  большинство
предпочло бы последнее. Значит, действия руководства по отношению к Правдецу
разумны,  сказал Мазила. Нет,  сказал Болтун. Оно  думало лишь  о том, каким
способом избавиться  от Правдеца, а  не  о том, что от него надо избавиться.
Последнее есть факт социальной природы, а не продукт размышления.

ПОГОДА
     ...нескончаемая осень, переходящая в нескончаемую зиму...

НАСТОЯЩЕЕ И НЕНАСТОЯЩЕЕ
     В юности я ходил к одной девчонке на свиноферму, говорит Посетитель. За
двадцать  километров  к  ней  ходил по  грязи.  А в промежутках между  моими
редкими посещениями мое место занимал симулянт, изображавший инвалида. Ходил
и молил судьбу послать  мне хотя бы одну настоящую любовь и настоящую весну.
Вот я и прожил свою жизнь. Оказывается,  эта потаскуха-свинарка  и слякоть и
были моей настоящей  любовью  и  весной.  Был у меня  друг.  Спали под одной
шинелью.  Делились  каждой коркой  хлеба.  А он обо  всех  наших  разговорах
доносил, куда следует.  И я молил тогда судьбу послать мне настоящую мужскую
дружбу. Жизнь  прошла.  И  что же? Оказывается, этот мой друг-доносчик и был
моей  настоящей мужской  дружбой.  Потом  решил  я из  армии  уйти.  Поломал
успешную  карьеру. Сколько неприятностей вынес из-за этого. Семья намучилась
со мной. Жена,  в конце концов,  не выдержала и ушла  с ребенком от меня. Об
одном молил судьбу: выдержу любые трудности, но дай мне возможность  сделать
в жизни хотя бы одно  настоящее дело. Жизнь прожита. Надеяться еще на что-то
бессмысленно. Итог? Оказывается, этот мой идиотский шаг  и был  единственным
настоящим делом  моей жизни.  Так  что  же  есть  настоящее  и  ненастоящее?
Настоящее есть лишь абстракция от реально происходящего, говорит Болтун. Оно
реализуется как ненастоящее и есть само это ненастоящее. Когда оно проходит,
в памяти оно  очищается от плоти и крови и вызывает умиление. Только прошлое
имеет   реальную   ценность.  Только  ожидание   прошлого  создает   иллюзию
прекрасного. Ты  прав, говорит Посетитель. Обидно только то,  что  живешь  в
одиночку. Страшно не то, что живешь трудно, а то, что никто не хочет знать о
том, как ты живешь,  ибо  в принципе все знают, как ты живешь. Наша жизнь не
имеет тайны и не вызывает ни у кого любопытства. Однажды мальчишкой я съехал
на лыжах с горы,  с которой никто съехать не отваживался. Я сильно переживал
из-за того, что никто  этого не видел. Я был один. Потом я  не раз  повторял
это при свидетелях.  Но эффект был такой же, как будто  я был один, Я ничего
этим не добился. Потом я вроде бы привык к этому. И все-таки жаль.  Не себя.
Свидетелей жаль. Им-то ведь еще хуже.

МЫ ВСЕ СОТРУДНИКИ
     Скажи  откровенно, спросил Неврастеник, Социолог -- ваш сотрудник? Наш,
сказал Сотрудник. А Мыслитель, спросил Неврастеник. Наш, сказал Сотрудник. А
Супруга,  спросил Неврастеник. Наш, сказал Сотрудник.  Какой кошмар,  сказал
Неврастеник. Почему  кошмар,  сказал Сотрудник.  Норма. У нас все сотрудники
наши. Но я, положим, нет, сказал Неврастеник. Ты -- потенциальный сотрудник,
сказал  Сотрудник.  Мы  тебя имеем  в виду.  Впрочем, я  ведь в принципе  не
против,  сказал  Неврастеник.  За  хорошую плату,  конечно. Я мог  бы делать
доклады  для вас не хуже Социолога. Социолог, кстати, халтурщик, дилетант  и
лгун.  Да,  сказал  Сотрудник,  последнее  время  он  начал  много  врать  и
халтурить. И потом его престиж там сильно снизился. Пора заменить. Поговорим
на  эту тему  потом. Ну,  а Правдец, спросил Неврастеник. Правдец  тоже  был
потенциально нашим сотрудником, сказал Сотрудник. Если бы  Хряк не сглупил в
свое время, Правдец сейчас был бы заведующим над  писателями. Хряк, удивился
Неврастеник. Но  ведь он же его и выпустил в свет. Да, сказал Сотрудник.  Но
он же испугался и  приказал потом  его зажать. Какой все-таки кошмар, сказал
Неврастеник.  Странно это слышать  от тебя,  сказал Сотрудник.  Нельзя  быть
членом нашего общества, не испытав на себе его влияния. Как только человек у
нас рождается  на свет, он первым делом становится нашим сотрудником.  Потом
он  учится ходить,  говорить,  писать. И научившись этому, начинает сочинять
доносы.  Дело в  том, что  наши  сотрудники  разделяются  на две группы:  на
актуальных и потенциальных. Актуальные делятся в свою очередь на три группы:
на регулярных,  спорадических и стыдливых. Регулярные  либо состоят в штате,
либо систематически выполняют наши поручения. Спорадические  выполняют  наши
поручения  при  случае.  Иногда  --  всего  один  раз.   Стыдливые  либо  не
подозревают, что они сотрудничают с  нами (но практически так не бывает;  я,
во  всяком случае,  не  знаю ни одного случая такого рода), либо делают вид,
что  не  подозревают. Таких  очень много.  Невероятно  много. От  них просто
спасения  нету.  Потенциальные сотрудники  -- все  остальное  население. Они
остаются  таковыми либо  потому, что  непригодны  по  тем или иным причинам,
сотрудничать с нами, либо потому, что у нас нет возможности их использовать,
либо  потому,   что  не  пришло  их  время.  Ну,  а  оппозиционеры,  спросил
Неврастеник.  Оппозиционеров  мы  делаем  сами,  сказал  Сотрудник.  Или  по
недосмотру.  Или  по  мере  надобности.  Поскреби  всех  наших  самых рьяных
оппозиционеров поосновательнее, и увидишь неудавшегося Социолога, Мыслителя,
Супругу,  Претендента  и  т.п.  Оппозиционеры  --  это  пустяк,  не  стоящий
серьезного  внимания.  А  что  заслуживает  внимания,  спросил  Неврастеник.
Стоящие  вне  и  над,  сказал  Сотрудник.  Независимые.  Это  --  чужеродные
вкрапления в наше общество. Их очень мало. Но они опасны, ибо они суверенны.
Один  такой независимый  может  причинить нам хлопот  неизмеримо больше, чем
миллионная оппозиционная партия.  Я бы лично партии разрешил. У  нас они все
равно выродились бы в ублюдочную комедию. Без принуждения. В силу внутренних
причин. И вообще я противник принуждения.  Тех же целей можно добиться и без
насилия. И даже лучше.  Надо только иметь терпение  и уметь подождать. Когда
людей  насилуют, им  кажется, что  они способны на многое. Дай им свободу, и
скоро  всем станет ясно,  что  они не способны  на что. Способность  сделать
нечто есть мутация.  Звучит  наукообразно,  сказал Неврастеник.  Откуда  эти
идеи? В свое время я читал Шизофреника и Клеветника, сказал Сотрудник.

ПЕРСПЕКТИВЫ
     Допустим, меня сейчас  вышибут отсюда  или  я  сдохну, что ожидает меня
здесь,  спросил  Мазила. Быстрое забвение, сказал Болтун. Через пару месяцев
жизнь будет здесь выглядеть так, как будто тебя  тут не было вообще. Неужели
я тут совсем не нужен, спросил Мазила. Нужен,  сказал Болтун. Но тут  каждый
сам  должен доказывать и навязывать свою нужность другим. Конкуренция тут ни
при чем. Конкуренция есть борьба сильных.  Она заставляет помнить. Тут же --
борьба  слабых против сильных.  А оружие слабых  в этой  борьбе --  забвение
сильного.  Сильный должен  бороться  за свою нужность  обществу даже  тогда,
когда он уникален. В  последнем случае -- в особенности. Чем  исключительнее
личность, в которой  нуждается общество,  тем  более  ожесточенную борьбу  с
обществом она должна  выдержать  для  утверждения своей  нужности. К тому же
люди  активно предают забвению свою  прошлую культуру, Чем рафинированнее  и
тоньше эта культура, тем больше нужно приложить  сознательных усилий к тому,
чтобы ее не забыть. Чтобы человека помнили, о нем надо постоянно напоминать.
Память в истории  тоже есть работа. Выброси Шекспира из школьных хрестоматий
и прикрой  всякого  рода  организации, поддерживающие память о  нем, и через
пару поколений даже о нем забудут. Наконец, ты тут нужен не персонально, а в
качестве неопределенной потребности. Твое потенциальное место  может  занять
другой. Или никто. Потребность не обязательно  удовлетворяется. Более  того,
такого рода потребности осознаются в качестве потребности  лишь тогда, когда
есть  чем их удовлетворять или даже когда  обстоятельства вынуждают  к этому
насильно.

ПСЕВДОЛОЖЬ
     Мы живем  кругом во лжи,  говорит  Неврастеник.  То, что  врут  газеты,
радио,  журналы, кино  и  т.п.,  это  само собой  разумеется.  Им  по  штату
положено.  Они  выполняют миссию.  Я  имею в  виду  нашу обычную жизнь.  Вот
сегодня, например, я беседовал с заведующим отделом. Он мне  пытался всучить
одну  вшивую тему и врал о ее великой теоретической и практической важности.
Я  врал ему, признавая  важность  темы и  настаивая  на  том, что ее  должен
разрабатывать более опытный  и  широко образованный  Р. А Р, на  самом деле,
законченный старый кретин и невежда. Я выторговал себе другую тему. Не менее
паскудную,  но  фразеологически более европейскую. Потом мы обсуждали  книгу
другого  кретина  С. Все  хвалили,  хотя  все  знали, что  книга  --  пустая
болтовня.  И я  хвалил. Это не ложь, говорит Болтун.  Это  лжеподобная форма
поведения, вполне  естественная для данного  общества. А  может быть,  и для
любого.  Это  --  ложная  ложь.  Представь  себе  такую  ситуацию.  Некто  Н
произносит  речь перед группой людей  Х  с целью убедить ее в чем-то.  Н сам
считает, что его  речь  есть  ложь.  У него, очевидно, есть  для этого  свои
критерии  оценок. Пусть некто Б  заявляет, что речь  Н есть ложь. Ты уверен,
что у него те же самые критерии оценок, что у Н? Значит, не исключено, что у
Б другие критерии оценок,  чем у Н. Он тоже считает, что Н  лжет. Но  у него
это  имеет уже  другой  смысл.  Очевидно,  будет защищаться,  пускал  в  ход
аргументы. Какие? Такие, чтобы его речь  выглядела как правда с точки зрения
некоторых критериев оценок, официально признанных в группе X. И если ему это
удается, то  он не лжет  с  точки зрения критериев  X. Где тут правда и  где
ложь? Твои  личные критерии  -- твое личное дело. Считай себя лжецом. Считай
всех других лжецами. Значение имеют