прижимая кулаки к  глазам,  как  бы
стараясь обратиться в ничто, исчезнуть перед ужасом своего  одиночества.  Ей
казалось, что она падает в мрачную пропасть.
     - Ну, бросьте, милая, полно, - шептала г-жа Бош.
     - Если бы вы знали! Если бы знали!  -  сказала,  наконец,  Жервеза  еле
слышно. - Он послал меня утром в ломбард заложить мою шаль и рубашки,  чтобы
заплатить за этот фиакр...
      И  она  заплакала.  Вспомнив  о  ломбарде,  она
только теперь
поняла истинный смысл утренней сцены и разразилась рыданиями.  Так  вот
зачем он послал ее в ломбард!.. Эта гнусная уловка Лантье наполнила ее  душу
нестерпимой горечью и терзала больше всего. Слезы, которые уже давно  душили
ее, вдруг обильно потекли по лицу; она смахивала их мокрыми руками, ей  даже
не приходило в голову вынуть платок.
     - Да образумьтесь же вы, придите в себя, на вас  смотрят,  -  повторяла
г-жа Бош, суетясь около нее. - Стоит ли так убиваться из-за мужчины! Значит,
вы все еще любите его, бедняжечка вы моя? А  ведь  вот  только  что  вы  так
возмущались им! И вот вы  плачете,  раздираете  себе  из-за  него  сердце...
Господи, какие мы глупые! - Потом она начала проявлять материнские  чувства:
- И такая хорошенькая женщина, как вы! Да разве можно?.. Я думаю, теперь уже
надо рассказать вам все, верно? Ну, вот! Когда я подошла к вашему окошку,  я
уже подозревала... Вы только представьте себе: сегодня ночью, когда  Ад  ель
возвращалась домой, я услышала, кроме ее шагов,  еще  какие-то  мужские.  Я,
конечно, выглянула на лестницу, чтобы узнать, кто это. Чужой мужчина был уже
на третьем этаже, но я сразу узнала сюртук господина  Лантье.  Бош  сторожил
утром лестницу и видел, как он  совершенно  спокойно  уходил...  Он  спал  с
Аделью, понимаете? У Виржини уже есть любовник: она ходит к нему два раза  в
неделю. Но ведь это в конце концов просто нечистоплотно! У них одна  комната
и одна постель, и я, право, не понимаю, где могла спать Виржини.
     Она на минуту остановилась, оглянулась и снова заговорила своим грубым,
глухим голосом:
     - Вы плачете, а эта злюка смеется там над вами. Головой ручаюсь, что ее
стирка только для отвода глаз... Она устроила  ту  парочку  и  пришла  сюда,
чтобы рассказать им, что с вами было, когда вы узнали...
     Жервеза отняла руки от лица и посмотрела. Виржини стояла  с  тремя  или
четырьмя женщинами и, пристально глядя на нее, тихо рассказывала им  что-то.
Неистовая ярость охватила Жервезу. Вытянув руки,  она  принялась  шарить  по
полу, топчась на месте и  дрожа  всем  телом;  потом  сделала  шаг,  другой,
натолкнулась на полное ведро, схватила его обеими  руками  и  выплеснула  со
всего маху.
     - Ах, стерва! - закричала долговязая Виржини.
     Она  отскочила  назад:  вода  попала  ей  только   на   ноги.   Прачки,
взволнованные  слезами  Жервезы,  уже  толпились  кругом:  им  не  терпелось
посмотреть на драку. Те, которые только что сидели и жевали,  взобрались  на
лохани, другие сбегались, размахивая мыльными руками. Образовался круг.
     - Ах, стерва! - повторяла Виржини. - Да она взбесилась!
     Жервеза стояла с искаженным лицом, выдвинув вперед подбородок, и ничего
не отвечала. Она еще  не  владела  искусством  парижской  брани.  А  Виржини
продолжала орать:
     - Вот дрянь-то! Ей надоело таскаться по провинции! Она там с двенадцати
лет путалась с  каждым  солдатом!  Подстилка  солдатская!  Она  и  ногу  там
потеряла!.. Смотрите, у нее нога совсем отгнила!..
     Раздался  смех.  Ободренная  успехом,  Виржини  подошла  на  два  шага,
выпрямилась и заорала еще громче:
     - Ну, подходи, что ли! Посмотришь, как я тебя отделаю! Смотри, лучше не
надоедай нам! Шкура! Я ее хорошо знаю. Пусть она только тронет  меня,  я  ей
задам! Пусть она скажет, что я  ей  сделала...  Говори,  рожа,  что  я  тебе
сделала?
     - Не разговаривайте много, - бормотала Жервеза. - Вы отлично  знаете...
Моего мужа видели вчера вечером... Замолчите, иначе я вас сейчас задушу.
     - Ее мужа! Да она смеется, что ли? Муж!..  Как  будто  у  таких  бывают
мужья! Я не виновата, что он тебя бросил. Может быть, я украла его  у  тебя?
Пусть меня обыщут!.. Если хочешь знать,  ты  ему  отравляла  жизнь!  Он  был
слишком хорош для тебя!.. Да был ли у него  ошейник  по  крайней  мере?  Кто
разыщет мужа этой дамы? Будет выдано вознаграждение...
     Смех возобновился. Жервеза тихо, почти шепотом повторяла одни и  те  же
слова:
     - Вы отлично знаете, отлично знаете... Это ваша сестра. Я  задушу  вашу
сестру...
     - Ну, что ж, поди  сцепись  с  моей  сестрой,  -  отвечала,  издеваясь,
Виржини. - Ах, так это моя сестра? Что ж, может статься! Моя сестра немножко
почище тебя!.. Да какое мне до всего этого дело? Что мне, нельзя и постирать
спокойно? Оставь меня в покое! Слышишь, ты? Довольно!
     Она отошла, но, сделав пять или шесть ударов вальком, вернулась  опять,
разгоряченная, опьяненная собственной бранью.  Она  то  умолкала,  то  снова
принималась ругаться.
     - Ну да! Это моя сестра. Что ж, довольна ты?.. Они обожают друг  друга.
Посмотреть только, как они воркуют!.. Он бросил  тебя  с  твоими  ублюдками!
Нечего сказать, ангелочки. У них  все  рожи  в  струпьях!  Один  из  них  от
жандарма - ведь так? - а трех других  ты  уморила  для  легкости,  чтобы  не
тащить с собой в дорогу!.. Это нам твой Лантье говорил! Да, хорошенькие вещи
он нам рассказывал! Сколько он вытерпел с тобой, шкура!
     - Шлюха! Шлюха! Шлюха! - заорала Жервеза, вся дрожа от бешенства.
     Она повернулась, опять пошарила по полу и, найдя только маленькую шайку
с синькой, схватила ее и выплеснула Виржини в лицо.
     - Ах, мерзавка! Она изгадила мне платье! - закричала Виржини, у которой
плечо и левый рукав сразу стали синими. - Ну, погоди, сволочь ты этакая!
     Она, в свою очередь,  схватила  ведро  и  выплеснула  его  на  Жервезу.
Началось настоящее сражение. Обе женщины бегали вдоль ряда лоханей,  хватали
полные ведра, возвращались и опрокидывали их друг другу  на  голову.  Каждое
ведро сопровождалось взрывом ругательств. Теперь уже и Жервеза отвечала:
     - На, получи, паскуда!.. Остуди себе зад!
     - А, стерва!.. Вот тебе! Умойся хоть раз в жизни!
     - Я тебе отмочу грязь, рвань панельная!
     - На, на, вот еще!.. Выполощи себе  пасть  и  принарядись  для  ночного
дежурства на углу улицы Бельом!
     Дошло до того, что они стали наливать ведра из-под кранов.  Пока  ведра
наполнялись, они наперерыв осыпали друг друга площадной бранью. Первые ведра
были выплеснуты неудачно: они только слегка обрызгали друг дружку. Но посте-
пенно обе набили себе руку. Виржини первая получила прямо в физиономию: вода
хлынула ей за шиворот, потекла по спине, по груди и вытекла из-под юбки.  Не
успела еще она прийти в себя, как слева, из другого ведра, поток воды ударил
ее по левому уху и промочил шиньон, который  раскрутился  и  повис.  Жервеза
пока что получала только по ногам: одно ведро попало в башмаки  и  промочило
платье до колен, два следующих промочили ее до пояса. Впрочем,  скоро  стало
уже невозможно оценивать удары. Обе противницы промокли  с  ног  до  головы,
лифы прилипли у них к плечам, юбки приклеились к бедрам.  Сразу  похудевшие,
посиневшие, они дрожали с головы до ног; вода текла с  них  ручьями,  как  с
зонтов в проливной дождь.
     - Есть на что поглядеть! - сказала сиплым голосом одна из прачек.
     Прачечная наслаждалась. Стоявшие впереди  то  и  дело  пятились  назад,
чтобы их не окатило  водой.  Среди  шума  выплескиваемых  с  размаху  ведер,
похожего  на  шум  спущенной  плотины,  раздавались  аплодисменты,  сыпались
шуточки. По полу текли целые потоки, обе  женщины  шлепали  по  щиколотки  в
воде. Но Виржини пустилась на предательство.  Она  вдруг  схватила  ведро  с
кипящим щелоком, приготовленным одной из соседок, и плеснула им  в  Жервезу.
Раздался крик. Все думали, что Жервеза обварилась, но  щелок  только  слегка
обжег ей левую ногу. Обезумев от боли, она  изо  всех  сил  швырнула  пустое
ведро под ноги Виржини. Та упала.
     Все прачки заголосили разом:
     - Она сломала ей ногу!
     - А как же! Ведь та хотела ошпарить ее!
     - В конце концов белокурая права. Ведь у нее отняли любовника!
     Г-жа  Бош,  вздымая  руки  к  небу,  испускала  горестные  вопли.   Она
благоразумно укрылась между двумя лоханями. Испуганные, задыхавшиеся от слез
Клод и Этьен держались за ее юбки и дрожащими плачущими голосами тянули:
     - Мама! Ма-а-ма!..
     Когда Виржини упала, г-жа Бош подбежала к Жервезе и стала дергать ее за
платье, повторяя:
     - Господи, да уйдите же! Опомнитесь...  У  меня  просто  сердце  кровью
обливается! Ведь это сущее смертоубийство!
     Но она тотчас  же  ретировалась  и  снова  спряталась  с  детьми  между
лоханями. Виржини вскочила и бросилась на Жервезу. Она схватила ее за  горло
и стала душить. Но Жервеза, изогнувшись всем телом,  вывернулась,  вцепилась
ей в шиньон и повисла на нем всей тяжестью, словно намереваясь  оторвать  ей
голову. Драка возобновилась, - на  этот  раз  молчаливая,  без  криков,  без
ругательств. Они сходились не  грудь  с  грудью,  а  царапались,  растопырив
скрюченные пальцы, стараясь угодить друг дружке в лицо, ущипнуть, разорвать,
расцарапать. Красная лента и синяя шелковая сетка были сорваны  с  брюнетки,
лиф у нее лопнул у  ворота,  обнажилась  шея  и  плечо;  у  блондинки  белая
кофточка висела лохмотьями, один рукав исчез неведомо куда, и из разодранной
рубашки проступало голое тело. Клочья одежды летали  в  воздухе.  У  Жервезы
первой показалась кровь: три длинных царапины шли от рта к подбородку. Боясь
окриветь, она защищала глаза и прикрывала их при каждом ударе.  Виржини  еще
не была окровавлена. Жервеза метила ей  в  уши  и  бесилась,  что  не  могла
достать их. Наконец она ухватила сережку, маленькую грушу из желтого стекла,
дернула и разорвала мочку уха. Брызнула кровь.
     - Они  убьют  друг  друга!  Разнимите  этих  безобразниц!  -  раздалось
несколько голосов.
     Прачки придвинулись ближе. Образовалось две  партии:  одни  науськивали
противниц,   как   дерущихся   собак;    другие,    более    чувствительные,
отворачивались, дрожа, кричали, что с них довольно, что им  дурно  делается.
Началась перебранка; свалка грозила сделаться общей: уже протягивались голые
руки, раздалось две-три оплеухи.
     Между тем г-жа Бош разыскивала Шарля, служителя при прачечной.
     - Шарль! Шарль!.. Да где же он?
     Наконец она разыскала его. Шарль стоял в первом ряду и, скрестив  руки,
любовался дракой. Это был здоровенный малый с бычьей шеей.  Он  смеялся,  он
наслаждался зрелищем обнаженного женского тела. Блондинка  была  жирненькая,
как перепелочка. Вот уморительно было бы,  если  бы  у  нее  совсем  лопнула
рубашка!
     - Ишь ты, - прищуриваясь, шептал Шарль, - у нее родинка под мышкой!..
     - Как! Вы здесь? - закричала, завидев его, г-жа Бош. - Да  помогите  же
нам разнять их!.. Ведь вы отлично можете справиться с ними!
     - Ну, нет, спасибо. Только не я, - хладнокровно отвечал Шарль. - Мне  и
так прошлый раз чуть глаз не выцарапали... Я здесь не для того поставлен;  у
меня и своей работы довольно... И потом, чего  вы  так  боитесь?  Им  только
полезно маленькое кровопускание. Они станут нежнее от этого.
     Тогда  привратница  заявила,  что  пойдет  за  полицией.   Но   хозяйка
прачечной, хрупкая женщина с больными глазами, решительно воспротивилась.
     - Нет, нет, я не хочу. Это осрамит мое заведение, - повторяла она.
     Борьба продолжалась на полу. Вдруг Виржини  поднялась  на  колени.  Она
подхватила лежавший на полу валек,  взмахнула  им  и  хриплым,  изменившимся
голосом закричала:
     - А ну, подставляй свое грязное белье!
     Жервеза быстро протянула руку, в свою очередь, схватила валек и подняла
его, как дубинку. Она тоже прохрипела:
     - А! Ты захотела хорошей взбучки?.. Подставляй кожу, я накрою  из  тебя
ремней!
     Несколько секунд  они  стояли  так  на  коленях,  угрожая  друг  другу.
Растрепанные, грязные, распухшие, бурно дышащие, они настороженно  выжидали,
переводя дыхание. Первый удар нанесла Жервеза: ее валек скользнул  по  плечу
Виржини. Она сейчас же рванулась в сторону, чтобы избежать ответного  удара,
который только слегка задел ее по бедру. Постепенно войдя в раж,  они  стали
свирепо и ритмично колотить друг друга, как  прачки  колотят  белье.  Глухие
звуки ударов были похожи на шлепанье рукой по воде.
     Прачки вокруг них больше уже не смеялись. Многие отошли, говоря, что их
тошнит от этого зрелища. Оставшиеся толпились, вытягивая шеи, в глазах у них
загорелся жестокий огонек.
     Г-жа Бош увела Клода и Этьена; их плач, доносившийся  с  другого  конца
прачечной, смешивался с глухими ударами вальков.
     Вдруг Жервеза вскрикнула.  Виржини  со  всего  размаху  ударила  ее  по
обнаженной  руке,  выше  локтя.  Выступило  красное  пятно,  кожа  мгновенно
вздулась. Жервеза в бешенстве ринулась на противницу. Казалось,  она  сейчас
убьет ее.
     - Довольно! Довольно! - закричали кругом.
     Но лицо Жервезы было так страшно,  что  никто  не  решился  подойти,  С
удесятеренной силой схватила  она  Виржини  поперек  туловища,  согнула  ее,
прижала лицом к полу. Несмотря на то, что Виржини брыкалась, она задрала  ей
юбки на голову. Под юбками оказались  панталоны.  Жервеза  засунула  руку  в
разрез, рванула и обнажила ноги и ягодицы. Потом, схватив валек, она  начала
бить, как, бывало, била  когда-то  солдатское  белье  на  берегу  Вьорны,  в
Плассане. Валек с мягким звуком врезался в тело. С каждым  ударом  на  белой
коже выступала красная полоса.
     -  Ой!  Ой!  -  шептал  изумленный  и  восхищенный  Шарль;  зрачки  его
расширились.
     Снова пробежал смех. Но скоро возобновились крики:
     - Довольно! Довольно!
     Жервеза не обращала на это внимания и продолжала бить. Она  наклонялась
и рассматривала свою работу, стараясь не оставить ни одного живого места. Ей
хотелось исполосовать, изукрасить Виржини  всю  кожу.  И  в  порыве  злобной
радости, вспомнив песенку прачек, она приговаривала в такт:

                       Хлоп, хлоп! Марго на стирке...
                       Хлоп, хлоп! Бей вальком...
                       Хлоп, хлоп! Выбели сердце...
                       Хлоп, хлоп! Черно от мук...

     И продолжала: - Это тебе, это твоей сестре, это Лантье...  Передай  им,
когда вернешься... Запомни хорошенько. Я начинаю сначала!  Это  Лантье,  это
твоей сестре, а это тебе...

                       Хлоп, хлоп! Марго на стирке...
                       Хлоп, хлоп! Бей вальком...

     Пришлось оторвать ее от Виржини силой. Брюнетка, вся в слезах, красная,
пристыженная, подхватила свое белье и скрылась. Она  была  побеждена.  Между
тем Жервеза кое-как оправила кофту и юбку. Рука у нее болела. Она  попросила
г-жу Бош помочь ей взвалить белье на плечи. Привратница безумолку болтала  о
драке, описывая свои ощущения, предлагала осмотреть  Жервезу,  -  все  ли  в
порядке:
     - Весьма возможно, что она сломала вам что-нибудь... Я слышала какой-то
хруст...
     Но  Жервеза  хотела  поскорее  уйти  домой.  Она  не  отвечала  ни   на
жалостливое сочувствие, ни на шумные приветствия окружавших ее  прачек.  Как
только белье было взвалено на плечи, она пошла к дверям, где ее ждали дети.
     - С вас два су. За  два  часа,  -  сказала,  останавливая  ее,  хозяйка
прачечной, уже вернувшаяся в свою застекленную комнатку.
     Какие два су? Жервеза не понимала, что с нее требуют плату  за  стирку.
Потом она отдала два су и ушла, сильно хромая под  тяжестью  мокрого  белья.
Подбородок ее был окровавлен, над локтем налился синяк,  с  нее  текло;  она
держала обнаженными руками ручонки Клода и Этьена, все еще  вздрагивавших  и
всхлипывавших на ходу.
     За ее спиной прачечная снова зашумела, как  спущенная  плотина.  Прачки
уже съели хлеб и выпили вино. Возбужденные дракой Жервезы и Виржини, они еще
сильней колотили белье, их лица пылали. Снова у лоханей  бешено  задвигались
руки, и угловатые силуэты женщин, похожие  на  марионеток,  с  надломленными
спинами, с вывернутыми  плечами  резко  выпрямлялись  и  сгибались,  как  на
шарнирах. Снова пошли?  оживленные  разговоры  с  одного  конца  прохода  на
другой. Выкрики, смешки, голоса, непристойные словечки смешивались с  гулким
хлюпаньем воды. Шумно плевались краны, опрокидывались  ведра,  и  реки  воды
текли под скамьями. Это была кипучая послеобеденная работа, - вальки  так  и
молотили  белье.  Пар  в  огромной  комнате  порыжел,  пронизанный   пятнами
солнечного света, -  золотыми  кружочками,  проникавшими  сквозь  прорванные
занавеси. Воздух был пропитан теплым душным запахом мыльных испарений. Потом
вдруг все сразу наполнилось белым клубящемся паром. Огромная крышка чана,  в
котором  кипел  щелок,  автоматически  поднялась  на  зубчатом   центральном
стержне,  и  зияющая  медная  глотка  извергла  из  своих  кирпичных  глубин
крутящиеся вихри пара, сладко пахнувшего поташом. А в стороне безостановочно
работали  сушилки.  Белье,  сложенное  в  чугунных   цилиндрах,   отжималось
вращением колеса пыхтящей, окутанной клубами пара  машины,  сотрясавшей  всю
прачечную непрерывной работой своих стальных рук.
     Войдя в подворотню гостиницы "Гостеприимство", Жервеза  заплакала.  Это
была темная, узкая подворотня с проложенной вдоль стены канавкой  для  стока
грязной воды. Зловоние, ударившее Жервезе в нос, заставило ее вспомнить  две
недели, проведенные здесь с  Лантье,  две  недели  тяжких  лишений  и  ссор.
Воспоминание о них вызывало  в  ней  в  эту  минуту  горькое  сожаление.  Ей
казалось, что теперь она осталась одна в Целом мире.
     Опустевшая комната была полна солнца,  врывавшегося  в  открытое  окно.
Солнечный поток, этот столб пляшущей золотой пыли, придавал еще более жалкий
вид почерневшему потолку и стенам с отставшими обоями. На  гвозде  у  камина
висела одна  только  женская  косыночка,  скрученная  как  веревка.  Детская
кровать, заслонявшая раньше комод, была вытащена на середину комнаты.  Комод
стоял с выдвинутыми пустыми ящиками.
     Лантье перед уходом мылся. Он извел всю помаду, которая была  завернута
в игральную карту. На два су помады! Таз был  полон  грязной  мыльной  воды.
Лантье ничего не оставил, ничего не забыл.  Угол,  в  котором  стоял  раньше
сундук, казался Жервезе какой-то огромной дырой. Она не нашла даже  круглого
зеркальца, висевшего на оконном  шпингалете.  Вдруг  ее  охватило  тревожное
предчувствие, и она посмотрела на камин.  Между  двумя  непарными  цинковыми
подсвечниками уже не было нежно-розовой  пачки:  Лантье  унес  и  ломбардные
квитанции.
     Жервеза  развесила  белье  на  спинках  стульев  и  остановилась,  тупо
оглядываясь по сторонам. На нее нашло такое  оцепенение,  что  она  даже  не
плакала. Из четырех су, припасенных для прачечной,  у  нее  осталось  только
одно... Потом, услышав смех Клода и Этьена, она подошла  к  ним  и  охватила
руками их головки. На минуту она забылась,  глядя  на  серую  мостовую,  где
утром она видела поток рабочего люда, пробуждение гигантской работы  Парижа.
А сейчас эта мостовая накалилась, и от нее поднимался над  городом  огненный
отблеск, расплывавшийся за городской стеной. И вот на эту-то мостовую, в эту
пылающую печь выброшена она, - одна, с двумя малютками. Она обвела  взглядом
бульвары, убегавшие направо и налево, пристально вгляделась сначала  в  один
конец, потом в другой, и ее охватил глухой ужас, словно отныне вся жизнь  ее
должна была сосредоточиться здесь - между бойней и больницей.

II

     Три  недели  спустя,  в   прекрасный   солнечный   день,   в   половине
двенадцатого, Жервеза и кровельщик  Купо  пили  сливянку  в  "Западне"  дяди
Коломба. Купо, куривший на  улице  папиросу,  почти  насильно  затащил  сюда
Жервезу, когда она возвращалась  домой,  отнеся  белье  по  адресу.  Большая
четырехугольна