нее  с  плеча;
отблеск раскаленных углей окрашивал ее  кожу  в  красный  цвет;  при  каждом
усилии мускулы на ее шее напрягались  и  перекатывались,  как  бечевки.  Муж
снова согнулся в зеленоватом свете лампы, отсвечивающем от графина с  водой.
Он опять взялся за цепочку: брал колечко, сгибал его  щипчиками,  зажимал  с
одного конца, вводил в предыдущее колечко и снова раздвигал клинышком,  -  и
все это без перерыва, механически, не теряя ни одного движения даже  на  то,
чтобы вытереть пот со лба.
     Выйдя из коридора на площадку седьмого этажа, Жервеза не  удержалась  и
сказала со слезами на глазах:
     - Это не предвещает счастья.
     Купо ожесточенно потряс головой.  Лорилле  поплатится  за  этот  вечер.
Этакий скряга! Вообразил, что они пришли  к  нему,  чтобы  украсть  крупинки
золота! Все это у них от жадности. Сестра, верно, надеялась, что он навсегда
останется холостяком, чтобы дать ей  возможность  выгадывать  на  его  обеде
четыре су! Но что бы там ни было, а свадьба будет  двадцать  девятого  июля.
Плевать ему на них!
     Однако Жервеза спускалась по лестнице с  тяжелым  сердцем.  Ее  охватил
непонятный страх, она с  беспокойством  всматривалась  в  удлинившиеся  тени
перил. В этот час пустая лестница спала. Только внизу, в глубине, на третьем
этаже, горел уменьшенным пламенем газовый  рожок.  Он  тускло,  как  ночник,
освещал этот колодец теней. За запертыми дверьми была  полная  тишина,  люди
спали тяжелым, глубоким сном, каким засыпают рабочие после  еды.  Только  из
комнаты гладильщицы доносился тихий смех,  да  из  замочной  скважины  двери
мадемуазель Реманжу тянулась ниточка света: она еще  шила  газовые  платьица
для своих дешевеньких кукол; ее ножницы тихо звякали. Внизу, у г-жи  Годрон,
продолжал плакать ребенок. В этом немом, черном, глубоком молчании  помойные
ведра распространяли еще более резкий и отвратительный запах.
     Во дворе, пока Купо выкликивал  нараспев,  чтобы  им  отворили  ворота,
Жервеза в последний раз оглянулась на дом. Он показался  ей  еще  громаднее.
Окутанные тенью серые фасады, казалось, очистились от язв. Они  поднимались,
распластанные во  тьме,  и  без  лохмотьев,  сушившихся  днем  на  солнышке,
казались совсем  голыми,  плоскими.  Закрытые  окна  спали.  Только  кое-где
изредка зажигался внезапно огонь, словно открывались  глаза  и,  подмигивая,
глядели в темноту. Над четырьмя входными дверьми, сверху донизу,  через  все
семь этажей, по отвесной прямой, светились тусклым, беловатым светом длинные
окна на площадках. Они уходили ввысь, как узкие, бледные башни света. Лампа,
горевшая на третьем этаже,  в  картонажной  мастерской,  отбрасывала  желтую
полосу поперек замощенного  двора,  разрывая  мрак,  покрывавший  мастерские
первого этажа. "И в самой глубине этого мрака, в сыром углу, мерно стучали в
тишине капли, падавшие из плохо завернутого  крана  колонки.  Жервезе  вдруг
показалось, что дом обрушивается на нее, что он давит ее, леденит ей  плечи.
Это был все тот же глупый страх, все то же ребячество, над которым она  сама
потом смеялась.
     - Осторожнее! - закричал Купо.
     Чтобы выйти,  ей  пришлось  перескочить  через  большую  лужу,  которая
натекла из красильни. Теперь лужа была синяя, она  синела  глубокой  синевой
летнего неба, и маленький ночник привратницы зажигал в ней яркие звездочки.

III

     Жервеза не хотела справлять свадьбу. К чему тратить деньги? И  потом  -
она немного стыдилась: ей не хотелось разглашать дело на  весь  квартал.  Но
Купо уперся на своем: как это  можно  венчаться  и  даже  не  закусить  всей
компанией? Наплевать ему на квартал! Они устроят все крайне  просто:  сперва
пошатаются  немного,  а   потом   перехватят   хорошенько   в   каком-нибудь
ресторанчике. И, конечно,  не  будет  никакой  музыки  на  закуску,  никаких
кларнетов для услаждения дамских сердец. Просто чокнутся все  вместе,  да  и
разойдутся по домам спать.
     Кровельщик  шутил,  зубоскалил  и  в  конце  концов   убедил   Жервезу,
поклявшись, что ничего особенного не будет. Сам он  обещал  все  время  быть
настороже, чтобы гости не слишком перепились. И вот он взялся за организацию
пикника в складчину, по пяти франков с человека, - у  Огюста  в  "Серебряной
Мельнице", на бульваре Шапель. Это был маленький  недорогой  ресторанчик,  в
нем отдавались под пирушки  задние  комнаты,  выходившие  во  двор  с  тремя
акациями. На втором этаже будет великолепно! Целых десять дней Купо вербовал
в  доме  на  Гут-д'Ор  участников  пикника.  Он  пригласил   г-на   Мадинье,
мадемуазель Реманжу и г-жу Годрон с мужем. Кроме того, он  уговорил  Жервезу
позвать двух его товарищей: Сапога и Шкварку-Биби. Конечно, Сапог - пьяница,
но зато он так прожорлив, что его всегда приглашают на все  вечеринки:  любо
глядеть, как бесится хозяин ресторана, когда этот обжора  с  каждым  глотком
уписывает каравай хлеба. Жервеза, со своей стороны, обещала привести Бошей и
свою хозяйку - г-жу Фоконье; они, право, очень  порядочные  люди.  В  общем,
набралось пятнадцать человек. Вполне достаточно. Когда бывает слишком  много
народа, дело обычно кончается ссорой.
     У Купо не было ни гроша. Но он нашел очень  разумный  выход.  Он  занял
пятьдесят франков у своего хозяина. На эти  деньги  он  прежде  всего  купил
обручальные кольца. Они стоили двенадцать франков, но Лорилле достал  их  по
фабричной цене - за девять. Затем Купо заказал себе сюртук, жилет и брюки  у
портного на улице Мира, оставив ему только задаток в двадцать пять  франков.
Его шляпа и  лакированные  ботинки  могли  еще  сойти.  Десять  франков  ему
пришлось отложить на пикник (за себя и за Жервезу - дети  не  шли  в  счет).
Осталось ровно шесть франков - как раз чтобы  заплатить  за  самое  скромное
венчание. Конечно, он недолюбливал это воронье - попов, у него сердце кровью
обливалось  при  мысли,  что  приходится   отдавать   шесть   франков   этим
бездельникам, которым и без  того  живется  неплохо.  Но,  как  хотите,  без
Церковной службы свадьба не в свадьбу. Купо сам пошел в Церковь  торговаться
и битый час провозился с жуликоватым, как базарная торговка,  хитрым  старым
попом в грязной сутане. Купо с удовольствием дал  бы  ему  по  загривку,  но
пришлось балагурить, шутить, заговаривать ему зубы; наконец он  спросил,  не
найдется ли у него в лавочке какой-нибудь случайной, не слишком  подержанной
обедни, чтобы обвенчать парочку. Старый попик, ворча, что  господу  богу  не
доставит никакого удовольствия благословлять такой союз, согласился в  конце
концов взять за венчание пять франков. Что ж, все-таки двадцать су экономии!
У Купо оставался теперь один франк.
     Жервеза тоже постаралась не ударить  в  грязь  лицом.  С  тех  пор  как
свадьба была решена, она увеличила свой  рабочий  день:  стала  работать  по
вечерам. Ей удалось скопить тридцать франков. Ее очень  соблазняла  шелковая
мантилька ценою в тринадцать  франков,  выставленная  в  магазине  на  улице
Фобур-Пуассоньер. Она купила эту мантильку. В прачечной г-жи Фоконье недавно
умерла одна из прачек;  теперь  муж  продавал  ее  синее  шерстяное  платье.
Жервеза купила это платье за десять франков и переделала его на  свой  рост.
На оставшиеся семь франков она  купила  себе  бумажные  перчатки,  розу  для
чепчика и ботинки старшему сынишке Клоду. К счастью, блузы у ребят были  еще
сносные. Жервеза просидела четыре ночи, штопая и починяя чулки и белье.  Она
не хотела оставить ни одной хотя бы самой маленькой дырочки.
     В пятницу, накануне важного события, Купо и Жервеза, по  возвращении  с
работы, провозились до одиннадцати часов. Прежде чем  разойтись  спать,  они
посидели немного вместе в комнате Жервезы. Она была очень довольна, что  все
хлопоты подходят к концу. Оба волновались и сильно устали, несмотря  на  то,
что раньше твердо решили не принимать всего  этого  близко  к  сердцу  и  не
обращать внимания на мнение  соседей.  Когда  они,  наконец,  попрощались  и
пожелали друг другу спокойной ночи, у них уже  совсем  слипались  глаза.  Но
все-таки, расходясь, оба вздохнули с огромным облегчением.  Теперь  все  уже
было устроено. У Купо свидетелями были г-н Мадинье и  Шкварка-Биби,  Жервеза
рассчитывала на Лорилле и Боша. В мэрию и в  церковь  они  собирались  пойти
скромненько вшестером, не таская за собой  толпу  приглашенных.  Обе  сестры
жениха объявили, что их присутствие не нужно и что они  останутся  дома.  Но
мамаше Купо пришлось  обещать,  что  ее  возьмут  с  собой:  она  плакала  и
говорила, что раньше всех проберется в  церковь  и  спрячется  где-нибудь  в
уголке. Встреча всей компании  приглашенных  была  назначена  в  "Серебряной
Мельнице" в час дня. Оттуда, для возбуждения аппетита,  собирались  устроить
прогулку в Сен-Дени; предполагали туда ехать по железной дороге,  а  обратно
идти пешком. Торжество должно было выйти  очень  удачным.  Никакого  кутежа,
никаких излишеств; просто весело проведут время, прилично и мило.
     Одеваясь в субботу утром, Купо смутился, вспомнив, что у  него  остался
всего один франк. Он подумал, что  ему  придется  еще  до  обеда  предложить
свидетелям по стаканчику вина и какую-нибудь закуску. Этого требует  простая
вежливость. Кроме того, могли быть и непредвиденные издержки. Одного франка,
конечно, будет мало. И вот, отведя Клода и Этьена к г-же Бош, которая должна
была доставить их вечером к обеду, Купо побежал на улицу Гут-д'Ор  занять  у
Лорилле десять франков, - побежал, хотя при мысли о том, какую мину  скорчит
его любезный зять, просьба становилась ему поперек горла.  И  действительно,
Лорилле заворчал, сморщился, ядовито улыбнулся и только после этого протянул
ему с кислой миной две монеты по пять франков. Купо услышал, как его  сестра
процедила сквозь зубы: "Хорошенькое начало".
     Гражданская свадьба в мэрии была назначена  в  половине  одиннадцатого.
Погода была чудесная, солнечная. Чтобы не привлекать к  себе  внимания,  вся
компания - жених с невестой, мамаша Купо, четыре свидетеля - разделилась  на
две группы. Впереди шла Жервеза под руку с Лорилле и г-н Мадинье  с  мамашей
Купо. Позади,  шагах  в  двадцати,  по  другому  тротуару  шли,  сутулясь  и
размахивая руками, Купо, Бош и Шкварка-Биби, все трое в черных  сюртуках,  а
Бош в желтых брюках; у Шкварки-Биби не было жилета, он застегнулся до самого
горла, так что из-за ворота  сюртука  высовывался  только  кончик  галстука,
скрученного веревкой. Один лишь г-н Мадинье был во фраке, в настоящем  фраке
с длинными квадратными фалдами. Прохожие  останавливались  и  оборачивались,
чтобы поглядеть, как этот господин выступает под руку с толстой мамашей Купо
в зеленой шали и черном чепце с красными лентами.
     Жервеза,  веселая  и  ласковая,  любезно   слушала   шуточки   Лорилле,
надевшего, несмотря на жару, широкое суконное пальто,  болтавшееся  на  нем,
как на вешалке. Она была в своем ярко-синем платье,  с  накинутой  на  плечи
узенькой мантилькой;  на  перекрестках  она  слегка  оборачивалась  и  нежно
улыбалась Купо, которого, видимо, стеснял новый костюм, так и блестевший  на
солнце.
     Хотя они шли очень медленно, но все  же  явились  в  мэрию  задолго  до
назначенного срока. А так как, кроме того, мэр запоздал, то до  них  очередь
дошла только к одиннадцати часам. Они уселись на стулья в углу зала и  стали
ждать, говоря шепотом и  разглядывая  высокий  потолок  и  простые,  строгие
стены. Каждый раз, как мимо них проходил какой-нибудь канцелярист,  они,  из
вящей  учтивости,  отодвигались  вместе  со  стульями.  Тем  не  менее   они
вполголоса поругивали мэра, называли его  бездельником,  говорили,  что  он,
видно, никак не может расстаться со своей красоткой: наверно, она  растирает
ему подагру. А может быть, он подал в отставку?  Но  когда  мэр  вошел,  они
почтительно встали. Их попросили сесть.  Затем  им  пришлось  переждать  три
свадьбы, три пышных бракосочетания богатых буржуа. Тут были и невесты, все в
белом, и девочки с завитыми кудряшками,  и  подружки  в  розовых  поясах,  и
бесконечный кортеж весьма солидных, разодетых мужчин и дам.  Когда  очередь,
наконец, дошла до Купо и Жервезы, то все дело  чуть  не  расстроилось:  Биби
пропал неизвестно куда. Бош насилу нашел его. Он стоял внизу, на площади,  и
курил трубку. В самом деле, станет он торчать  там  с  этими  расфранченными
болванами! Они плюют на всякого, кто  не  может  ткнуть  им  в  нос  палевые
перчатки.
     Формальности - чтение законов, вопросы брачущимся, подписи под бумагами
- были проделаны так быстро и гладко,  что  участники  церемонии  недоуменно
переглянулись: им казалось, что у них зажулили, по  крайней  мере,  половину
церемонии. Взволнованная, потрясенная  Жервеза  прижимала  платок  к  губам.
Мамаша Купо плакала навзрыд. Все расписались в книге, тщательно выводя  свои
фамилии крупными кривыми буквами; только жених поставил,  по  неграмотности,
крест. Затем пожертвовали по четыре  су  на  бедных.  Когда  служащий  мэрии
вручил Купо свидетельство, Жервеза подтолкнула  его  локтем,  и  он  решился
выложить еще пять су.
     От мэрии до церкви было не близко. Мужчины по  дороге  выпили  пива,  а
Жервеза и мамаша Купо - воды со смородинным сиропом. Они шли по  бесконечной
улице. Солнце припекало вовсю; не было ни клочка тени. Посреди пустой церкви
дожидался сторож. Он впихнул их в маленький придел и сердито спросил, уж  не
издеваются ли они над религией, что позволили себе опоздать на столько?  Тут
же поспешно подошел мрачный, проголодавшийся поп; перед ним семенил служка в
грязном  облачении.  Поп  спешил.  Он   глотал   латинские   фразы,   быстро
поворачивался, бил поклоны, поднимал второпях  руки,  искоса  поглядывая  на
брачущихся и свидетелей. Молодые, смущенные и неловкие, не знали, когда надо
стать на колени, когда подняться, когда сесть; служка жестами показывал  им,
что надо делать. Свидетели, из приличия, все время стояли,  а  мамаша  Купо,
снова расчувствовавшись, плакала, роняя слезы на  молитвенник,  который  она
заняла у соседки. Между тем пробило двенадцать часов. Поздняя обедня отошла.
В  церкви  раздавались  гулкие  шаги  пономарей   и   служек,   резкий   шум
передвигаемых стульев. Главный  алтарь  готовили  к  какому-то  празднеству:
слышался стук молотков, обойщики прибивали драпировки. Сторож подметал  пол,
и в  облаках  пыли,  в  глубине  маленького  придела  недовольный  священник
поспешно благословлял старческими высохшими руками склоненные головы Жервезы
и Купо. Казалось, он соединял  их  среди  сутолоки  переезда,  в  отсутствие
господа бога, в перерыве между двумя настоящими службами. В ризнице  молодые
и свидетели еще раз расписались в церковной книге и затем вышли на  паперть,
на яркое солнце. Все были немного ошеломлены и даже как будто запыхались  от
такого венчания галопом.
     - Вот и все, - сказал Купо со смущенным смехом.
     Он замялся, не находя, в сущности, во всем этом  ничего  забавного.  Но
все-таки попытался пошутить:
     - Н-да! Тут долго не канителятся. Отправляют в  одну  минуту...  Совсем
как у зубного врача: не успел заорать, а зуба уж и нет.  Венчают  без  боли,
как зубы рвут.
     - Да, чистая работа, - насмешливо пробормотал  Лорилле.  -  Отваляют  в
пять минут, а свяжут на всю жизнь. Эх ты, бедный Смородинка!
     И все четверо свидетелей похлопали надувшегося  кровельщика  по  плечу.
Жервеза тем временем обнимала матушку Купо; она улыбалась, но глаза ее  были
влажны; старуха, всхлипывая, что-то говорила ей.
     - Не бойтесь, - отвечала Жервеза, - я сделаю  все,  что  будет  в  моих
силах. Если нам будет плохо, то не по моей вине. Нет, нет, я так  хочу  быть
счастливой... И потом - что сделано, то сделано. Ведь так? Теперь мы уж сами
должны позаботиться о себе.
     Все отправились прямо в "Серебряную Мельницу". Купо взял жену под руку.
Они шли смеясь, оставив далеко позади всех остальных, не замечая  ни  домов,
ни прохожих, ни экипажей. Оглушительный шум предместья  отдавался  звоном  у
них в ушах. Как только пришли в ресторанчик, Купо заказал  два  литра  вина,
хлеба и ветчины, чтобы перекусить на скорую Руку. Он велел  подать  все  это
запросто, без тарелок и скатерти, в маленькой застекленной комнатке  первого
этажа. Но увидев, что Бош и  Шкварка-Биби  проголодались  не  на  шутку,  он
заказал еще вина и кусок сыра. Мамаша Купо была слишком  взволнована,  чтобы
есть. Жервеза умирала от жажды  и  стакан  за  стаканом  пила  воду,  слегка
подкрашенную вином.
     - Я плачу, - сказал Купо и немедленно направился к стойке.
     Он заплатил четыре франка и двадцать сантимов. Был уже час дня.  Начали
прибывать приглашенные. Первой появилась г-жа Фоконье, полная, еще  красивая
женщина, парней было полотняное платье с набивными цветами,  розовый  шейный
платочек и чепец, слишком обильно украшенный искусственными  цветами.  Вслед
за ней пришли вместе мадемуазель  Реманжу,  хрупкая  старушка  в  неизменном
черном платье, которое она, казалось, не снимала даже на ночь, и г-жа Годрон
с мужем. Коричневый пиджак неповоротливого, как медведь, г-на Годрона трещал
при каждом движении. Г-жа Годрон была беременна;  ее  огромный,  выпирающий,
круглый живот казался еще больше от сидевшей в обтяжку ярко-фиолетовой юбки.
Купо объявил, что Сапога ждать не надо: он встретится с  ними  по  дороге  в
Сен-Дени.
     - Ну и дела! - закричала, входя, г-жа Лера. - Нас, кажется, вымочит  до
нитки. Забавно! Вот будет весело!
     Она подозвала все общество к двери ресторана и показала на черные,  как
чернила, тучи, быстро надвигавшиеся на  Париж  с  юга.  Г-жа  Лера,  старшая
сестра Купо, женщина высокая, сухопарая, с мужскими  ухватками,  говорила  в
нос.  На  ней  было  чересчур  широкое  бордово-красное  платье  с  длинными
бахромками, в котором она была похожа на худого пуделя, только что вылезшего
из  воды.  Размахивая  зонтом,  как  тросточкой,  она  подошла  к   Жервезе,
поцеловала ее и сказала;
     - Вы представить  себе  не  можете,  какой  на  улице  ветер.;.  Просто
обжигает лицо!
     Все стали говорить, что уже давно чувствовали  приближение  грозы.  Г-н
Мадинье сказал, что едва они вышли из церкви, он  понял,  что  им  за  штука
готовится. Лорилле сказал, что мозоли не давали ему спать с трех часов ночи.
Впрочем, иначе и быть не могло: целых три дня стоит невыносимая жара.
     - Может быть, пройдет стороной?  -  повторял  Купо,  стоя  в  дверях  и
беспокойно вглядываясь в небо. - Мы ждем  сестру.  Как  только  она  придет,
можно отправляться.
     В самом деле, г-жа Лорилле запаздывала.  Г-жа  Лера  заходила  за  ней,
чтобы идти вместе, но та только еще  надевала  корсет,  и  они  из-за  этого
поругались.
     Сухопарая вдова добавила брату на ухо:
     - Я ей все высказала. Она теперь зла, как собака! Вот увидишь сам,  что
с ней делается!
     Решили  подождать  еще  четверть  часика.  Гости  шатались  по  залу  и
толкались среди посетителей, заходивших выпить рюмочку у стойки... Время  от
времени Бош, г-жа Фоконье или Шкварка-Биби выходили на тротуар и глядели  на
небо. Дождь еще не начался, но становилось все темней, порывы ветра вздымали
крутящиеся облачка белой пыли. При первом ударе  грома  мадемуазель  Реманжу
перекрестилась. Все взоры с тоской устремились на стенные часы над зеркалом:
было без двадцати два,
     - Ну вот! - воскликнул Купо. - Ангелочки заплакали!
     Крупный дождь барабанил по мостовой. Женщины бежали,  придерживая  юбки
обеими руками. И тут-то как раз и появилась  г-жа  Лорилле;  задыхаясь,  она
стояла в дверях и сражалась с собственным зонтиком, который никак  не  хотел
закрываться.
     - Видели  вы  что-нибудь  подобное?  -  злобно  бормотала  она  -  Меня
захватило еще у самого дома. Я совсем  было  решила  вернуться.  И  умно  бы
сделала... Да, нечего сказать, хороша свадьба! Я ведь  говорила,  что  лучше
отложить до следующей субботы. Меня не послушали, - вот дождь и  пошел!  Тем
лучше! Тем лучше! Пусть