дыхание и массаж.
     - Через три дня после того, как ты отменила посещения? - переспросил я, делая пометку в блокноте. - В прошлый раз это случилось через два дня.
     - Интересно, а? О'кей, я провожу обычные при неотложной помощи обследования. Давление крови у младенца слегка повышено, дыхание учащенное. Но она вдыхает большое количество кислорода, никаких хрипов. Все же я стала подозревать или острый приступ астмы, или реакцию на что-то, что вызывает у нее беспокойство.
     - Страх вновь оказаться в больнице?
     - Или это, или просто передавшаяся ей тревога матери.
     - А у матери проявлялись внешние признаки беспокойства?
     - Не особенно, но ты знаешь, как это бывает между матерью и ребенком - некие флюиды. В то же время я не могла исключить и чисто физический фактор. Когда младенец теряет сознание - это уже кое-что серьезное.
     - Безусловно, - согласился я. - Но это могла быть и просто далеко зашедшая вспышка раздражения. Некоторые дети очень рано учатся задерживать дыхание и терять сознание.
     - Я знаю, но с ней это произошло в середине ночи, Алекс, а не после какого-либо проявления упрямства. Поэтому я вновь принимаю ее в больницу, назначаю исследования на предмет аллергии. Полное исследование работы легких показывает - никакой астмы. Я уже начинаю подумывать о более редко встречающихся дефектах - о патологии на клеточном уровне, идиопатических образованиях в головном мозге, а также ферментных нарушениях. Их подержали неделю на пятом этаже - настоящая карусель из консультантов по всем специальностям, бесчисленные процедуры и осмотры. Бедная малышка впадает в истерику, как только открывается дверь в ее комнату. Но никто не может поставить диагноз, и за все время, что она находится здесь, - никаких дыхательных осложнений. Уверившись в своей теории, что приступ был вызван передаваемой тревогой матери, я выписала их. В следующий раз на приеме я не предпринимала никаких исследований, только пыталась играть с ней. Но она по-прежнему не желает меня признавать. Поэтому я осторожно заговорила с матерью о том, что ее тревоги передаются ребенку, но она не разделяет моего мнения.
     - Как она восприняла этот разговор?
     - Не сердилась - это не в ее привычках. Она просто сказала, что не понимает, как это может происходить, - ведь ребенок еще слишком маленький. Я объяснила ей, что фобии могут проявиться в любом возрасте, но было ясно, что это ее не убеждает. Поэтому я оставила этот разговор, отправила их домой, чтобы дать ей время подумать. Я надеялась, что, когда Кэсси исполнится год и риск внезапной младенческой смерти уменьшится, страхи матери ослабнут и девочка также начнет успокаиваться. Через четыре дня они вновь оказались в отделении неотложной помощи: круп, одышка, мать в слезах умоляет вновь принять их в стационар. Я приняла ребенка, но не назначила никакого обследования, ничего, даже отдаленно напоминающего какое-либо вмешательство. Только наблюдения. И младенец выглядел превосходно - даже не чихал. Тут я более серьезно начала разговаривать с матерью о психологической стороне проблемы. Однако опять безрезультатно.
     - А она когда-нибудь упоминала о смерти первого ребенка?
     Стефани отрицательно покачала головой:
     - Нет. Я подумывала об этом, но тогда это казалось просто неуместным, Алекс. Это было бы слишком тяжело для нее. Я считала, что хорошо понимала ее состояние. Я была дежурным врачом, когда они принесли своего первого, мертвого, ребенка. Провела все посмертные обследования... Я сама отнесла его в морг, Алекс. - Она зажмурила глаза, потом открыла их, но смотрела куда-то в сторону.
     - Это просто какой-то кошмар, - сказал я.
     - Да... и я попала в это дело случайно. Они были частными пациентами Риты, но ее не было в городе, а я дежурила на вызовах. Я совсем не знала их, но завязла в этом деле - ведь мне пришлось проводить летальную комиссию. Я изо всех сил пыталась помочь им, дала направление в группу психологической поддержки, но это их не интересовало. Когда же через полгода они явились ко мне и попросили стать лечащим врачом новорожденного младенца, я была очень и очень удивлена.
     - Почему?
     - Я бы скорее подумала, что ассоциируюсь для них с трагедией, нечто вроде "убей гонца, принесшего плохие вести". Но у них не возникло подобного чувства, и я поняла, что обращалась с ними так, как должно.
     - Уверен в этом.
     Стефани пожала плечами.
     Я спросил:
     - А как Рита отнеслась к тому, что ты взялась вести ее пациентов?
     - А что ей оставалось делать? Когда она была им нужна, ее не оказалось на месте. В то время у нее появились собственные проблемы. Ее муж - ведь ты знаешь, за кого она вышла замуж?
     - За Отто Колера.
     - Знаменитого дирижера, именно так она обычно упоминала о нем - "мой муж, знаменитый дирижер".
     - Он, кажется, недавно умер?
     - Несколько месяцев тому назад. Он болел некоторое время, затем ряд сердечных приступов. С тех пор Рита отсутствует чаще, чем обычно, а мы, остальные, тянем за нее. Большей частью она разъезжает по симпозиумам, представляя старые исследовательские работы. Вообще-то собирается уйти на пенсию. - Стефани смущенно улыбнулась. - Я подумываю, а не претендовать ли мне на ее должность, Алекс. Можешь представить меня во главе отделения?
     - Разумеется.
     - На самом деле?
     - Конечно, Стеф, а почему нет?
     - Я не знаю. Эта должность в некотором роде является... авторитарной по сути.
     - До некоторой степени, - согласился я. - Но мне кажется, что должность может нести в себе различные стили руководства.
     - Так-то оно так, - продолжала она. - Но я не уверена, что из меня получится хороший руководитель. В общем-то я не люблю указывать людям, что они должны делать... Ладно, хватит об этом. Я отвлекаюсь от дела. Были еще два случая с обмороками, после которых я вновь подняла вопрос о психологическом воздействии.
     - Еще два, - сказал я, просматривая свои заметки. - В целом у меня уже набралось пять.
     - Правильно.
     - Сколько ребенку к этому времени?
     - Почти год. И уже старожил больницы. Еще два случая пребывания в стационаре, и все анализы отрицательные. В конце концов я занялась мамашей и настоятельно рекомендовала психологическую консультацию, на что она реагировала следующим образом... Дай я лучше тебе процитирую... - Стефани открыла медицинскую карту и негромко зачитала: - "Я понимаю, что это нужно, доктор Ивз. Но я просто уверена, что Кэсси больна. Если бы вы только видели ее, когда она лежала там, синюшная". Конец цитаты.
     - Она выразилась именно так - "синюшная"?
     - Да. У нее есть некоторая медицинская подготовка. Училась на специалиста по вопросам дыхания.
     - И оба младенца страдали остановкой дыхания. Интересно.
     - Да. - Стефани напряженно улыбнулась. - В то время я еще не понимала, насколько это интересно. Я все еще была поглощена самой проблемой, пытаясь поставить диагноз, с беспокойством ожидая нового кризиса и гадая, смогу ли я чем-нибудь помочь. К моему удивлению, некоторое время ничего не случалось.
     Она вновь заглянула в медицинскую карту.
     - Прошел месяц, другой, третий, а они все не появляются. Я была счастлива, что ребенок здоров, но все же начала подумывать, не нашли ли они другого врача. Поэтому я позвонила к ним домой и поговорила с матерью. Все в порядке. Затем вдруг поняла, что в разгар всей этой истории ребенок не прошел обследования, обязательного по достижении одного года. Я назначила это обследование и обнаружила, что все в полном порядке, за исключением несколько замедленного развития речи.
     - А именно?
     - Никакого отставания или чего-либо подобного. Просто она издавала мало звуков - я практически не слышала ее, а мать сказала, что она и дома ведет себя так же. Я пыталась провести тест по Бейли, но не смогла, потому что ребенок не шел на контакт. По моим предположениям, отставание было в два-три месяца, но, знаешь, в таком возрасте не много нужно, чтобы сдвинуться с места, а учитывая все стрессы, через которые прошла бедняжка, это вообще ничего не значит. Ну какая я умница: заводя разговоры о проблемах с развитием речи, я сумела вызвать у матери беспокойство хотя бы по этому поводу. Я послала их в отделение оториноларингологии проверить речь и слух. Врачи сочли, что строение ушей и гортани абсолютно нормальные, и подтвердили мое заключение: возможна незначительная задержка в результате реакции на медицинскую травму. Я дала матери некоторые рекомендации по стимулированию развития речи. Следующие два месяца они у меня не появлялись.
     - Ребенку двадцать один месяц, - записал я.
     - И через четыре дня после этого он опять в отделении неотложной помощи. Но на сей раз не из-за проблем с дыханием. Теперь критическая температура - сорок и пять десятых. Жар и сухость, учащенное дыхание. Если честно, Алекс, я была почти рада обнаружить у нее лихорадку - по крайней мере, я имела дело с чем-то органическим. Но анализ лейкоцитов оказался нормальным, ничего вирусного или бактериального. Поэтому я провела токсикологический анализ. Все в порядке. Правда, лабораторные исследования не всегда безупречны - даже у нас опасность ошибок достигает десяти - двадцати процентов. Но высокая температура была на самом деле - я сама ее измеряла. Мы выкупали девочку и тайленолом сбили температуру до тридцати восьми и восьми, приняли ее в стационар с диагнозом "лихорадочное состояние неизвестного происхождения", поставили капельницу и устроили ей настоящий ад: сделали пункцию спинного мозга, чтобы исключить менингит, несмотря на то что уши были чистыми, а шейные мышцы расслабленными, ведь мы не знали, мучают ли ее головные боли - она не могла сказать об этом. Плюс к тому дважды в день делали анализ крови - девочка просто сходила с ума, и ее приходилось держать. Даже несмотря на это, она ухитрилась дважды выдернуть иглу. - Стефани вздохнула и еще дальше отодвинула грейпфрут. Ее лоб увлажнился. Промокнув его салфеткой, она проговорила: - Я впервые рассказываю об этом с самого начала.
     - В отделении не проводили обсуждения?
     - Нет, теперь это бывает нечасто. От Риты практически никакой пользы.
     - А как реагировала на все эти процедуры мать? - поинтересовался я.
     - Немного поплакала, но в целом держалась спокойно. Пыталась успокоить малышку, брала ее на руки, когда процедуры заканчивались. Я постаралась, чтобы она не участвовала в процедурах, узы между матерью и ребенком - дело святое. Видишь, твои лекции не пропали даром, Алекс. А мы чувствовали себя нацистами. Она вновь вытерла лоб. - Во всяком случае, анализы показывали, что кровь пришла в норму, но я откладывала выписку и продержала ее еще четыре дня с нормальной температурой. - Вздохнув, Стефани зарыла пальцы в волосы, перелистала медицинскую карту. - Следующий скачок температуры: ребенку пятнадцать месяцев, мать утверждает, что было сорок один и один.
     - Это опасно.
     - Само собой. Врач отделения неотложной помощи регистрирует сорок и три десятых, купает ее, постепенно снижает температуру до тридцати восьми и шести. А мать сообщает о новых симптомах: сильная рвота, понос. И черный стул.
     - Внутреннее кровотечение?
     - Похоже. Это уже взбудоражило всех. На пеленке, в которую была завернута девочка, следы поноса, но не крови. Мать сказала, что окровавленную пеленку она выбросила, но попытается разыскать. При обследовании обнаружено легкое покраснение в области прямой кишки, некоторое раздражение по внешним краям сфинктера. При пальпации никакого вздутия кишечника я не обнаружила, животик мягкий, хороший. Может быть, только слегка чувствительный на прикосновение. Но это трудно определить, потому что во время осмотра она впадает в непрерывную истерику.
     - Раздражение прямой кишки, - отметил я. - Были какие-нибудь ранки, царапины?
     - Нет-нет, ничего подобного. Просто небольшое раздражение, какое бывает при поносе. Непроходимость или аппендицит исключаются. Я вызвала хирурга, Джо Лейбовича, - ты знаешь, какой он добросовестный. Он обследовал девочку, сказал, что нет никакой необходимости вскрывать полость, но мы должны положить ее в стационар и понаблюдать некоторое время. Мы поставили капельницу - то еще удовольствие - и сделали полный анализ крови, на этот раз количество лейкоцитов слегка увеличилось. Но все было в пределах нормы, не столько, сколько должно быть при сорока с лишним. На следующий день температура упала до тридцати семи и семи, в последующий день - тридцати семи и трех, и казалось, что животик перестал болеть. Джо совершенно исключил возможность аппендицита и вызвал специалиста по желудочным заболеваниям. Консультировал Тони Фрэнкс, пытался диагностировать начальные признаки раздражения кишечника, болезнь Крона, нарушения функций печени. Результаты отрицательные. Еще один полный токсикологический анализ и тщательная проверка диеты кормления ребенка с первых дней жизни. Я вновь обратилась к аллергологам и иммунологам, чтобы проверить девочку на какую-либо скрытую сверхчувствительность к чему-либо.
     - Она выросла на искусственном кормлении? По формуле?
     - Нет. Выкормлена грудью, хотя сейчас уже полностью перешла на обычную пищу. Через неделю она выглядела прекрасно. Слава Богу, что мы не сделали вскрытия полости.
     - Возраст - пятнадцать месяцев, - отметил я. - Риск внезапной младенческой смерти миновал. Итак, дыхательная система успокаивается и возникают проблемы в пищеварении?
     Стефани посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом.
     - Отважишься поставить диагноз?
     - И это все?
     - Ага. Были еще два желудочно-кишечных кризиса. В шестнадцать месяцев. Через четыре дня после приема у Тони в отделении гастрологии и еще полтора месяца спустя после последнего приема у него.
     - Те же симптомы?
     - Да. Но в обоих случаях мать принесла пеленки со следами крови, и мы исследовали их на все возможные патогены - вспомнили о тифе, холере, тропических болезнях, которые никогда не встречались на нашем континенте. Строили догадки о каком-нибудь токсине из окружающей среды - свинце, тяжелых металлах, что только ни вспоминали. Но все, что обнаружили, - немного здоровой крови.
     - Может быть, родители заняты на такой работе, что могут подвергнуть ребенка воздействию каких-то неизвестных загрязняющих агентов?
     - Едва ли. Мать занимается только ребенком, а отец - профессор колледжа.
     - Профессор в области биологии?
     - Социологии. Но подожди говорить о семье, есть еще кое-что. Новый кризис. Шесть недель тому назад. Прощай желудок, здравствуй новая система. Хочешь отгадать?
     Я немного подумал:
     - Неврология.
     - В точку. - Она дотронулась до моей руки. - Я чувствую, что не ошиблась, пригласив тебя.
     - Припадки?
     - Посреди ночи. По словам родителей, вид эпилептического припадка с потерей сознания, вплоть до пены изо рта. Электроэнцефалограмма не обнаружила никакой аномалии, у ребенка сохранились все рефлексы. Но мы все-таки подвергли девочку компьютерной томографии, сделали еще одну пункцию и провели всякие там высокотехнические неврорадиологические штучки на случай, если у нее образовалась какая-то опухоль мозга. И должна тебе сказать, что это действительно напугало меня, Алекс, только сейчас я подумала о том, что мозговая опухоль могла быть причиной всего, что происходило с девочкой с самого начала. Новообразование, которое воздействует на различные мозговые центры, по мере роста и вызывало различные симптомы. - Она покачала головой: - Ничего себе ситуация: я разглагольствую о психосоматике, в то время как в мозге ребенка разрастается астроцитома или что-то вроде этого. Слава Богу, что результаты исследований не подтвердили этого диагноза.
     - Когда ты осматривала девочку в отделении неотложной помощи, она выглядела так, как выглядят после припадков?
     - Если говорить о том, что она была сонливой и вялой, то да. Но вместе с тем это естественно для маленького ребенка, которого притащили посреди ночи в больницу и пропустили через всю эту мясорубку. Но все равно я испугалась: вдруг пропустила что-то органическое? Я попросила проследить за пациенткой коллег из неврологического отделения. Они наблюдали ее в течение месяца, ничего не нашли и прекратили исследования. Через две недели, то есть два дня назад, еще один припадок. И я действительно нуждаюсь в твоей помощи, Алекс. Сейчас они находятся в восточном крыле пятого этажа. Вот такая запутанная история. Готов сейчас поделиться со мной своей мудростью?
     Я просмотрел свои заметки.
     Повторяющиеся вспышки не поддающихся объяснению заболеваний. Многочисленные случаи госпитализации.
     Заболевания затрагивают различные системы организма.
     Расхождения между симптомами и лабораторными исследованиями.
     Ребенок женского пола, проявляющий панический страх перед исследованиями и процедурами.
     У матери начальная медицинская подготовка.
     Приятная, внимательная мать.
     Приятная мать, которая на самом деле может оказаться чудовищем. Которая может подготовить сценарий и поставить спектакль в стиле вертепа, в котором звездой станет ее собственный, ничего не подозревающий ребенок.
     Редкий диагноз, но все факты ему соответствуют. Еще двадцать лет назад никто о нем не слышал.
     - Синдром Мюнхгаузена "по доверенности", то есть переносимый на другое лицо, - заключил я, закрывая свои записи. - Прямо как по учебнику.
     Стефани прищурилась:
     - Да, это так. Когда слышишь рассказ от начала до конца. Но когда тебе приходится иметь дело с каждым отдельным случаем... даже теперь я не могу быть уверена.
     - Ты все еще предполагаешь что-то органическое?
     - Приходится, пока я не докажу обратное. Был один подобный случай - в прошлом году, в другой больнице. Двадцать пять раз за шесть месяцев ребенка помещали в стационар с повторяющейся из раза в раз странной неопознанной инфекцией. Ребенок женского пола, внимательная мать, которая показалась слишком спокойной, чем и вызвала подозрение медицинского персонала. Тот ребенок действительно погибал, и врачи уже были готовы обратиться к властям, когда обнаружили редкую форму иммунодефицита. В литературе есть всего три задокументированных случая, они требуют специальных анализов в Национальном институте здравоохранения. Как только я услышала об этом, тут же проверила Кэсси. Результат отрицательный. Но это не означает, что не существует какого-то незамеченного мной фактора. Постоянно появляются новые материалы - я едва-едва успеваю следить за журналами. - Она помешала ложечкой кофе. - Или, может быть, я просто... пытаюсь убедить саму себя как можно дольше не замечать синдром Мюнхгаузена. Поэтому-то и вызвала тебя - мне нужен совет, Алекс. Подскажи, в каком направлении я должна искать.
     Некоторое время я размышлял.
     Синдром Мюнхгаузена.
     Или pseudologia fantastica.
     Иными словами, психическое расстройство, характеризующееся искусственно вызванными болезнями.
     Особо преувеличенная форма патологической лжи, названная по имени барона Мюнхгаузена, вруна мирового класса.
     Мюнхгаузен - это тяжелый случай ипохондрии. Пациенты фабрикуют болезни, уродуя или отравляя себя, а подчас просто придумывая. Они ведут изощренные игры с докторами и сестрами, с самой системой здравоохранения.
     Взрослые пациенты с синдромом Мюнхгаузена ухитряются многократно попадать в больницы, где проходят курс ненужного им лечения, и даже умудряются лечь на операционный стол, чтобы подвергнуться вскрытию.
     Жалкие, ставящие врачей в тупик мазохисты - странный вывих психики, который не поддается пониманию.
     Но тот случай, который мы рассматривали сейчас, находился за пределами всякой жалости. Это был отвратительный вариант синдрома:
     Мюнхгаузен, переносимый на другое лицо.
     Родители - почти всегда матери, - фабрикующие болезни у своих собственных отпрысков. Использующие своих детей - особенно дочерей - в качестве жертв для страшного смешения изо лжи, боли и болезней.
     - Так много сходится, Стеф, - проговорил я. - С самого начала. Временная остановка дыхания, потери сознания могут с