осталась с этими вещами, и большая их часть для меня ничего не значит. - Она вновь покачала головой. - Картины и воспоминания о его гневе - он был разгневанным человеком, если так можно сказать. Даже зарабатывание денег злило его. - Она заметила мое недоумение. - Извините меня, пожалуйста, я заговорилась. Я имею в виду то, как все для него началось. Игра в блэк-джек, в кости, другие азартные игры. Хотя, я думаю, слово "игра" не подходит. В его занятиях не было ничего от игры. Когда он занимался этим, он был в своей среде, не прерывался даже для еды и сна.
     - А где он играл?
     - Везде. В Лас-Вегасе, Атлантик-Сити, Рино, Лейк-Тахо. Деньги, которые он выигрывал, вкладывались в другие проекты - в фондовую биржу, в облигации. - Женщина обвела рукой комнату.
     - Он выигрывал в большинстве случаев?
     - Почти всегда.
     - У него была какая-то система?
     - Множество. Он создавал их на своих компьютерах. Он был математическим гением, доктор Делавэр. Эти системы требовали необыкновенной памяти. Он мог в уме складывать колонки цифр, будто в него самого был встроен компьютер. Мой отец считал его магом. Когда мы брали кровь у детей, я заставляла его проделывать фокусы с цифрами, чтобы дети отвлекались и не чувствовали укол шприца. - Она улыбнулась и закрыла рот рукой. - Лэрри считал, что так может продолжаться вечно, - миссис Эшмор подняла голову, - вечно получать прибыль за счет казино. Но там сообразили, с кем имеют дело, и попросили его уехать. Это было в Лас-Вегасе. Он полетел в Рино, но и там уже все было известно. Лэрри был взбешен. Через несколько месяцев он вернулся в первое казино в другой одежде и с приклеенной седой бородой. Делал более крупные ставки и выиграл еще больше.
     Она задумалась и улыбнулась воспоминаниям. Казалось, разговор приносил ей облегчение. И я мог счесть свое присутствие не напрасным.
     - А потом он просто бросил это занятие. Азартные игры, я имею в виду. Сказал, что они наводят на него тоску. Начал покупать и продавать недвижимость... У него получалось... Я не знаю, что мне делать со всем этим.
     - Здесь есть кто-нибудь из ваших родственников?
     Она отрицательно покачала головой и сжала руки.
     - Ни здесь, ни где-нибудь вообще. Родителей Лэрри тоже уже нет в живых. Просто... какая-то ирония судьбы. Когда на нас напали северяне, когда они расстреливали женщин и детей, Лэрри вышел вперед, орал на них, ругал ужасными словами. Он не был крупным мужчиной... Вы встречались с ним?
     Я покачал головой.
     - Он был очень маленьким. - Еще одна улыбка. - Очень маленьким - у него за спиной мой отец называл его обезьянкой. Любя, конечно. Обезьянкой, которая считала себя львом. Это стало шуткой нашей деревни, и Лэрри не обижался. Может быть, мусульмане и поверили, что он лев. И не осмелились тронуть его. Позволили ему забрать меня в самолет. Спустя месяц после нашего приезда в Нью-Йорк на улице меня ограбил наркоман. Я была перепугана до смерти. Но город нисколько не пугал Лэрри. Обычно я шутила, что Лэрри сам пугал город. Моя свирепая маленькая обезьянка. А теперь... - Она покачала головой. Опять закрыла рот рукой и отвернулась. Спустя некоторое время я спросил:
     - Почему вы переехали в Лос-Анджелес?
     - Лэрри не был счастлив, работая в Слоун-Кеттеринге. Слишком много правил, слишком много политики. Он сказал, что нам следует переехать в Калифорнию и жить в этом доме - это было лучшее из купленных им владений. Он считал, что глупо было бы обитать в квартире, в то время как кто-то наслаждался бы жизнью в этом доме. Поэтому он выселил нанимателя - какого-то кинопродюсера, который не платил за аренду.
     - Почему он выбрал Западную педиатрическую больницу?
     Женщина смутилась:
     - Пожалуйста, не обижайтесь, доктор, но он выбрал ее, потому что больница переживала трудности. Проблемы со средствами. А финансовая независимость Лэрри означала, что ему не будут мешать в исследовательской работе.
     - А какими исследованиями он занимался?
     - Теми же, что и всегда, - характером развития болезни. Я не слишком знаю подробности - Лэрри не распространялся о своей работе. Он вообще не любил много разговаривать. После Судана и раковых больных в Нью-Йорке он не хотел иметь дело с живыми людьми и их страданиями.
     - Я слышал, он держался особняком.
     Женщина нежно улыбнулась:
     - Он любил одиночество. Ему даже не нужен был секретарь. Он говорил, что на своем компьютере печатает быстрее и точнее любого секретаря.
     - Но у него ведь были помощники по научной работе? Например, Дон Херберт.
     - Я не знаю их имен, но, конечно, время от времени он нанимал студентов - выпускников университета, но они никогда не удовлетворяли его требованиям.
     - Из университета в Вествуде?
     - Да. Его субсидия включала средства на лаборанта, существовали и такие виды работ, которыми ему незачем было заниматься самому. Но ему никогда не нравилось, как работу выполняли другие. Дело в том, доктор, что Лэрри просто не переносил зависимости. Полагаться только на себя стало его религией. После моего ограбления в Нью-Йорке он настоял на том, чтобы мы оба овладели приемами самозащиты. Говорил, что полиция оказалась ленивой и безразличной. Отыскал в Нижнем Манхэттене старого корейца, который обучал нас каратэ, кикбоксингу, различным приемам. Я посетила три или четыре занятия и бросила. Мне казалось абсурдным, что голыми руками мы сможем защититься от наркомана с пистолетом. Но Лэрри продолжал заниматься и упражнялся каждый вечер. Даже получил какой-то пояс.
     - Черный?
     - Коричневый. Лэрри сказал, что этого достаточно. Продолжать занятия означало бы простое самоутверждение.
     Опустив голову, она тихо заплакала, закрыв ладонями лицо. Я взял с лакированного подноса салфетку и встал около ее стула, ожидая, когда она поднимет голову. Женщина на секунду до боли сжала мне ладонь. Я снова сел.
     - Могу я предложить вам что-нибудь еще? - спросила она.
     Я покачал головой:
     - Спасибо. Требуется ли моя помощь?
     - Нет. Благодарю вас. Само ваше посещение принесло некоторое облегчение - мы были мало с кем знакомы. - Она опять оглядела комнату.
     - Вы уже сделали все необходимое для похорон? - спросил я.
     - Да. При помощи поверенного Лэрри... Очевидно, Лэрри сам обо всем позаботился. О деталях - таких, как участок на кладбище. Есть участок и для меня. Я совсем не знала об этом. Он позаботился обо всем... Не знаю, когда состоятся похороны. В подобных случаях... коронер... Так глупо закончить... - Ее рука метнулась к лицу. Опять слезы. - Это ужасно. Я веду себя как ребенок. - Женщина промокнула глаза салфеткой.
     - Да, ужасная утрата, миссис Эшмор.
     - Ничем не отличается от того, что мне уже пришлось пережить, - быстро проговорила она. Внезапно ее голос окреп, в нем зазвучал гнев.
     Я хранил молчание.
     - Ну что ж, - начала она. - Пожалуй, мне стоит чем-нибудь заняться.
     Я поднялся. Она проводила меня до двери.
     - Спасибо, что пришли, доктор Делавэр.
     - Если я чем-то могу помочь...
     - Очень любезно с вашей стороны, но я уверена, что постепенно смогу справиться.
     Она открыла дверь.
     Я попрощался, и дверь закрылась за мной.
     Направляясь к машине, я заметил, что звук газонокосилки умолк, улица казалась прекрасной и тихой.

14

     Когда я вошел в палату 505W, Кэсси не шелохнулась, а лишь следила за мной взглядом.
     Шторы были задернуты, желтый свет проникал из полуоткрытой двери ванной комнаты. Я заметил, что на перекладине душа висит влажная одежда. Боковые стенки кроватки были опущены, в комнате стоял запах несвежих бинтов.
     К левой руке девочки все еще была прикреплена градуированная трубка капельницы, по которой из подвешенной на стойке колбы медленно стекала прозрачная жидкость. Жужжание регулятора капельницы, казалось, стало громче. Мягкие игрушки сидели вокруг Кэсси. Поднос с нетронутым завтраком стоял на ночном столике.
     - Привет, крошка, - сказал я.
     Она слабо улыбнулась, закрыла глаза и задвигала головой туда-сюда, как это сделал бы слепой ребенок.
     - Здравствуйте, доктор Делавэр, - поздоровалась Синди, выходя из ванной комнаты. Ее коса была собрана на макушке, блуза выпущена поверх джинсов.
     - Здравствуйте. Как дела?
     - Все в порядке.
     Я присел на край кроватки. Синди подошла и встали рядом со мной. Вес моего тела заставил Кэсси вновь открыть глаза. Я улыбнулся девочке и потрогал ее пальчики. В желудке у малышки заурчало, и она вновь прикрыла глаза. Ее губы пересохли и потрескались. Крошечный кусочек омертвевшей кожицы свисал с верхней губы. При каждом вдохе он шевелился.
     Я взял девочку за руку. Она не сопротивлялась. Сухая и шелковистая кожа, мягкая, как живот дельфина.
     - Какая умница, - проговорил я и заметил, как ее глаза шевельнулись под веками.
     - У нас была тяжелая ночь, - заметила Синди.
     - Я знаю. Очень жаль. - Я взглянул на лежащую в моей ладони ручку. Новых следов от уколов нет, но видны старые. Крошечный квадратный ноготок большого пальца, под него забилась грязь. Я слегка надавил на пальчик, он поднялся и мгновение оставался вытянутым, потом опустился, постукивая по моей ладони. Я нажал еще раз - то же самое. Но глаза Кэсси оставались закрытыми, а лицо стало безмятежным.
     Через секунду девочка уже спала, дыша в одном ритме с вливающимися в ее руку каплями жидкости.
     Синди протянула руку и погладила щечку дочери. Один из плюшевых зверьков свалился на пол. Женщина подняла игрушку и хотела положить рядом с подносом, но поднос оказался дальше, чем она рассчитывала, и Синди потеряла равновесие. Я схватил ее за локоть и удержал. Под блузкой рука была тонкой и гибкой. Я отпустил Синди, но она какое-то время продолжала держаться за меня.
     Я заметил следы беспокойства - те линии вокруг глаз и рта, которые с возрастом превратятся в морщинки. Наши глаза встретились. Ее были полны страха перед неизвестностью. Она отошла и села на диван-кровать.
     - Было какое-нибудь обследование? - спросил я, хотя перед тем как прийти сюда прочел записи в истории болезни.
     - Уколы и анализы. Сканирования всех видов. Мы очень задержались с обедом, и желудок Кэсси его не принял.
     - Бедняжка.
     Синди прикусила губу:
     - Доктор Ивз говорит, что эта потеря аппетита вызвана или нервозностью, или какой-нибудь реакцией на изотопы, которые применяли при сканировании.
     - Так бывает, - подтвердил я. - Особенно когда проводят много исследований и изотопы накапливаются в организме.
     Синди кивнула:
     - Она очень устала. Я думаю, сегодня вы не сможете с ней порисовать.
     - Думаю, да.
     - Как неудачно сложилось. У вас не было времени применить свои методы.
     - Как она перенесла процедуры?
     - Так измучилась после припадка, что была совсем апатичной.
     Синди бросила взгляд на кровать, быстро отвернулась и уперлась ладонями в диван.
     Наши глаза опять встретились. Женщина подавила зевок.
     - Извините.
     - Я могу чем-нибудь помочь?
     - Благодарю. Но мне ничего не приходит в голову. - Она прикрыла глаза.
     - Отдыхайте, - проговорил я и направился к двери.
     - Доктор Делавэр.
     - Да?
     - По поводу этого визита на дом. Когда мы наконец выберемся отсюда, вы все еще намерены нанести нам визит, да?
     - Конечно.
     - Отлично.
     Что-то в ее голосе - какая-то резкость, которой я не слышал раньше, - вынудило меня задержаться.
     Но Синди лишь повторила:
     - Отлично, - и отвернулась, будто примирившись с неизбежностью. Словно только что создавшийся критический момент пошел на спад. Когда она начала теребить свою косу, я вышел.

***

     Вики Боттомли не было видно, дежурила незнакомая мне медсестра. Сделав отметку в истории болезни, я перечитал записи Стефани, невропатолога и консультирующего эндокринолога по имени Алан Маколей, обладавшего крупным и решительным почерком.
     Невропатолог не обнаружил в двух последовательных электроэнцефалограммах никаких отклонений от нормы и полагался на Маколея, который заявлял, что признаков нарушения обмена веществ нет, хотя лабораторные исследования все еще анализировались. Насколько можно судить, поджелудочная железа Кэсси в структурном и биохимическом отношении абсолютно нормальна. Маколей предлагал продолжить генетические исследования и сканирование, чтобы исключить какую-либо опухоль мозга, и рекомендовал дальнейшие "интенсивные психологические консультации с доктором Делавэром".
     Я не был знаком с этим врачом, и меня удивило упоминание моего имени. Желая понять, что он имел в виду под словом "интенсивные", я разыскал его телефон в больничном справочнике и позвонил.
     - Маколей слушает.
     - Доктор Маколей, это Алекс Делавэр - психолог, наблюдающий Кэсси Джонс.
     - Вам повезло. Давно ее видели?
     - Минуту назад.
     - Как она?
     - Будто выжата - изнурена припадком, я полагаю.
     - Вероятно.
     - Мать сказала, что желудок не удержал обед.
     - Мать, да?.. Итак, чем могу быть вам полезен?
     - Я прочитал ваши записи - насчет психологической поддержки. И подумал, нет ли у вас каких-нибудь предложений.
     Длительная пауза.
     - Где вы сейчас? - наконец спросил Маколей.
     - У стола дежурной сестры в "палатах Чэппи".
     - О'кей, слушайте. Через двадцать минут у меня начинается прием диабетиков. Я могу прийти туда чуть раньше - скажем, через пять минут. Почему бы нам не встретиться? Третий этаж, восточная сторона.

***

     Заметив меня, он помахал рукой, и я понял, что видел его накануне, на собрании в память о докторе Эшморе. Смуглый лысый мужчина, который говорил хрипловатым голосом о Техасе и "смит-и-вессонах" в каждой сумке.
     Стоя, он выглядел еще более крупным. Мощные покатые плечи и руки грузчика. Белая рубашка-поло, выпущенная поверх джинсов, ковбойские сапоги. Пропуск прицеплен прямо над изображением жокея и коня. Разговаривая с долговязым парнем лет семнадцати, он держал в одной руке стетоскоп, а другой изображал движения самолета - крутое пикирование и быстрый набор высоты.
     За пятнадцать минут до начала приема в холле отделения эндокринологии начал собираться народ. На стенах висели плакаты о правильном питании. На столе рядом с брошюрами и пакетиками заменителя сахара стопками были сложены детские книжки и потрепанные журналы.
     Маколей хлопнул парня по спине, я услышал обрывок фразы:
     - Ты делаешь все, как надо, - продолжай в том же духе. Не давай ей портить себе жизнь и постарайся немного развлечься.
     - Ага, правильно, - поддакнул парень. Большой подбородок и крупный нос. Большие уши, в каждом по три золотых кольца. Намного выше шести футов, но перед Маколеем он казался маленьким. Жирная желтоватая кожа, будто смазанная маслом, прыщи на щеках и лбу. Волосы подстрижены в стиле "новой волны", так что прическа имела больше линий и углов, чем самые эротические мечты архитектора.
     - Намечается вечеринка, - мрачно проговорил он.
     - А, так ты любитель этого дела, парень, - воскликнул Маколей. - Только воздерживайся от сахара.
     - Да я его...
     - Ну, Кес, с этим все в порядке. Этим ты можешь заниматься до изнеможения, при условии, что будешь пользоваться презервативом.
     Парень невольно усмехнулся.
     Маколей еще раз хлопнул его по спине:
     - Ну все, валяй отсюда, убирайся, сгинь. У меня полно больных, которые требуют внимания.
     - Ага, хорошо. - Парень вынул пачку сигарет, сунул одну в рот, но не прикурил.
     - Эй, балбес, - проговорил Маколей, - твои легкие - это не моя проблема.
     Парень засмеялся и поплелся прочь. Маколей подошел ко мне:
     - Непослушные подростки с тяжелой формой диабета. Я знаю, что когда умру, то попаду в рай, потому что в аду я уже был.
     Он резко протянул мощную руку. Кисть была крупной, но пожатие сдержанным. Его лицо было похоже на физиономию таксы с примесью бультерьера: толстый нос, полные губы, маленькие темные потупленные глаза. Лысина и щетина придавали ему вид человека за сорок. Но я понял, что ему около тридцати пяти.
     - Эл Маколей.
     - Алекс Делавэр.
     - Встреча двух Элов , - заметил он. - Давайте уйдем отсюда, пока аборигены не проявили нетерпения.
     Он провел меня через двери, открывающиеся в обе стороны, подобные тем, что были в приемной у Стефани, мимо регистраторов, медсестер и врачей, звонящих телефонов и скрипящих авторучек в кабинет для приема пациентов, в котором висела таблица содержания сахара в продуктах питания, выпускаемая одной из сетей магазинов "быстрой пищи". Пять групп продуктов, среди которых особо выделялись различные "бургеры" и "фри".
     - Чем могу быть полезен? - спросил он, садясь на стул и вращаясь на нем туда-сюда.
     - Есть ли у вас какие-нибудь предположения по поводу состояния Кэсси?
     - Состояния? Но душевное состояние - это ваша специализация, а?
     - Да, в совершенном мире это было бы так, Эл. Но, к сожалению, реальность не подчиняется нашим желаниям.
     Маколей фыркнул, провел рукой по голове, приглаживая несуществующие волосы. Кто-то забыл на столе резиновый молоточек для определения реакции. Он взял его и стукнул себя по колену.
     - Вы рекомендовали интенсивную психологическую поддержку, и я подумал...
     - Не являюсь ли я слишком чувствительным типом или не считаю ли этот случай подозрительным, так? Ответ - второе предположение. Я прочел ваши замечания в истории болезни, порасспросил вокруг о вас и обнаружил, что вы - классный специалист. Поэтому и решил вложить свою небольшую лепту.
     - Значит, считаете случай подозрительным? Как синдром Мюнхгаузена "по доверенности"?
     - Называйте как хотите - я занимаюсь эндокринной системой, а не психологией. Но у этого ребенка с обменом веществ все в порядке, могу поручиться.
     - Вы уверены?
     - Послушайте, уже не первый раз мне приходится заниматься этим случаем - я исследовал девочку несколько месяцев тому назад, когда предполагалось, что у нее кровавый стул. Кроме мамаши, никто этого стула не видел, а красные пятна на пеленке ничего мне не говорят. Может, это сыпь - раздражение от ткани. Мой первый осмотр был очень тщательным. Были проведены все необходимые эндокринные исследования, и даже более того.
     - Но есть свидетели последнего припадка.
     - Знаю, - раздраженно бросил он. - Медсестра и неспециалист. И низкое содержание сахара в крови объясняет этот припадок с физиологической стороны. Но не объясняет причину. Никаких генетических нарушений и проблем с обменом веществ у ребенка нет, поджелудочная железа работает отлично. Сейчас я занимаюсь тем, что пропахиваю старую борозду, только дополнительно включаю некоторые экспериментальные пробы, которые перенял у медицинской школы, - все-таки они еще придерживаются основ научной методики. Так что перед нами ребенок, которого, возможно, исследовали больше, чем любого другого пациента Западной педиатрической. Не желаете ли сообщить Гиннессу?
     - А что, если это что-то идиопатическое - редкая разновидность какой-нибудь известной болезни?
     Маколей взглянул на меня, переложил молоточек из одной руки в другую и сказал:
     - Все возможно.
     - Но вы так не думаете?
     - Чего я не думаю, так это того, что у нее не в порядке эндокринная система. Она - здоровый ребенок, а гипогликемия вызывается какими-то иными причинами.
     - Может, кто-то дал ей что-нибудь?
     Он подбросил молоток в воздух и подцепил его двумя пальцами. Повторил трюк еще пару раз, а затем спросил:
     - А вы как считаете? - Он улыбнулся. - Мне все хотелось узнать, что думает по этому поводу человек вашей специальности. Если серьезно, да, именно это я и предполагаю. Логично, не так ли, особенно если учитывать историю болезни. А также смерть ее родного брата.
     - Вы были консультантом у него?
     - Нет. На каких основаниях? Там ведь были проблемы с дыханием. Я не хочу сказать, что его смерть непременно носит зловещий характер - младенцы действительно внезапно умирают. Но в данном случае совпадение заставляет задуматься, согласны?
     Я кивнул: