видетельствовать о том, что ребенка душили, - зафиксированные монитором судорожные движения могут означать, что девочка оказывала сопротивление.
     Стефани вздрогнула:
     - Господи, правильно. Я совсем недавно читала о подобном случае в Англии, там изменения в организме подсказали, что ребенок был задушен.
     - Плюс к тому не забывай, что мать специализировалась на дыхании, и именно дыхание могло оказаться той первой системой, за которую она принялась. А что ты думаешь по поводу проблем с кишечником? Какое-нибудь отравление?
     - Весьма возможно, но токсикологические анализы никаких отклонений не показали.
     - Может быть, мать применяла средства кратковременного действия?
     - Или какой-то инертный раздражитель, оказывающий на кишечник механическое воздействие и затем быстро удаляемый.
     - А припадки?
     - Возможно, что-то в том же роде. Но не знаю, Апекс. Я на самом деле не знаю. - Стефани опять сжала мою руку. - У меня нет ровно никаких доказательств. А вдруг я ошибаюсь? Мне нужно, чтобы ты был беспристрастен. Примени в отношении матери Кэсси презумпцию невиновности. Может быть, у меня предвзятое мнение. Попытайся проникнуть в ее мысли.
     - Не могу обещать тебе чуда, Стеф.
     - Я понимаю. Но мне может помочь любая мелочь. Иначе быть большой беде.
     - Ты сообщила матери, что пригласила меня для консультации?
     Стефани кивнула.
     - Теперь она более благосклонно смотрит на психологические консультации?
     - Я бы не сказала, что более благосклонно, но она согласилась на них. Кажется, перестав утверждать, что проблемы Кэсси возникают из-за стресса, мне удалось убедить ее в необходимости психологической консультации. Что касается Кэсси, то я считаю: ее припадки чисто органического происхождения. Но я настаивала на необходимости помочь Кэсси справиться с эмоциональной травмой, связанной с госпитализацией. Сказала матери, что эпилепсия повлечет за собой более частое пребывание Кэсси у нас, и мы должны способствовать тому, чтобы девочка преодолела свой страх. Я сказала, что ты специалист по психологическим травмам, связанным с медициной, вероятно, сможешь с помощью гипноза помочь Кэсси расслабиться во время процедур. Это звучит достаточно убедительно?
     Я согласно кивнул.
     - Тем временем, - продолжала она, - ты сможешь присмотреться к матери и установить, не психопатка ли она.
     - Если это синдром Мюнхгаузена, передаваемый другому лицу, то нам не потребуется искать психопата.
     - Кто же она тогда? Каким еще другим помешательством может страдать человек, проделывающий подобные вещи над своим собственным ребенком?
     - Этого не знает практически никто, - ответил я. - Я давно не просматривал литературу по этому вопросу, но насколько помню, раньше наиболее перспективным считалось предположение о каком-то психическом расстройстве, вызванном раздвоением личности. Трудность состоит в том, что задокументированные случаи настолько редки, что практически нет никакой базы данных.
     - Так обстоит дело и сейчас, Алекс. Я просмотрела литературу на медицинском факультете и почти не нашла материалов по этому вопросу.
     - Мог бы я позаимствовать у тебя на время эти работы?
     - Я читала их в библиотеке и не взяла на дом, - ответила Стефани, - но, по-моему, у меня где-то сохранились записи. И, кажется, я что-то припоминаю по вопросу об этом самом раздвоении личности - кто его знает, что это означает.
     - Это означает, что мы не имеем знаний и поэтому занимаемся сочинительством. Отчасти трудности состоят в том, что психологи и психиатры зависят от информации, которую мы получаем от пациентов. А полагаться на истории какого-нибудь Мюнхгаузена означает доверять закоренелому лгуну. Но когда удается добраться до истины, их истории кажутся довольно последовательными и логичными: перенесенные в раннем возрасте серьезное физическое заболевание или травма; семьи, которые придавали слишком большое значение болезням и здоровью, жестокое обращение с детьми, иногда кровосмешение. Все это приводило к слишком слабо развитому чувству собственного достоинства, к проблемам в отношении с другими людьми и патологической потребности привлечь к себе внимание. Болезнь становится полем деятельности, где эта потребность удовлетворяется, именно поэтому многие из Мюнхгаузенов приобретают специальности, связанные с заботой о здоровье. Но множество людей с точно такой же историей жизни не становятся Мюнхгаузенами. Все сказанное в одинаковой мере относится и к Мюнхгаузенам, издевающимся над собой, и к тем, кто переносит истязания на детей. В общем-то, существует предположение, что родители детей, ставших Мюнхгаузенами "по доверенности", начинают с самоистязания и в какой-то момент переключаются на детей. Но почему и когда это происходит, не знает никто.
     - Странно, - проговорила Стефани, покачивая головой. - Это похоже на танец. Я чувствую, что кружусь с ней в вальсе, но ведет она.
     - Дьявольский вальс, - сказал я.
     Она вздрогнула:
     - Я знаю, Алекс, что наш разговор далек от науки, но предположим, тебе удалось докопаться до сути, скажи, думал бы ты, что она проделывает все это...
     - Конечно. Но мне не совсем понятно, почему ты не пригласила специалистов из местного отделения психологии и психиатрии?
     - Мне никогда не нравилось наше больничное отделение, - пожала плечами Стефани. - Они слишком увлекаются Фрейдом. Хардести готов был подвергнуть психоанализу всех подряд. Кроме того, бесполезно обсуждать все это. Отделения психологии и психиатрии больше нет.
     - Что ты хочешь этим сказать?
     - Их разогнали.
     - Все отделение? Когда?
     - Несколько месяцев назад. Ты что, не читаешь информационный бюллетень?
     - Не очень часто.
     - Это и видно. Ну в общем, отделение психологии и психиатрии распущено. Контракт Хардести с окружными властями был аннулирован, ii он не получал субсидии. Таким образом, он оказался без финансовой поддержки. А правление решило не брать расходы на себя.
     - А как же с должностью Хардести? И разве другие - Грейлер и Пантисса - не были на штатных должностях?
     - Возможно. Но оказалось, что эти должности числятся за медицинским факультетом, а не за больницей. Таким образом, свои звания они сохранили. Зарплата же совсем иное дело. Это явилось настоящим открытием для тех из них, кто предполагал, что работа им гарантирована. Правда, никто не сражался за Хардести. Все считали, что он и его парни - это просто балласт.
     - Больше нет отделения психологии и психиатрии, - протянул я. - Нет бесплатного кофе. Чего еще нет?
     - О, много чего. Тебя затрагивает ликвидация этого отделения - я имею в виду твое служебное положение?
     - Нет, моя должность числится за педиатрией. Вообще-то даже за онкологией, хотя уже много лет я не занимаюсь ни одним пациентом, больным раком.
     - Отлично, - сказала она. - Тогда никаких процедурных споров не возникнет. Еще какие-нибудь вопросы? Или мы поднимемся наверх?
     - Только пара замечаний. Если это синдром Мюнхгаузена, передаваемый другому лицу, то у нас не так уж много времени - обычно процесс идет по нарастающей. Дети иногда погибают, Стеф.
     - Я знаю, - ответила она с горечью, прижимая пальцы к вискам. - Я знаю, что, возможно, мне придется прямо в лицо обвинить мать. Поэтому и должна быть уверена.
     - И второе. Тот первый ребенок - мальчик. Полагаю, ты считаешь, что это, возможно, было убийство.
     - О Господи, да. Это грызет меня все время. Когда мои подозрения по поводу матери начали сгущаться, я взяла его историю болезни и очень тщательно изучила. Но не нашла ничего сомнительного. Записи Риты относительно наблюдений за его развитием неизменно благополучны - мальчик перед смертью был совершенно здоров, и вскрытие, как это часто бывает, не дало ничего конкретного. Теперь же я имею дело с живым ребенком и не могу сделать ничего, ровным счетом ничего, чтобы помочь ему.
     - Мне кажется, ты делаешь все от тебя зависящее.
     - Пытаюсь изо всех сил, но, черт побери, каждый раз прихожу в отчаяние.
     - А как насчет отца? - спросил я. - Мы о нем так и не поговорили.
     - У меня нет о нем полного представления. Ясно, что главная забота о ребенке лежит на матери. Я имела дело преимущественно с ней. А когда начала подозревать синдром Мюнхгаузена "по доверенности", мне представилось, что следует сосредоточить внимание на матери, ведь именно матери всегда являются главным действующим лицом.
     - Да, - согласился я. - Но в некоторых случаях отец оказывается пассивным соучастником. Ты не заметила, возникли ли у него какие-либо подозрения?
     - Если он и обратил на что-то внимание, то мне об этом ничего не говорил. Он не выглядит таким уж пассивным - довольно приятный, да и мать тоже, если уж разговор зашел об этом. Они оба очень милые, Алекс. Это одна из причин, которая так затрудняет все дело.
     - Классический сценарий Мюнхгаузена. Сестры, наверное, обожают их.
     Она кивнула.
     - А другая причина?
     - Другая причина чего?
     - Причина, которая затрудняет дело.
     Стефани закрыла глаза, потерла их, медля с ответом.
     - Другая причина, - наконец проговорила она, - и это может показаться тебе ужасно расчетливым политиканством, заключается в том, кто они. В общественном и политическом смысле. Полное имя ребенка звучит так:
     Кэсси Брукс Джонс. Это о чем-нибудь тебе говорит?
     - Нет, - мотнул я головой. - Имя Джонс не особенно запоминается.
     - А как насчет такого Джонса - Чарльз Л. Джонс-младший? Большая шишка в финансовой сфере? Главный распорядитель деньгами больницы?
     - Не слышал о таком.
     - Ну да, ты ведь не читаешь информационные бюллетени. Кроме того, восемь месяцев назад он стал председателем правления. Была крупная перетряска.
     - С бюджетом?
     - С чем же еще? Вот тебе генеалогия: единственным сыном Чарльза-младшего является Чарльз-третий - прямо как у королей. Он обычно зовется Чипом - это папочка Кэсси. Маму зовут Синди. Умерший сын был Чэд - Чарльз четвертый.
     - Все имена начинаются с "С"  , - сказал я. - Похоже, они любят порядок.
     - Может, и так. Главное в том, что Кэсси - единственная внучка Чарльза-младшего. Не правда ли, восхитительно, Алекс. У меня под наблюдением потенциальный случай синдрома Мюнхгаузена, переносимый на другое лицо. Известие об этом взбудоражит всех. А пациент - единственная внучка того типа, который отобрал у нас бесплатный кофе.

3

     Мы поднялись из-за стола, и Стефани предложила:
     - Если не возражаешь, мы поднимемся по лестнице.
     - Утренняя аэробика? Прекрасно.
     - Когда тебе стукнет тридцать пять, - заявила она, расправляя платье и застегивая белый халат, - старый добрый основной обмен веществ летит ко всем чертям. Приходится серьезно трудиться над собой, чтобы не обрасти жиром. Кроме того, лифты по-прежнему двигаются, как сонные, будто их пичкают валиумом.
     Мы направились к главному выходу из кафетерия. Теперь пустовали все столики. Уборщик в коричневой спецодежде протирал пол мокрой тряпкой, и нам пришлось ступать с осторожностью, чтобы не поскользнуться.
     - Лифт, на котором я поднимался к тебе, - сказал я, - теперь работает по-новому. Запирается на ключ. Зачем принимать все эти меры безопасности?
     - Официальное объяснение - в целях предотвращения уголовных преступлений. Чтобы не допустить сюда беспредел, царящий на улицах. До некоторой степени это разумно - случаи криминальных нападений участились, главным образом во время ночных смен. Но можешь ли ты вспомнить время, когда Восточный Голливуд становился безопасным с наступлением темноты?
     Мы добрались до двери. Еще один уборщик уже запирал ее. Увидев нас, он бросил в нашу сторону такой взгляд, будто ему надоел весь мир, и открыл дверь.
     Стефани заметила:
     - Сокращенный рабочий день - еще одна статья экономии.
     А в коридоре царило безумие. Мимо проносились шумные группы оживленно переговаривающихся врачей. Измученные родители тащились по коридору, катя в инвалидных колясках ветеранов больницы кукольных размеров на мучительные процедуры, разработанные наукой.
     Молчаливая толпа собралась у дверей лифтов, сбившись в кучки и дожидаясь, когда придет хоть один из трех лифтов, одновременно застрявших на третьем этаже. Ожидание, вечное ожидание.
     Стефани ловко пробиралась сквозь толпу, кивая знакомым, но не останавливаясь. Я еле поспевал за ней, стараясь не столкнуться со стойками капельниц.
     Когда мы добрались до лестничной клетки цокольного этажа, я спросил:
     - Какого рода были криминальные проблемы?
     - Обычные, только их стало значительно больше, - ответила она, поднимаясь по лестнице. - Кражи из автомобилей, вандализм, выхватывают сумочки из рук. Случаи разбоя на бульваре Сансет. Несколько месяцев назад на автостоянке на той стороне улицы напали на двух медсестер.
     - Нападения сексуального характера? - спросил я, прыгая через две ступеньки, чтобы не отстать от Стефани.
     - Так и не выяснили. Ни одна из них здесь больше не появлялась, и поэтому некому было рассказать о происшедшем. Обе они были временными работниками, дежурили в ночные смены. Все, что я слышала, так это то, что их здорово избили и отобрали сумочки. Полиция прислала к нам офицера по связям с общественностью, тот прочел обычную лекцию о личной безопасности и в конце концов признал, что едва ли кто-нибудь сможет гарантировать безопасность, если не превратить больницу в вооруженный лагерь. Женщины, работающие в штате, подняли страшный шум, и администрация обещала более регулярные обходы охраны.
     - И каковы результаты?
     - Думаю, что кое-какие есть - появилось больше людей в форме, и с тех пор нападений не было. Но меры по защите принесли с собой и много такого, о чем мы не просили. Вначале на территории больницы появились телемониторы, потом ввели новые пропуска, стали возникать столкновения, подобные тому, какое ты только что испытал на себе. Лично я считаю, что мы сыграли на руку администрации - дали им повод для усиления контроля. А получив однажды такую возможность, они никогда уже не выпустят ее из рук.
     - Месть троечников?
     Стефани остановилась, посмотрела на меня с верхней ступеньки через плечо и бесхитростно улыбнулась:
     - Ты и это помнишь?
     - Еще бы.
     - В те времена я много болтала. Правда?
     - Юношеский задор, - согласился я. - Кроме того, они этого заслуживали - при всех разговаривали с тобой свысока. Только одно выражение чего стоит - "Доктор Мисс".
     - Да, это была весьма нахальная компания, согласись. - Она двинулась дальше, но замедлив шаги. - Сокращенный рабочий день, ленч с "Мартини", подолгу рассиживались и трепались в кафетерии, а нам рассылали меморандумы о повышении эффективности труда и экономии расходов.
     Через несколько ступенек Стефани вновь остановилась.
     - "Троечники" - не могу поверить, что я действительно так сказала. - Ее щеки запылали. - Я была несносной, правда?
     - Вдохновенной, Стеф.
     - Скорее надутой. Это были сумасшедшие времена, Алекс. Абсолютно сумасшедшие.
     - Согласен, - ответил я. - Но не забывай, чего мы добились: равная оплата для женского персонала, разрешение для родителей ночевать здесь, игровые комнаты.
     - Давай не забывать и о бесплатном кофе для больничного персонала.
     И через несколько ступеней:
     - Но при всем при том, Алекс, многое из того, на чем мы были помешаны тогда, кажется теперь нецелесообразным. Мы сосредоточились на личностях, но проблема заключалась в самой системе. Одна группа бывших троечников уходит, а на ее место приходит другая - такая же, и старые проблемы остаются. Иногда я задумываюсь, не слишком ли я здесь задержалась. Возьмем тебя - вот уже много лет, как ты выбрался из этих проблем и выглядишь лучше, чем когда-либо.
     - Но ты тоже, - возразил я, вспомнив о том, что она только что говорила о желании занять должность заведующей отделением.
     - Я? - Стефани улыбнулась. - Ты весьма любезен. Но в моем случае это происходит не благодаря личным достижениям. Просто здоровый образ жизни.

***

     На пятом этаже размещались дети в возрасте от года до одиннадцати, при уходе за которыми не требовалась сложная современная аппаратура. Восточное отделение на сто кроватей занимало две трети площади всего этажа.
     На оставшейся трети западной части были двадцать палат для частных пациентов. От общего отделения они отделялись дверьми из тика с медной табличкой, гласившей: "СПЕЦИАЛЬНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ХАННЫ ЧЭПЕЛЛ".
     Палаты Чэппи. Недоступные для простых смертных и стажеров, содержащиеся за счет пожертвований, частного страхования и дарственных чеков; никаких карточек бесплатного медицинского страхования.
     Частное отделение - это мелодии "Музак"  , льющиеся из скрытых в потолке динамиков, покрытые коврами полы вместо линолеума, палаты на одного пациента, а не на троих или больше, телевизоры, которые работают почти круглосуточно, правда, допотопные, черно-белые.
     В то утро почти все двадцать палат пустовали. Три скучающие медсестры стояли у медицинского поста. В нескольких футах от них подпиливала ногти секретарша.
     - Доброе утро, доктор Ивз, - обратилась к Стефани одна из сестер, не особенно дружелюбно взглянув на меня.
     Я заинтересовался причиной такой неприязни, но на всякий случай улыбнулся ей. Женщина отвернулась. Лет пятидесяти, невысокого роста, коренастая, с шершавой кожей, вытянутой нижней челюстью, светлыми волосами, покрытыми лаком. Зеленовато-голубой халат с белой отделкой. Поверх жесткой прически - накрахмаленный чепчик. Таких чепчиков я не видел давным-давно.
     Две другие сестры, филиппинки лет двадцати, переглянулись и будто по безмолвному сигналу удалились.
     Стефани обратилась к оставшейся медсестре:
     - Доброе утро, Вики. Как наша девочка?
     - Пока что ничего. - Блондинка потянулась к ячейке под номером 505W, вытащила оттуда медицинскую карту и вручила ее Стефани. Ногти медсестры были короткими и обгрызенными. Взгляд вновь остановился на мне. Мои старые чары не подействовали.
     - Это доктор Алекс Делавэр, - представила меня Стефани, перелистывая историю болезни. - Наш консультант-психолог. Доктор Делавэр, это Вики Боттомли. Ведущая сестра Кэсси.
     - Синди сказала, что вы зайдете, - ответила медсестра, будто объявляла неприятную новость.
     Стефани продолжала читать.
     - Рад с вами познакомиться, - сказал я.
     - Рада познакомиться с вами.
     Заслышав вызывающую враждебность в голосе медсестры, Стефани подняла голову.
     - Все в порядке, Вики?
     - Все замечательно, - заявила сестра, блеснув улыбкой, такой же радостной, как пощечина. - Все прекрасно. Девочка съела почти весь завтрак, и ее не тошнило, попила и приняла лекарства.
     - Какие лекарства?
     - Только тайленол. Час тому назад. Синди сказала, что у девочки болит голова.
     - Тайленол. Один?
     - Да, доктор Ивз. Для детей, жидкий, одну чайную ложку - это все записано. - Она показала на историю болезни.
     - Да, вижу, - заглянув в карту, бросила Стефани. - Ну что ж, пока все хорошо, Вики, но в следующий раз никаких лекарств, даже самых безобидных, без моего разрешения. Я должна давать разрешение на все, кроме еды и питья, на все, что принимает этот ребенок. О'кей?
     - Конечно, - снова заулыбалась Боттомли. - Никаких проблем. Я просто думала...
     - Это не причинило вреда. Вики. - Стеф протянула руку и похлопала сестру по плечу. - Я уверена, что одобрила бы тайленол. Но, принимая во внимание прошлое этого ребенка, мы должны быть сверхосторожными, чтобы исключить реакции на лекарства.
     - Да, доктор Ивз. Есть еще какие-нибудь указания?
     Стефани досмотрела медицинскую карту, закрыла ее и вернула сестре.
     - Нет, в данный момент никаких. Если только у тебя есть что-нибудь, о чем ты хочешь сообщить.
     Боттомли покачала головой.
     - Тогда о'кей. Я пойду к ним и представлю доктора Делавэра. Ты хотела бы что-нибудь рассказать о Кэсси?
     Боттомли вынула из волос заколку и воткнула ее обратно, прикрепив светлые пряди к чепчику. Широ