атемняли комнату еще больше и придавали ей клубный вид. Безусловно, мужской стиль.
     Доминирующее влияние Чипа? Или отсутствие у Синди интереса к внутреннему убранству дома? Я плелся немного позади, наблюдая, как ее босые ноги тонули в коричневом плюшевом ковре. На одной половинке ее шорт виднелось травяное пятно. Походка напряженная, руки прижаты к бокам.
     Столовая, оклеенная коричневыми обоями с мелким рисунком, выходила в кухню из белого кафеля и дуба, достаточно большую, чтобы вместить сосновый стол - имитация старины - и четыре стула. Безукоризненно чистая хромированная кухонная утварь. В застекленных шкафчиках - аккуратно расставленная фаянсовая и сделанная на заказ стеклянная посуда. В сушилке ничего нет, стойки пусты.
     Окно над мойкой представляло собой оранжерею, заполненную раскрашенными глиняными горшками с летними цветами и травами. Большое окно слева открывало вид на задний двор. Вымощенное плитами патио, четырехугольный бассейн, закрытый голубым пластиком и огороженный узорчатой железной оградой. За ним - длинная полоса ухоженной травы, оканчивающаяся у шпалеры из апельсиновых деревьев, растущих вдоль шестифутовой блочной стены. На газоне - деревянный детский манеж. За стеной видны нависающие, как драпировка, неизбежные горы. Далеко ли они? Может быть, за несколько миль, может быть, за несколько ярдов. Я пытался определить расстояние, но не смог. Полоска травы начала казаться мне дорогой в бесконечность.
     Синди предложила:
     - Пожалуйста, садитесь.
     Положив передо мной сервировочную салфетку, она поставила на нее высокий стеклянный бокал с охлажденным чаем.
     - Просто смесь, надеюсь, вам понравится.
     Прежде чем я успел ответить, она отошла к холодильнику и коснулась его дверцы. Я сделал глоток:
     - Прекрасно.
     Она взяла тряпочку для мытья посуды и провела ею по чистому кафелю стойки. Избегает смотреть на меня.
     Я отпил немного чая, дождался, пока наши глаза встретились, и еще раз попытался улыбнуться.
     Ее ответная улыбка была быстрой и напряженной, и мне показалось, что ее щеки слегка порозовели. Она потянула майку вниз, сжала ноги, вновь протерла стойку, прополоскала тряпочку, отжала, сложила и держала ее в обеих руках, будто не зная, что с ней делать.
     - Ну вот, - промолвила она.
     Я посмотрел на горы:
     - Отличный день.
     Она кивнула, резко отвернулась, бросила взгляд вниз и повесила тряпку на смеситель. Оторвала квадратик от рулона бумажных полотенец и начала протирать кран. Ее руки были мокрыми. Что это: хитрость леди Макбет или ее метод разрядить напряжение?
     Я некоторое время наблюдал за процессом чистки крана. Вдруг Синди еще раз опустила глаза, я проследил за ее взглядом. Она смотрела на свою грудь. Под тонкой черной хлопчатобумажной тканью майки резко выделялись маленькие соски.
     Когда Синди подняла глаза, я уже смотрел в другую сторону.
     - Кэсси скоро должна проснуться, - проговорила Синди. - Она обычно спит с часа до двух.
     - Простите, что приехал так рано.
     - О, ничего страшного, все в порядке. Я все равно ничего не делала.
     Она протерла кран и засунула бумажное полотенце под мойку, в мусорное ведро.
     - Пока мы ждем, - начал я, - может быть, у вас есть вопросы по поводу развития Кэсси? Или что-то еще?
     - Гм... в общем-то нет. - Синди прикусила губу, потерла кран. - Мне просто хотелось бы... если кто-нибудь сказал бы мне, что на самом деле происходит... Хотя я не ожидаю, что вы это сделаете.
     Я кивнул, но Синди в это время смотрела в окошко с оранжереей и не заметила этого.
     Внезапно она оперлась о мойку, стала на цыпочки и поправила одно из растений. Она стояла спиной ко мне, и я видел, как ее майка задралась, обнажив пару дюймов тонкой талии и позвоночник. Пока женщина копалась в своем цветнике, ее длинные волосы раскачивались из стороны в сторону, как конский хвост. Мышцы икр подтянулись, бедра напряглись. Она поправила горшок, потом другой, потянулась дальше и сделала неловкое движение. Одно из растений упало, зацепив край мойки, горшок разбился, и земля рассыпалась по полу.
     В мгновение ока Синди оказалась на четвереньках, сгребая и собирая землю. Руки испачкались, шорты были измазаны. Я поднялся, но, прежде чем смог помочь ей, она вскочила на ноги, поспешила к хозяйственному шкафу и взяла щетку. Начала подметать, как-то усердно и неистово. Когда она убрала щетку, я оторвал кусок бумажного полотенца и протянул ей.
     Ее лицо горело, глаза были влажными. Она взяла полотенце, даже не взглянув на меня. Вытирая руки, проговорила:
     - Прошу прощения, мне нужно переодеться.
     Она вышла из кухни через боковую дверь. Я воспользовался ее отсутствием, чтобы побродить по комнате, открывая ящики и дверцы. Дурацкое ощущение. В шкафах ничего более зловещего, чем предметы кухонного обихода и полуфабрикаты. Я выглянул за дверь, через которую она вышла, обнаружил небольшую ванную комнату и черное крыльцо, проверил и их. Стиральная машина и сушилка, шкафы, забитые моющими средствами, дезодоранты и полироли - сокровищница, обещающая сделать жизнь сверкающей и приятно пахнущей. Большинство средств токсичные, но что это доказывает?
     Я услышал шаги и поспешил обратно к столу. Она вошла, одетая в свободную темную блузку, мешковатые джинсы и сандалии - ее больничная униформа. Волосы заплетены в свободную косу, лицо посвежевшее, умытое.
     - Простите, я такая недотепа.
     Прошла к холодильнику. Грудь не колышется, соски уже не заметны.
     - Хотите еще охлажденного чая? - спросила Синди.
     - Нет, спасибо.
     Она достала банку пепси, открыла ее и подсела к столу лицом ко мне.
     - Хорошо ли вы доехали?
     - Очень хорошо.
     - Да, приятно, когда на дороге мало машин.
     - Согласен с вами.
     - Я забыла сказать вам, что закрыли перевал - расширяют дорогу.
     Она продолжала болтать. О погоде и работе в саду. Морщила лоб.
     Изо всех сил старалась быть обычной.
     Но казалась чужой даже в собственном доме. Вымученные разговоры, будто она отрепетировала реплики, но не была уверена в своей памяти.
     Из большого окна открывался вид на неподвижный, как смерть, пейзаж.
     Почему они живут здесь? С чего вдруг единственный сын Чака Джонса выбрал пригородный, изолированный от внешнего мира участок, принадлежащий его же не слишком расторопной строительной компании, когда он мог позволить себе жить где угодно?
     Близость к новому колледжу не могла служить серьезным основанием для этого. Великолепная земля, множество вилл вокруг загородных клубов располагались на западной оконечности долины. А на Топанга-каньон все еще существовала мода на времянки.
     Какая-то форма протеста? Одна из составляющих идеологии Чипа - желание стать частью той общины, которую он собирался создать? Именно такая форма, которую мог бы применить бунтарь, чтобы заглушить чувство вины за большую прибыль. Хотя, судя по всему увиденному, до прибыли еще было слишком далеко.
     Другой сценарий также подходил к данному случаю: жестокие родители часто скрывают свои семьи от пытливых глаз возможных спасителей.
     Из размышлений меня вывел голос Синди. Она рассказывала о своей посудомоечной машине; слова изливались нервным потоком. Говорила, что редко пользуется ею и предпочитает надеть перчатки и включить очень горячую воду, чтобы посуда высыхала почти мгновенно. Она все больше оживлялась, как будто долгое время ни с кем не разговаривала.
     Возможно, так и есть. Я не мог себе представить Чипа, присевшего на кухне, чтобы поболтать о домашних делах.
     Интересно, сколько книг в гостиной принадлежит Синди? Что у них с Чипом может быть общего?
     Синди умолкла, чтобы передохнуть, и я заметил:
     - В самом деле очень приятный дом.
     Не к месту, но от моих слов она оживилась. Широко улыбнулась. Глаза, как терн, влажные губы. Я понял, какой она может быть красивой, когда счастлива.
     - Вы бы хотели взглянуть на все остальное? - спросила она.
     - Конечно.
     Мы вернулись в столовую, Синди вынимала отдельные вещи из свадебного набора серебра и демонстрировала их мне. Затем мы осмотрели уставленную книгами гостиную, и Синди говорила о том, как трудно было найти искусного плотника, чтобы сделать прочные, не фанерные полки.
     - Фанера выделяет газ. Мы хотели, чтобы дом был максимально чистым.
     Я притворился, что слушаю, а тем временем изучал корешки книг.
     Научные работы: социология, психология, политология. Немного художественной литературы, но ни одной книги, написанной после Хемингуэя.
     Среди книг стояли различные сертификаты и награды. На одной из них, на бронзовой пластинке было написано: "Искренняя благодарность мистеру Ч. Л. Джонсу-третьему от клуба выпускников средней школы Лурдена. Вы показали нам, что преподавание и обучение являются просто составной частью дружбы".
     Дата десятилетней давности.
     Прямо под ним лежал свиток, преподнесенный Йейльским советом наставников: "Чарльзу "Чипу" Джонсу за преданное служение детям бесплатной клиники в Нью-Хейвене".
     На полке повыше виднелась награда за наставничество, выданная землячеством университета. Еще две пластиковые таблички, преподнесенные колледжем искусств и наук университета штата Коннектикут в Сторсе, которые подтверждали мастерство Чипа в обучении выпускников. Папа Чак не солгал.
     Еще несколько недавних свидетельств, врученных колледжем Уэст-Вэлли: благодарность преподавательского состава отделения социологии, председательский молоток на пластине от совета колледжа Уэст-Вэлли с благодарностью профессору Ч. Л. Джонсу за работу в качестве консультанта факультета, групповой снимок на спортивном поле: Чип в окружении пятидесяти сияющих улыбками девушек из землячества, причем и он, и девушки одеты в красные тенниски с греческими буквами. На фото автографы: "Наилучшие пожелания. Уэнди", "Спасибо, профессор Джонс. Дебра", "С любовью. Кристи". Чип присел на корточки на задней линии площадки, обнимает двух девушек, сияет улыбкой, похож на талисман команды.
     Но на самом деле у кого тяжелая работа, так это у Синди, Я могу найти отдушину.
     Я подумал, к чему хотела привлечь мое внимание Синди, но, не слыша больше ее голоса, повернулся и обнаружил, что женщина смотрит на меня.
     - Он великолепный учитель, - сказала Синди. - Хотите посмотреть кабинет?
     Снова мягкая мебель, забитые книгами полки, тщательно хранимые свидетельства достижений Чипа - в бронзе, в дереве и в пластике; телевизор с широким экраном, стереосистема и сложенные по алфавиту компакт-диски - классическая и джазовая музыка.
     Та же клубная атмосфера. На единственной полоске стены, свободной от полок, вновь клетчатые обои - синие и красные линии; там же висят два диплома Чипа. Под ними, помещенные так низко, что мне пришлось стать на колени, чтобы получше рассмотреть, находились два акварельных рисунка.
     Снег, голые деревья и сараи из грубых досок. На рамке одного из них надпись: "Зима в Новой Англии". На втором, прямо над багетом, видны слова: "Время сбора кленового сиропа". Никакой подписи. Качество, которым могут заинтересоваться туристы, выполнено кем-то, кто восхищался семейством Уайетов , но, к сожалению, не имел таланта.
     - Это рисовала миссис Джонс, мать Чипа, - пояснила Синди.
     - Она жила на Востоке?
     Синди кивнула:
     - Много лет тому назад, когда Чип был еще маленьким. Ах, мне кажется, я слышу Кэсси.
     Она подняла указательный палец, как будто определяла направление ветра.
     Хныканье, отдаленное и какое-то механическое, донеслось от одной из книжных полок. Я повернулся в направлении звука и определил, что он исходил от небольшой коричневой коробки, стоящей на самом верху. Портативная внутренняя связь.
     - Я включаю ее, когда она спит, - объяснила Синди.
     Коробка вновь заплакала.
     Мы покинули комнату и прошли по коридору, выстланному голубой дорожкой, мимо спальни, которая была превращена в еще один кабинет Чипа. Дверь открыта. Деревянная табличка, прикрепленная к ней, гласила: "УЧЕНЫЙ РАБОТАЕТ". Еще одно помещение, забитое книгами и кожаной мебелью.
     Далее располагалась главная спальня, выдержанная в глубоких синих тонах. Закрытая дверь, как я полагал, вела в примыкающую ванную комнату, о которой говорила Синди.
     Комната Кэсси находилась в конце коридора - обширное угловое помещение, отделанное радужными обоями и белыми хлопчатобумажными занавесками с розовой отделкой. Кэсси в розовой ночной рубашке сидела в детской кроватке с пологом, сжав пальчики в кулачки, и нерешительно плакала. Комната приятно пахла ребенком.
     Синди подняла дочку и прижала к себе. Головка Кэсси легла на плечо матери. Девочка посмотрела на меня, закрыла глаза, и ее личико замкнулось.
     Синди что-то проворковала. Кэсси вновь взглянула на меня, открыла ротик. Дыхание стало ритмичным. Синди покачивала малышку.
     Я оглядел комнату. Две двери на южной стене. Два окна. На мебели переводные картинки - кролики и утки. Рядом с кроваткой - качалка с плетеной спинкой. В коробках разные игры, игрушки и книги, которых хватит на целый год, чтобы читать, когда девочка лежит в кроватке.
     В центре - круглый стол для игр, который окружали три крошечных стула. На столе лежала стопка бумаги, новые цветные мелки, три заточенных карандаша и кусок картона с надписью: "Мы рады вам, доктор Делавэр". Мягкие игрушки - больше дюжины - сидели на полу, расставленные у стены на точно выверенном расстоянии друг от друга, как курсанты на смотре.
     Синди с Кэсси на руках опустилась в качалку. Малышка прилипла к матери, как масло к хлебу. В маленьком тельце не чувствовалось и следа напряжения.
     Синди закрыла глаза и начала раскачиваться, нежно проводя ладонью по головке девочки, приглаживая влажные ото сна пряди. Кэсси глубоко вздохнула, примостила голову под подбородок матери и что-то удовлетворенно замурлыкала.
     Я опустился на пол и скрестил ноги - аналитический "лотос" психологов, - наблюдая, раздумывая, подозревая, воображая самое худшее.
     Спустя несколько минут суставы начали болеть, я встал и потянулся. Синди наблюдала за мной. Мы обменялись улыбками. Она прижалась щекой к головке Кэсси и пожала плечами.
     Я прошептал:
     - Не спешите, - и начал ходить по комнате. Проводя рукой по чистой от пыли поверхности мебели, рассматривая содержимое ящика с игрушками и пытаясь быть не слишком любопытным.
     Все вещи высокого качества. Все то, что нужно. Каждая игра и игрушка безопасны, соответствуют возрасту и способствуют развитию.
     Уголком глаза я заметил что-то белое. Выступающие зубы одного из кроликов. В сумеречном свете детской ухмылка этого создания и его товарищей казалась злобной - над чем это он насмехается?
     Я припомнил, что видел те же ухмылки в больничной комнате Кэсси, и мне в голову пришла сумасшедшая мысль.
     Токсичные игрушки. Неумышленное отравление.
     Я читал о подобном случае в журнале, посвященном здоровью детей, - мягкие игрушки из Кореи, набитые, как оказалось, обрезками волокна с химического завода.
     Делавэр раскрывает загадку, и все, счастливые, расходятся по домам.
     Подняв ближайшего кролика желтого цвета, я надавил ему на живот и почувствовал упругость твердого пенопласта. Я поднес игрушку к носу, но не уловил никакого запаха. На этикетке значилось: "Сделано на Тайване из экологически чистых и огнестойких материалов". Под надписью стояла печать одного из журналов, посвященного вопросам семьи, одобряющая продажу этого товара.
     Что это вдоль шва? Два отверстия. Открывающийся клапан для набивки. Я потянул за кнопку и расстегнул ее. Синди повернулась на звук. Удивленно подняла брови.
     Я пощупал внутри, ничего не нашел, закрыл отверстие и поставил игрушку на прежнее место.
     - Аллергеноносители, да? - спросила Синди, ее голос был чуть громче шепота. - Насчет набивки я тоже думала. Но доктор Ивз проверяла, и никакой аллергической реакции не проявилось. Тем не менее в течение некоторого времени я мыла эти игрушки каждый день. Стирала тряпичные игрушки и ее постельное белье жидкостью Айвори. Она самая мягкая.
     Я кивнул.
     - Мы даже поднимали ковровое покрытие, чтобы проверить, нет ли чего-нибудь в клее и не завелась ли в прокладках плесень. Чип слышал о людях, которые заболевают в некоторых учреждениях - в так называемых "больных домах". Мы пригласили соответствующую фирму прочистить вентиляционные отверстия, и Чип проверил покрасочные материалы, чтобы определить, нет ли свинца или химикалиев.
     Ее голос звучал громче, и в нем опять появилась нервозность. Кэсси заворочалась. Синди успокоила ее, вновь начав раскачиваться.
     - Я всегда настороже, - тихо проговорила она. - Все время - с самого... начала.
     Она прикрыла рот рукой. Отняла руку и шлепнула ей по колену, белая кожа порозовела.
     Глаза Кэсси широко раскрылись.
     Синди стала раскачиваться сильнее и быстрее. Старалась успокоиться.
     - Вначале один, теперь другой, - прошептала она громко - почти прошипела. - Может быть, мне просто не предназначено быть матерью?
     Я подошел к ней и положил руку на плечо. Она выскользнула из-под моей ладони, вскочила с кресла и сунула Кэсси мне. Слезы лились у нее из глаз, руки дрожали.
     - Вот! Вот! Я не знаю, что делаю. Мне не предназначено быть матерью!
     Кэсси начала хныкать и всхлипывать.
     Синди опять сунула девочку мне, а когда я взял ребенка, отбежала на другой конец комнаты. Я обхватил Кэсси вокруг талии. Малышка выгибала спину. Кричала и отталкивала меня.
     Я пытался успокоить ее, но она меня не слушала.
     Синди толкнула дверь, за ней оказался голубой кафель. Вбежала в ванную комнату и закрылась там. Я услышал, что ее рвет, затем - звук спущенной воды.
     Кэсси изгибалась, била ногами и визжала все громче. Я крепко держал ее и похлопывал по спинке:
     - Все в порядке, дорогая. Мама скоро вернется. Все в порядке.
     Она изворачивалась все более яростно, колотила ручками мне по лицу, выгибалась колесом. Я пытался так обхватить девочку, чтобы ей было удобно у меня на руках. Но она продолжала метаться, от усилий стала пунцовой, откинулась назад и завыла, почти вырвавшись из моих рук.
     - Мамочка сейчас же вернется, Кэсс...
     Дверь ванной комнаты отворилась, и Синди выбежала оттуда, вытирая глаза. Я полагал, что она выхватит у меня Кэсси, но она просто протянула руки:
     - Пожалуйста.
     Из-за крика малышки я не слышал ее, только по губам определил, что она сказала. Синди смотрела на меня, как будто ожидая, что я откажусь отдать ей ребенка.
     Я протянул ей Кэсси.
     Она прижала девочку к груди и принялась очень быстро ходить по комнате. От крупных твердых шагов ее худые бедра дрожали, она что-то бормотала Кэсси, но я не мог расслышать слов.
     Две дюжины кругов, и Кэсси начала успокаиваться. Еще дюжина, и она совсем затихла.
     Синди не останавливалась, проходя мимо меня, она проговорила:
     - Мне очень жаль - правда. Мне очень жаль, что так получилось.
     Ее глаза и щеки были мокрыми. Я ответил, что все в порядке. При звуке моего голоса Кэсси опять начала извиваться.
     Синди ускорила шаг и бормотала:
     - Девочка моя, девочка моя...
     Я подошел к столику для игр и примостился на одном из крошечных стульчиков. Картон с написанным на нем приветствием казался мне теперь какой-то злой шуткой.
     Через некоторое время крики Кэсси перешли в захлебывающиеся рыдания и всхлипывания. Затем она умолкла, и я увидел, что ее глаза закрылись.
     Синди вернулась в качалку и продолжала резким шепотом:
     - Мне очень, очень, очень жаль. Мне жа... Это было... Господи, я ужасная мать!
     Едва слышная боль в ее голосе заставила Кэсси открыть глаза. Крошка пристально вглядывалась в свою мать и хныкала.
     - Нет-нет, девочка моя, все хорошо. Мне так жаль, все хорошо. - И лишь губами - обращаясь ко мне: - Я просто ужасна.
     Кэсси вновь заплакала.
     - Нет-нет, все хорошо, моя крошка. Я хорошая. Если ты хочешь, чтобы я была хорошей. Я хорошая. Я хорошая мама, да, я хорош