так не было всегда? Одинокий бродяга, и все такое...
     - Да-а... Кстати, раз мы раскручиваем всякие теории, что ты думаешь о следующем: мы не продвигаемся вперед потому, что думаем только об одном преступнике. А что, если существует какой-то заговор?
     - Кого?
     - Синди и Чипа, например, - заявил я. - Они - явные кандидатуры. Типичный муж женщины-Мюнхгаузена характеризуется как пассивный и слабовольный. Что совсем не подходит Чипу. Он далеко не глуп, оригинален, самоуверен. И если его жена мучает Кэсси, как он не замечает этого? А может быть, это Синди и Вики?..
     - Что? Между ними какое-нибудь романтическое чувство?
     - Или просто извращенные отношения матери и дочери. Синди видит в Вики свою покойную тетку - еще одну суровую дипломированную медсестру, а Вики, пережив потерю собственного ребенка, созрела для того, чтобы взамен ему найти дочь. Возможно, их патология перемешалась каким-то причудливым образом. Черт возьми, может быть, у Синди какие-то отношения со Стефани. И, возможно, как ты говоришь, романтического характера. Я ничего не знаю о личной жизни Стефани. Раньше у нее ее практически не было.
     - Раз уж мы заговорили об этом, то как насчет папочки и Стефани?
     - Конечно, - подхватил я. - Папа и доктор, папа и медсестра - Вики явно подлизывается к Чипу. Сестра и доктор, и тому подобное. Ad nauseum . Может быть, все они, Майло. Команда Мюнхгаузенов - "Восточный экспресс"  , превратившийся в педиатрическую больницу. А может, половина этого проклятого мира стала психопатами.
     - Слишком скромный подсчет, - возразил Майло.
     - Возможно.
     - Вам нужен отпуск, доктор.
     - А это невозможно, - ответил я. - Так много психопатологии и так мало времени. Благодарю за напоминание.
     Он засмеялся:
     - Рад скрасить твой день. Хочешь, чтобы я проверил Стеф по картотеке?
     - Конечно. И пока ты играешь на клавишах, почему бы не проверить Эшмора? Мертвые не могут подать в суд.
     - Сделаю. Еще кого-нибудь? Воспользуйся моим хорошим настроением и лос-анджелесским полицейским компьютером.
     - Как насчет меня?
     - Уже сделано, - ответил Майло. - Давным-давно, когда я думал, что мы можем стать друзьями.

***

     Я направился в Калвер-Сити, надеясь, что Дон Херберт в субботу по утрам бывала дома. Я проезжал мимо участка на Оверленд, застроенного паршивыми домишками, разделенными на квартиры, где я обитал, будучи студентом-интерном. Магазинчик автозапчастей все еще стоял на прежнем месте, но здание, где я жил, было снесено, и на его месте устроили пункт по продаже подержанных автомобилей.
     От бульвара Вашингтона я направился на запад в сторону Сепульведы, затем повернул на юг и проехал один квартал за Калвер. Повернул налево около магазина тропических рыбок, где на витринах был нарисован коралловый риф, и медленно поехал вдоль квартала, разыскивая дом, указанный в справке Майло.
     Линдблейд-стрит была утыкана маленькими коробками одноэтажных бунгало с крышами из синтетического материала и газонами, настолько большими, что на них можно было играть только в классики. Краски не жалели: в этом месяце был моден цвет сливочного масла. Китайские вязы росли вдоль улицы, давая тень. Большинство домиков содержались в хорошем состоянии, хотя планировка участков была совершенно необдуманна и сводилась к старым райским птицам, тукам и высоким розовым кустам.
     Жилище Дон Херберт представляло собой бледно-голубую коробку, предпоследнюю от угла. Старый коричневый фургон-"фольксваген" стоял на подъездной дороге. На заднем стекле, внизу, было наклеено множество переводных картинок с видами различных мест. Коричневая краска фургона казалась тусклой, как порошок какао.
     В садике перед домом возились мужчина и женщина в компании с крупной золотистой охотничьей собакой и небольшой черной дворняжкой с претензиями на спаниеля.
     Обоим, мужчине и женщине, было около сорока или чуть больше. Бледная кожа работающих в учреждении служащих. Предплечья, покрытые красными пятнами от свежих солнечных ожогов. Светло-каштановые волосы, свисающие ниже плеч, а на носах - очки без оправы. Оба были в майках, шортах и резиновых сандалиях.
     Мужчина стоял у куста гортензии с секатором в руке. Срезанные цветы лежали у его ног подобно розовому руну. Он был худым и жилистым, бакенбарды в виде колбасок шли от ушей к нижней челюсти, шорты поддерживались кожаными подтяжками. Вокруг головы была повязана вышитая бисером лента.
     Женщина была без бюстгальтера, и, когда она наклонялась, чтобы выдернуть сорняк, ее груди свисали почти до газона и были видны коричневые соски. Она казалась ничуть не ниже мужчины - пяти футов девяти или десяти дюймов роста, - но, вероятно, по весу превосходила его фунтов на тридцать, большая часть которых приходилась на грудь и бедра. Возможно, это и соответствовало физическим данным, указанным в водительских правах Дон Херберт, но эта дама родилась, по крайней мере, лет на десять раньше 1963 года.
     Подъехав ближе, я понял, что пара кажется мне смутно знакомой, но я никак не мог понять почему.
     Я поставил машину и выключил двигатель. Мужчина и женщина даже не взглянули в мою сторону.
     Дворняжка начала лаять, но мужчина приказал:
     - На место, Гомер, - и продолжал обрезку кустов.
     Команда послужила сигналом к тому, чтобы лай превратился в подобие ядерного взрыва. Когда дворняжка дошла до предела возможностей своих голосовых связок, охотничья собака с удивлением подняла голову. Женщина прекратила копаться в земле и стала искать источник возмущения.
     Обнаружив его, она с недоумением уставилась на мой автомобиль. Я вышел из машины. Дворняжка продолжала надрываться, но лаяла уже с опущенной головой, всей своей позой выражая смирение.
     - Привет, псина. - Я нагнулся и похлопал ее.
     Мужчина опустил секатор. Теперь все четверо рассматривали меня.
     - Доброе утро! - поздоровался я.
     Женщина выпрямилась. Слишком высока для Дон Херберт. Ее широкое распаренное лицо больше подошло бы батрачке.
     - Чем могу вам помочь? - поинтересовалась она. Мелодичный голос, я был уверен, что слышал его раньше. Но где?
     - Я ищу Дон Херберт.
     Взгляд, которым они обменялись, заставил меня почувствовать себя полицейским.
     - Ах, вот что, - начал мужчина. - Она здесь больше не живет.
     - А вы знаете ее нынешний адрес?
     Вновь обмен взглядами, в которых больше страха, чем осторожности.
     - Не беспокойтесь. Я врач из Западной педиатрической больницы в Голливуде. Дон работала там, и, возможно, она располагает некоторыми важными данными о пациенте. Я знаю только этот ее адрес.
     Женщина подошла к мужчине. Это было похоже на жест самозащиты, только было неясно, кто кого защищает.
     Мужчина свободной рукой стряхнул лепестки со своих шорт. Его костлявые челюсти были крепко сжаты. Нос тоже поджарился на солнце, и кончик его был обожжен.
     - Вы проделали весь этот путь только лишь затем, чтобы получить информацию? - спросил он.
     - Это довольно сложно объяснить, - замялся я, выдумывая сравнительно правдоподобную историю. - Перед нами серьезный случай - маленький ребенок подвергается опасности. Дон взяла в больнице его медицинскую карту и не вернула ее. При нормальном стечении обстоятельств я бы обратился к ее начальнику. К доктору по фамилии Эшмор. Но его нет в живых. Пару дней назад на больничной автостоянке на него напали грабители. Возможно, вы об этом слышали.
     Новое выражение на их лицах. Страх и недоумение. Эта новость была для них совершенно неожиданной, и они не знали, как повести себя. В конце концов выбрали подозрительность, взялись за руки и враждебно уставились на меня.
     Охотничьей собаке не понравилось возникшее напряжение. Она оглянулась на хозяев и начала подвывать.
     - Джетро, - бросила женщина, и собака умолкла. Черная дворняжка навострила уши и заворчала.
     - Угомонись, Гомер, - проговорила женщина тихим мелодичным голосом.
     - Гомер и Гектор, - заметил я. - Они солируют или на подпевках?
     Ни следа улыбки. Тут я наконец вспомнил, где видел этих людей. В мастерской у Робин, в прошлом году. Они отдавали в ремонт инструменты: гитару и мандолину, причем мандолина была в очень плохом состоянии. Исполнители народных песен - много искренности, некоторый талант и полное отсутствие денег. Робин выполнила работу стоимостью пятьсот долларов за блюдо домашних булочек, ими же самими записанные музыкальные альбомы и семьдесят пять долларов наличными. Я наблюдал за сделкой из спальни на чердаке. Позже мы с Робин прослушали пару альбомов. Народные песни, собранные в разных местностях, в основном баллады и рилы , довольно неплохо исполненные в традиционной манере.
     - Вы Бобби и Бен, не так ли?
     То, что я их узнал, рассеяло подозрительность, но вернуло недоумение.
     - Робин Кастанья - моя приятельница, - объяснил я.
     - Правда? - спросил мужчина.
     - Прошлой зимой она залатала ваши инструменты. Гитару с трещиной и мандолину со слабой подтяжкой, погнутой шейкой и расстроенными ладами? Не знаю, кто пек те булочки, но они были очень вкусные.
     - Кто вы? - спросила женщина.
     - Именно тот, кем и представился. Позвоните Робин, она сейчас в своей мастерской. Спросите ее об Алексе Делавэре. А если не хотите тратить на это время, не могли бы вы просто сообщить мне, где я могу найти Дон Херберт? Я ищу ее не для того, чтобы скандалить. Мне нужно всего лишь получить обратно историю болезни.
     Молчание. Мужчина засунул руку за одну из подтяжек.
     - Пойди позвони, - сказала ему женщина.
     Он отправился в дом. Она осталась, наблюдая за мной и дыша так глубоко, что ее груди вздымались. Собаки тоже не отрывали от меня глаз. Все мы молчали. Заметив движение на западном конце квартала, я повернулся и увидел, что от одного из домиков отъехал туристский фургон и загрохотал в направлении Сепульведы. Кто-то на противоположной стороне улицы вывесил американский флаг. Чуть дальше в шезлонге, сгорбившись, сидел старик. Трудно сказать с уверенностью, но, как мне показалось, он тоже караулил меня.
     Объект всеобщего внимания - будто я был королевой бала в Калвер-Сити.
     Через несколько минут мужчина вышел из дома, улыбаясь так, будто встретился с Мессией. В руках он нес голубое блюдо. Печенье и булочки.
     Взглянув на жену, он кивнул головой. Этот кивок и улыбка подействовали на женщину успокаивающе. Собаки принялись вилять хвостами.
     Я ждал, что кто-нибудь пригласит меня на танец.
     - Учти, Боб, - сообщил мужчина жене. - Этот человек - ее парень.
     - Мир тесен, - отозвалась женщина, наконец улыбнувшись. Я вспомнил ее голос из альбома, высокий и чистый, с едва уловимым вибрато. И сейчас она говорила приятным голосом. Могла бы зарабатывать деньги на сексе по телефону.
     - Вам попалась необычайная женщина, - заявила она, все еще разглядывая меня. - Оцениваете ли вы ее по достоинству?
     - Каждый день только этим и занимаюсь.
     Она кивнула, протянула руку и представилась:
     - Бобби Мертаф. Это Бен. А с этими типчиками вы уже познакомились.
     Всеобщие приветствия. Я похлопал собак по загривкам, и Бен предложил мне блюдо. Мы взяли по булочке и принялись жевать. Это напоминало какой-то древний ритуал. Но, даже работая челюстями, музыканты выглядели обеспокоенными.
     Бобби первой покончила с булочкой, взяла печенье, затем другое, так что жевала без перерыва. Крошки рассыпались по ее грудям. Она стряхнула их и предложила:
     - Пойдемте в дом.
     Собаки последовали за нами и побежали в кухню. Через секунду я услышал, как они принялись что-то шумно лакать. Гостиная с унылым потолком была затемнена занавешенными шторами. Пахло мокрой шерстью. Желтовато-коричневые стены, сосновые полы, требующие полировки, самодельные книжные полки разных размеров, на том месте, где должен был бы стоять кофейный столик, - несколько футляров для инструментов. Этажерка в углу завалена нотами. Тяжелая мебель времен великой депрессии - сокровища из магазина уцененных товаров. На стене висели венские часы, стрелки которых замерли на цифре два, плакат с гитарой "Мартин" в рамке под стеклом и несколько афиш на память о конкурсе скрипок и банджо в Топанге.
     - Садитесь, - предложил Бен.
     Прежде чем я успел это сделать, он продолжал:
     - Грустно говорить об этом, приятель, но Дон умерла. Ее убили. Поэтому мы и перепугались, когда вы упомянули ее имя да еще сказали о другом убийстве. Мне очень жаль. - Он посмотрел вниз, на блюдо с булочками, и покачал головой.
     - Мы все никак не можем выбросить это из головы, - проговорила Бобби. - Присаживайтесь. Если хотите.
     Она опустилась на старый зеленый диван. Бен сел рядом с женой, держа блюдо на одном из костлявых колен.
     Я присел на стул, покрытый ручной вышивкой, и спросил:
     - Когда это произошло?
     - Пару месяцев назад, - сказала Бобби. - В марте. Это было в выходные дни - в середине месяца, десятого числа, мне кажется. Нет, девятого. - Она взглянула на Бена.
     - Что-то вроде того, - отозвался он.
     - Я почти уверена, что это было девятого, милый. Мы провели выходные в Сономе, помнишь? Мы выступали девятого и вернулись в Лос-Анджелес десятого - помнишь, как мы припозднились из-за проблем с фургоном в Сан-Симеоне? По крайней мере, он сказал, когда это случилось, - полицейский, я имею в виду. Девятого. Это случилось девятого.
     - Да, ты права, - согласился Бен.
     Женщина взглянула на меня:
     - Нас не было в городе, мы выступали на фестивале на севере. Машина сломалась, и мы на какое-то время застряли в дороге и приехали обратно только поздно вечером десятого - можно сказать, ранним утром одиннадцатого. В почтовом ящике лежала карточка полицейского с номером телефона, по которому нам нужно было позвонить. Детектив по убийствам. Мы не знали, что делать, и не стали звонить ему, но он позвонил сам. Рассказал, что случилось, и задал множество вопросов. Нам нечего было сказать ему. На следующий день он и еще пара парней приехали сюда и осмотрели весь дом. У них был ордер и все, что положено, но они были корректны.
     Она взглянула на Бена, тот проговорил:
     - Да, не такие уж и страшные.
     - Они просто хотели осмотреть ее вещи, полагая, что могут найти что-то, что поможет в расследовании. Конечно, они ничего не нашли - что неудивительно. Это случилось не здесь, и они с самого начала заявили, что не подозревают никого из ее знакомых.
     - Интересно, почему?
     - Он, этот детектив, сказал, что это было... - Бобби закрыла глаза, протянула руку за печеньем, ухитрилась отыскать его и откусила половину.
     - Как сказал полицейский, это убийство было совершено психически ненормальным человеком, - продолжил за жену Бен. - Заявил, что Дон была практически... Он покачал головой.
     - Месивом, - закончила Бобби.
     - Здесь они ничего не нашли, - продолжал Бен.
     Оба выглядели напуганными.
     - Каково вернуться домой к такому происшествию, - посочувствовал я.
     - О да, - поддержала Бобби. - Это по-настоящему перепугало нас - то, что такое случилось с кем-то, кого мы знали. - Женщина взяла еще одно теченье, хотя половинка предыдущего все еще лежала у нее в руке.
     - Она снимала часть дома вместе с вами?
     - Нет, она была нашей квартиранткой, - ответила Бобби. - Мы владельцы этого дома, - объявила она как будто с удивлением. - У нас есть свободная спальня, которую ми раньше использовали как репетиционную и студию звукозаписи. Потом я лишилась работы в детском центре, поэтому мы и решили сдавать ее. Повесили заявку на доске объявлений в университете, потому что считали, что именно студент и может снять отдельную комнату. Дон позвонила первой.
     - Когда это было?
     - В июле.
     Бобби доела оба печенья. Бен похлопал жену по бедру и слегка ущипнул. Мягкая плоть, похожая на прессованный творог. Женщина вздохнула.
     - То, что вы сказали раньше, - продолжил Бен. - Насчет медицинской карты. Она имела право брать ее?
     - Предполагалось, что она ее вернет.
     Музыканты переглянулись.
     - А она страдала привычкой "брать"?
     - Как сказать, - произнес Бен неуверенно.
     - На первых порах нет, - заметила Бобби. - Сначала она была прекрасной квартиранткой - убирала за собой, не лезла в чужие дела. Мы ее почти не видели - днем работали, а по вечерам иногда уходили куда-нибудь петь. Если никуда не уходили, то рано ложились спать. Ее никогда не было дома - настоящая сова. Это нас вполне устраивало.
     - Единственной проблемой, - продолжал Бен, - было ее возвращение в любое время суток, потому что Гомер отличный сторожевой пес, и, когда она возвращалась, он лаял и будил нас. Но не могли же мы указывать ей, когда приходить и когда уходить, согласны? В основном она нас устраивала.
     - А когда она начала брать вещи?
     - Позже, - ответил Бен.
     - Месяца два спустя после переезда к нам, - объяснила Бобби. - Вначале мы не сообразили. Какие-то пустяки - ручки, медиаторы. У нас нет ничего ценного, кроме инструментов, а мелочи обычно теряются, так ведь? Сколько оказывается непарных носков, правда? Затем это стало более заметным. Некоторые кассеты с записями, упаковка в шесть банок пива - все это мы могли бы ей дать, если бы она попросила. Мы нисколько не жадничаем с едой, хотя по договору предполагалось, что она сама обеспечивает себя пищей. Потом пропали некоторые украшения - пара комплектов моих сережек. И одна шелковая бандана Бена плюс пара старинных подтяжек, которую он раздобыл в Сиэтле. Действительно красивые подтяжки из толстой кожи - таких больше не выпускают. Но когда она взяла еще одну вещь, это задело меня больше всего: старинная английская брошь, которая досталась мне в наследство от моей бабушки, - серебро с гранатом. Камень был поцарапан, но это неважно, брошь была ценна как память. Я оставила ее на туалетном столике, а на другой день она исчезла.
     - Вы спросили об этом Дон?
     - Я не обвинила ее напрямую, но поинтересовалась, не видела ли она мою брошь. Или сережки. Она ответила, что нет, причем совершенно спокойно. Но мы знали, что это была она. Больше некому. Она - единственный человек, который бывал в этом доме, и до ее появления вещи никогда не исчезали.
     - Наверное, у нее была какая-то эмоциональная проблема, - вмешался Бен. - Клептомания или что-то в том же духе. За все это она не получила бы приличных денег. И вообще она не нуждалась в деньгах. У нее была куча одежды и совершенно новая машина.
     - Какой марки?
     - Одна из этих маленьких кабриолетов - "мазда", кажется. Она купила ее после Рождества, до переезда сюда у нее не было машины, а то бы мы, конечно, попросили немного больше за комнату. Мы брали с нее всего лишь сотню в месяц. Считали, что она голодная студентка.
     - Определенно, у нее было не все в порядке с головой, - подхватила Бобби. - Я нашла всю ту ерунду, которую она украла, в гараже, под досками пола, в ящике вместе с ее фотографией, как будто этим она пыталась как бы закрепить свое право на вещи, запрятала их, как белка грибы и ягоды на зиму. Уж коли говорить все начистоту, она была еще и жадной - я знаю, что нехорошо так отзываться о мертвых, но это правда. Только позже я сообразила, в чем дело.
     - Жадная в каком отношении?
     - Хватала для себя самое лучшее. Например, в холодильнике были оставлены застывать формочки с помадкой. Когда мы вернулись, то обнаружили, что все конфеты выковырены, а на дне формочек оставлена только ваниль. Или, например, блюдо вишен. Самые спелые вишни бывали выбраны.
     - А за квартиру она платила вовремя?
     - Более или менее. Иногда опаздывала на неделю-две. Мы никогда не напоминали, и со временем она оплачивала задолженность.
     - Но все это начинало действовать на нервы, - вмешался Бен.
     - Мы уже дошли до такого состояния, что решили предложить ей съехать, - продолжала Бобби. - Недели две обсуждали, как это получше сделать. А потом получили ангажемент в Сономе и были очень заняты репетициями. Потом вернулись домой, а тут...
     - Где ее убили?
     - Где-то в центральной части гор