от которой, когда расписались, естественно, не осталось
и следа. Словом, все как положено. На свадьбу им подарили автомобиль.
У Вольдемара было что-то с нервами, медкомиссию он не прошел, но права
отец ему сделал. Вот они с Нонкою и катались. Как-то, оставив ее на
даче загорать, Вольдемар поехал в Москву за предками. На обратном
пути, пижоня, слишком разогнал машину, не справился с рулем и лоб в
лоб вмазался в горбатого «запорожца» - помнишь, тогда были такие.
Машинки сцепились, завертелись и - об столб. Обе - всмятку. У
Вольдемара - десяток переломов, сотрясение мозга. Родители - насмерть.
Да! что любопытно: совершенно мелодраматический момент: в том
«запорожце» ехали как раз Нонкины родители. Тоже оба - в лепешку.
Конечно, в пьесе я это изменю: такому совпадению все равно никто не
поверит, ненатурально выйдет. Не станешь же перед каждым спектаклем
предупреждать со сцены, что описан действительный случай и что так все
и произошло на самом деле. Я и родителей, и тестя с тещею решил
запихнуть в Вольдемарову машину и вмазать их в какой-нибудь
грузовичок. Ну, меняю я не только это; это, так сказать, пустячки. Из
Б., например, я собираюсь сделать замминистра или цекашника, Вольдемар
пусть учится на дипломата. Тут главное - принадлежность к элите. А я,
знаешь, немного элиту изучил: три с лишним года в зятьях проходил у
одного... Впрочем, ладно, неинтересно. Интересно, что я хочу поменять
финал: ввести хоть изломанный, а все же светлый мотив. Что-то про
верность, про доброту. Но слушай дальше...

Протрезвевший Арсений сидел вполоборота к Леше, чтобы скрыть жадность,
с которою впитывал в себя рассказ, и хоть боковым зрением, да видеть
Нонну. Скандал за ее столиком терял накал, катился все тише, по
инерции. Собутыльники собрались уходить, она же, в доску пьяная,
сидела прочно. Леша, увлеченный собственным замыслом и считавший себя
вправе, коль поставил пузырь, молол и молол, глаза его разгорелись и
уже не обращались к собеседнику. Вольдемара три месяца латали в
Склифосовке, несколько раз реанимировали, удалили почку; потом дали
инвалидность и отправили домой. Не в ту пятикомнатную - в малюсенькую,
в Орехово-Борисово, тогда там и метро еще не было. Вещи из старой
квартиры еле вошли, получилось что-то вроде склада. Представляешь, как
эффектно можно сделать на сцене: маленькая комнатка, вещи до потолка,
и от картины к картине их все меньше и меньше. В финале останутся одна
кушетка, колченогий стул, стол да шкаф: барахло, дескать, перекочевало
в комиссионки и ко всякой фарце. Работать Нонка не умела, да и
некогда: первое время ухаживала за Вольдемаром: он больше года валялся
дома полутрупом, и даже у нее хватило совести не бросить его совсем; к
тому же она тогда на что-то еще надеялась. Словом, жили первое время
мебелью, книгами, хрусталем. Когда продавать стало нечего, Нонка
погнала Вольдемара искать службу. Друзья отца долго отбрыкивались, но
все же устроили: в театр Гоголя. Первый спектакль начальство стерпело,
после второго - выгнало. Тактично так выгнало: перевело с повышением -
главным - куда-то в глухую провинцию, что-то вроде твоего
Димитровграда-. Это ты, старик, зря, лениво, сосредоточенно на другом,
обиделся Арсений. Димитровград все же... Хорошо, хорошо, патриот
безработный, усмехнулся Леша и вдруг подумал: кому, зачем он
выворачивает душу?! с кем делится сокровенным?! - но колесо уже
крутилось. В Мухосранск - устраивает? Устраивает, согласился Арсений.
Продолжай. Нонка за ним, естественно, не поехала, начала блядовать в
открытую. Склеила для начала одного пожилого киношника - не будем
называть фамилий! - тот снял ее в своей маразматической ленте. Толку
от этого получилось чуть, продолжения не последовало. Нонка пошла по
рукам, начала пить: все же много, знаешь, значит привычка к
относительной роскоши и безделью: формируется особая психология,
элитарно-люмпенская. То же и с Вольдемаром: долго он и в Мухосранске
не удержался, вернулся в Москву. Паразитировал на старых приятелях,
знакомых отца, спекулировал именем: сын лейтенанта Шмидта, - спивался
и в конце концов угодил под машину. Неужели самоубийство? спросил
Арсений. Вряд ли, ответил Леша. Хотя, говорят, из-за Нонки переживал
сильно: она его, как он вернулся, и знать не захотела. Еблась чуть не
у него на глазах. А сейчас ты имеешь возможность наблюдать последний
акт моей будущей комедии, и Леша картинно выбросил руку в направлении
Арсениева взгляда.

Мужчины из-за Нонкиного стола уже ушли, оставив ее одну. Она спала,
уронив голову на грязную, неприбранную скатерть. В ресторане почти
никого не было; вместо люстры горело дежурное бра, сквозь щель в шторе
пробивался блик уличного фонаря, да падала из кухни косая полоска
света, перекрываемая время от времени последними сонными официантками.
Подошел швейцар: закругляйтесь, Алексей Николаевич, пора. Видишь?
победно посмотрел Леша на Арсения. Уважают. Но имени-отчеству! и
отнесся к швейцару: сейчас, дядя Дима, идем. Швейцар кивнул и
направился к Нонке, потряс за плечо: эй, слышь? Дома спать будешь!
Давай-давай, мотай отсюдова! Понимаешь, старик, меж тем договаривал
порядком набравшийся Леша, чем привлекла меня Нонкина история? Сюжет -
нарочно не придумаешь: как в капле воды - вся наша паскудная жизнь.
Ведь не случись аварии, не останься наша парочка без поддержки
родителей - тех и других, хоть Нонкины и рангом пониже, - Вольдемар,
безусловно, стал бы главным где-нибудь в Москве, закрепился бы,
критика придумала бы ему особый стиль и художественные открытия;
Нонка: вот она, блядь блядью, ничего больше, - артисткою, заслуженной
или народной. А сами по себе они, как видишь, пшик! Всё на
знакомствах, на связях, на родственниках, тут Леша запнулся - видать,
немножко неловко стало от столь вдохновенно провозглашаемого пуризма.
Если честно, я, конечно, и сам в свое время... извинился. Но знаешь,
как трудно пробить первую пьесу! Ладно, вздохнул Леша. Не об том речь.
Слушай дальше. Название я придумал с двойным дном: АВТОМОБИЛЬНАЯ
КАТАСТРОФА. Правда, официально у нас катастроф не происходит никаких,
даже автомобильных, - ДТП, дорожно-транспортные происшествия, так и
пишут в протоколах, я специально в ГАИ узнавал, - но для пьесы
сгодится. Мне ведь хочется выразить нечто большее, чем ДТП... Нечто,
если угодно, возвышенное. Немного, конечно, мелодраматическое
название, но ведь можно понимать и с иронией. А? И еще финал изменю.
Вот, слушай, как по-твоему? пусть Вольдемар спивается, пусть Нонка
блядует - все как в жизни. Только пусть она его не бросает, а? Пусть
кормит своим блядством! Из любви ли, из жалости, из воспоминаний?
Эдакий, понимаешь, просветленный момент. Как, понимаешь, у
Достоевского. Пусть! согласился Арсений. Кормит - пусть.

Тем временем, насильно доведенная дядей Димой до выхода из зальчика,
Нонка сделала резкий пас к столику, из-за которого уже вставали Леша с
Арсением: мальчики! У вас в-выпить не найдется? Держи, Леша налил себе
и широким жестом протянул бутылку, на донышке которой плеснулись
остатки. Нонна глотнула из горлышка, вытерла рот рукавом и полезла
благодарить почему-то Арсения: ты н-настоящий друг! Н-не то что эти...
уб-блюдк-к-ки! Дай я тебя поцелую. Хочешь, поехали ко мне? И приятеля
т-твоего прих-хватим? А? Не надо, брезгливо отстранился Арсений,
уронил голову на руки и прошептал: ради Бога - не надо! Или это уже
была не Нонна - Лика?

                               44.

Такими примерно сценками мстил Арсений в ту пору Нонне в своем
воображении. Такими видениями уговаривал себя не принимать случившееся
слишком близко к сердцу, не бросать институт, не уезжать из Москвы.
Такими доводами пытался убедить себя, что Их система ценностей не
стоит ни гроша, и сами Они не стоят, чтобы рваться в Их общество. Но
иногда, помимо воли, образовывались в голове и совсем другие сюжеты:
со сладострастием мазохиста Арсений сочинял, например, от имени Нонны
письмо к вымышленной подруге, в котором подробно и сочно, не смягчая
красок, живописал злополучную ночь на даче, собственную
самовлюбленность, обернувшуюся предательством, наделял Вольдемара
несказанною нежностью, против которой невозможно оказалось устоять.

Так или иначе, из черной ледяной проруби, в которую толкнула его
неудача с Нонною и где он барахтался больше года среди визга
экстренных торможений, мечтаний о дуэли и суицидальных приготовлений,
Арсений выплыл повзрослевшим и обнаружил воздушные замки детства и
юности, столь старательно воздвигавшиеся родителями и авторами книжек
с картинками, невосстановимо рухнувшими. Сквозь облака едкой,
вызывающей слезы и кашель пыли, что висела над местом крушения,
Арсений увидел жизнь жесткой и противоречивою; противоречивым и не
слишком себе самому симпатичным увидел Арсений и себя: со сравнительно
идеальными мотивами в нем, оказывается, мирно уживались и жестокость,
и расчетливость, и цинизм, и стремление к суетным ценностям и благам.

Примириться с потерею того, что, казалось, он уже держал в руках,
Арсений никак не умел, хоть и пытался, и не отсюда ли возникла Ирина,
принесшая-таки в приданое и Прописку, и дачу, и даже «жигули» -
правда, отцовы, по доверенности, с униженными просьбами о ключах, с
подробнейшими обсуждениями маршрутов, с точнейшими калькуляциями
времени и бензина. Считалось, что Арсений Ирину любит, но после Нонны,
в глубине лишенной девственности души, он уже не мог быть уверенным ни
в чем, даже в любви к Нонне. Во всяком случае, стихи, которые он писал
Ирине, могли бы ее насторожить, если б она не придерживалась
неколебимого убеждения, что стихи - это цацки, игрушки, выдумки и к
реальной жизни отношения не имеют, или если бы к скорейшему браку с
Арсением у Ирины и ее родителей не существовало самых веских и
секретных причин.

На самом же деле стихи, которые Арсений пописывал и прежде, но которые
после ухода Нонны стали расти словно грибы после дождя, к моменту
встречи с Ириною успели приобрести точность, искренность и способность
выражать невыразимое, и сочинять их стало привычным и необходимым
занятием, а где-то вдали замаячил невнятный, пугающий, но
притягательный образ прозы. За это, во всяком случае, Нонну и
Вольдемара следовало поблагодарить.

Сами же они благополучно поженились, Нонна родила девочку и ушла в
заботу о ней; Вольдемар остался после института в Театре, где и
поставил на малой сцене два несколько бледных и вычурных спектакля, на
которые, впрочем, находилось довольно любителей.

Виктория с отчаянья выскочила ЗАлервыйпопавшийсяМУЖ, тоже родила,
бросила супруга (или он ее), устроилась в ленинградский Интурист
сезонной переводчицею, блядовала с надрывом. Встретившись с нею
несколько лет спустя, Арсений поразился особому ее шарму, грусти и
мудрости глаз. Из хорошенькой провинциальной девочки она превратилась
в чуть порочную и удивительно красивую женщину. Боже! если б она тогда
была такою - Арсений не сумел бы оставить ее, не сумел бы даже
влюбиться в Нонну. Но нынешнее качество Виктории и м-ские развод и
больница заплетены в такое неразрывное, в такое нераспутываемое
кружево! Неужто единственный путь к подлинной красоте действительно
лежит через страдание? Недавно Виктория снова вышла замуж - за сына
ливанского миллионера - и уехала с ним в Париж, где, как обещал
миллионер, они и будут жить.

Если книга окончится, если выйдет там, если попадется на глаза
Виктории, если Виктория вспомнит вторую свою фамилию и свяжет ее с
Арсением, если прочтет книгу - как будет прекрасно! мечтал Арсений.
Когда он думал о Виктории, ему уже казалось: роман пишется только ради
нее.

Арсению даже удавалось в такие минуты забыть, что к моменту, когда он
оставил Викторию, та была любовницею лучшего его друга Равиля.

Глава пятая

ВАРИАНТ РАВИЛЯ

                              - Было время, когда вы, татары, владели нами
                              и брали с нас дань, а теперь вы у русских в
                              лакеях служите и халаты продаете. Чем
                              объяснить такую перемену?

                              Мустафа поднял вверх брови и сказал тонким
                              голосом, нараспев:

                              - Превратность судьбы!

                                                                   А .Чехов

                             46. 12.18 - 13.30

                              «СЭ» № 1 17-11

                                                                Неунывалова

                                   ВСТУПАЯ В ГОД ЮБИЛЕЯ

                         Нынешний, 1979 год - юбилейный для советской
                         кинематографии. 60 лен назад гений революции В. И.
                         Ленин, назвав кино «важнейшим из искусств»,
                         определил организационные формы его существования:
                         27 августа 1919 года подписал «Декрет о
                         национализации кинопромышленности». Шесть
                         десятилетий - срок немалый. И тем не менее нельзя
                         без восхищения думать о том, как много сделано
                         советскими кинематографистами, вермыми помощниками
                         партии в деле коммунистического строительства,
                         формирования мировоззрения, нравственных убеждений
                         и эстетических вкусов советских людей. Многие
                         сотни художественных лент, тысячи документальных,
                         научно-популярных, учебных фильмов - создана
                         поистине сокровищница идейных и художественных
                         богатств, школа жизни, коммунистических взглядов,
                         университеты борьбы за новое, передовое, против
                         всего того, что отжило свой век, что мешает
                         прогрессу, дальнейшему движению вперед.

                         Великое счастье для советских кинематографистов -
                         работать, ощущая внимание, заботу, каждодневную
                         заинтересованность в своей деятельности
                         Коммунистической партии, Центрального Комитета
                         КПСС, лично Леонида Ильича Брежнева. Заветы
                         Ленина, его напутствия молодому искусству
                         советской кинематографии нашли конкретное
                         воплощение и продолжение на всех последующих
                         этапах коммунистического строительства.

                         Прошло шесть с половиной лет после появления
                         исторического постановления ЦК КПСС «О мерах по
                         дальнейшему развитию советской кинематографии».
                         Немало уже осуществлено в направлении реализации
                         указаний и перспектив, выдвинутых и прочерченных
                         этим документом. Речь идет как об организационных
                         переменах, существенной корректировке
                         производственно-творческой деятельности
                         многосложного кинематографического хозяйства, так
                         и - это самое главное! - о появлении новых
                         талантливых художественных и документальных лент,
                         рассказывающих о нашей современности, о
                         герое-труженике, человеке передового мировоззрения
                         и высокой нравственности.

                         Советский образ жизни восславлен в лучших
                         произведениях советского кино последних лет не с
                         помощью ходульных, умозрительных сюжетных
                         построений, а в живой пластике художественных
                         образов, в убедительном разрешении узнаваемых
                         зрителями, остроконфликтных ситуаций, через
                         столкновение глубоко индивидуальных и вместе с тем
                         поистине типических характеров, которые...

Внимательно ощупывая глазами слова и знаки препинания, Арсений
проходил гранку строчку за строчкою так же, должно быть, механически,
не вдаваясь в смысл, которого, кажется, и не существовало, как
механически набирала накануне текст наборщица, таинственная
Неунывалова, а до нее - печатала оригинал машинистка, как читали и
вычитывали черновик всевозможные литсотрудники, редакторы и
ответственные секретари, как, скорее всего, писал его и автор, фамилия
которого, набранная крупным шрифтом, дожидалась прочтения в какой-то
дальней гранке, куда сосланы по обыкновению все фамилии авторов, шапки
и названия очередного номера. Знакомые слова и их блоки автоматически
сличались в мозгу - не спинном ли? - с определенной матрицей, и, если
возникало расхождение, рука сама собою ставила в гранке птичку, а на
поле, рядом с ее увеличенным подобием, восстанавливала тождество. Не
только опечатки вроде лен вместо лет или вермыми вместо верными, но и
идеологически сомнительные сочетания слов и их кусков, как, например,
зад гений революции В. И. Ленин, вполне могущие быть прочитанными
досужими персональными пенсионерами со всею бдительностью, - в данном
вот случае: зад гения революции В. И. Ленина - и обжалованными в
сотню, как минимум, инстанций, пусть по нынешним либеральным временам
и без пенитенциарных последствий, но с вытекающими
разбирательствами, - исправлялись или подчеркивались автоматически, не
проникая в мозг глубже той самой матрицы.

Рыхлые влажные гранки, похожие на весенний снег, с серыми проталинками
текста посередине, постепенно перемещались по правую руку от Арсения,
и, когда там уже вырос внушительный сугробчик, вошел Аркадий. Видел?
спросил Арсений вместо приветствия и кивнул за окно, за которое и
вычитывая не переставал поглядывать. Видел, ответил Аркадий и,
покосившись на Люсю, добавил: потому и опоздал. Опоздал ты, положим,
не потому, улыбнулся Арсений, поймав Аркадиев на Люсю взгляд. Разве
что заранее знал. Они столкнулись уже в двадцать минут первого. Люся,
демонстрируя лояльность и даже доброжелательность, поддержала шутку:
начальству положено знать о событиях прежде, чем те происходят, и тут
же, пользуясь ситуацией, отпросилась на полчасика - улаживать
последствия афганской революции. Он там один был? снова кивнул за окно
Арсений. Говорят, с бабой, ответил Аркадий, уже усевшийся за стол и
пододвинувший для правки гору материалов. Да сам виноват: поперся,
дурак, на красный!

Гаишники на улице заканчивали измерять тормозные пути и
фотографировать место происшествия; обгорелые трупы давно увезла
«скорая»; давно укатили и пожарные, залив останки «жигуленка» пеной, а
сейчас к нему прилаживался импортный автокран: еще десять - пятнадцать
минут, и о катастрофе напомнят разве что черное пятно на асфальте да
надлом железобетонного фонаря. Дня через два-три поменяют и фонарь.

Люсин муж машину купил, сейчас продает, сказал Арсений в пространство.
Как думаешь, стоит брать подержанную? Зависит от вкуса, бросил Аркадий
на минутку рукопись. Если любишь ездить, бери новую, если
ремонтировать... Они и новые-то на ладан дышат. Советское - значит
шампанское.

Аркадий, владелец ярко-зеленых «жигулей», ровесник Арсения, даже
внешне похожий на него, был начальником отдела. Однажды, на первых
порах работы в редакции, Арсений принес на службу недочитанный номер
«Континента», который вечером следовало вернуть. Аркадий взял журнал,
пролистал с живым любопытством, профессиональным редакторским глазом
выхватив на ходу несколько несообразностей в статье про эстонцев, и
отдал. Тогда и произошел большой разговор, к теме которого позже ни
Аркадий, ни Арсений уже не возвращались.

Начал Аркадий с того, что хоть оно и любопытно, таскать сюда, а тем
более - читать здесь книжицы, от которых за версту несет
антисоветчиной, не стоит: мало того что в любой момент в отдел