а такой почте, где у всех клиентов свои
нумерованные почтовые ящики, куда они имеют доступ в любое удобное для них
время. Гораздо хуже, когда им всем приходится приходить туда в
определенное время, стоять в очереди и получать корреспонденцию у Джо,
которому каждый раз приходится сортировать все по алфавиту, который
страдает ревматизмом и которому осталось несколько лет до пенсии, и
которому совсем безразлично, нравится ли вам стоять в очереди или нет.
Когда любое распределение заключено в жесткий последовательный формат, то
возникают такие Джо, которые будут диктовать, какие нововведения
допускать, а какие нет, и такая жесткость просто смертельна.
   Некоторые из карточек практически относились к данной теме:
произвольный доступ и Качество. Тут есть тесная взаимосвязь. Произвольный
доступ - это по существу органический рост, в котором клетки, как и
почтовые ящики, относительно независимы. На этом основывается демократия.
На этом основании возникает свободная рыночная система, свобода слова,
растут науки. Библиотека - одно из наиболее мощных орудий цивилизации
именно в силу системы каталогов. Без десятичной системы Дьюи, которая дает
возможность числу карточек в главном каталоге возрастать или сокращаться в
любой данной точке, вся библиотека вскоре придет в застой, станет
бесполезной и отомрет.
   И хотя эти ящички конечно не сверкают великолепием, тем не менее они
обладают скрытой силой карточного каталога. Они обеспечивают то, что
оставляя голову свободной и сводя последовательный формат к минимуму, ни
одна из новых, неисследованных мыслей не будет упущена или отброшена. И
больше нет идеологического Джо, который готов убить идею, потому что она
не подходит к тому, что он уже придумал.
   Поскольку он не предусмотрел пригодность новых идей и не попытался
упорядочить их, а просто следил, как они поступают, то эти идеи иногда
появлялись так быстро, что он даже не успевал записывать их. Предметная
сущность, тематика, стала настолько огромной, что весь поток превратился в
лавину. Карточки же расширяются во все стороны, так что чем больше
смотришь, тем больше и видишь.
   Это схоже с эффектом Вентури, при котором идеи бесконечно всасываются
внутрь все больше и больше. Он увидел, что есть миллион вещей, которые
можно прочесть, миллион путей, которыми можно следовать... слишком
много... слишком много ...и не хватит и жизни, чтобы собрать все воедино.
Просто засыпаешься.
   Бывали времена, когда возникал зуд взять все эти карточки , пачка за
пачкой, и побросать их в дверцу печи поверх тлеющих брикетов угля, а затем
закрыть дверцу и слушать, как поскрипывает металл, пока они превращаются в
дым. Тогда все пройдет, и он снова будет по настоящему свободным.
   Только дело в том, что свободным он все-таки не будет. Все это будет
продолжаться у него в уме.
   Так что большая часть времени у него проходила в хаосе, он знал, что
чем дольше он будет откладывать время приведения всего этого в порядок,
тем труднее ему будет. Но он был уверен, что рано или поздно выработается
какой-нибудь формат, и будет лучше все-таки подождать.
   В конечном итоге эти ожидания оправдались. Стали возникать периоды,
когда он сидел часами, а новых карточек не появлялось -и вот это-то,
наконец, и стало временем для организации. Он с удовольствием выяснил, что
сами карточки облегчали эту организацию. Вместо того, чтобы задаваться
вопросом "Где же начинается вся метафизика вселенной?"- что по сути было
невозможным вопросомему нужно было лишь поднять две карточки и спросить "
Которая из них будет первой?" Это было просто и он практически всегда
находил ответ. Затем надо взять третью карточку, сравнить е„ с первой и
снова задать вопрос: "Которая из них раньше?". Если новая карточка
приходилась после первой, то он сравнивал е„ с со второй. И так у него
выходила организация трех карточек. И он продолжал этот процесс карточка
за карточкой.
   Вскоре он заметил, что возникают определенные категории. Более ранние
карточки собирались по определенной теме, а более поздние группировались
вокруг другой.
   Когда достаточное количество карточек собиралось по какой-либо теме,
так что у него складывалось впечатление, что она станет постоянной, он
брал разделительную карточку того же размера, прилаживал к ней прозрачный
пластмассовый ярлык, надписывал название темы на картонке, и вставлял е„ в
соответствующее место между карточек. В ящиках на шкиперском рундуке было
теперь около четырех или пяти сот таких индексных карточек.
   Временами он пробовал применять различные другие способы: цветные
пластмассовые карточки для обозначения подтем и под-подтем; помечал
звездочками относительную важность их; разделял карточки чертой, обозначая
эмоциональные и рациональные их аспекты; но все это только усугубляло, а
не проясняло вопрос, и он посчитал, что будет яснее, если поместить эти
сведения где-то в другом месте.
   Удивительно просто, как разрасталось все это. Насколько ему было
известно, никто еще никогда не записал полностью всю метафизику, не было
никаких правил для такой работы, и нельзя было предвидеть, как все это
пойдет дальше.
   Кроме категорий по тематике возникли ещ„ пять других категорий. Федр
считал их исключительно важными.
   Первая из них была НЕОСВОЕННЫЕ. Сюда попадали новые идеи, которые
мешали тому, чем он занимался. Они возникали внезапно, когда он занимался
организацией других карточек, или плыл, или выполнял какие-то другие
работы на судне, или же занимался чем-то другим, когда он не хотел, чтобы
ему мешали. Как правило в уме отгоняешь такие мысли: "Пошли прочь. Мне
некогда.", но такие мысли губительны для Качества. И картотека НЕОСВОЕННЫХ
помогала ему решить эту проблему. Он просто откладывал карточки туда, пока
у него не появится время и желание заняться ими.
   Вторая не тематическая категория называлась ПРОГРАММЫ. В программных
карточках содержались инструкции о том, что делать с остальными
карточками. В них было видение леса, пока он занимался отдельными
деревьями. При наличии более десяти тысяч деревьев, которые разрастались в
сотню тысяч, карточки ПРОГРАММ были совершенно необходимы, чтобы не
заблудиться.
   Их сила заключалась в том, что они тоже были на карточках, одна
карточка на каждую инструкцию. Это значит, что доступ к карточкам ПРОГРАММ
также произволен, их можно менять местами и чередовать по потребности без
каких-либо затруднений.
   Он, помнится, читал, что Джон фон Ньюман, изобретатель компьютера,
как-то сказал, что единственное, что делает компьютер таким мощным
орудием, так это то, что программа - это данные, и с ними можно
обращаться, как с любыми другими данными. Когда Федр читал это
предложение, оно показалось ему несколько туманным, но теперь оно стало
обретать смысл.
   Следующим разделом была КРИТИКА. Сюда попадало то, что он складывал в
те дни, когда просыпался в дурном расположении духа и вс„ было не так. По
опыту он знал, что, если вс„ это выбрасывать, то потом об этом пожалеешь.
Так что он, чтобы успокоить раздражение, записывал все на карточку с
указанием причин, почему ему хочется вс„ это уничтожить. Карточкам
категории КРИТИКА придется ждать днями, иногда месяцами, пока не наступит
более спокойный период, когда он сможет вынести более беспристрастное
суждение.
   Предпоследней категорией была ТРУДНЫЕ. Сюда попадали карточки, в
которых было нечто важное, но не подходило ни к одной из тематик, что
могла придти ему в голову. Тем самым он не застревал на карточке, место
для которой становилось очевидным позднее.
   И наконец, последней категорией был МУСОР. Это были такие карточки,
которые казались весьма ценными, когда он заполнял их, но теперь стали
просто ужасными.
   Иногда это были дубликаты тех карточек, которые он писал раньше, и
затем забывал о них. Хоть он и выбрасывал эти дубликаты, ничего прочего не
отбрасывалось. Он вновь и вновь убеждался, что картотека "мусор" - это
рабочая категория.
   Большинство из карточек так и погибало там, но некоторые
перевоплощались, и кое-какие из этих перевоплощенных и были наиболее
важными.
   И в самом деле, эти последние две категории, МУСОР и ТРУДНЫЕ, заботили
его больше всего. Весь смысл организации состоял в том, чтобы их было как
можно меньше. Когда они появлялись, ему приходилось бороться с желанием не
обращать на них внимания, засунуть их под ковер, выбросить в окно,
принизить их значение и забыть о них. Это были замухрышки, чужаки, парии,
грешники системы. Но причина, по которой он столько возился с ними, была в
том, что он чувствовал, что качество и сила всей его системы зависит от
того, как он обойдется с ними. Если он будет хорошо обходиться с париями,
то у него будет хорошая система. Если он будет обходиться с ними плохо, то
у него получится слабая система. Нельзя допустить, чтобы они разрушили все
его усилия по организации, но нельзя себе позволить и забывать о них. Они
просто стояли перед ним укором, и ему приходилось выслушивать их.
   Сотни тем организовались в более крупные разделы, разделы - в главы,
главы - в части, так что в конечном итоге карточки стали представлять
собой содержание книги. Но организована эта книга была снизу верх, а не
сверху вниз. Он не начинал этой книги с какой-то главной мысли, а затем по
методу Джо подбирал только те карточки, которые подходили. В данном случае
"Джо", организационный принцип, был демократически избран самими
карточками. Разделы МУСОР и ТРУДНЫЕ не участвовали в этих выборах, и при
этом возникло какое-то подспудное неудовлетворение. Но у него было
ощущение, что нельзя ожидать появления совершенной системы организации
чего-либо. Он старался, чтобы в категории МУСОР было как можно меньше
карточек, и преднамеренно не подавлял е„, и это было самое большое, на что
можно надеяться.
   Описание этой системы создает впечатление, что вс„ это гораздо проще,
чем оно было на самом деле. Часто складывалось такое положение, когда
карточки разделов МУСОР и ТРУДНЫЕ указывали на то, что вся система
создания тем была неверной.
   Некоторые карточки подпадали под две или три категории и нередко не
входили ни в одну из них, и ему становилось ясно, что надо развалить всю
систему такой организации и начинать составлять е„ по другому, ибо, если
не сделать этого, то карточки из категорий МУСОР, ТРУДНЫЕ и КРИТИКА
подымут такой вой, что ему придется сделать это так или иначе.
   Это были трудные дни, и иногда после новой реорганизации разделы МУСОР
и ТРУДНЫЕ становились даже больше по сравнению с тем, когда он начинал.
Карточки, подходившие к старой организации, теперь не устраивались в
новую, и он стал сознавать, что теперь придется переделывать все заново по
старому. Вот это-то и были по настоящему трудные дни.
   Иногда он начинал составлять такую процедуру ПРОГРАММ, которая
позволяла бы ему возвращаться туда, где он начинал, но в ходе е„ он
выяснял, что сама процедура ПРОГРАММ требует модификации, и он стал
заниматься этим, затем выяснялось, что сама модификация требует
модификации, и он приступал к этому, но потом выходило, что даже это не
годится. И как раз в это время звонил телефон, и ему предлагали что-нибудь
купить или поздравляли по случаю выхода предыдущей книги или приглашали
принять участие в какой-то конференции или предлагали где-то выступить с
лекцией. Все как правило звонили с самыми лучшими намерениями, но когда он
от них отделывался, то просто сидел затем в оцепенении.
   Он стал думать, что если устраниться от людей на этом судне и провести
так достаточно времени, то у него получится, но все вышло не так уж
хорошо, как он прежде надеялся. Просто начинают мешать какие-то другие
дела. Надвигается шторм, и надо позаботиться о якоре. Или же подходит
другая яхта, к вам приходят гости, которым хочется пообщаться. Или же в
доке собирается пьяная компания... и так далее...
   Он встал, подошел к шкиперскому рундуку, достал еще несколько брикетов
угля и положил их в печку. Теперь начинало становиться тепло и приятно. Он
поднял один из ящиков картотеки и осмотрел его. Спереди сквозь краску
проступала ржавчина.
   На лодке ничего нельзя уберечь от ржавчины, даже из нержавеющей стали,
а эти ящички были сделаны из обыкновенного металла. Ему придется сделать
несколько новых ящичков из водостойкой фанеры и склеить их, когда будет
время. Возможно, когда добер„тся до юга.
   Этот ящичек был самым старым. В нем были карточки, которые он не
разбирал вот уже больше года.
   Он взял его с собой к столу.
   Первая тема в самом начале ящичка была озаглавлена ДУСЕНБЕРРИ. Он
ностальгически стал е„ просматривать. Одно время он полагал, что
ДУСЕНБЕРРИ будет центральной темой всей книги.
   Чуть погодя он взял чистую пачку карточек из ящичка и написал на ней
"ПРОГРАММА", и чуть ниже: "Отложить вс„ до тех пор, пока не уйдет Лайла".
Затем он оторвал верхнюю карточку, поместил е„ в начало картотеки
ПРОГРАММА, а пачку поставил в конец ящичка. Он уже усвоил, что важно иметь
карточку ПРОГРАММЫ на то, чем занимаешься в данный момент. Когда
заполняешь е„, это кажется ненужным, но попозже, когда одна помеха
нагромождается на другую и все нарастает снежным комом, тогда уже
радуешься , что сделал это.
   Карточки из раздела КРИТИКА уже несколько месяцев зудили, что надо
избавиться от ДУСЕНБЕРРИ, но ему так вс„ и не удавалось сделать этого. Она
оставалась там просто в силу сентиментальных причин. Вновь поступающие
карточки все больше и больше отодвигали е„ на задний план, и она едва
удерживалась там, будучи на грани с категорией МУСОР.
   Он вытащил всю пачку темы ДУСЕНБЕРРИ. Карточки стали уже коричневатыми
по краям, и на первой карточке чернила уже выцвели.
   Она гласила: "Верн Дусенберри, доцент кафедры английского языка,
Университет штата Монтана. Умер от опухоли мозга в 1966 году в г. Калгари,
провинция Альберта."
   Он сделал эту карточку, так что возможно он вспомнит и тот год.
    
  
 3
  
  
 Тысяча девятьсот шестьдесят шестой год. Боже мой, как пронеслись эти годы!
   Он подумал, каким стал бы теперь Дусенберри, если бы дожил до сих пор.
Ничего, пожалуй, особенного. Еще до того, как он умер, были признаки, что
он катится под гору, что он был в расцвете сил примерно в то время, как
Федр знал его в Бозмене, штат Монтана, когда они оба работали на
факультете английского языка.
   Дусенберри родился в Бозмене и там же закончил университет, но после
двадцати трех лет работы преподавателем он преподавал лишь три раздела
композиции у первокурсников, никаких курсов по литературе, никаких сложных
курсов по композиции. Академически его уже давно поместили в категорию
ТРУДНЫЕ тех преподавателей, от которых факультет с удовольствием избавился
бы. От категории МУСОР его спасал лишь постоянный контракт. Он очень мало
общался с остальными преподавателями. Все в какой-то мере сторонились его.
   И это казалось Федру странным, ибо в разговорах с ним он был довольно
общительным. Иногда он казался отчужденным с высоко поднятыми бровями и
опущенным ртом, но когда Федр узнал его поближе, то Дусенберри оказался
довольно разговорчивым, похожим на взволнованную, радостную тетушку,
старую деву. В нем было нечто "женственное", женоподобное и несколько
сварливое, и поэтому Федр подумал, что поэтому остальные относятся к нему
так пренебрежительно. В те времена считалось, что монтанцы должны
выглядеть, как ковбои с рекламы Мальборо, но со временем Федр понял, что
не это было причиной отчуждения. Дело было в общей эксцентричности
Дусенберри. С годами мелкие черты эксцентричности на таком небольшом
факультете могут перерасти в большие разногласия, а у Дусенберри эти
отличия были вовсе не мелкими. Самая крупная из них, о которой Федр слыхал
не раз, произносилась так: "А, да, Дусенберри... Дусенберри со своими
индейцами".
   Когда Дусенберри упоминал о сотрудниках факультета английского языка,
то говорил с таким же сарказмом: "Ну да, английский факультет". Но он
вообще редко говорил о них. С неподдельным энтузиазмом он говорил только
на одну тему об индейцах, в частности об индейцах роки-бой, из Чиппева-кри
на канадской границе, о которых он писал докторскую диссертацию по
антропологии. Он давал понять, что кроме двадцати одного года, когда он
подружился с индейцами, из своих двадцати трех работы преподавателям, все
остальное было лишь пустой тратой времени.
   Он был консультантом для всех студентов-индейцев в университете, и
занимал этот пост с незапамятных времен. Студенты были связующим звеном.
Он специально знакомился с их семьями, навещал их и пользовался этим,
чтобы проникнуть в их жизнь.
   Все выходные и отпуска он проводил в резервациях, принимал участие в их
церемониях, выполнял для них различные поручения, возил их детей в
больницу, когда те болели, заступался за них перед властями, когда те
попадали в беду, больше того, он совсем затерялся в обычаях и личностях,
тайнах и секретах этого народа, который он любил в сто раз больше, чем
свой собственный.
   Через несколько лет, когда он закончит диссертацию, он совсем бросит
факультет английского языка и будет преподавать антропологию. Можно было
полагать, что это будет для него удачным выходом, но из того, что Федр
слышал, уже было очевидно, что этого не будет. Он был эксцентриком не
только в области английского, но и в области антропологии.
   Главное в его эксцентричности кажется состояло в том, что он
отказывался признавать "объективность" в качестве антропологического
критерия.
   Это было похоже на то, как бы сказать, что папе нет места в
католической церкви.
   В американской антропологии это была самая худшая ересь, и Дусенберри
об этом немедленно сообщили. Все американские университеты, куда он
обращался со своей диссертацией, отвергли его. Но вместо того, чтобы
отступиться от своей веры, он пошел в обход всей американской
университетской системы к профессору Аке Гульдкранцу из старейшего
шведского университета в г. Упсала и собирался защищать докторскую там.
Когда Дусенберри говорил об этом, на лице у него появлялась улыбка типа
"знает кошка, чье мясо съела". Американец, получающий степень доктора по
антропологии американских индейцев в Швеции? Это просто смехотворно!
   "Трудность с объективным подходом, - говорил Дусенберри,- состоит в
том, что таким образом мы не можем многому научиться... Познавать индейцев
можно только любя их, стараясь завоевать их любовь и уважение... тогда они
сделают для вас почти все, что угодно... Но если вы этого не делаете..."
Он качал при этом головой и мысли его уносились куда-то далеко.
   "Видал я таких "объективных" работников на резервациях, - говорил он,-
они совершенно ничего не добивались..."
   Есть такой псевдонаучный миф, что, когда вы "объективны", то просто
исчезаете с лица земли и видите все в неискаженном свете, так, как оно и
есть в действительности, как господь-бог с небес. Но это чепуха. Когда
человек объективен, его отношение удалено. На лице у него появляется
какое-то каменное, отстраненное выражение.
   А индейцы это видят. И видят это лучше нас. А когда они замечают это,
то это им не нравится. Они понятия не имеют, какого черта нужно этим
"объективным"
   антросам, становятся подозрительными, замыкаются в себе и больше ничего
не говорят...
   Или же городят всякую чепуху... которой вначале, несомненно, верит
множество антросов, поскольку они получили е„ "объективно"... а индейцы
иногда посмеиваются у них за спиной.
   Некоторые из этих антропологов добиваются большой известности по своему
направлению,- говорил Дусенберри,- поскольку они знакомы со всем этим
жаргоном.
   Но в действительности они знают гораздо меньше того, что они
предполагают. И особенно они не любят людей, которые говорят им об этом...
что я и делаю..."- посмеиваясь добавил он.
   Вот почему я не объективен в отношении индейцев,- продолжал он. - Я
верю в них, а они верят в меня, в этом-то вся и разница. Они говорили мен
такие вещи, какие не стали бы рассказывать никому из белых людей, ибо они