е бы то ни было
структуры. Вот сегодня утром в ресторан заходит черный как головешка
бандитского вида кореш в грязной вязаной шапочке на голове. На н„м грязная
синяя атласная куртка, грязные кроссовки от Рибок. Заказывает кофе, и ему
вынуждены подать, ибо таков закон, и что же он делает дальше? Доста„т
пистолет? Нет. Ну угадайте ещ„ раз. Он доста„т газету "Нью-Йорк Таймс".
Начинает читать раздел книжного обозрения. Он из интеллектуалов. Вот таков
Нью-Йорк.
   Бах! Всегда увидишь нечто, к чему ты совсем не готов. И не вс„ так уж и
плохо в этом контрасте богатства и бедности. Когда принимается масса
статичных законов, чтобы отсечь худшее, то с ним пропадает и лучшее, искра
исчезает, и оста„тся лишь масса загородной безвкусицы. В этом некое
психологическое горючее, которое заставляет многих предпринимать такое,
что в противном случае им было бы делать лень. Если бы у всех здесь был
одинаковый доход, одинаковая одежда, одинаковое происхождение, одни и те
же возможности, то весь город вымер бы. Физическая скученность и
невероятный социальный поток придают этому месту такую силу. Город
заставляет каждого подняться хоть на ступеньку выше. Или же сбрасывает на
десять ступеней вниз. А может на сто ступеней вверх. Он сортирует людей. И
так было всегда: миллионы богатых и бедных перемешались, небоскр„бы и
парки, бриллиантовые тиары в витринах и пьяная блевотина на улице. Вас это
и шокирует, и вдохновляет. Дьявол занимается гнусностями на ваших глазах!
И мимо нищих проходят в свои длиннющие лимузины с личными шоферами первые
люди. Фюить!!
   Проезжай! Не сбавляй хода!
   Видишь людей, улыбающихся тебе и тут же готовых смошенничать. Иногда не
замечаешь людей, которые хмурятся при виде тебя, но втайне помогают тебе
как только могут. В разговоре с вами они держатся отчужд„нно, но при этом
чувствуешь скрытое к себе расположение. Это те выжившие, которые своими
ладонями отполировали множество острых углов. Он-то знают, чем живет этот
знаменитейший город.
    
  
 Стало смеркаться. И стало холодней. Подступала депрессия. Рано или поздно
она всегда наступает. Адреналин уже почти вош„л в норму и вс„ ещ„
снижался. Он замедлил шаг. Федр подош„л к какой-то зелени и узнал
Сентрал-парк. Здесь было ветренее. Дуло с северо-запада. Из-за ветра и
наступает холодная погода. Деревья стали темными и тяжело покачивались на
ветру. На них вс„ ещ„ сохранились листья, вероятно потому что здесь ближе
к океану и теплее чем было в Трой и Кингстоне.
   Проходя вдоль парка, он обратил внимание, как здесь тихо и спокойно
несмотря ни на что. Из всех памятников, доставшихся городу от
викторианцев, шедевр Олмстеда и Во вс„-таки самый великий, подумалось ему.
Если их интересовали только деньги, власть и тщеславие, то почему же он
оказался именно здесь?
   Интересно, что бы подумали викторианцы о н„м теперь? Их бы поразили
небоскр„бы вокруг памятника. Им бы понравилось, что деревья стали такими
большими. У него сохранилась старая литография Карриера и Ива, на которой
в парке почти нет деревьев. Возможно, они посчитали бы парк приятным
местом. По всему остальному в Нью-Йорке у них было бы другое мнение.
   Они несомненно оставили свой отпечаток на городе. Он вс„ же существует,
несмотря на декоративное искусство и Бохаус. Именно викторианцы построили
город, размышлял он, и глубоко внутри это вс„-таки их город. Когда их
кирпичные дома с декоративными пилястрами и антаблементами вышли из моды,
их стали считать апофеозом уродства, а теперь, когда таких домов с каждым
годом становится вс„ меньше, они придают особую прелесть всему блеску
двадцатого века.
   Викторианское кирпичное рококо и каменная кладка, чугунное лить„. Боже,
как они любили украшательство. Это шло наряду с развитием языка. Что было
конечным последним доказательством их выхода из дикого состояния. И они
действительно считали, что им здесь это удалось.
   Везде видны мелкие знаки того, что они думали о городе. Барочные фризы
и горгульи, ждущие бала разрушителей. Железные мосты на закл„пках в
Сентрал-Парке.
   Чудесные музеи. Львы у входа в публичную библиотеку. Они оставляли свой
образ в скульптуре.
   Вс„ ненужное украшательство, оставшееся от них, - это не просто
тщеславие. В этом было также много любви. Они так носились со своим
городом потому, что любили его. Они платили за все эти горгульи и чугунное
лить„ так, как недавно разбогатевший отец покупает моднейшее платье
дочери, которой он гордится.
   Теперь просто осуждать их как напыщенных снобов, ведь они и стремились
получить такой отзыв, легко игнорировать историю, сотворившую их такими. А
сами они изо всех сил старались не обращать на историю внимания.
Викторианцы тщательно хотели скрыть от нас, что в действительности они
лишь кучка богатых выскочек. Ведь большей частью это были деревенские,
неот„санные, набожные люди, которые после Гражданской войны, перевернувшей
их жизнь, вдруг оказались в самом водовороте индустриального века.
   Прецедента этому не было. Не было никаких руководств к тому, что им
надо делать.
   Возможности, открытые сталью и паром, электричеством и наукой,
инженерным делом - потрясающи. Они богатели так, как им не снилось даже в
самых буйных снах, деньги текли рекой и не было признаков того, что они
иссякнут. И таким образом многое из того, за что их стали осуждать
позднее, их страсть к снобизму, пряничной архитектуре, декоративному
чугунному литью, это лишь манеризм порядочных людей, которые старались не
ударить в грязь лицом. Единственным богатым образцом для подражания была
европейская аристократия.
   И вс„ же мы склонны забывать, что в отличие от европейских
аристократов, которым они подражали, американские викторианцы были очень
творческим народом. Телефон, телеграф, железные дороги, трансатлантический
кабель, электрическая лампочка, радио, фонограф, кинематограф и технология
массового производства - почти все достижения техники, ставшие нормой в
двадцатом веке, тоже ведь в действительности были изобретены
викторианцами. Этот город просто состоит из их структур ценностей! Именно
благодаря их оптимизму, вере в будущее, их кодексам мастерства и труда,
экономии и самодисциплине мы в действительности сумели построить Америку
двадцатого века. С тех пор, как исчезли викторианцы, вс„ течение нынешнего
века направлено на выхолащивание этих ценностей.
   Можно представить себе какого-нибудь старого викторианского
аристократа, вернувшегося на эти улицы, как он озирается, и затем, как
каменеет у него лицо при виде того, что теперь есть.
    
  
 Федр заметил, что почти совсем стемнело. Гостиница уже близко. Переходя
улицу, он увидел как порыв ветра взметнул вверх обрывки бумаги в свете фар
такси. На крыше такси была реклама "ПОСМОТРИТЕ НА БОЛЬШОЕ ЯБЛОКО", а под
ней название какого-то туристического агентства с телефонным номером.
   "Большое яблоко". Он почти физически ощутил то отвращение, с которым
викторианец отнесся бы к такому прозвищу.
   Они-то никогда не думали о городе таким образом. Их сердцу было бы
ближе "Большая возможность", "Великое будущее" или "Имперский город". Они
видели город как памятник своему величию, а не то, что они пожирают.
"Ментальность, рассматривающая Нью-Йорк в качестве "Большого яблока",
-сказал бы викторианец, - это менталитет червяка". И ещ„ мог бы добавить:
"Естественно, червяк называет его так лишь из лучших побуждений, но это
только потому, что червяк не имеет понятия о том, к чему привед„т поедание
Большого яблока".
   Швейцар в гостинице вроде бы узнал Федра, когда тот подош„л, и открыл
стеклянную дверь с золотой надписью на ней с профессиональной улыбкой и
галантностью. Но улыбнувшись в ответ, Федр понял, что швейцар вероятно
"узна„т" каждого входящего. Такова его роль. Часть Нью-Йоркской иллюзии.
   Вестибюль представлял собой сочетание приглушенной позолоты и плюшевого
интерьера викторианской элегантности с преимуществами достижений
двадцатого века. Лишь завывание ветра в щели дверей лифта напоминало о
внешнем мире.
   В лифте он подумал о вертикальных потоках воздуха в таких зданиях и
задумался, а есть ли компенсирующие вертикальные потоки снаружи. Может и
нет. Теплый воздух из лифта просто поднимается в небо после выхода из
здания. Холодный же воздух будет поступать от горизонтальных потоков с
улицы.
   Пока он отсутствовал, комнату прибрали и заправили постель. Он бросил
тяж„лую сумку с почтой на кровать. Теперь у него не так уж много времени
на чтение почты. Прогулка заняла у него гораздо больше времени, чем он
предполагал. Он чувствовал себя уставшим и расслабленным, и это было
приятно.
   Он включил свет в гостиной и услышал какое-то жужжанье у лампы. Сначала
он подумал, что лампа неисправна, но затем заметил, что гудит какая-то
большая мошка. Он понаблюдал за ней немного и удивился: "И как только ей
удалось залететь на такую высоту?" Он полагал, что мошки водятся лишь
близко к земле.
   Порхая у абажура, мошка вписывалась в викторианский декор помещения.
   "Должно быть, викторианская мошка, - подумал он, - вечно стремится на
верхотуру.
   Затем, добравшись до цели, сгорает и падает в прах под ногами".
Викторианцы любили такие образы.
   Федр подош„л к большой стеклянной двери, ведущей, казалось, на балкон.
Но внутренность комнаты отражалась в стекле и ему пришлось приоткрыть
дверь. В промежутке он увидел ночное небо и вдалеке разбросанные огни в
окнах других небоскр„бов. Распахнув дверь пошире, он вышел на балкон и
почувствовал холодный воздух. Здесь на верхотуре было ветрено.
Чувствовалась высота. Он отметил, что находится почти вровень с крышами
домов на другой стороне большого т„много пространства центрального парка.
Балкон сделан из какого-то серого камня, но из-за темени разглядеть не
удалось.
   Он подошел к каменным перилам и посмотрел вниз.
   :ФЮИТЬ!!!:
   Далеко внизу машины похожи на божьих коровок. Большей частью они были
желтого цвета и медленно ползли как козявки. Желтые, должно быть, такси.
Так медленно двигаются. Одна из них подъехала к обочине прямо под ним и
остановилась. Затем Федр еле заметил, как из не„ вылезла точка, должно
быть человек, и пошла к подъезду, в который он входил сам:
   Интересно, сколько времени будешь падать отсюда. Секунд тридцать?
Меньше.
   Тридцать секунд - долгий срок. Гораздо вероятнее секунд пять:
   Он этой мысли ему стало не по себе. Дрожь передалась в голову, и та
закружилась.
   Он осторожно отступил назад.
   Затем он посмотрел вверх. Небо не совсем было ночным. Оно пылало тем же
оранжевым заревом, которое они с Лайлой наблюдали в Ньяке. Только здесь
гораздо интенсивней. Вероятно, это атмосферное загрязнение или даже
обычный морской туман, отражавший свет фонарей снизу, и складывалось
ощущение, ты что вовсе не на улице. Город-Гигант подавлял собой даже
небеса.
   Как теперь тихо. Почти безмятежно. Странно как-то здесь наверху
смотреть на шум, джунгли, толчею внизу, а здесь верхняя зона тишины. Когда
находишься внизу на улице, об этом даже не задумываешься.
   Не удивительно, что миллиардеры платят огромные деньги за площадь здесь
в небесах. Если у них есть место подобное этому здесь наверху, где можно
укрыться, то тогда можно терпеть и ту конкурентную жизнь внизу.
   Гигант может быть и очень добрым к вам, подумал он.
   : Если захочет.
    
  
 18
  
  
 Лайле совершенно безразлично, куда она ид„т. Она так сердита на капитана,
что даже хочется плеваться. Ублюдок! И что он себе воображал, когда назвал
е„ так:
   "Сучка, устроившая собачью грызню". Ей надо было съездить ему по морде!
   И что он знает? Ей надо было ответить: "Да, а кто сделал меня такой?
Сама я, что ли? Ты меня ещ„ не знаешь!" Надо было сказать: "Никто меня не
знает. И ты никогда не узнаешь. Да я скорее умру, чем ты узнаешь меня. Но
Боже, Боже мой, узнаю ли я когда-либо ТЕБЯ?" Вот что надо было сказать ему.
   Ей так опротивели мужчины. И слышать их даже не хочется. Им лишь бы
испачкать тебя. Всем им только этого и хочется. Просто испоганить, чтобы
ты стала такой же как они. А затем тебе скажут, какая же ты сучка.
   Вот что она получила за то, что была откровенной. Разве не смешно? Если
бы стала лгать, то вс„ было бы хорошо. Если бы она действительно была
сучкой, то стала бы она рассказывать ему тогда о Джейми? Нет.
Действительно смешно.
   И что теперь ей делать с рубашками? Теперь-то она их ему не отдаст. Ей
уж надоело носить их. Она столько часов потратила, выбирая их, а теперь
прид„тся нести их обратно. И чего это она старалась понравится ему?
Непонятно. Что бы ты ни делала, они вс„ равно постараются показать, что ты
хуже их.
   Ведь ничего дурного не делаешь, никому не причиняешь зла, ничего не
крад„шь, и вс„-таки тебя ненавидят лишь за то, что ты любишь. До того, как
они получат сво„ - ты просто ангел, а как только получили - ты просто
шлюха. Некоторое время.
   Пока снова не разогреются. И тогда ты снова ангел.
   Она никогда не выходила на панель каждую ночь. Она не из числа
отъявленных. Так, изредка, под настроение. И ей это нравилось. Всегда. Вс„
время. Каждую ночь. Ну и что? И не всегда ей это нравилось с одним и тем
же мужчиной. И ей наплевать, что о ней подумают люди. И ей также нравились
деньги, чтобы тратить. Ей нравилось выпивать и многое, многое другое.
Сложить вс„ это вместе, и получится Лайла, вот что надо было сказать им.
"Даже не пытайтесь сделать из меня кого-нибудь другого. Ничего не выйдет.
Я ведь просто Лайла, и такой буду всегда.
   А если я не нравлюсь тебе такой, как есть, то можешь проваливать. Ты
мне не нужен. Никто мне не нужен. Да я скорее сдохну. Такая уж я есть."
Вот что надо было ему сказать.
   В витрине появилось е„ отражение. По виду она куда-то торопится. Надо
помедленнее. Ей ведь некуда спешить. Да ей и некуда идти, кроме как на
яхту, чтобы оставить там вещи.
   Как глупо, что она рассказала ему вс„. Таким как он нельзя говорить
вс„. Если сделаешь это, то они исчезнут. Она нужна была ему лишь для того,
чтобы доказать, насколько он значителен. Ему неважно, что она говорит, ему
лишь хотелось превратить е„ в некую морскую свинку или нечто подобное, а
сам тем временем думает о ней только плохое.
   Он не говорил ей ничего такого прямо, но она чувствовала, что он вс„
время придирается к ней, осуждая то, что она говорит. При этом делает вид,
что так "любезен". Ему вс„ время хочется знать, что думает она, но не
говорит ничего, что думает он. Вс„ время ходит вокруг да около. А она
терпеть этого не может. Не надо было ей говорить той чепухи о занудах
вроде него. Вот в этом-то и дело.
   Такие зануды как он не выносят этого.
   Она знает, как обходиться с подобными людьми. Жить с ними не трудно.
Надо лишь дать им возможность поговорить. Нужно вс„ время строить
кого-нибудь как он, иначе от тебя просто избавятся. И если помалкивать, то
возможно уже завтра она будет с ним на яхте по пути во Флориду. Она может
позаботиться о н„м в любом виде. А Джейми вс„ равно. Ему вс„ равно, с кем
она спит. И всем было бы хорошо.
   Капитан не понравился и Джейми. Он всегда знает, о чем думают люди.
Если кто-либо надумает устроить Джейми неприятности, то Джейми тут же его
раскусит.
   Из витрины на не„ уставилась черная ведьма на метле. Скоро уж День Всех
Святых.
   Эта часть города ей незнакома. Если она и бывала когда-либо здесь, то
вс„ уже позабыла. А может вс„ так переменилось, что и не узнаешь. Здесь
вс„ постоянно меняется. Кроме больших зданий.
   Когда она появилась здесь впервые, то думала, что где-то там вверху в
этих больших зданиях есть кто-то, кому известно, что здесь делается. Но он
никогда не спустится поговорить с ней. Со временем она выяснила, что никто
ничего тут толком не знает.
   И почему Джейми не дал ей даже своего адреса? Он пов„л себя совсем
иначе. Что-то случилось. Ей не понравился его приятель. А может быть это
вс„ так из-за капитана.
   Ей не приходилось бывать на этой улице раньше. Что-то в ней не нравится
ей. Она не выглядит опасной, просто захудалая. Джейми всегда говорил ей:
"Смотри вокруг, и если не увидишь женщин, гуляющих в одиночку, то будь
осторожна!" Но вон дальше по улице гуляет старушка с собакой.
   : Ну так выходит, что капитан порвал с ней, ничего новенького: Она уже
привыкла к такому. Найд„тся кто-нибудь: Она всегда приземлялась на ноги.
   В витринах лавочки какие-то бутылки, грязь, мусор. Она всегда считала,
что когда-нибудь здесь наведут порядок, но никто ничего толком и не
делает. Вс„ становится лишь хуже и хуже.
   На двери старой церкви был висячий замок и надпись, что она закрыта.
Объявление уже выцвело, так что церковь должно быть закрыли уже давно. В
деревянном цветочном ящике под окном все растения засохли. Совсем не
похожа на церковь дедушки. У дедушки церковь больше и не в таком грязном
городе как этот.
   Она снимет комнату на несколько дней и осмотрится. Так будет лучше. На
панель ей больше не хочется. Не стоит этого делать. Джейми не велел ей
делать этого, а уж он-то знает. Он сказал, что это слишком опасно. Вс„ уже
не так как было раньше.
   Не нравится ей эта улица.
   В любое время можно устроиться официанткой. Это ей знакомо. А чуть
погодя подверн„тся что-нибудь получше. И если настроиться на такой лад, то
чувствуешь себя лучше. Но прежде всего надо подыскать себе место для
ночлега.
   Она шла квартал за кварталом. Искала объявления о сдаче комнат в на„м,
но ничего не попадалось.
   Обошла котлован, огороженный желто-белыми знаками, чтобы туда не падали
люди. Из котлована шел пар. Какой-то мужчина с цементным мешком уставился
на не„. Он ничего не собирался делать, а просто смотрел на не„.
   Она стала читать надписи на других знаках. "Не занимайте пожарную
полосу для машин чрезвычайных ситуаций: Расчистка снега:. В чрезвычайных
обстоятельствах остановка запрещена: Буксировка машин. 9 долларов 95
центов в час: Покраска.
   Оценка бесплатно. 10% скидка:"
   Может быть, по знакам она определит, что тут делается: "Наркотический
марш: То есть анти-наркотический марш: Погребок деликатесов Ирвинга:
Квартал скотобойни Грейера: Королевство одежды: музыкальные новинки :
Прода„м кошерные и некошерные продукты:. Магазин здоровой пищи. 20% скидка
на все витамины."
   За металлической оградой стоит дерево с красно-желтыми ягодами. Она
вспомнила, что у не„ во дворе такое же дерево. Она даже пыталась собирать
ягоды, но они ни на что не годились. И зачем оно здесь? Высокая стальная
ограда мешает людям срывать ягоды. Если она попробует забраться туда, е„
тут же вытурят. Под деревьями несколько голубей. .. Голубям там можно
находиться, а ей нельзя.
   Кто-то сумел пробраться за ограду и разрисовал всю стену краскопультом.
Никогда не разбер„шь, что они там пишут. Похоже на имена или что-то такое.
И пишут так вычурно, что ничего толком и не понять. Похабных слов они не
пишут, а пишут какие-то замысловатые вещи, как будто им известно нечто,
чего не знает никто другой.
   ": Водитель: Электрическая компания: Не загораживайте проезд:
Одностороннее движение:" Никогда не говорят о том, что хочется вам,
говорят лишь то, что им нужно.
   На стене какие-то слова на иврите. "Неаполитанская пицца. Химчистка
Франклина.
   Основана в 1973 г. : Полицейская полоса. Не заходить за ограду.
Полицейское управление:" На зданиях накручено много колючей проволоки.
Раньше этих колючек не было вообще.
   Вон какой-то парень валяется на тротуаре. Люди проходят мимо даже не
глядя на него:.
   "Персональное обслуживание. Прачечная и химчистка. Гостиницы, больницы
и клубы:
   Афинские водопроводчики и сантехники: Заразительный безостановочный
смех.
   Смеялся без остановки - Мак-Гилликуди, Нью-Йорк Таймс, приз„р Тони."
   Везде валяются пластиковые пакеты: "Одностороннее:"
   Как жмут туфли. Улица становится вс„ хуже. Тротуар разбит и покосился,
так что если не остерегаться, то можно подвернуть ногу. Можно
поскользнуться на битом стекле. Стекло было из витрины, которую вроде бы
пытались взломать.
   Становится хол