ь низшая форма
эволюции, стремящаяся поглотить высшую.
   Федр переложил сумку с почтой на рундук шкипера, затем поставил
керосиновую лампу на холодильник так, чтобы ему светило через плечо, затем
уселся и продолжил читать.
   Спустя некоторое время он заметил, что свет лампы стал тусклым, прервал
чтение и вывернул фитиль повыше.
   Чуть позже он достал со шкиперского рундука деревянный ящичек, чтобы
написать несколько карточек о том, что читал.
   В последующие часы он исписал дюжину карточек.
   Потом он как-то поднял взор и прислушался. Не было ни звука. Лишь
л„гкое покачивание судна время от времени, и это вс„.
   В том, что он прочел, не было ничего такого, чтобы считать Джемса
религиозным идеологом, заинтересованным в том, чтобы доказать какое-то
заумное положение о религии. Идеологи обычно склонны к огульным
обобщениям, а из прочитанного Федром лишь появлялись доказательства того,
что он весьма далек от этого. В особенности в ранние годы концепция Джемса
о конечной реальности состояла из конкретных и индивидуальных вещей. Ему
не нравился Гегель и немецкие идеалисты, господствовавшие в философии во
времена его юности, именно потому, что их подход - слишком общий и
огульный.
   Однако с годами мысли Джемса становились вс„ более и более общими. Это
вполне объяснимо. Если не будешь обобщать, то не будешь и философствовать.
А Федру казалось, что обобщения Джемса устремлены к чему-то очень похожему
на Метафизику Качества. Это, конечно, могло быть "эффектом кливлендской
гавани", когда интеллектуальная иммунная система Федра отбирала только те
аспекты философии Джемса, которые подходили для Метафизики Качества, и
игнорировала те, которые е„ не устраивали. Только вряд ли. Сколько бы он
ни читал, он находил столько совпадений и подтверждений, которых не сможет
опровергнуть никакой объем выборочного чтения.
   Джемс по существу занимался двумя системами философии: одну он называл
прагматизмом, вторую - радикальным эмпиризмом.
   Лучше всего его помнят по прагматизму: мысль о том, что проверкой
истины является е„ практичность или полезность. С прагматической точки
зрения определение белкой слова "вокруг" истинно, ибо оно полезно. В
прагматическом плане тот человек так и не обош„л вокруг белки.
   Федр, как и большинство остальных, всегда полагал, что прагматизм и
практичность означают почти одно и то же, но когда он натолкнулся на
точную цитату того, что Джемс говорил по этому поводу, то заметил
некоторые отличия.
   Джемс писал: "Правда - один из видов добра, в отличие от
распростран„нного мнения, что это категория, отличная от добра и
соотносящаяся с ней". Он пишет:
   "Правильно - название чего угодно, что оказывается хорошим в плане
верования".
   "Правда - это вид добра". Совершенно верно. Именно это и имеет в виду
Метафизика Качества. Правда - это статичная интеллектуальная структура в
рамках более широкого образования, называемого Качеством.
   Джемс пытался популяризировать прагматизм, агитируя за него лозунгами
практичности. Он всегда с удовольствием пользовался такими терминами как "
в денежном выражении", "результаты", "доходы" с тем, чтобы сделать
прагматизм понятным "человеку с улицы", но таким образом он напоролся на
неприятности. На прагматизм стали нападать как за попытки проституировать
правду на ценности рынка. Джемс негодовал по поводу такого толкования и
яростно боролся с ним, но так и не смог отбиться от нападок.
   Федр же считал, что Метафизика Качества избегает таких нападок, давая
ясно понять, что добро, которому подчинена правда, - интеллектуальное и
Динамическое Качество, а не практичность. Недоразумение у Джемса возникло
потому, что не было четкого разграничения социального качества от
интеллектуального и Динамического Качества, а в его викторианскую эпоху их
чудовищно смешивали. А Метафизика Качества гласит, что практичность -
социальная структура добра. Аморально подчинять правду социальным
ценностям, ибо при этом низшая форма эволюции пожирает высшую.
   Мысль о том, что только удовлетворение является проверкой всего, очень
опасна по Метафизике Качества. Существуют различные формы удовлетворения,
и некоторые из них - просто моральные кошмары. Холокост вызывал
удовлетворение у нацистов. Для них это было качественно. Они считали его
практичным. Но это было качество, продиктованное низким уровнем статичных
и биологических структур, чья главная цель была в том, чтобы затормозить
эволюцию правды и Динамического Качества.
   Джемс, возможно, приш„л бы в ужас, узнав, что нацисты используют его
прагматизм так же легко и непринужд„нно, но Федр не видел ничего такого,
что могло бы помешать этому. Однако он считал, что классификация статичных
структур добра по Метафизике Качества предотвращает такое опрощение.
   Второй из двух основных систем философии Джемса, которая по его словам
независима от прагматизма, был радикальный эмпиризм. Под этим он
подразумевал, что субъекты и объекты не являются исходными точками опыта.
Субъекты и объекты - вторичны. Это понятия, выводимые из чего-то более
фундаментального, что он называл "непосредственным потоком жизни, который
поставляет нам материал для последующего осмысления по концептуальным
категориям". В таком основополагающем потоке опыта различия рефлексивной
мысли, такие как между сознанием и содержанием, субъектом и объектом,
идеей и материей, ещ„ не выявились в тех формах, в которых мы воспринимаем
их. Чистый опыт нельзя назвать ни физическим, ни психическим - он
логически предшествует этому различию.
   В своей последней незаконченной книге "Некоторые проблемы философии"
Джемс св„л это описание до одного предложения. "Между замыслом и
действительностью всегда должны быть расхождения, так как первый статичен
и конечен, а вторая - динамична и подвижна". Здесь Джемс выбрал как раз те
слова, которые Федр использовал для главных подразделений Метафизики
Качества.
   Метафизика Качества добавляет к Джемсову прагматизму и радикальному
эмпиризму мысль о том, что первичной реальностью, из которой происходят
субъекты и объекты, является ценность. И таким образом она как бы
объединяет прагматизм и радикальный эмпиризм в единую ткань. Ценность,
прагматическая проба правды, представляет собой также первичный
эмпирический опыт. Опыт, который не оценили, оста„тся неиспытанным. Оба
они одинаковы. Сюда подходит и ценность. Ценность не придаток к набору
поверхностных научных дедукций, который откладывается в каком-то
таинственном неопредел„нном месте извилин мозга. Ценность находится на
самом острие эмпирической процессии.
   В прошлом эмпирики старались оградить науку от ценности. Считалось, что
ценность лишь портит рациональный научный процесс. А Метафизика Качества
проясняет, что угрожают науке статичные низшие уровни эволюции: статичные
биологические ценности, такие как биологический страх перед опытом
Дженнера с оспой, статичные социальные ценности, такие как религиозная
цензура, угрожавшая Галилею дыбой.
   Метафизика Качества гласит, что научное эмпирическое отрицание
биологических и социальных ценностей не только рационально верно, но также
и морально правильно, ибо интеллектуальные структуры науки - более
высокого эволюционного порядка по сравнению со старыми биологическими и
социальными структурами.
   Метафизика Качества также гласит, что Динамическое Качество - сила
ценности, предпочитающая элегантное математическое решение трудоемкому или
блестящий эксперимент - сомнительному, неубедительному - совсем другое
дело. Динамическое Качество находится на более высоком моральном уровне по
сравнению со статичной научной истиной, и со стороны философов науки так
же аморально подавлять Динамическое Качество, как и со стороны церковных
властей подавлять научный метод. Динамическое Качество - неотъемлемая
часть науки. Это режущее лезвие самого научного прогресса.
   Во всяком случае в этом содержится ответ на вопрос: является ли
Метафизика Качества чуждым, культовым, окольным способом рассмотрения
вещей. Метафизика Качества - продолжение основного направления
американской философии двадцатого века. Это одна из форм прагматизма,
инструментализма, которая гласит, что проверкой истины является добро. Она
также добавляет, что это добро не является социальным кодексом или неким
интеллектуализированным гегелевским абсолютом. Это непосредственный
повседневный опыт. Отождествляя чистую ценность с чистым опытом,
Метафизика Качества прокладывает путь к более широкому взгляду на опыт,
который может разрешить различного рода аномалии, с которыми не мог
справиться традиционный эмпиризм.
   Федр подумал, что можно читать и дальше материалы Джемса, но вряд ли он
найд„т что-либо отличное от того, что уже наш„л. Есть время вести
исследования и время делать выводы. У него возникло чувство, что пришла
пора второго. На часах было всего лишь девять тридцать, а он был рад, что
день закончился. Он завернул фитиль лампы, задул огонь, закрепил лампу в
кронштейне на стене и забрался в спальный мешок.
   Какое блаженство сон.
    
  
 30
  
  
 Он проснулся от ощущения дрейфа. Раздавался слабый шум ветра и плеска
воды.
   Ветер, вероятно, сменил направление. Давно уж он не слышал такого.
Судно дрейфовало влево, чуть позднее - вправо: затем долгое время спустя
снова влево:Снова и снова. Судя по портовым огням небо затянуто тучами.
   При таком покачивании яхты и таких звуках на него всегда наваливалось
ощущение одиночества. Корабль, стоящий на якоре под напором ветра, почти
всегда в каком-нибудь заброшенном месте, месте, куда можно добраться
только на судне.
   Звуки располагали к отдыху. Серое небо и ветер означают такой день,
когда никуда не хочется ходить, можно слоняться по каюте, заниматься
починкой того, что откладывались на потом, можно изучать карты и портовые
руководства, планировать новые маршруты походов.
   Затем он вспомнил, что сегодня собирался поехать в город и купить
продуктов.
   Потом вспомнил Лайлу. Может быть сегодня выяснится, стало ли ей лучше.
   Он вылез из спального мешка. Опустив ноги на пол каюты, он не испытал
обычного потрясения. Термометр в каюте показывал 13 градусов. Неплохо.
   Это влияние океана. Озера и каналы начнут покрываться льдом уже где-то
через месяц, а вот здесь вода вряд ли замерзнет вообще. Прибой и течения
не дадут океану замерзать. И уж наверное по ту сторону косы океан не
замерзает вообще, так что опасности он избежал. Убраться отсюда можно в
любой момент. Лед его уж больше не достанет.
   Он шагнул на лестницу, открыл люк и высунул голову наружу.
   Прекрасно. Серое небо. Южный ветер. Теплый ветер с запахом океана. Два
других судна, стоявших на якоре, уже ушли.
   Из-за изгиба косы не видать ни Манхэттена, ни Бруклина. Через залив на
западе была видна только баржа да какое-то высотное жилое здание где-то за
много миль отсюда.
   Он вдруг ощутил буйную свободу.
   Смена ветра развернула его ближе к берегу, и теперь он обратил внимание
на то, чего не заметил вчера. Берег усыпан мусором. Везде валялись
пластиковые бутылки, старая шина, а подальше торчали старые креозотовые
телефонные столбы и полузасыпанный песком корпус какого-то старого корабля
с выбитым транцем.
   Песчаная Коса стала местом успокоения обломков цивилизации, попавших
сюда из Гудзона.
   Глянул на часы. Девять. Вот уж поспал. Он спустился вниз, свернул
спальный мешок и убрал книги и карточки, оставшиеся от вчерашних занятий.
Он разжег огонь и обратил внимание, что угля осталось лишь на два дня.
Когда огонь разгорелся, он подошел к столику с картами и открыл второй
ящик. Вынул оттуда все карты реки Гудзон, собрал их стопкой и отнес в
шкафчик над рундуком, где они обычно лежали.
   Теперь они ему больше не понадобятся. А вместо них он принес рулон карт
от Песчаной Косы до Кейп-Мей и реки Делавэр. Разложив на столике, он стал
изучать их.
   Вдоль берега было много крестиков, обозначавших места крушений. Райгел
предупреждал его остерегаться северо-восточного ветра у берегов
Нью-Джерси. Но до Кейп-Мей было всего лишь три дня ходу при хорошей
погоде, простой переход до залива Манаскам и чуть подальше до
Атлантик-Сити.
   Федр свернул карты и положил их в ящик стола. Он приготовил простой
завтрак себе, поел, затем собрал поесть Лайле.
   Когда он прин„с его, она не спала. Опухоль на лице ещ„ не прошла, но
она уже снова смотрела на него, смотрела на него взаправду, установилось
общение.
   Отчего судно качается? - спросила она.
   Да вс„ в порядке, - ответил он.
   У меня кружится голова, -промолвила она, - сделай так, чтобы оно не
качалось.
   Она уже не просто разговаривает, она даже жалуется, - подумал он. - Это
уже прогресс. - Как у тебя глаз, болит?
   Ужасно.
   Можно сделать примочки или ещ„ что-нибудь.
   Не надо.
   Ну, вот тогда завтрак.
   Мы уже на острове?
   Мы у Песчаной Косы, на побережье Нью-Джерси.
   А где все остальные?
   Где?
   На острове.
   Он не понял, о чем она толкует, но что-то подсказало ему не спрашивать.
   Да это и не остров, кусочек суши. Никого здесь нет, по крайней мере
поблизости. Кругом столько мусора.
   Ты понимаешь, что я хочу сказать, - заметила она.
   Он чувствовал, что снова надвигается беда. Если он не согласится с тем,
что она говорит, то она отвергнет его самого. Этого ему не хотелось. Ведь
она пытается достучаться до него. Надо пойти ей навстречу.
   Ну это почти остров, - отметил он.
   Ричард едет сюда.
   Райгел?
   Она ничего не ответила. Он посчитал, что вс„-таки она имеет в виду
Райгела.
   Других Ричардов ведь нет.
   Райгел говорил, что едет в Коннектикут продавать свою яхту, - заметил
Федр.
   - А здесь Нью-Джерси, так что сюда он не пойдет.
   Ну, я готова, - произнесла Лайла.
   Вот и хорошо. Очень хорошо. Пойду схожу поищу продуктов. Хочешь со мной?
   Нет.
   Ладно. Можешь отдыхать здесь, сколько захочешь, - согласился он. Вышел
и прикрыл дверь Готова к чему? - подумал он входя в главную каюту. Они
хотят навязать тебе сво„ кино. Все равно, что разговаривать с религиозным
фанатиком. Спорить с ней невозможно, надо лишь найти какую-то общую почву.
Ей несомненно гораздо лучше, но это уже было давно.
   Он подумал, безопасно ли будет оставлять е„ одну. А что ему ещ„
остается? Здесь гораздо безопаснее, чем у причала, где она могла бы
общаться с людьми с других судов. Только Богу известно, что может
произойти в таком случае.
   На карте была дорога вдоль берега, там можно попросить кого-нибудь
подвезти на три мили к югу в местечко под названием Хайлэндз Нейвсинк, где
может быть продовольственный магазин.
   Он достал из маленького ящика кошел„к, положил туда несколько мелких
банкнот, вынул из кладовки две холщ„вых сумки для продуктов. Попрощался с
Лайлой, спустился в шлюпку и погр„б к берегу.
   Пляж был из сероватого мелкого песка. Он вышел на песок, вытащил шлюпку
на берег, привязал е„ к костылю, торчавшему из большого сплавного бревна.
Мусор, замеченный ещ„ с яхты, был повсюду и он разглядывал его, пока ш„л к
дороге:
   стеклянные бутылки, множество всяких деревяшек, округлых от воды,
стелька ботинка, коробка с полинявшей этикеткой пива "Будвайзер", старые
подушечки, деревянный игрушечный паровоз.
   Интересно, не попад„тся ли ещ„ кукла как у Лайлы, но ничего похожего не
попалось.
   Дальше появился пластиковый кофейный стаканчик, шина, ещ„ стаканчик,
несколько больших обгорелых бр„вен с торчащими из них костылями, через
которые ему пришлось переступать. Вс„ это изношенои линяло, принесено сюда
течением из залива, а не оставлено побывавшими здесь туристами. Слишком уж
захудалое здесь место для туристов. Странно, так близко от Манхэттена, и
вс„ же такая глушь. Ну не совсем глушь. Ничего особенного, только уж
слишком заброшенное место. Это какие-то руины. Даже растительность похожа
на руины. Чуть дальше были какие-то вечнозел„ные деревца, не то туя, не то
можжевельник. У других кустов осталось лишь по нескольку красных
листочков. Ещ„ дальше росли разные болотные травы, в основном золотистого
цвета, но все же зеленоватые. Смотрелись они так же невинно и нежно, как
какие-то доисторические растения.
   На дальнем конце болота рядом с заброшенным бакеном стояла белая цапля.
   Дорога оказалась там, где и была обозначена на карте, хороший, чистый
асфальт.
   Пустынно. С удовольствием размял ноги.
   Покрытие дороги становилось здесь красноватым.
   Ещ„ одна дорога. Сколько он уже прош„л таких?
   В октябре хорошо путешествовать пешком.
   Он шел по окаймл„нной деревьями и кустами дороге и чувствовал себя
прекрасно, что находится именно здесь. Это динамично.
   Лайла заговорила. Это уже достижение. Видимо, он на верном пути.
   Не очень-то много смысла в этих разговорах об острове и Райгеле, но со
временем наступит перемена. Главное, не настаивать, не вызывать
конфронтации. Очень занимательно было бы послать кого-либо вроде Лайлы на
лечение на Самоа, но ничего из этого не выйдет. Вся беда безумия в том,
что оно - вне всякой культуры. У не„ культура одного человека. У не„ своя
собственная действительность, которую не в состоянии увидеть никакая
другая культура. Вот что нужно примирить. Может случиться, что если он не
создаст ей каких-либо проблем в ближайшие несколько дней, то е„ одиночная
культура сможет прояснить вс„ сама.
   Он не собирается отсылать е„ в больницу. Теперь он это уже знает. В
больнице е„ начнут пичкать лекарствами и рекомендовать перестроиться. Чего
они не увидят там, так это того, что она уже подстраивается. В этом и есть
безумие. Она к чему-то подстраивается. Сумасшествие и есть эта подстройка.
Безумие - не обязательно шаг в ложном направлении, это может быть и
промежуточный шаг а правильном направлении. И это не обязательно болезнь.
Это может быть частью лечения.
   Он не специалист в этой области, но ему кажется, что проблема
"излечения"
   умалишенного подобна проблеме "излечения" мусульманина, или коммуниста,
"излечения" демократа или республиканца. Вы не добьетесь успеха, если
будете доказывать, насколько они заблуждаются. Если вам удастся убедить
муллу, что, если он перейдет в христианство, то вс„ тогда станет более
ценным, то перемена не только возможна, но и вполне вероятна. Но если вам
этого не удастся, то лучше забыть об этом. И если сумеешь убедить Лайлу,
что гораздо ценнее считать е„ "дитя" куклой, чем считать е„ куклу
реб„нком, тогда е„ состояние "безумия"
   значительно поправится. Но не раньше того.
   Это дело с куклой было решением чего-то, связанного с реб„нком, но он
не знает чего. Важно поддержать е„ в этом заблуждении и затем постепенно
отлучить е„ от него, а не бороться с ним.
   Загвоздка здесь в том, что заметит почти любой философ, в слове
"заблуждение".
   "Заблуждается" всегда другой человек. Или же мы сами, но в прошлом. В
настоящем времени мы никогда не "заблуждаемся". Заблуждаться могут даже
целые группы людей, при условии, что мы не входим в их число. Если же ты
являешься членом этой группы, то тогда заблуждение превращается в "мнение
меньшинства".
   Безумие не может признаком группы людей в целом. Человек не считается
умалиш„нным, если есть некоторое число людей, которые разделяют его мнение.
   Безумие не считается заразной болезнью. Если кому-либо начинает верить
ещ„ один человек, ну может быть, двое или трое, то это уже религия.
   Таким образом, когда здоровые взрослые люди в Италии или Испании ходят
по улицам с изображением Христа, то это не безумное заблуждение. Это
преисполненная смысла религиозная деятельность, потому что приверженцев е„
так много. А если Лайла будет повсюду носить с собой резиновое подобие
ребенка, то это безумное заблуждение, ибо она одна такая.
   Если спросить католического священника, действительно ли облатка,
которую он приносит на мессу, - плоть Христова, то он ответит да. Если
спросить его: "Вы имеете это в виду символически?" - то он ответит: "Нет,
я имею в виду по настоящему". Точно так же, если спросить Лайлу,
действительно ли кукл