ул на борт. "Чего ты не
входишь?" - удивился он.
   Она ничего не ответила.
   Ну ничего, скоро выяснится.
   Он покрутил ручки кодового замка, подсчитывая в темноте количество
щелчков, затем резко потянул за ручку, и дверь открылась. Может быть
поэтому она и не смогла войти.
   Что, не справилась с замком?
   У меня украли кошел„к.
   Так вот в ч„м дело.
   Он почувствовал некоторое облегчение. Если ей нужны только деньги, то
он даст ей достаточно, чтобы она убралась поутру. Ничего страшного, если
переночует здесь ещ„ одну ночь.
   Ну, пойд„м внутрь, - предложил он.
   Да, теперь нам можно отправляться в путь, - ответила Лайла. Она как-то
странно поднялась, как будто бы в руках у не„ было что-то тяжелое.
   Кому это "нам" - подумал Федр.
   В каюте он подал ей полотенце, но вместо того, чтобы вытереться им
самой, она раскрыла свой св„рток и стала протирать что-то похожее на лицо
младенца.
   Присмотревшись поближе, он понял, что это не реб„нок. Голова куклы.
   Лайла улыбнулась ему: "Мы поплыв„м все вместе", - пояснила она.
   Он внимательно посмотрел ей в лицо. Оно было безмятежным.
   Она вернулась ко мне, - произнесла Лайла, - с реки.
   Кто?
   Она поможет нам добраться на остров.
   Какой остров? - удивился он. - Что это за кукла?: О ч„м ты говоришь?
   Он пристально посмотрел на не„. Она выдержала взгляд, и вдруг он снова
увидел то, что было в баре в Кингстоне, свет. Он совершенно непонятно
почему успокоился.
   Это вс„-таки не наркотики.
   Он уселся на рундук и попытался осмыслить вс„ это. Как-то вс„ слишком
быстро навалилось на него.
   Чуть погодя он попросил: Расскажи мне про остров.
   Лаки уж, наверное, там, - промолвила Лайла.
   Лаки?
   Мы все отправляемся туда, - продолжала она. Затем добавила. - Видишь
ли, я знаю, кто ты такой.
   - И кто же?
   Паромщик.
   Задавать больше вопросы смысла не было. В ответ появлялись лишь новые
вопросы.
   Она снова с обожанием опустила взгляд на куклу. Это вовсе не наркотики,
- подумал он. Дело действительно худо. Он узнал ту манеру говорить,
которая называлась "словесный винегрет". Когда-то его самого обвиняли в
этом. Слова что-то значили для не„, но она постоянно сбивалась, пропускала
что-то и перескакивала с мысли на мысль.
   Он долго наблюдал за ней и заметил, что е„ клонит в сон.
   Тебе лучше бы просушиться и сменить одежду, - предложил он. Она не
отвечала.
   Она лишь смотрела на куклу и тихонько ворковала.
   Прошла бы ты впер„д и ложилась отдыхать, - повторил он.
   По-прежнему нет ответа.
   Поесть хочешь?
   Она отрицательно покачала головой и мечтательно улыбнулась.
   Он встал и потащил е„ за плечо. - Пойдем, ты совсем спишь.
   Она чуть встрепенулась, слепо глянула на него, затем тщательно
завернула куклу и поднялась. Она как лунатик прошла перед ним в носовую
каюту, осторожно уложила куклу на полку перед собой и затем медленно
взобралась туда сама.
   Выспись как следует, - посоветовал он.
   Она не ответила. Казалось, она уже уснула.
   Он вернулся назад и сел.
   Это было не так уж трудно, - подумал он.
   Интересно, а как быть с ней поутру. Может, у не„ это пройд„т. Такое
ведь бывает.
 
   Он взял фонарик, поднял рыбины, чтобы посмотреть сколько воды на дне.
   Воды было немного.
   Затем он взял ключ, открыл крышку бачка питьевой воды и посветил
фонариком внутрь. Воды было примерно полбака. "Завтра утром, перед
выходом, можно будет наполнить", - решил он.
   Черта с два! Уедешь тут завтра. А что делать с ней?
   Он вернулся и снова сел. Да, никак это дело не улаживается.
   Подумав, он предположил, что можно будет обратиться в полицию.
   "И что я им скажу?"
   "Видите ли, у меня тут на судне сумасшедшая дамочка, заберите е„".
   " А как она к вам попала?"
   "Да вот подсела ко мне в Кингстоне", - ответит он: смешно. Ничего
путного из такого разговора не получится.
   Потом она предположил, что проще всего законным образом выпутаться из
этой заварухи было бы послать е„ на при„м к психиатру. Тогда, что бы с ней
ни стало, он отвяжется от не„. Ведь для того они и существуют. А как
уговорить е„ на это?
   Он еле-еле сумел уложить е„ здесь на полку.
   А кто будет платить? Такие ребята д„шево не берут. Может быть е„
возьмут из благотворительности? Как иногороднюю в Нью-Йорке. Вряд ли. А
при всей бумажной волоките, бюрократизме, пройдет несколько дней, прежде
чем ему удастся выбраться отсюда.
   Постепенно он стал сознавать, в какую попал переделку. Боже мой!
Бесплатного сыра не бывает. Она ведь затащила его в ловушку. Теперь от не„
уж не избавиться.
   И что же ему теперь оста„тся?
   Никакой трагедии нет. Вс„ настолько глупо, что даже смешно. Вот где
попался!
   Он представил себе, что ему прид„тся провести остаток жизни с безумной
бабой в каюте, сообщить о ней никуда нельзя, и будет он метаться из порта
в порт как Летучий Голландец, прислуживая ей до конца своих дней.
   Он почувствовал себя как Вуди Аллен: Вот кому надо сыграть его роль в
кино. Вуди Аллену. У него получится.
   Но что же делать? Просто невозможно.
   Можно было бы вытащить е„ на палубу да и сбросить за борт. Он задумался
над этим, но возникло какое-то щемящее ноющее чувство. Что тут „рничать?
Вот где влип.
   В каюте было холодно. Ошеломл„нный событиями он как-то не замечал
этого. Он достал угольные брикеты и наложил в печь, но тут кончились
спички. Опять как у Вуди Аллена. Вс„ вдруг стало валиться из рук.
   Он снова перебрал в памяти вс„, что произошло с ним с тех пор, как
встретился с ней в Кингстоне. Ведь были какие-то признаки, что нечто
подобное может стрястись. Но он совсем не был знаком с ней, и поэтому
ничего не понял.
   Внезапное раздражение, дурацкий секс-эпизод в носовой каюте в
Кингстоне. А ведь она вс„ время вела себя так.
   Вероятно об этом его и хотел предупредить Райгел.
   Он хотел было затопить вс„-таки печку, чтобы сварить кофе, но
передумал. Надо поспать и самому. Сейчас нет ничего такого, чего нельзя
было бы сделать поутру.
   Он разложил спальный мешок на рундуке, разделся и забрался внутрь.
   Разговоры о "паромщике", к чему бы это?
   И с чего бы это она выбрала именно его в том баре?
   Она должно быть видит в нем некое прибежище. Какого-то спасителя.
   Он стал думать о том, насколько она в действительности одинока. Чуть
позже он посчитал, что этим вс„ и объясняется. Потому она и вернулась сюда
вечером.
   Очевидно ей больше не к кому обратиться.
   Он никак не мог представить себе, что с ней делать. Просто послушать,
что она ещ„ расскажет, потом решать. Ничего другого не оста„тся.
   Так странно, что не слышно никаких портовых звуков. Он полагал, что
здесь в нью-йоркской гавани всю ночь должны бы работать буксиры и баржи,
большие океанские корабли. Ничего подобного. Как на каком-то тихом глухом
озере:
    
  
 Не спится:
   :То свечение, что ему виделось вокруг не„. Оно ведь пыталось сообщить
ему нечто.
 
   Оно гласило: Проснись.
   Но к чему просыпаться?
   Может быть, пробуди свои обязанности.
   А каковы они?
   Возможно, не будь статичен.
   Прошло уже много времени с тех пор, как Федр считался душевнобольным. И
стал он очень статичен. Он теперь стал гораздо понятнее здоровым людям,
ибо сблизился с ними. Но он значительно удалился от таких людей как Лайла.
   Теперь он смотрел на не„ так, как смотрели на него самого несколько лет
назад. И теперь он в„л себя именно так, как они. Их можно простить за
незнание. Они понятия не имеют, что это такое. А у него этой отговорки нет.
   Вполне закономерная точка зрения. Это проблема образа жизни на судне.
Если свяжешься со слишком многими людьми, у которых масса проблем, то они
увлекут вас за собой. И спасти их нельзя. Они сами утопят вас.
   Ей конечно же нельзя придавать большое значение. Это всего лишь пустая
трата времени. Она лишь мешает ему добиваться других, более важных целей в
жизни.
   Никто этого не призна„т, но именно по этой причине людей прячут за
реш„тку. Это отвратительные люди, от которых хочется избавиться, но нет
возможности. И дело не в том, что их обуревают абсурдные идеи, в которые
никто больше не верит. А "сумасшедшие" они потому, что у них есть такие
мысли, и они мешают кому-то.
   И единственное беззаконие здесь в том, что это пытаются скрыть,
прикрыться оказанием им помощи, а на самом деле - это попытка избавиться
от них. И вс„ же у Лайлы нет возможности утопить его. Она просто
капризничает теперь, но он сумеет справиться с этим. Может быть об этом
гласит тот свет. И к тому же ему ничего не оста„тся, как только помочь ей,
приятно это или нет. Иначе он просто навредит себе. Ведь нельзя просто так
убежать от людей, не навредив самому себе.
   Ну, в таком случае, подумал он, она попала либо на самого подходящего
человека, либо на совсем неудачного в этом смысле. Ещ„ даже не совсем
понятно на какого.
   Он перевернулся и затих.
   Теперь он вспомнил, что она уже разговаривала с ним подобным образом, и
припомнил кое-кого из тех, с кем разговаривал в психолечебнице. Когда люди
сходят с ума, они становятся довольно изобретательными в этом плане.
   : Что же помнится? Вс„ ведь это было так давно.
   Тетушка Эллин. Ему тогда было семь лет.
   Внизу на темной лестнице раздался какой-то шум. Родители подумали, что
ломится грабитель, а это была Эллин. Глаза широко раскрыты. Она говорила,
что е„ преследует какой-то человек. Он пытался загипнотизировать е„ и
сделать с ней что-то ещ„.
   Позже, в лечебнице, помнится онажаловалась: Ведь я же в порядке. Я
здорова! Они просто держат меня здесь, а я-то ведь знаю, что со мной вс„ в
порядке.
   После посещения лечебницы мать и сестры плакали. Но они не поняли того,
что понял он.
   Он так и не смог забыть этого. Эллин вовсе не боялась безумия. Она
боялась их.
   И это было самое трудное во время его собственного затворничества. Не
безумие.
   Это вс„ естественно. Труднее всего справиться с правотой здравомыслящих.
   Если вы соглашаетесь со здравомыслящими, то они утешают и защищают вас,
а если вы с ними не согласны, то тогда уж другое дело. Тогда они просто
опасны. И способны на вс„. И самое зловещее, что поразило его, они делают
это во имя добродетели. Те, кого он любил больше всех, и кто любил его,
все сразу вдруг отвернулись, так же как это было и с Эллин. Они вс„
твердили ему: Нам никак не добраться до тебя. Если бы только можно было
это тебе втолковать.
   Он понимал, что здравомыслящие всегда знают, что они правы, потому что
их культура им об этом твердит. Те же, кто перечит им - больны, параноики,
им требуется дополнительное лечение. Чтобы избежать таких обвинений, Федру
в больнице надо было вести себя очень осторожно, следить за тем, что
говоришь. И он говорил здравомыслящим то, что им хотелось слышать, а
сокровенные мысли держал при себе.
   Он снова повернулся. Подушка как каменная. Все хорошие подушки там у
не„. Сейчас не достать.
   : Ну да ладно.
   Вот в этом и есть трудность при съемке картины по его книге. Безумие
ведь не снимешь.
   Возможно, если при показе фильма кинотеатр рухнет, и зрители окажутся
среди зв„зд в пространстве без какой-либо опоры, удивляясь как глупо
сидеть тут среди зв„зд и смотреть кино, не имеющее к ним никакого
отношения, и вдруг поймут, что это кино и есть единственная
действительность, и им лучше заинтересоваться им, ибо то, что они видят и
сами они - одно и то же, как только оно кончится, они сами тоже исчезнут:
   Ну вот. Вс„! Пропало!!
   Ничего не осталось!!
   А затем чуть позже подобный сон наплывает снова и снова, а они в н„м.
   Так оно и было. Он уже настолько привык ко сну под названием "здравый
смысл", что почти уж и не задумывался о н„м. Так, иногда, когда что-нибудь
подобное вдруг всплывало. Теперь он видел этот свет довольно редко,
изредка, как сегодня.
   Но в то время тот свет был для него вс„.
   И дело не в том, что что-то конкретное выглядит иначе. Дело в том, что
весь контекст у всего совсем другой, хотя в н„м содержатся вс„ те же вещи.
   Он вспомнил метафору о жучке, который ползал всю свою жизнь в каком-то
вонючем носке, а потом кто-то или что-то вдруг вывернуло носок наизнанку.
Место, где он ползал, все детали остались теми же, но вс„ теперь стало
открыто, свободно и ужасный затхлый запах куда-то пропал.
   И ему пришла на ум другая метафора, что он всю свою жизнь ходил по
натянутому канату. И когда он свалился с него, то вместо того, чтобы
разбиться, вдруг полетел. У него открылся новый странный талант, о котором
он и не подозревал.
   Он вспомнил то чувство восторга, когда разгаданы старые тайны и можно
исследовать новые. Он припомнил, ему казалось, что он ведь не впал в
какой-то каталептический транс. Наоборот, он вышел из него. Он освободился
от статичной структуры жизни, которую раньше считал неизменной.
    
  
 Яхта заколыхалась, и он снова сообразил, где находится. Сумасшедший. Он
снова станет душевнобольным если не поспит. Слишком много хаоса: улицы,
шум, люди, с которыми не виделся больше года, Роберт Редфорд, вс„ это
вдруг наложилось на фон этой яхты: а теперь ещ„ эта морока с Лайлой. Это
уж слишком.
   : Вс„ постоянно меняется, меняется, меняется. Раньше он боялся, как бы
не застрять в какой-либо статичной структуре, то теперь вс„ слишком зыбко.
Должна же быть какая-то промежуточная смесь хаоса и стабильности. Но он уж
становится слишком стар для такого.
   Может, стоит почитать. Ведь он стоит в у пирса, подключен к электросети
впервые за несколько недель, и вс„ ещ„ не воспользовался этим удобством ни
разу. Можно прочесть всю новую корреспонденцию. Может быть, удастся
немного успокоиться.
   Чуть погодя он встал, достал лампу для чтения на 120 вольт из шкафчика,
вставил шнур в сеть и включил. Не работает. Возможно, шнур не подсоедин„н
в доке. Такое случается постоянно. К тому же тут холодно. Придется снова
разжечь огонь.
   Он надел штаны и свитер, взял фонарик и вольтметр из ящика с
инструментами и открыл люк, чтобы наладить свет.
   Снаружи дождь перестал, но небо вс„ ещ„ было хмурым, оно отражало огни
города.
   Позже дождь вероятно пойдет снова. Ну, утром посмотрим.
   На пирсе он убедился, что шнур подключен. Он подошел к
распределительному щитку, вынул штепсель и вставил щуп вольтметра. Тока
нет.
   Не так уж и хорошо, подумалось ему, стоять тут босиком на мокрых досках
и проверять сеть на 120 вольт. Он открыл крышку сбоку стойки и обнаружил
рубильник, который, конечно же, был выключен. Всегда так делают. Когда он
включил рубильник, вольтметр показал 114 вольт.
   На судне лампа тоже горит. Он достал спирту и разжег огонь в печке.
   И вс„-таки почту читать расхотелось. Это требовало особой концентрации.
Получая сотни писем от почитателей, в которых говорилось почти одно и то
же, становилось все трудней и трудней читать их. Вс„ та же проблема
знаменитости, а сегодня ему больше не хочется вдаваться в не„.
   Но есть ведь ещ„ книги, что он купил. Можно полистать их. Одно из
неудобств в такой плывучей жизни состоит в том, что нельзя пользоваться
публичными библиотеками. Но в одном из книжных магазинов он наш„л
биографию Уильяма Джеймса в двух томах, и она ему пригодится на время. Нет
ничего лучше старой доброй "философологии", если хочешь уснуть. Он вынул
верхний том из холщовой сумки, забрался в спальный мешок и некоторое время
разглядывал обложку книги.
    
  
 26
  
  
 Ему нравилось слово "философология". Оно очень точно подходит. Оно звучит
заурядно, неуклюже, пресно, но довольно точно подходит к рассматриваемой
теме, и он пользуется им уже некоторое время. Философология так же
соотносится с философией, как музыковедение с музыкой, как история
искусств или понимание искусства к самому искусству, как литературная
критика к писательскому творчеству. Это производная, вторичная область,
иногда паразитирующая поросль, которая тешит себя мыслью, что влияет на
хозяина посредством анализа и осмысления его поведения.
   Литературные критики иногда тревожатся по поводу той ненависти, которую
к ним питают писатели творцы. Этой язвительности также не понимают
историки искусств.
   Он полагал, что то же самое происходит и с музыковедами, но он
недостаточно хорошо знаком с ними. У философологов такой проблемы не
возникает, ибо философы, которые могли бы их осуждать, и не существуют как
класс. Их просто нет. Есть только философологи, называющие себя
философами, вот и вс„.
   Можете представить себе гротеск положения, когда историк искусств водит
студентов в музеи, заставляет их писать работы по историческим или
техническим аспектам того, что они там видят, и несколько лет спустя им
присваивают степени, гласящие, что они законченные художники. А ведь они
ни разу не держали в руках ни кисти, ни палитры, ни резца. Вс„, что они
знают - это лишь история искусств.
   И как ни парадоксально, именно это и происходит с философологией,
называющей себя философией. От студентов и не ждут философствования.
Преподаватели вряд ли сумели бы что-либо сказать, если бы это было так.
Возможно, они сравнили бы писания студента с трудами Милла или Канта или
кого-либо ещ„ в этом роде, посчитали бы работу студента гораздо слабее их,
и посоветовали бы ему забыть о ней. Еще студентом Федра предупреждали, что
его быстро "укоротят", если он будет слишком привержен каким-либо
собственным философским идеям.
   Литературоведение, музыковедение, история искусств и философология
потому и процветают в академических институтах, что преподавать их легко.
Просто снимаешь ксерокопию того, что говорил когда-то какой-то философ,
заставляешь студентов обсуждать это, а в конце семестра ставишь им "неуд",
если они забыли об этом.
   Практическую живопись, сочинение музыки и писательское творчество
преподавать практически невозможно, и поэтому они едва маячат на пороге
академических врат.
   А философия вообще не попадает туда. У философологов часто возникает
интерес к творческой философии, но они подавляют его, как подавляют в себе
позывы к творческому писательству литературоведы. За редкими исключениями
они не считают сферой своей деятельности творческую философию.
   Как автор, Федр откладывал философологию в сторону, отчасти потому, что
она не нравилась ему, отчасти потому, что не хотел ставить философологскую
телегу перед лошадью. Философологи же не только ставят телегу впереди, но
обычно вообще забывают о лошади. Они говорят, что сначала надо прочитать
вс„, что говорили великие философы в истории, и только затем следует
решать, что же ты хочешь сказать сам. Загвоздка здесь в том, что когда
прочт„шь труды всех великих философов, тебе будет как минимум лет двести.
Вторая загвоздка в том, что великие философы пишут очень убедительно, и
если читать их с открытым сердцем, то можно увлечься их мыслями и упустить
из виду то, о чем они не говорят.
   Федр же, напротив, иногда забывал о телеге, а восхищался лошадью. Он
считал, что лучше всего исследовать содержимое различных философических
телег, предварительно составив сво„ собственное представление о чем-либо,
а затем выяснять, согласны ли с этим великие философы. А таковые всегда
где-либо отыщутся. И читать их будет гораздо интереснее, так как можно
будет радоваться тому, что совпадает, осуждать их противников, а когда
выяснится, как противники нападают на них, то можно покумекать и самому и
с неподдельным интересом поискать истину.
   При таком раскладе можно подходить, скажем, к Уильяму Джемсу в отличие
от обычного философолога совершенно иначе. А поскольку ты сам уже
творчески поразмыслил ещ„ до знакомства с Джемсом, то уже не следуешь ему
слепо. При этом возникают всевозможные свежие новые идеи при сопоставлении
того, о чем толкует он, и того, о чем ты уже составил себе мнение. При
этом ты не связан тупиками его мыслей и всегда можешь найти обходной путь.
Так оно и было в результате того, что Федр уже проч„л. У него складывалось
определ„нное мнение, что философия Джемса неполна, и что Метафизика
Качества могла бы весьма е