полезно!
     - Ну повешу я тебе новые веревки! Повешу! - огрызнулся Олег Трудович.
     - Нет, ты посмотри, что они сделали!
     Собственно говоря, балкон  у них  с  соседями  был  общий,  разделенный
посередине  упиравшейся  в   потолок   гипсолитовой  перегородкой.  Башмаков
перегнулся через железные перила и заглянул к  соседям.  Прежде  там  ничего
интересного  не   наблюдалось:  все   пространство  было   тесно  заставлено
импортными бутылками, которые в пункте не принимались, и только очень редко,
раз в год, во двор приезжали на грузовой машине особые стеклотарщики и брали
'импорт' по две копейки за  штуку. Этого  счастливого момента и  дожидалась,
пылясь, нестандартная  посуда на Герином балконе. И  вот теперь вместо толпы
пыльных  емкостей,  словно сбившихся  на  какой-то  свой  бутылочный митинг,
потрясенный  Башмаков обнаружил совершенно иную картину. Он увидел новенький
навесной  шкафчик  с зеркалом,  небольшой  столик,  прикрепленный  к  стене,
примерно  как в купе поезда, а к  перилам с внешней стороны были  прихвачены
специальными скобами длинные ящики, из которых торчали юные перышки лука. Но
больше всего Олега Трудовича  поразил установленный у противоположной панели
верстачок  с тисочками и  точильным  колесиком. Из специальных ячеек торчали
инструменты - отвертки, плоскогубцы, сверла, напильники... Чтобы рассмотреть
все эти чудеса получше, Башмаков  основательно  перегнулся через перила. Как
раз  в этот  момент на балконе появился,  насвистывая, коренастый белобрысый
мужичок в синей майке и черных сатиновых трусах.
     - Здравия желаю,  -  сказал он,  заметив  башмаковскую  голову в  своих
владениях.
     - Здравствуйте, - отозвался Олег  Трудович, понимая, что вот так  сразу
исчезнуть неприлично. - С новосельем!
     - Спасибо.
     - Красиво у вас тут теперь стало...
     - Теперь - да. Столько грязи пришлось перетаскать. Вас как зовут?
     - Олег, - ответил Башмаков и смутился.
     Ситуация и  в самом  деле комическая: ведь обыкновенно имя относится ко
всему  человеку в целокупности,  а не  к  одинокой  голове,  торчащей  из-за
перегородки.
     - А  меня Николай Анатолич.  Предлагаю  по чуть-чуть  за знакомство!  -
новый  сосед  открыл  дверцу  под верстаком,  вынул оттуда  початую  бутылку
'Старки',  две  рюмочки и  тарелочку  с  солеными  домашними  сухариками  из
бородинского хлеба.
     Башмаков  простер на дружественную территорию  руку,  с  благодарностью
принимая рюмочку. они чокнулись и выпили.
     - Видел? - с радостным укором спросила Катя, когда он вернулся.
     - Да! - откликнулся Башмаков, стараясь не дышать в ее сторону.
     На  следующий день утром он  столкнулся с  Анатоличем у лифта - тот был
одет по форме: с  майорскими погонами  и артиллерийскими крестиками в черных
бархатных петлицах.  Башмаков (он тогда работал в 'Альдебаране') был в сером
финском костюме с  металлическим отливом, в рубашке, галстуке и с портфелем.
Анатолич уважительно покосился на портфель и спросил:
     - А по отчеству как будете?
     - Трудович... Странное отчество, правда?
     -  Нормальное отчество. У  нас  в дивизии  зам.  по  тылу был, армянин,
Петросян...  Так  его вообще Гамлетом  Дездемоновичем  звали. И ничего...  В
воскресенье приглашаем вас на новоселье!
     Узнав о приглашении, Катя разволновалась, затеяла  пирог с яблоками,  и
хотя  несколько  раз  звонила  матери,  консультируясь,  пирог  не  задался,
расползся по  противню  и  не  пропекся.  В  последний момент  Башмаков  был
откомандирован  в магазин  за тортом,  и  ему повезло: только  что  привезли
страшный дефицит
     -  'Птичье  молоко'. Потерпев неудачу  с  выпечкой,  Катя отыгралась на
Дашке:  надела  на  нее  новенькое  китайское платье, все в  кружавчиках,  и
увенчала  дочь  таким  огромным  бантом, что при резком порыве ветра ребенка
вполне могло унести, как на парусе. Потом жена долго не  могла выбрать наряд
для себя, советовалась с Башмаковым  и дочерью. Олег Трудович порекомендовал
золотистое платье,  привезенное несколько лет назад  Гошей из Стокгольма. Но
оно было  отвергнуто как слишком шикарное и нескромное  для визита к соседям
по лестничной площадке. Дашка  настаивала на  курортном сарафане с  глубокой
выемкой на  спине и  получила по  попе за дурацкие советы.  В результате был
надет югославский брючный костюм. Костюм этот добыла одна из родительниц  на
праздничной распродаже в  своем учреждении и предложила его Кате,  так как в
нервной  суматохе  схватила  не  тот  размер.  Катя  долго  колебалась:  сын
обладательницы   костюма  был   жутким  лоботрясом,  за   полугодие  у  него
вырисовывалась  твердая двойка по русскому языку. Понятно, что, взяв обновку
без переплаты, пришлось бы натягивать ему тройку.  Катя долго колебалась - и
не устояла. Потом они, как и  положено семье,  идущей в  гости,  оснастились
коробкой  с  тортом,  слюдяным  кульком   с  тремя  гвоздиками   и  бутылкой
шампанского,  в  последний раз  глянули на себя в зеркало  (Катя,  вздохнув,
поправила Дашке бант,  мужу галстук), пересекли лестничную площадку и нажали
кнопку звонка рядом со свежеобитой дверью. Открыла полногрудая, голубоглазая
блондинка в облегающем вишневом платье с несоветским глубоким вырезом:
     - Входите, пожалуйста!
     Женщины   мелькнули  друг  по  другу   взглядами,  словно   поединщики,
мгновенно, по одним  лишь  им ведомым приметам оценивающие шансы противника.
Кажется, обе молчаливо сошлись на том, что шансы примерно равны.
     - Калерия, - сказала хозяйка, протягивая руку. - Можно просто Каля...
     - Очень приятно... Катя.
     - Ой, какая девочка! - Каля присела перед Дашкой. - Тебя как зовут?
     - Дарья Олеговна, - заявила  дочь, в ту пору именовавшая себя почему-то
исключительно по имени-отчеству.
     - А  у нас для  тебя дружок имеется. Костя,  иди сюда! К нам тут  такая
хорошенькая девочка в гости пришла!
     Никто  не  отозвался.  Зато  с  кухни  появился  Анатолич  в  цветастом
переднике:
     - Стесняется. Потом придет.  Катя,  как вы относитесь к  молоку любимой
женщины?
     - Н-не пробовала... А что вы имеете в виду?
     - Это вино такое - мы из Германии привезли.
     Стол был  отменный:  несколько затейливых  салатов,  домашние  соленья,
заливная  рыба, украшенная  морковными  звездочками, оранжево светившими  из
мутно-янтарной глубины  подрагивавшего желе.  Посредине  раскинулся  большой
румяный пирог с белыми грибами.  Башмаков не упустил возможность и глянул на
жену с привычным упреком:  вот ведь  какие хозяйки  бывают! Катя  в отместку
показала глазами на балкон: мол, чья бы мычала...
     Расселись. Тут из комнаты появился щуплый мальчик в коротких штанишках.
Он  был острижен  наголо  -  оставался  только большой  смешной  чуб,  почти
закрывавший  глаза.  Мальчик  тихо сказал 'здрасте', перехватил высокомерный
взгляд Дашки, покраснел и сел, уставившись в тарелку.
     - Ничего, он еще не освоился. Только вчера  приехал, - сообщила Каля  и
погладила ребенка по голове.
     - Сколько ему? - спросила Катя.
     - Во второй класс ходим. Только вот что-то растем плохо... Ну ничего...
     Анатолич принес из  холодильника 'Посольскую' водку, разлил по  рюмкам.
На  заиндевевшей  бутылке,  поставленной  в  центр стола,  остались  круглые
проталины  от  пальцев. Дамы  предпочли  'Молоко  любимой  женщины'. Выпили.
Закусили.   Из  разговоров   выяснилось,   что  Костя  -  сын  товарища   по
артиллерийскому  училищу.  Койки  рядом  стояли.  Теперь  товарищ  служит  в
Мурманске, а до этого сидел в Средней Азии на 'точке', там была очень плохая
вода,  и  он испортил себе желудок. Поэтому каждый отпуск ездит в Ессентуки,
но в санаторий  с женой еще можно, а детей ни за что не принимают.  Вот они,
проезжая через Москву, и оставили Костю у друзей.
     - Как сын нам... - вздохнула Каля.
     И в  словосочетании 'как сын', и  в этом вздохе, и в том, как  Анатолич
виновато   взглянул  на  жену,   обозначилась  на  миг  печальная  тайна  их
бездетности.
     - Давайте за родителей! - предложила тактичная Катя.
     Между  разговорами  Башмаков  оглядел  квартиру:  мебель   обычная,  но
поражало обилие  ковров, ажурных  покрывал, леопардовых пледов,  в  серванте
была развернута  в полную  мощь 'Мадонна' - сервиз, без которого из Германии
не возвращался  ни один  офицер.  На  тарелках, чашках, чайниках,  соусницах
уныло повторялись одни и  те же  пасторальные  сцены, и  почему  эта  посуда
получила название 'Мадонна', Башмаков так никогда и не узнал.
     - Под Западным Берлином стояли,  - доложил Анатолич, перехватив  взгляд
гостя, - на расстоянии гаубичного выстрела. Полк был рассчитан на пять минут
боя с бригадой НАТО...
     - Неужели всего на пять минут? - удивилась Катя.
     - Но  за  эти  пять минут можно сделать о-очень много! -  пропела Каля,
улыбаясь.
     Дашка быстро наелась  одними закусками, тяжко вздохнула, снисходительно
посмотрела на  Костю, так ни  разу  и  не  поднявшего  глаз  от  тарелки,  и
смилостивилась:
     - Ладно, пошли гулять!
     Мальчик, просветлев, выскочил из-за стола.
     После  горячего -  нашпигованного  мяса под брусничным  соусом  (каждое
блюдо Каля сопровождала подробными кулинарными комментариями) Анатолич вдруг
спросил:
     - А хотите, я покажу, где родился? Пошли!
     Все отправились следом за ним на балкон.
     - Во-он, видите,  аптека?  Там  был  наш  дом. Корову держали, поросят,
кур...
     - А вон там, где автобусный круг, мой дом был, - сообщила Каля.
     - Так вы из одной деревни?
     - Ага. Только с  разных концов. Деревня Завьялово называлась. И фамилия
у нас тоже - Завьяловы. Знаете, Анатолич ко мне на свиданки  вон тем оврагом
добирался, через  капусту. Даже из школы  нельзя было вместе возвращаться...
Мы  тайком, на кладбище встречались!  Или в  Москву  на автобусе  ехали: там
можно, там все чужие...
     - Почему? - спросила Катя.
     - Ну как же, он был с другого конца деревни. Лет  восемьдесят назад его
дед  пырнул  ножом моего  деда... В общем, кровная месть, как у  Монтекки  и
Капулетти.
     - Он пырнул, не он пырнул, это не доказано, - уточнил Анатолич, - а вот
то, что  дедушка  Калерии  Васильевны,  когда  бились  стенка  на  стенку, в
рукавицу свинчатку засунул, это все знают!
     - Вот только не надо искажать исторические факты! - возмутилась Каля. -
Свинчатку  мой  дедушка  положил  в  рукавицу, когда узнал, что твой дедушка
своих дружков подговорил...
     - Понятно,  - кивнул Башмаков, -  истоки конфликта теряются  в глубинах
истории.
     - Да, в  глубинах... - вздохнула Каля.  - а потом приехали бульдозеры и
все сломали,  все глубины... И нет  Завьялова. Одни Завьяловы остались... Из
дальнейших рассказов  вырисовывалась типичная  история подмосковной деревни,
сожранной  разбухающим городом.  Дома  снесли,  а  людей  расселили по  всей
Москве, но,  несмотря на это, Коля и Каля  не потерялись, а поженились сразу
после школы,  даже разрешение  в райисполкоме пришлось  получать. Потом юный
муж уехал  поступать  в  училище.  Из всех  курсантов  он  был  единственным
женатиком.  Ко  всем в училище  родители  ездили, а  к нему супруга. Кстати,
чтобы не издевались, он долгое время всем объяснял, что Каля - его сестра. И
только когда на третьем курсе оскоромился еще один курсант, он признался.
     После окончания училища Анатолича отправили сначала под Смоленск, потом
еще куда-то,  а затем уже  в Германию.  Повезло. Из ГДР в Подмосковье. Снова
повезло. Хотя, возможно, это  везение было  связано с тем,  что Каля  всегда
умела   подружиться   с  женами  начальников.  На  скопленное   они   купили
однокомнатную кооперативную квартиру  в Печатниках и  сразу  же стали искать
варианты  обмена с  доплатой,  чтобы  вернуться в  родные  места. Тут-то  по
объявлению  и позвонила  башмаковская соседка,  решившая после  смерти  Геры
переехать в однокомнатную квартиру и подальше  от страшного  места. Башмаков
сразу  обратил  внимание на  то,  с  каким удовольствием,  даже с  гордостью
Анатолич  смотрит на свою жену. Катя потом часто  ставила соседа  в  пример:
мол, видишь,  как  жен любят?  В Кале действительно была какая-та особенная,
невыразимая словами тайная женская ценность, но не холодная, как в Принцессе
Лее, а теплая, домашняя...
     Обливаясь слезами и размазывая  по лицу сопли, воротились дети. У Кости
были  сбиты  в кровь  колени  и  под глазом  оформлялся значительный  синяк.
Кружева  на Дашкином платье были оборваны, а бант напоминал парусную систему
после серьезного шторма.
     - Что это такое? - рассвирепела Катя. - Платье... Бабушка узнает...
     -  Дураки,  приревновали  меня  к  Коське,  -  сообщила  Дашка,  дергая
плечиком,
     - но мы им тоже дали! Правда, Коська?
     - Правда, - кивнул  мальчик и  с обожанием  сквозь  слезы  посмотрел на
подругу.
     Костя жил  у Завьяловых почти  месяц, и все это время они с Дашкой были
неразлучны - даже в куклы вместе играли. Он покорно превращался  в  больного
на  приеме у зубного  врача  и  отважно пробовал  все  блюда, приготовленные
подружкой из травы, росшей возле подъезда. А в конце концов лишился и своего
замечательного  чуба, отхваченного ножницами во время игры в парикмахерскую.
Когда его увозили в Мурманск, он рыдал.
     Башмаковы и  Завьяловы стали дружить: отмечали вместе праздники, ездили
на пикники  - у Анатолича был 'москвичонок'. Дашка любила ходить к тете Кале
серьезно   поговорить  о   жизни.  Потом  Анатолича   отправили  служить   в
Таджикистан.  В квартире поселились какие-то  их  дальние родственники, но с
ними  отношения  ограничивались  'здрасте'  и  'до  свидания'.  Завьяловы же
появлялись раз  в  год  и  то проездом в санаторий.  Вернулись они насовсем,
когда   вовсю   шла  перестройка,  будь  она  неладна.  За  Анатоличем,  уже
полковником, стала заезжать  черная  'Волга', функционировавшая, правда,  по
принципу маршрутного такси - рядом жили еще три офицера Генштаба, где служил
теперь  башмаковский  сосед.  К  большому  праздничному  обеду  в  честь  их
возвращения  Катя,  взяв реванш,  очень  удачно  испекла  огромный  пирог  с
визигой. Пили за Москву,  за  скорейшие лампасы: должность у  Анатолича была
теперь генеральская, а перспективы - необыкновенные.
     - Растешь! - похвалил Башмаков.
     - Перестройка. Кадры решают все! - усмехнулся полковник.
     В Таджикистане он прокоптился, стал еще поджарее и  белобрысее, а Каля,
наоборот, располнела, но осталась такой же белолицей, словно и не  жила  под
палящими лучами. Кстати,  встретила  она их  в пестром  восточном  халате  и
угостила  настоящим  пловом  из  казана.  В  Таджикистане  у  Анатолича  был
замполит,  помешанный  на  аквариумных рыбках. А дело  это заразное  -  и  в
квартире Завьяловых появился огромный аквариум.
     - Рекомендую, лучше  всякой релаксации оттягивает... Я когда из  Афгана
возвращался, потом часами сидел. Поглядишь-поглядишь - и отмокнешь...
     - А что, посылали?
     - Да, в командировку...
     - Ну и как там?
     - Горы...
     Однажды  (Анатолич  дохаживал  свои   последние  полковничьи   дни)   к
Завьяловым снова приехал Костя. Дашка к тому времени  у матери уже косметику
таскала и плакала по  ночам  из-за того,  что у  подружки-одноклассницы ноги
длинней и грудь наливистей. А Костя, хоть и был  старше Дашки, так и остался
щуплым, по-детски одетым мальчуганом с большим чубом. Только  этот мальчуган
неимоверно вытянулся  и  перерос  даже  Башмакова.  Дашка  посидела  с  ними
немножко и засобиралась в кино.
     - Возьми Костю, - шепнула ей Катя.
     Дашка  изобразила на  лице  презрительное недоумение,  что в  последнее
время делала в  ответ на любое замечание  матери. И ушла.  Костя, покраснев,
сделал вид, что ничего особенного не произошло.
     -  Ваши  планы  на будущее, юноша?  - чтобы замять  неловкость, спросил
Башмаков. - Чему посвятим жизнь?
     - Борьбе с дураками! - буркнул Костя и вышел из комнаты.
     -  Какие могут быть у нас  планы? -  ответил  за него Анатолич.  - Есть
такая профессия - Родину защищать.
     - От кого? - удивилась Катя.
     - Найдется от кого! - успокоил Анатолич.
     - Если очень искать, то, конечно, найдется! Устроили тут Верхнюю Вольту
с атомным оружием...
     - Понятно. Газетки читаем.  Новое мышление: армия не нужна, офицеры все
- садисты и дармоеды...
     -  Ну,  не  знаю...  Мои  ученики  из  армии  все  какие-то  изломанные
возвращаются. Если бы у меня был сын, я бы его в армию не отдала!
     - А я бы отдала! - вздохнула Каля.
     -  Неужели?! - поддела Катя с чувством  превосходства рожавшей  женщины
над нерожавшей.
     - Да, отдала бы! - твердо сказала Каля  и  строго глянула на соседку. -
Нам бойцы после 'дембеля' письма пишут и в гости приезжают...
     -  А  у меня один выпускник вернулся  из армии и сказал: накоплю денег,
куплю  ружье, поеду в часть и  застрелю старшину! - почти  радостно сообщила
Катя.
     - Очень вы тут в Москве все нервные! - пожала полными плечами Каля.
     - Да уж куда нам до деревни Завьялово!
     - Девочки, не ссорьтесь! - взмолился Башмаков.
     Но было поздно.
     После того неудачного разговора и Дашкиного небрежения Костей отношения
между соседями  похолодали.  Нет, они не поссорились, но как-то  само  собой
вышло так, что очередной  праздник отмечали уже врозь. С Анатоличем Башмаков
частенько  встречался  в лифте - размолвка  жен на  их  отношениях особо  не
отразилась. Иногда они перекидывались несколькими  фразами. В августе 91-го,
когда на перекрестках стояли бронемашины,  они снова столкнулись в лифте. На
Анатоличе была полевая форма, на боку болтался планшет.
     - В народ стрелять будете? - улыбаясь, спросил Башмаков.
     -  Вы  сами  себя  смотрите  не  перестреляйте,  демократы  хреновы!  -
вздохнув, ответил полковник.
     - Пиночет-то у вас хоть есть? - не остался в долгу Олег Трудович.
     -  Пиночета  еще заслужить  надо! Вскоре Башмаков встретил  Анатолича в
штатском.
     - В отпуске?
     - Сократили.
     - За что?
     -  Ни  за что.  Просто демократам  артиллерия не  нужна. Из  Царь-пушки
херачить будут...
     - И куда ты теперь?
     - Черт его знает... Соображу. Голова есть. Руки тоже. Прокормимся.
     И сообразил - нанялся охранять автомобильную стоянку, которую буквально
за неделю воздвиг на пустыре,  как  поговаривали, некий кавказец. Там  давно
уже  планировалась детская площадка, и несколько мамаш ходили  по квартирам,
собирая  подписи под  воззванием  к  Гавриилу  Попову, странному  тогдашнему
градоначальнику,  похожему   больше  на   хитроумного  корчмаря-процентщика.
Воззвание  бесследно  сгинуло  где-то  в  канцелярских  лабиринтах,  а самую
активную  мамашу  ввечеру  прищучили  в лифте  и  так пугнули, что  весь  ее
темперамент  иссяк.  Стоянка  была  окружена  сетчатым   забором  с  колючей
проволокой  поверху, а посредине на пятиметровых  стальных  сваях, наподобие
лагерной вышки, установили газетный киоск с надписью 'Союзпечать', служивший
сторожкой.  Стоянка  довольно  быстро  наполнилась  машинами  -  в  основном
новенькими 'Жигулями' и  разнообразными подержанными иномарками. Имелся даже
'линкольн'  длиной в пол-улицы.  А вроде  совсем  недавно  покойный  Уби Ван
Коноби,  привезший из  загранкомандировки подержанную  'симку',  зарабатывал
хорошие  деньги,  сдавая ее  'Мосфильму'  на  время съемок кино про западную
жизнь. А теперь по столице косяками летали  'мерседесы', 'ниссаны', 'ауди' и
'БМВ', в которых восседали неизвестно откуда вдруг возникшие крепкие парни с
короткими стрижками и золотыми цепями на бычьих шеях...
     На эту стоянку и устроился сторожем Анатолич. Соседи почти не виделись.
Башмаков как раз наладился ездить в Польшу, а когда бывал дома, то с утра до
вечера мотался по городу, набирая товар. Умников,  сметающих для перепродажи
все, что попадется под руку, развелось множество - и прилавки стояли пустые,
как зимние поля