е  в руках у
жены,  Олег   Трудович   вдруг   сообразил,   что   цветок-то  действительно
"серьезный".  Орхидея  была страшно  похожа  на  разверстые Ветины  ложесна,
упруго набухшие рубиновым вожделением... Но Катя ничего не заметила.

32

     Эскейпер вздохнул  и посмотрел  на часы. "Вета, где  ты?.. Если все так
нескладно начинается, то что же будет потом?.."
     Ему захотелось отрешиться и замереть в сладком безволии, превратиться в
недвижного, ужаленного червячка,  про  которого рассказывал  бедный  Джедай.
Замереть,  застыть - и пусть с ним делают что хотят: бьют, ласкают, везут на
Кипр, оставляют в Москве... "И ну вас всех в... орхидею!"
     После  орхидеи  Олег Трудович еще несколько раз просто так,  без повода
дарил Кате цветы,  в основном гвоздики. На всякий случай. Для конспирации. С
Ветой он встречался на Плющихе  два раза в неделю, и приходилось врать жене,
будто у него занятия по деловому  английскому или сложная поломка банкомата.
Вета  оказалась  не  просто  способной ученицей,  а,  как  бы это  понаучнее
выразиться,   самообучающейся   системой.  Теперь  она   исследовала   себя,
обнаруживая в  своем собственном теле, знакомом до родинки, до пятнышка, все
новые  источники  радости.  Башмаков  даже  иногда  начинал чувствовать себя
довольно  элементарным  приспособлением  (наподобие   патефонной  иглы)  для
исторжения из мечущейся женской плоти звуков восторга.
     - А почему ты все время предохраняешься? - спрашивала она. - Ты боишься
детей?
     - Я ничего  не  боюсь. Но  тебе заводить детей  рано,  а мне  поздно. И
потом, мы так не договаривались!
     - А как мы договаривались? Ты даешь закомплексованной девочке путевку в
большую половую жизнь  -  и  до  свидания? Иди, детка,  рви цветы оргазмов в
полях любви. Так мы договаривались? Так?!
     - Вета!
     - Что - Вета?  Ты уходишь домой, к ней. А я остаюсь здесь одна. И думаю
о тебе. Думаю, думаю, думаю...
     - Я тоже думаю о тебе.
     - Но  ты хотя бы можешь представить себе, как я здесь без  тебя, как  я
хожу по комнате,  как  говорю по телефону, как сплю... А я не могу. Я ничего
не могу. Я  хочу знать, куда ты уходишь от меня. Что делаешь. Что ты делаешь
с ней. Я хочу к тебе домой!
     - С Катей мы давно уже...
     - С ней!
     - С ней мы  давно уже почти...  Вета, тебе  трудно это понять... У  нас
дочь взрослая...
     - Почти?
     - Не придирайся к словам.
     - Ты ее все еще любишь?
     - Вета,  когда люди столько лет  вместе,  их  отношения уже не называют
словом "любовь". Скорее это послелюбие...
     -  А вот я  ей позвоню,  все  расскажу,  и мы  посмотрим, что сильнее -
любовь или послелюбие!
     - Позвони, - пожал плечами  Башмаков, вспомнив почему-то Нину Андреевну
и внутренне содрогнувшись. - И что ты ей скажешь?
     - Что люблю тебя.
     - А если она скажет то же самое?
     - Мы бросим жребий.

     Подкрался Новый год. Башмаков заранее попросил Гену, чтобы тот позвонил
31-го утром и вызвал Олега Трудовича якобы для ремонта банкомата. Игнашечкин
покачал головой, но просьбу выполнил. Катя Генин голос  уже знала  и поэтому
отнеслась к вызову с раздражением,  но без  подозрений. Башмаков помчался на
Плющиху. Вета обрадовалась, целовала его румяное от мороза лицо и повторяла:
"Олешек, Олешек..." Они выпили шампанского и проводили старый год в постели.
Когда он собирался домой, Вета заплакала.
     К 23 февраля она подарила Башмакову ноутбук, очень  дорогой. Он сначала
отказывался  брать,  даже  сердился,  но   понял  потом,  что  сопротивление
бесполезно, да и  хотелось ему, конечно, иметь свой ноутбук. Кате он наврал,
будто  "машинку" выдали  в  банке для работы  на дому.  В тот же вечер  Олег
Трудович установил компьютер на  столе, подключил  и стал  осваивать, но его
позвала на кухню Катя  для вскрытия большой банки  с селедкой. Справившись с
задачей, Башмаков вернулся в комнату и  обомлел: с монитора смотрела грустно
улыбающаяся Вета, а внизу были слова:

               ОЛЕШЕК, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!

     Хорошо, хоть Катя оставалась на кухне.
     Компьютер был так заряжен,  что в режиме ожидания на экране  появлялась
Вета и ее признание в любви. Избавиться от  этой картинки Башмаков не сумел,
оттащил ноутбук в банк и попросил Тамару Саидовну запереть в сейфе до лучших
времен.   Гранатуллина,  сразу  как-то  поблекшая  после  увольнения   Ивана
Павловича, посмотрела на Башмакова понимающими глазами.
     К  8  марта,  утаив  от  Кати  премию,  он  купил  Вете  очень  дорогой
парфюмерный набор,  но,  кажется,  не угодил,  хотя она  и  выражала  бурный
восторг. Черт их разберет, этих молоденьких буржуек!
     Разговоры о  том, что  она должна  обязательно  побывать  у него  дома,
возникали постоянно. Сначала это были лишь полушутливые девчоночьи хныканья,
но потом проявилась угрюмая женская настойчивость.
     Наконец   Башмаков   решился.  Катя  на  весенние  каникулы  уехала  со
старшеклассниками в Карабиху...
     -  Ой!  -  Вета  всплеснула  руками. - Надо  же! До того как  папа стал
заниматься  бизнесом, у нас была точно такая  же  квартира. И гарнитур такой
же!  Румынский.  "Изабель",  да? Мама  его  кому-то отдала, когда папа ей  к
свадьбе купил новую квартиру. А почему у тебя только диван? У нас еще стенка
была с золотыми колечками на дверцах, журнальный столик и два кресла! Я одно
колечко отвинтила,  отнесла в детский сад и там  променяла не помню  на что.
Папа та-ак ругался! Такое же колечко  изготовить  было  невозможно. Он  даже
звонил родителям мальчика, с которым я сменялась, просил вернуть, но мальчик
уже  потерял колечко. Так  мы  и остались  без  колечка...  Вета с интересом
прошлась по комнатам и остановилась у аквариума:
     -  Рыбки! Боже, я в детстве мечтала об  аквариуме! Но мама была против,
она говорила,  что от аквариума в  квартире пахнет болотом. А как называется
эта, голубенькая?
     - Мраморная гурами.
     - А вот этот, с черным хвостом?
     - Меченосец.
     - А вот этот, с усиками?
     - Каллихтовый сомик.
     - Какой симпатичный сомик! У него такие же глаза, как у тебя...
     - Никогда не думал, что у меня рыбьи глаза.
     - Ничего не рыбьи.  У  тебя глаза умные  и грустные, как у каллихтового
сомика... Я хочу каллихтового сомика!
     - Я тебе куплю.
     -  Я хочу  этого! Вета продолжала изучение квартиры. Диван, как всегда,
был разложен и поверх белья застелен леопардовым пледом.
     - Ты здесь спишь?
     - Да вот, приходится...
     - А я думала, вы спите раздельно.
     - Как правило... Катя...
     - Она!
     - Она теперь спит в основном в Дашкиной комнате.
     - "В целом" и "в основном"... Я хочу кофе!
     - Яволь,  майн  фюрер!  -  щелкнул каблуками Башмаков  и отправился  на
кухню.
     Когда он  вернулся  с  чашками  на подносе, Веты в  комнате не было. Он
нашел ее на балконе.
     - Зачем ты вышла? Соседи могут увидеть!
     - Красивая церковь! Как игрушечная... Я обязательно буду  венчаться. Ты
венчанный?
     - Нет.
     - Это хорошо.
     Они сидели в  Дашкиной  комнате в недавно купленных велюровых  креслах,
смотрели  на  однообразное  мерцание   электрического  камина,  на  рыбок  в
аквариуме и пили кофе.
     -  Ты  знаешь,  я почему-то думала, у тебя  очень большая  квартира,  с
красной  мебелью,  с настоящим  камином, с антикварными вазами и  бронзовыми
фигурками голых женщин - везде-везде...
     - Вот видишь, я оказался скромный и бедный.
     -  Ты  -  нормальный.  Просто женщины  всегда  воображают  своих мужчин
особенными. Самыми лучшими. И когда  ты раньше уходил, я фантазировала,  что
ты уходишь к своему камину  и бронзовым нимфеткам. Я ревновала.  Не только к
твоей жене,  но и к квартире с антиквариатом. А теперь мне будет хорошо. Ты,
оказывается, уходишь всего-навсего сюда... Значит, ты спишь там, на диване?
     Она встала и пошла в большую комнату. Башмаков поплелся следом.
     - Я думала, у  тебя огромная кровать под  балдахином. А у тебя такой же
диван, какой был у моих родителей. Удивительно! Значит, здесь...
     Она еще раз прошла вдоль  дивана. Вдруг  юбка  скользнула с  ее ног - и
Вета  осталась в кружевных  красных  трусиках. Некоторое  время она постояла
внутри  упавшей на пол юбки, а  потом  решительно  вышагнула из  нее, как из
магического круга.
     - Вета, поедем лучше к тебе!
     - Зачем? Здесь  тоже хорошо. Знаешь, когда я возвращаюсь домой  одна, я
гляжу на постель и вижу в ней тебя. Я ложусь в пустую постель и говорю тебе:
"Закогти  меня!"  Ты  обнимаешь  -  и  я засыпаю. Теперь,  когда  ты  будешь
ложиться,  ты  тоже  будешь  видеть меня  и обнимать.  Только  не перепутай,
пожалуйста, со своей женой!
     Она расстегнула и сбросила кофточку. Лифчика на ней не было.
     "Половинки лимона, -  мелькнуло в  голове  у Башмакова. - Но  ведь  так
нельзя! Это же совсем не по-лимонному!"
     Вдруг  Вета  глупо  расхохоталась  и навзничь упала  на диван,  так что
содрогнулись и лязгнули бывалые пружины.
     - Значит, здесь... Иди ко мне! Глаза ее остановились, а губы задрожали.
     - Одевайся! Мы уезжаем.
     - Почему?
     - Потому!
     - Знаю! Потому что это брачное ложе! Да? И ты не хочешь его осквернять?
Да?  Мной! Да?!  Осквернять мной! Мной!  - она впилась трясущимися  пальцами
себе в грудь. - Мной?!!
     - Перестань! Вета! Что с тобой? - испугался Башмаков.
     - Мной?!! - глядя на него мертвыми глазами, она одним бешеным движением
разорвала в клочья свои ажурные трусики. - Мной?!!
     - Да что с тобой, Вета? - он подскочил и сильно встряхнул ее за плечи.
     - Мной... - Она  схватила его за руки. - Я... Я...  Принеси  мою сумку,
скорее!  Он  бросился  в  прихожую,  притащил  ее  сумку.  Вета   вытряхнула
содержимое - косметику, пропуска, разноцветные пластиковые карточки прямо на
диван,  разгребла,  нашла  серебряную  пластину,  выдавила  две  таблетки  и
сжевала. Башмаков принес из Дашкиной комнаты кофе - запить.
     - Сейчас пройдет! - Она взяла его руку и положила  себе на грудь, туда,
где еще не выровнялись красные вмятины от ее  сумасшедших  пальцев. - Сейчас
пройдет. Ляг со мной, - попросила она. - Просто так ляг...
     Башмаков лег - и в овальном зеркале увидел на диване голое Ветино тело,
а рядом себя, одетого.
     - Все равно ты теперь, когда ляжешь с ней, будешь вспоминать обо мне...
Все равно! - тихо и бесстрастно повторяла она.
     - Я же тебе говорю, мы спим в разных комнатах.
     - Поклянись!
     - Клянусь...
     - А на этом диване кто спит?
     - Я.
     -  Тогда иди  ко  мне! Не  бойся! Мне  сегодня все можно.  Я теперь  по
календарику  высчитываю...  ...Катя  вернулась  веселая,  рассказывала   про
Карабиху, про то, что Некрасов  ко всему прочему был еще и настоящим  "новым
русским",  умел крутить бизнес и умер миллионером. Так  что уж  кому-кому, а
ему на  Руси жить  было не  кисло. Когда перед  сном она  накручивала  перед
зеркалом волосы на бигуди,  у Башмакова вдруг мелькнула сумасшедшая мысль: а
вдруг зеркало выдаст его и  Катя сейчас увидит запечатленную Ветину наготу -
и своего мужа при этой наготе?..
     Но Катя ничего не увидела.
     В  понедельник, отправляясь на работу, Олег Трудович столкнулся в лифте
с пенсионеркой, жившей этажом ниже.
     - Вас давеча какая-то девушка спрашивала! Нашла?
     - Нашла...
     "С  этим надо заканчивать!" - мысленно твердил он себе по  пути в банк,
понимая, что  ничего  закончить уже  невозможно. Все только начинается. И он
когда-нибудь просто разорвется между этими двумя женщинами пополам. И каждая
из них с отвращением отшвырнет доставшуюся ей половинку...  Вета вдруг стала
тихой, покорной и нетребовательной. Она лежала как мышка, перебирала тонкими
пальчиками  волосы  на  его груди и  просила  рассказывать про детство,  про
бабушек  Дуню и Лизу, про институт, про  армию, про  "Альдебаран",  даже про
Дашкины детские проказы...
     -  Давай сегодня  просто  полежим...  Расскажи  мне  про Егорьевск!  Но
"просто полежать", конечно, так ни разу и не получилось. Как-то, возвращаясь
с Плющихи  домой и  мысленно продолжая  рассказывать Вете  про свое детство,
Башмаков  вдруг  понял,  зачем она  его  расспрашивает,  и  даже вскочил  от
неожиданности.  Ну конечно,  умненькая  девочка просто  хочет  сравняться  в
знании о нем с Катей! Да, с Катей...
     В  конце  апреля шел снег.  В мансарде было холодно, и Вета, кутаясь  в
одеяло, наблюдала, как Башмаков торопливо одевается, чтобы ехать домой.
     -  Вот  ты  уйдешь,  а   я  замерзну.  Вернешься,  а  от  меня  ледышка
останется...
     - Я тебя растоплю.
     - Нет, не растопишь... Ты майку наизнанку надел!
     - Вот черт! Спасибо!
     - Олешек!
     - Что?
     - Я все рассказала...
     - Кому?
     - Папе.
     - Зачем?
     - Надо  же  мне было  с  кем-нибудь посоветоваться. Подруг у  меня нет.
Только ты. Но с тобой об этом советоваться бесполезно...
     - И что сказал папа?
     - Он сказал, что я маленькая дура и что теперь...

33

     ...Наутро  после разговора с  Ветой Башмаков приехал в  банк в  тяжелом
настроении. Он чувствовал себя так, словно его  нога оказалась зажатой между
рельсов  (в  кино почему-то  очень  любят  такие ситуации) и на  него с воем
несется, хлеща  потоками света,  страшный поезд перемен, а он даже  не может
сдвинуться с места - и уже волосы шевелятся на голове от горячего  железного
ветра.
     - Ты чего сегодня такой? - участливо спросил Игнашечкин.
     - Какой?
     - Печальный, как кастрированный Пьеро!
     Гранатуллина засмеялась и уткнулась в  свои фальшивые купюры.  Башмаков
сел  за  стол, поковырялся  в бумагах  и  нашел  присланный счет  за  ремонт
банкомата.  Машина   была  еще   гарантийная,  но  фирма  отказалась  делать
бесплатный ремонт, потому что клиент, взбешенный заглотом карточки, шарахнул
по корпусу чем-то тяжелым. "Говорил, надо бронированный  брать!"  - вздохнул
Олег Трудович и направился к выходу.
     - Если меня будут спрашивать, я у главного бухгалтера.
     Потом Башмакова вызвал Корсаков.
     - Как он? - спросил Олег Трудович у  длинной Вали, выкрашенной теперь в
огненно-рыжий цвет.
     - Плохо.  Не растут... Директор  департамента сидел за столом, обхватив
лысую  голову руками.  Но это только так казалось на первый взгляд. На самом
же  деле  он  держал ладони на расстоянии  всего  сантиметра  от  черепа. По
слухам,  Корсаков  посещал  в последнее  время очень  дорогого  экстрасенса,
специализирующегося   на   восстановлении   волосяного   покрова   за   счет
перераспределения энергетических полей организма.
     Увидев подчиненного, Корсаков погладил себя по лысине и вышел навстречу
Башмакову из-за стола, чего давно уже не делал.
     - Ну, и как дела? - спросил он непривычно душевно.
     -  Работаем.  С "Оливетти",  конечно,  проблемы.  Не  хотят по гарантии
чинить. Придираются. Нарушение правил эксплуатации выискивают и все такое...
     - А нарушаем?
     - Бывает.
     - Да Бог с ней, с "Оливетти"... Вообще-то как жизнь - нормально?
     - Нормально.
     -  Думаю, Олег  Трудович,  засиделись вы у нас в  старших специалистах.
Пора - в ведущие. Посолиднее, да и денег побольше.
     - Спасибо.
     - Не за что. Как дочь?
     - Ждет ребенка.
     - Смелая она у вас! Молодец. Я вот на свою смотрю - как лапша...
     - А сколько вашей?
     -  Шестнадцать. - Корсаков  повлажнел глазами. - Шестнадцать. И никакой
жизненной  энергии. Хотя  волосы в мать  - густые и жесткие.  У вашей дочери
какие волосы?
     - Обыкновенные, - ответил Башмаков, вспоминая почему-то Ветины  волосы,
черные и суровые, точно конская грива.
     - Что значит - обыкновенные? Густые?
     - Не очень.
     - Мягкие?
     - Вроде бы.
     - У вас тоже как будто не очень жесткие. М-да, не сходится...
     - Что не сходится?
     -  Все  не сходится.  И не растут...  Хотя теория великолепная: биополе
связано с  космополем  через  волосы.  Самсон  и Далила. И человек  он очень
интересный, хотя, конечно, берет дорого...
     - Кто?
     - Экстрасенс. Чернецкий. Слышали?
     - Слышал, - вздрогнул Башмаков.
     - Да, конечно, человек он известный. Но ведь не растут...
     Вернувшись  в комнату,  Башмаков сообщил, что  его  повышают, и  даже в
общих чертах пересказал странный разговор с Корсаковым. Гена как-то нехорошо
засмеялся и переглянулся с Тамарой Саидовной.
     - Эдак ты  через год вице-президентом  станешь! Перед  обедом в комнату
влетел Герке.
     - Олег, ты мне очень нужен. Очень!
     Герке был  в  строгом черном костюме с  маленьким серебряным дворянским
гербом на лацкане.  Он завел Башмакова в кафетерий, в этот час еще пустой, и
усадил за самый дальний столик. Оглянулся по сторонам и тихо сообщил:
     - Тобой интересуется Аварцев!
     - В каком смысле?
     - Во всех! Смотрел твои документы. Меня расспрашивал.
     - А ты его хорошо знаешь?
     -  Ну как  я могу  хорошо  знать Аварцева? Сам подумай. Подошел  к нему
как-то  после правления. Пригласил  на  открытие дворянского собрания. А  он
ответил, что  его дед был буденовцем и дворян вешал, и он этим гордится! Вот
и все знакомство. Я очень удивился, когда он позвонил и запросил твое личное
дело. Кстати, он не только у меня тобой интересовался.
     - У Корсакова тоже?
     - Тоже. Ну, я-то, сам понимаешь, сказал о тебе все только самое лучшее.
И в производственном, и в личном плане...
     - В личном? В это время буфетчица из-за стойки посмотрела в их сторону,
и Герке перешел на шепот:
     -  Меня это  тоже  удивило.  Сейчас,  сам  знаешь, хоть  зеленый,  хоть
голубой, хоть черный - лишь бы не красный. Иногда так  противно! Ну вот хоть
этот,  он  еще  передачу  по  телевизору  ведет  про  оперу-балет,  -  такое
педрилиссимо
     -  пробы  ставить негде...  Так  бы  и дал в  лоб половником!  Говорят,
любовник помощника президента. Кошмар!  Но всем наплевать! И  вдруг  Аварцев
спрашивает:  как  ты насчет женщин?  Мол, не было  ли каких-нибудь нехороших
историй в "Альдебаране"?
     - А ты?
     - Что - я? Сказал, образцовый семьянин, любишь детей... Не могу понять,
зачем ты ему вдруг понадобился?
     - А ты думаешь, я уже никому и понадобиться не могу?
     - Получается, можешь. Всякое  бывает. Ты уж не забудь, что я ему о тебе
только хорошее говорил. И вообще, наше поколение должно объединиться,  а  то
эти сопляки компьютерные нас совсем сожрут! Ладно, я пошел, а ты еще посиди.
Не надо,  чтобы все  нас вместе  видели... Башмаков, конечно,  понимал,  что
Ветино  признание без последствий остаться  не могло,  но, во-первых,  он не
ожидал,  что события станут развиваться столь стремительно, а во-вторых, его
озадачила  трусливая взволнованность  Герке.  Башмаков  возился  со  счетной
машинкой, не переключающейся на сторублевые  купюры, когда  Тамара  Саидовна
позвала его к телефону.
     - Олег Трудович? - спросил мужской, но по-секретарски мягкий голос.
     - Я, - с непонятной готовностью ответил Башмаков.
     - Я звоню вам по  поручению Бориса  Андреевича Аварцева. Он хотел бы  с
вами сегодня встретиться. У вас найдется время?
     - Сегодня?
     - Да. Завтра утром он улетает.
     - Найдется.
     - Прекрасно. Тогда не уходите с работы, пока не дождетесь моего звонка!
Я вам объясню, где состоится встреча. Договорились?
     - Договорились.
     Тамара Саидовна, с утра необычно оживленная, засобиралась за полчаса до
окончания   рабочего  дня,   чего   с  ней  давно  уже  не  было.  Она  даже
подмурлыкивала  себе,  когда красилась  перед  выходом. Гена  успел  шепнуть
Башмакову,  что  объявился  исчезнувший после  увольнения  Иван  Павлович  и
сегодня у них свидание. На пороге Гранатуллина обернулась, строго посмотрела
на Гену  счастливыми глазами и взяла с него страшную клятву,  что в  комнате
курить он не будет.
     - Чтоб я лопнул вместе  с банком! Игнашечкин  сладко закурил  буквально
через минуту после того, как Тамара  Саидовна унеслась  к посед