как на ботинке".
     - Маловато. Уверен, нашей зарплатой вы  останетесь  довольны.  Очень...
Банки -  надеюсь,  вы это знаете -  кровеносная система экономики. Чем лучше
кровообращение   -   тем  жизнеспособнее  организм.  Мы  разворачиваем  сеть
банкоматов: в торговом центре "Яуза", в гостинице  "Север",  на "Фотоне",  в
НИИ ИРРР...  Вот вы и будете эти банкоматы  обслуживать. Думаю, разберетесь,
хотя,  конечно,  на "Буране" у  вас банкоматов  не  было.  Подучим. И  будем
трудиться! Договорились, Олег Трудович?
     - Договорились, Валерий Павлович!
     - А сейчас сходите к фон Герке.  Он объяснит,  что нужно делать дальше.
Кстати, вы, кажется, вместе работали?
     - Да, в "Альдебаране".
     - Где?
     - В НПО "Старт".
     - Фон Герке о вас очень хорошо отзывается. Валя проводит...
     И  теперь уже Валя,  похожая на  одетый  в  бизнес-костюм  двухметровый
рекламный карандаш,  повела Башмакова  по  белым  коридорам.  Встречных  она
приветствовала   улыбкой,   не   той   межсекретарской,   а   другой,   чуть
насильственной -  так  улыбаются фигуристки, если  оценки ниже  ожидаемых, а
спортивную радость  выставлять  общественности  все  равно  необходимо. Валя
ввела  Башмакова  в  приемную  департамента  кадров  и  сдала его  маленькой
крепкогрудой блондинке с густо очерненными глазами и фиолетовыми губами.
     - А мы к ва-а-ам!
     - А мы зна-а-аем!
     Далее  последовал  обмен  "месс-мендовскими"  улыбками  -  и  блондинка
распахнула перед Башмаковым дверь с табличкой:

     Заместитель директора департамента кадров А. П. ФОН ГЕРКЕ.

     - Разрешите?
     Герке был тот  же самый, но разъевшийся и холеный, как персидский  кот.
Он отрастил пушистые усы и носил очки в тонкой золотой оправе.
     - Я, когда  фамилию  услышал, сначала посомневался,  а как  до отчества
дошло...  Здорово,  Трудыч,  здорово!  - Он  вышел  из-за  стола и  приобнял
Башмакова. -  Выглядишь как новенький. И галстук хороший. Значит, будешь нас
обанкомачивать?
     - Да вроде так.
     -  Ну,  это ерунда по  сравнению  с  нашими-то  "буранными" проделками.
Посмотрел тут  недавно "бурашку" в Парке культуры и отдыха... Сволочи! Самый
дорогой в истории человечества аттракцион! Козлы! Так бы в  лоб половником и
дал! Наших-то кого-нибудь встречаешь?
     - Чубакку видел.
     - Так он же в Америке?
     - Приезжал.
     - Он мне тоже звонил, плел про какой-то "Золотой шанс", про контрольные
разработки, но я его послал. Выпьешь?
     - А тут можно?
     - Тут все можно.  А помнишь, как  нас Уби  ван Коноби с выпивкой гонял?
Царствие ему небесное! - Герке пространно перекрестился.
     Затем бывший  секретарь  парткома  "Альдебарана" встал, вынул  из  бара
бутылку "Хеннеси" и плеснул в два больших круглых бокала.
     - Кофейку?
     - Лучше чая. Я на диете...
     - Наденька,  чай  и  кофе, пожалуйста!  - приказал Герке,  нажав кнопку
селектора. - Бережешься? Молодец! "Здоровье - это спорт и диета!" Читал?
     - Конечно.
     - А ведь умер!
     - Кто?
     - Как кто? Автор.  Диетолог этот самый. Вчера в "Коммерсанте"  некролог
был. Сорок два года.  Страшное дело! Сколько народу  поумирало! Про Докукина
слыхал?
     - Нет. А что с ним?
     - С ним ничего. А жену взорвали. Вместо него за руль села...
     - Не может быть!
     - Говорю это тебе как коммунист коммунисту, - невесело хохотнул Герке.
     - Взорвали.
     - Как - совсем?!
     - Совсем. А он, говорят, с горя мозгами тронулся. Уже не человек.
     - За что взорвали?
     - Ну, не за идейные  же  убеждения! За деньги.  Деньги, как алкоголь, в
разумных количествах радуют, в больших - убивают. Ну, давай за умеренность!
     Башмаков, помня  о  разгрузочном дне,  прикоснулся  губами к  коньяку -
замечательно  ароматному и вкрадчиво-жгучему.  Наденька внесла на  подносике
две чашки - большую и маленькую, улыбнулась фиолетовой помадой  и удалилась.
Герке проводил ее взглядом человека, изверившегося в женской новизне.
     - Я хочу тебя спросить, Олег... Если нельзя - не отвечай. Как  ты вышел
на Корсакова?
     - Понимаешь, у меня тут дочь работает...
     - Знаю. Видел. Красавица! Как дети-то повырастали! Как повырастали-то!
     - Да уж...
     - Но дочь-то твоя работает у Садулаева.
     - Ну вот, она попросила Садулаева. Садулаев поговорил с Корсаковым...
     -  Садулаев  с  Корсаковым?  - на лице Герке  изобразилось  недоумение,
словно услышал он  о чем-то  противоестественном, наподобие  любви русалки и
дельфина. - Садулаев с Корсаковым... Это точно?
     -  Мне Дашка сказала... - промямлил Башмаков, чувствуя, что  утратил на
автостоянке  всякие представления об извечных  аппаратных тонкостях  и сдуру
влез  в  какую-то   важную  внутрибанковскую   интригу.   -  Может,  мне  не
следовало...
     - Да  нет,  ты не волнуйся!  Дальше этого кабинета информация никуда не
пойдет. Садулаев с Корсаковым...  Ишь ты!  К твоему трудоустройству  это  не
имеет никакого отношения. Вот тебе листочки. Все как обычно, все как раньше.
Родился,  работал,  не  был,  не  состоял... Только теперь  родственники  за
границей - это  не плохо, а даже хорошо. Заполняй! А потом мы  тебя недельки
три попроверяем. На всякий случай...
     - Как раньше?
     - Ага. Как раньше. И занимаются этим те  же самые  ребята из Конторы. А
начальник  службы  безопасности  у  нас  полковник  из  "девятки".  Брежнева
охранял.  Как раньше... Меня, когда брали, десять  раз переспрашивали, зачем
фамилию поменял. Был Волобуев - стал фон Герке...  Не любят у нас, понимаешь
ли, дворянских корней. Ну ничего. Я,  кстати, все вспоминал, ты у нас  не из
дворян случайно?
     - А что?
     - Я, понимаешь, - тут он протянул Башмакову золоченую визитку с гербом,
похожим   на   сваленную  в   одну  кучу  коллекцию   старинного  оружия,  -
Краснопролетарское  районное   дворянское   собрание   организовал.   Кадров
решительно не хватает. Какие-то все вырожденцы и пьяницы... Устроил обед  по
случаю   тезоименитства   невинно  убиенного   государя-императора   Николая
Александровича. Заблевали весь ДК  Русакова. Ну ей-богу... А если нормальный
дворянин, не  пьющий,  с манерами,  - так  сразу еврей.  Папашу или  дедушку
подженили.  Приходит тут на учет вставать  князь  Тверской,  Иван Моисеевич.
Смотрю по  документам -  все  правильно:  Рюрикович. Ладно,  Олег  Трудович,
заполняй  анкеты! Я очень  рад, что ты  будешь у  нас работать. Надоели  эти
сопляки. В  башке ничего, кроме курса  доллара, а по коридору  идет что твой
президент Академии наук... Так бы и дал в лоб половником! Ну, за тебя!
     Башмаков плюнул на разгрузочный день - и выпил коньяк. Душа потеплела.
     -  А  помнишь, как  Каракозин  Чубакку  дистиллированной мочой  поил? -
захохотал Герке.
     - Конечно!
     - Ты, кстати, с ним не встречаешься? Вы ведь дружили...
     - Нет, не встречаемся. Он куда-то уехал...
     - Я тут его жену по телевизору видел. Как ее звали?
     - Олеся.
     - Да. Олеся. Они, кажется, разошлись?
     - Давно уже.
     - Тут  презентацию  Ростроповича  по  телевизору  показывали.  Она  ему
какую-то древнегреческую вазу вручала от клуба  бизнес-вумен.  Ну, доложу  я
тебе! Кто мог подумать, когда  она по "Альдебарану" задницей вертела!  Какая
женщина!  А Ростропович - тьфу, смотреть противно! Козел с виолончелью... Ты
у нас, кстати, кто?
     - В каком смысле?
     - В политическом.
     - А ты?
     - Я монархист, естественно.
     - А я сочувствующий, - горько вздохнул Башмаков.
     Когда  он уходил из банка, охранник снова заставил его положить кейс на
транспортерную  ленту  и даже подозвал  напарника.  Они  с  живым  интересом
уставились  на экран,  но серые фруктовые силуэты на этот раз раскатились по
углам.
     - Взяли? - спросила Катя, когда Башмаков пришел домой.
     - Пока еще нет. Проверять будут.
     - А чего тебя проверять? - удивилась Катя. - Ты же безобидный.
     - Не переживай!
     - Как же не переживать, если у меня муж безработный?
     - Все  будет хорошо.  Ты Корсакову очень  понравился!  -  первым  делом
успокоила  Дашка, поздно  вечером  вернувшись домой.  Она  теперь  постоянно
возвращалась поздно, потому что,  вдруг спохватившись, поступила на вечернее
отделение пединститута и после работы ездила на лекции.
     - Возьмут тебя, никуда не денутся!
     -  Это  тебе  Садулаев  сказал?  -  со  значением поинтересовался  Олег
Трудович.
     -  Вот  черт,  забыла  тебя  предупредить.  А  кто  тебя про  Садулаева
спрашивал?
     - Герке.
     - Ты с этим фон-бароном поосторожнее. Он из команды Малевича.
     - А Корсаков?
     - Тоже.
     - Не понял.
     - Выйдешь на работу - все поймешь. Черт, как же я тебя не предупредила!
     Башмаков  тщательно  заполнил  формы  и  анкеты,  приложил  фотографии,
трудовую книжку.  Дашка  все  это  отвезла  в  департамент  кадров. Началось
ожидание. Он так волновался, что даже хотел сходить в храм Зачатия праведной
Анны  и поставить свечку, но  так  и не сподобился. А ровно через три недели
позвонил Герке и радостно объявил:
     - С тебя гектолитр! В понедельник выходи на работу!
     - Наконец-то.
     - Наконец-то? Если бы не я, тебя еще месяц проверяли бы!
     В  понедельник  Башмаков  отправился  в  банк. Корсаков принял  его, не
выходя из-за стола. Не привстал даже, а лишь еле заметно кивнул.
     - Куда же мне вас  девать? -  начальник почесал  пальцем лысину, словно
соскреб с полировки мушиное пятнышко.
     - В каком смысле?
     - В  том самом.  Вроде только  что отстроились, а мест  уже не хватает.
Новое крыло  только через полгода сдадут. Ладно, посидите  пока  в  кассовом
секторе.  Там  Игнашечкин.  Он  как  раз  для  "карточников"  программирует.
Пообщайтесь, полезно будет. В небольшой комнате тесно, впритык стояли четыре
стола.  За  первым столом  в  уголочке, отгороженном большим  шкафом, сидела
кассир-эксперт Тамара Саидовна Гранатуллина,  маленькая восточная женщина со
скуластым лицом, раскосыми, но не темными, а светлыми недоверчивыми глазами.
Судя по  рукам, уже начавшим ветшать, ей было  под пятьдесят, хотя выглядела
она  значительно моложе, лет  на сорок. Второй  стол, заваленный листингами,
проспектами  и  справочниками,  принадлежал  Гене  Игнашечкину,  беготливому
пузанчику с постоянно расстегнутой  нижней, надбрючной пуговкой  на рубашке.
Волосы у него были  редкие,  и когда  он  волновался,  сквозь светлые прядки
виднелась покрасневшая кожа, покрытая капельками пота. Но особенно Башмакова
удивила  клавиатура  Гениного  компьютера,  покрытая  коричневыми  кофейными
пятнами  и обсыпанная сигаретным пеплом.  Кстати, сам Игнашечкин  никогда не
говорил  "компьютер", а  исключительно  "компутер". Когда  Башмаков  впервые
вошел в комнату, Тамара Саидовна мирно ругала Гену за то, что он по вечерам,
когда все  уходят  домой,  самым  подлым  образом  смолит, хотя  между  ними
существует твердое соглашение: в рабочем помещении не курить.
     - Саидыч, одну сигарету! Задумался...
     - Вы по какому вопросу? - спросила Гранатуллина, увидев Башмакова.
     -  Я  тут с  вашего  позволения  сидеть  буду,  - вежливо  сообщил Олег
Трудович.
     - Курите? - с надеждой спросил Игнашечкин.
     - Нет.
     - Очень хорошо! - обрадовалась Тамара Саидовна. - Будем знакомиться.
     Познакомились.
     - Трудович? - хихикнул Игнашечкин. - Значит, отец ваш - Труд?
     - Да. Был... Умер недавно.
     -  Извините...  - Гена  покраснел на  всю  голову  и,  стараясь  замять
неловкость, сказал,  кивая на третий стол: - А здесь у нас сидит Вета. Очень
серьезная девушка. Она сейчас болеет...
     Стол  был  чист. На нем  стоял  только  компьютер  и  лежала  книга  на
английском. На обложке мускулистый мужчина страстно лобызал  восьмой номер у
рыжеволосой вакханки по имени Джен Эйр.
     - Том, ты к Вете ездила?
     - Ездила. Еле пропустили через три контроля.
     - Ну и что с ней?
     - Нормально. Бледненькая еще...
     Четвертый стол,  на  самом проходе,  был  отдан  в  полное распоряжение
Башмакова. Первые дни ушли на обустройство рабочего места. Гена взял над ним
шефство, водил к начальству выбивать компьютер.
     - А зачем мне компьютер? - удивился Башмаков.
     -  Дурачина  ты,  простофиля! Если у  человека на столе  нет компутера,
значит, он жалкая, ничтожная личность.
     Компьютер  выбили, правда,  для начала  только  "тройку", но  все-таки!
Потом Гена  помог Башмакову  поменять кресло. В том, которое досталось Олегу
Трудовичу, выяснился дефект: спинка едва держалась в вертикальном  положении
и откидываться на нее было опасно. Он сначала  хотел  простодушно взять себе
пустующее кожаное кресло болеющей Веты, но  Тамара  Саидовна очень  серьезно
отсоветовала.
     - Ты знаешь, сколько заплатили за эту рухлядь? - возмущался Игнашечкин,
когда они тащили  со склада новое  кресло. - В два раза дороже, чем стоит. В
два!
     Гена  почему-то  сразу проникся  к  Башмакову  совершенно  родственными
чувствами, всюду  водил  его  с собой, все показывал  и объяснял. Встречая в
коридоре знакомого - а знал он  почти весь банк, - Игнашечкин останавливался
и  обстоятельно представлял смущенного Олега Трудовича. Так гордый  пейзанин
представляет односельчанам приехавшего погостить городского родича.
     - Олег у  Шаргородского работал!  - обязательно, понижая голос, сообщал
он. - "Буран"  лудил! Обедать они ходили втроем. Столовая напоминала средней
руки ресторанчик, но цены были раза  в четыре  ниже,  чем в городе. Башмаков
вспомнил,  как однажды,  в 84-м году, он с покойным Уби ван Коноби  ездил на
совещание  в министерство и, набрав  целый поднос отличной жратвы,  заплатил
меньше  рубля. Вернувшись домой, Башмаков очень сердился и  уверял Катю, что
советская власть рухнет из-за таких вот закрытых полубесплатных столовых...
     Тамара Саидовна ела очень быстро и убегала к своим фальшивым  бумажкам,
а Гена вел Башмакова  еще в кафетерий. Торопиться ему было некуда - он любил
работать  по вечерам, когда все  уходили.  За  кофе  с сигаретой  Игнашечкин
наставничал:
     - Ты хоть понимаешь, Трудыч, куда попал?
     - В каком смысле?
     - В прямом.
     - В банк.
     - В бутылк. Ты попал в логово вампиров! Улавливаешь?
     - Не совсем.
     -  Вношу ясность. Тебе уже, конечно, говорили, что банки  -  это  вроде
кровеносной системы экономики?
     - Конечно. А разве не так?
     - Все правильно. Но с  одной только масипусенькой  разницей.  Представь
себе, что ты - экономика.
     - Я?
     - Ты. И у тебя,  как и положено,  имеется кровеносная система.  Но  вот
одна, самая важная, артерия выведена наружу и к ней присобачен краник, как в
самоваре. Представил?
     - С трудом.
     - Ничего,  втянешься.  И  вот к тебе, к экономике, то и дело  подбегают
разные вампиры, вампирчики и вампирища - кто с кружкой, кто с бидоном, кто с
цистерной. Открывают краник и кровушку твою отливают.  На  вынос. В основном
для отправки за рубежи нашей некогда великой родины. Долго ты протянешь?
     - Думаю, недолго.
     - Соображаешь!  А чтобы ты не сдох  от  малокровия,  тебе  периодически
из-за  границы  присылают  взаймы и под  большие  проценты  консервированную
кровушку  в изящных импортных упаковках с лейблом "МВФ", что означает совсем
не министерство военного флота, а...
     - Международный валютный фонд!
     - Гигант  мысли!  И что  же получается?  Долгов  у  тебя все  больше, а
кровушки  все  меньше.  Ножки  дрожат, в  глазках  темно.  И это  называется
кровеносной системой  экономики! Так вот, когда какой-нибудь свистобол будет
в телевизоре  недоумевать,  отчего  у  нас  экономика загибается,  а реформы
буксуют, - плюнь ему  в его телевизионные гляделки! Он отлично знает, отчего
и почему. У него у самого в боковом кармане фляжечка для кровушки имеется...
     - А у тебя?
     - Гений!  И  у  меня пузыречек.  И  у  тебя  скоро  будет.  Как  только
испытательный срок закончится. Привыкай!  Теперь вопрос на засыпку: тебя кто
в банк привел?
     - В каком смысле?
     - В прямом. Сюда с улицы не берут.
     - Допустим, Садулаев.
     - А ты хоть знаешь, кто такой Садулаев и с чем его едят?
     - С чем?
     - Продолжение в следующей серии...
     Из  дальнейших  рассказов  Гены  выяснилось,  что  в банке  идет давняя
ожесточенная война. Два вице-президента  - Садулаев  и  Малевич  -  пытаются
каждый в своих интересах свалить президента банка Юнакова,  сидящего на этом
месте почти восемь  лет, с  того момента,  когда  решением  Политбюро  стали
срочно организовывать коммерческие банки. О  самом Юнакове рассказывали, что
он  работал  во  Внешстройторге и  готовился к загранкомандировке  в Египет.
Вдруг его вызвал к себе зампред и поручил организацию банка. А что такое был
банк при советской власти? Ничего, толстые тетки с деревянными счетами.
     -  За  что? - взмолился  Юнаков, мечтавший  в Египте купить подержанную
иномарку и приодеть жену.
     - Ты  коммунист  или как? - объяснил ситуацию  зампред. - Есть  решение
Политбюро. Нам поручено организовать акционерный банк. И он будет. Асуанскую
плотину построили, неужели банк драный не организуем?
     - А Египет? - чуть не заплакал Юнаков.
     - А что  - Египет? Пирамиды тысячи лет тебя дожидаются. Подождут... Даю
день на раздумье.
     Юнаков с горя  напился  сильнее, чем  обычно, проплакал пьяными слезами
всю ночь и наутро в  состоянии похмельного обезволивания согласился.  Откуда
взялось  название  "Лосиноостровский", уже никто  толком не помнил. Кажется,
первоначально им выделили отремонтированное здание школы-восьмилетки на краю
Лосиного острова,  но  потом  нашлось место  получше,  поближе к  центру,  а
название   так   и   осталось.   Впрочем,   никто   и   не   именовал   банк
"Лосиноостровским",  а как-то сразу прижилось другое название - "Лось-банк".
Тем  более  что в Юнакове,  высоком  и  мосластом, действительно наблюдалась
какая-то сохатость.
     А пил он всегда. В прежние времена его даже вызывали по этому поводу на
партком, песочили - и это удерживало будущего президента на краю алкогольной
пропасти.  Вообще,  со  временем,  когда  спадет  пена, ученым еще предстоит
выяснить и обобщить благотворную роль парткомов в  деле укрепления советской
семьи   и   в   борьбе  с   алкогольной  зависимостью.  И,  собственно,  чем
принципиально  отличается  психотерапевт,  кодировавший  Гошу,  от секретаря
парторганизации, который тяжким, непрощающим взглядом смотрел на коммуниста,
зачастившего  бегать  из советской действительности  в  бесклассовые  туманы
водочной эйфории?  Крах  КПСС сыграл в  жизни Юнакова, да и не только в его,
роковую роль. Став банкиром,  он, как говорится,  отвязался. В первое время,
рассказывал  Гена,  выпив, Юнаков любил  походить по  кабинетам, подбадривая
сотрудников,  интересуясь  настроением  и проблемами, иногда даже садился  с
подчиненными и рассказывал им про то, как плакал всю ночь, не желая  идти  в
банк.  Но постепенно  походы по кабинетам  становились все бессмысленнее,  а
рассказ про ночь рыданий все бессвязнее  и  слезливее.  Иной раз приходилось
вызывать охрану, чтобы отправить домой уснувшего за рассказами руководителя.
     Понятно,  что такие походы по  этажам авторитет не укрепляли, поэтому в
новом  банковском  здании  был  предусмотрен  специальный  отдельный   лифт,
поднимающий  президента втайне  от посторонних взоров  из  подземного гаража
прямехонько  в кабинет  размерами с крытый  теннисный корт.  Благодаря этому
сотрудники  теперь не видели,  в каком  состоянии он прибывает  и убывает. А
состояние  случалось всякое. Однажды  в  течение  одной ночи в кабинете была
заменена вся  мебель  и оргтехника.  Юнаков  накануне впал  в белогорячечное
буйство и сокрушил обстановку с циклопической мощью и яростью.
     - Как же он держится? - удивлялся Башмаков.
     - Благодаря этому и держится! - усмехался мудрый Гена. Юнакова давно бы
уже убрали,  но на его место  прицели