объятия нижних конечностей! Ты знаешь, я
разочарован: в русских женщинах есть  какая-то имперская неповоротливость...
Потом  она плакала, отталкивала деньги  и говорила, что  совершила  страшную
ошибку, отказавшись выйти  за меня замуж. Говорила, что готова все бросить и
уехать со мной в Америку. Но я уже возил в Америку ковры - один убыток...
     - А ведь ты врешь, Слабинзон! - засмеялся Башмаков.
     - Вру, - легко согласился Борька. - Все было совсем не так. Я ждал ее у
подъезда. Вечером. С  букетом цветов. Наконец она появилась - в каждой  руке
по  огромной  авоське  со жратвой.  Толстая,  обрюзгшая, а ноги как рояльные
тумбы.  Лицо  искажено  мукой  быта. Увидев  меня,  она  уронила  авоськи  и
бросилась на шею. Сказала, что  муж без работы, у  сына - коклюш, а у дочери
понос, что  хозяин уже готов выставить их на улицу за неуплату. И что за сто
долларов она будет моя вся без исключения...
     - Опять врешь!
     - Какой  ты  привередливый, Тунеядыч! Ладно, рассказываю,  как было  на
самом деле. Я позвонил. Детский голос  сообщил, что папа на службе, а мама -
в детском саду. Ты представляешь, она работает в  том же самом детском саду!
Я  уже   гражданин  Соединенных  Штатов,   вместо  Советского   Союза   куча
независимого дерьма, а она - в том же детском саду!  Муж, разумеется, тот же
самый!  Кстати,  это долбаное русское постоянство  и  привело  к застою... Я
приехал в тихий час. Она меня узнала сразу и бросилась на шею...
     - Врешь!
     - Не  вру. Почему, интересно, женщина не может  броситься мне  на  шею?
"Слабинзончик, - сказала она, - какой ты стал гладенький!" Это в том смысле,
что прыщей у меня теперь нет. Почти все  ковры ушли на хорошего дерматолога.
Прыщ  - ковер,  прыщ  -  ковер.  Жестокая  страна!  Валькирия,  кстати, тоже
выглядела  неплохо,  не считая  застиранных рук  и макияжа  в манере поздних
импрессионистов. Я предложил вечером встретиться. Она сказала, что не может,
потому что у мужа как раз день рождения и она еще должна купить ему подарок.
Я  предложил  -  завтра.  А  завтра  она  ведет  падчерицу к  гинекологу.  А
послезавтра?  Послезавтра у  нее  ночное дежурство. Ладно,  думаю,  зайдем с
другого бока! И спрашиваю: "А  что ты хочешь подарить мужу?" - "Часы... Но у
меня  всего  десять  долларов..." Я  говорю, что,  когда ехал сюда,  видел в
переходе замечательные часы именно за  десять долларов. Даже в Америке таких
не  встречал. "Ой, Слабинзончик, купи! А то у нас комиссия  сегодня - никого
не отпускают.  Я тебе буду  очень  благодарна!"  -  "Очень?"  - "Очень!!!" Я
поехал на улицу  Горького  в "Подарки" и  купил  ей  титановый "Ситизен"  за
двести  долларов, а на крышке выгравировал: "Как  глянешь - так вспомянешь!"
Но  ты  представляешь,  часы  ей  не  понравились,  она  даже  подурнела  от
огорчения, сказала, что видела  за десять долларов с цифирками, будильником,
калькулятором  и  еще черт  знает  с  чем...  И это разрушило все  мои планы
сексуального реванша!
     Вошла Катя:
     - О чем это вы?
     - О женской жестокости.
     - А ты еще не женился?
     - Эх,  Катя, последний шанс жениться я упустил в Булони много лет назад
по причине  злоупотребления  пивом...  Кстати,  а  что впоследствии стало  с
девушкой по имени Фонарева Ирина? Она жива, надеюсь?
     - Жива, - ответила Катя, отводя  глаза. - У нее все нормально... Ты еще
долго в Москве?
     - Не знаю. Я вот  думаю, может,  мне здесь себе  жену найти? Американки
страшные потребительницы и вечно всем недовольны. А  в  постели  они  просто
сексуальные тиранки: "Move, move!" - двигайся... А чуть что не  так, пожалте
к психоаналитику! "Скажите, мистер Лобензон, вам по  ночам не  снятся поющие
вагины?" Найду себе  здесь юную интеллигентную деву с настоящими дворянскими
корнями, обогащенными  древнееврейской кровью. Научу ее  только одной фразе:
"Rest, honey!" -  отдыхай, милый!  И  буду  жить счастливо  и  долго.  Детей
растить... А где, кстати, ваша малолетняя дочь?
     - На свидание ушла.
     - На свидание? Вау! Как летит время! Особенно в Америке...
     -  А ты знаешь, Тапочкин тоже  скоро в Америку поедет? - гордо сообщила
Катя. - По контракту!
     - По какому еще контракту?
     - С фирмой "Золотой шанс"! Знаешь такую?
     - Еще бы! В Америке ее знают даже негры преклонных годов.
     - Надежная? - поинтересовался Башмаков.
     - Как оральные контрацептивы при воздержании.
     - Я серьезно!
     -  Надежней  не  бывает. Не  волнуйся!  А  кто к  тебе  от  этой  фирмы
обращался?
     - Чубакка.
     - Чубакка?
     - Это прозвище... Бадылкин. Я с  ним  в  "Альдебаране" вместе  работал.
Вспомнил товарища!
     - Молодец!
     - Вот видишь, Тапочкин, а ты еще сомневался! - сказала Катя.
     - Подожди, может, им еще моя разработка не понравится!
     - А какая у тебя разработка?
     - По емкости кислородных шашек.
     - Не волнуйся, понравится. Америка всеядна, как свинья.
     После десерта Слабинзон  сообщил,  что обожрался совершенно по-русски и
ему пора в "Метрополь". Перед уходом Борька долго целовал Кате руки.
     Башмаков  пошел  его  провожать. По  дороге  к  метро  Слабинзон  шумно
радовался отсутствию  негров и  цветных, и  только  толпа журчащих по-своему
вьетнамцев несколько омрачила его настроение.
     - Борь, я давно тебя хотел спросить: что было в голове?
     - В какой голове?
     - В ленинской.
     - Ничего не было. Родная земля.  А ты думал,  я  туда бриллиант "Третий
глаз Шивы" захреначил?
     - Что-то в этом роде.
     - Нет. Главное мое богатство  было  в  коврах,  точнее, в  одном ковре.
Помнишь, драный такой, с большими розами?
     - Помню. Таможенники еще носы воротили.
     -  Вот-вот.  А  ведь  это  был   редкий  экземпляр.   Образец  русского
крепостного ковроткачества. Когда  я приволок его антиквару, он расчихался и
выгнал  меня.  Тогда  я  пошел  в библиотеку Конгресса, перерыл все альбомы,
каталоги и  все-таки нашел  почти  такой же  ковер, сделанный шереметевскими
крепостными. Я снял  с картинки цветной ксерокс и завизировал его у главного
эксперта-искусствоведа.  И знаешь, сколько мне  заплатил потом тот  же самый
антиквар?
     - Сколько?
     - Восемнадцать тысяч долларов! Американцы  - жертвы экспертов.  Если по
телевизору эксперт  скажет, что клизма с  патефонными  иголками способствует
пищеварению, назавтра вся Америка встанет в две  очереди. Одна очередь  - за
клизмами,  вторая  -  за  патефонными иголками.  И кто-нибудь озолотится  на
производстве  клизм  и  патефонных  иголок. К  сожалению,  я  тут же  вложил
восемнадцать тысяч в дизельное топливо...
     - Слушай, а ты долго привыкал? - спросил Башмаков.
     - К чему?
     - К Америке.
     - А что?
     -  Да  я  вот думаю,  если  разработка  понравится  и меня пригласят...
Все-таки три года! Мне кажется, я умру от ностальгии!
     - Ты умрешь не  от этого. От совковой  доверчивости. Где ты нашел этого
Чубакку?
     -  Он  сам   меня  нашел.  Приехал   прямо   на  стоянку.  Вообще-то  в
"Альдебаране" его недолюбливали. А вот ведь - хороший оказался мужик.
     - Замечательный! Он еще за тебя премию получит. Такие мозги для Америки
добыл!
     - Да ладно издеваться!
     -  Серьезно! Я  ведь тоже в "Золотом  шансе"  работаю.  Только в другом
отделе.
     - Да ты что!
     - Да,  друг  мой, жизнь - это череда глумливых совпадений! Я  ведь тоже
хотел тебе кое-что предложить. Но раз Чубакка меня опередил - это судьба!
     - Я могу...
     -  Нет. В Америке  так  не принято - мешать чужому  бизнесу. Вызовут  в
райком и отберут партбилет. Давай лучше о бабах!
     - Давай! А что там у вас с Валентиной на самом деле было?
     - Ничего. Она изменила пол. У нее теперь усы и она работает вышибалой в
пивной "У дуба".
     - Слушай, а как та негритянка, которая на фотографии, ничего? - спросил
распалившийся от выпитого Башмаков.
     - На какой фотографии?
     - Из солнечной Калифорнии! Забыл, что ли?
     -  А-а,  Бекки?  Чрезвычайно   разносторонняя  девушка.  Но  мы   давно
расстались. Она оказалась расисткой - не любит евреев...
     - А потом?
     - Мой бедный моногамный друг, я чувствую, присутствие в мире внебрачных
гениталий отравляет тебе жизнь. Держись - помощь придет...
     Помощь пришла через три дня. Слабинзон позвонил и сообщил, что хотел бы
пригласить Башмакова  в ресторан "Гаргантюа"  на мальчишник.  Катя, конечно,
надулась и буркнула, что такого отношения к себе не заслужила. Олег Трудович
как  раз стоял перед зеркалом, размышляя,  какой  повязать  галстук. И вдруг
повязал изменный. Катя замолкла на полуслове и ушла на кухню...
     Раньше  в  этом  "сталинском"  доме  на  Садовом  кольце  располагалась
диетическая столовая, и Башмаков даже пару  раз там  обедал. Дом за эти годы
облез, обветшал,  цементные  балясины на балкончиках  искрошились  так,  что
обнажилась арматура.  Тем фантастичнее выглядел ресторанный фасад, врезанный
в разваливающийся дом, фасад, выложенный  цветным пластиком и переливающийся
огнями.   Над  тяжелой  дубовой,  с  огромными   медными  заклепками  дверью
попеременно  вспыхивало название ресторана - то по-русски, то по-французски.
Башмаков уже и запамятовал, когда в последний раз был в ресторане. Он пришел
раньше времени, но вовнутрь  зайти не решился: его смущали два негра в белых
цилиндрах, неподвижно стоявшие у двери  на зеленом ковре, расстеленном прямо
по тротуару. К ресторану то и дело подкатывали иномарки, из которых вылезали
хорошо одетые  пары и  целые  компании. Башмаков раздраженно подивился тому,
сколько в Москве народу, желающего, а главное, имеющего возможность провести
вечер в дорогом кабаке. Олег Трудович  нащупывал  в кармане  сложенные вдвое
купюрки. Когда  он уже  выходил из  дому, Катя  появилась с кухни  и  сурово
молвила:
     - Деньги хоть возьми с собой!
     - У меня есть.
     - Возьми еще в хлебнице! Рестораны теперь дорогие - может не хватить.
     Наконец  из  такси  вышел  Слабинзон,  одетый  в смокинг с  бабочкой. А
следом,   опираясь  на  галантную  Борькину  руку,  из  машины  выскользнула
длинноногая девица в строгом темном брючном костюме и белоснежной блузке.
     -  Привет   тебе,  Абул-Сагэ!  -   поприветствовал  друга  Слабинзон  и
представил даму: - Линда, девушка моей мечты! Линда оказалась на голову выше
Борьки.  У  нее  была короткая,  почти  мальчишечья, стрижка, высокая,  чуть
изогнутая шея и тонкое, обложечной красоты лицо.
     - Олег, - сказал, смущаясь, Башмаков.
     И увидел себя глазами этой девушки: новый,  точнее,  малоношеный  синий
пиджак  с  уже  немодными  петлистыми  лацканами,  пузырчатые,  несмотря  на
тщательную утюжку, брюки и демисезонные ботинки на толстой подошве.
     -  У  вас  красивый галстук!  - белозубо  улыбнулась  девушка  и подала
Башмакову тонкие пальцы с длинными черно-перламутровыми ногтями.
     - Пройдемте! - приказал Слабинзон.
     Когда  они  входили,  негры  совершенно  синхронно,   как  механические
болванчики, распахнули перед ними дверь и сняли цилиндры. Один негр оказался
совершенно лысым.
     Ресторан  был оформлен в виде  харчевни времен Рабле. На стенах  висели
мечи,  шлемы,  панцири  и  мушкеты  вперемежку  со  старинными  гравюрами  -
иллюстрациями к "Гаргантюа и Пантагрюэлю". В огромном, сложенном  из валунов
камине  горел огонь,  и на  железной пике жарился целый кабан. Ресторан  был
полон.  Еду  между столиками на  тяжелых  медных подносах таскали официанты,
одетые  в  приталенные  бургундские  жакеты,  старофранцузские  штаны-шосси,
напоминающие  балетное  трико,  и  пулены - матерчатые  тапочки  с  длинными
остроносыми  мысами. У  Башмакова даже мелькнула спасительная мысль, что вот
сейчас  не  окажется  свободных  мест - и они  переберутся  куда-нибудь, где
поскромнее. Но к ним уже шел  молодой человек в очках, похожий на референта.
Однажды  в "Альдебаран" приезжал кандидат в члены Политбюро Долгих. Так вот,
у помощника высокого  партийного начальника, постоянно что-то нашептывавшего
на  ухо  боссу, была  внешность  точно такая  же, как  у  этого ресторанного
распорядителя.
     - Прошу! - "референт" улыбнулся и повел гостей к столику. Над  столиком
висела  большая  гравюра,  изображавшая  королеву  Гаргамеллу,  объедающуюся
соленой требухой. Подвинув даме стул, "референт" точно из воздуха достал три
меню -  в кожаных обложках с золотыми монограммами Рабле. Названия блюд были
написаны  по-русски и  еще  каким-то  готическим  шрифтом. Башмакова приятно
удивили  цены, они были или  двузначные, или вообще однозначные. Но потом он
приметил внизу приписочку: "Все цены в у. е.". У  Башмакова противно уйкнуло
в желудке.
     - Здесь очень мило, - заметила Линда.
     - Тут раньше была диетическая столовая, - сообщил Башмаков.
     -  Гораздо удивительнее,  что  раньше  тут был  социализм! - усмехнулся
Слабинзон.
     Возле их столика  уже терпеливо дожидался официант, стыдливо  прикрывая
блокнотиком алый оттопыренный гульфик, завязанный двумя желтыми бантиками.
     - Дорогая, ты выбрала? - спросил Слабинзон.
     -  А  что  вы  порекомендуете?  - Линда подняла  на  официанта  нежные,
фиалковые глаза.
     - Салат из  морепродуктов "Нормандские дюны". На горячее -  жаркое а-ля
Пантагрюэль. Артишоки изумительные.
     - А вино?
     - Рекомендую девиньерское пино...
     - То самое? - удивилась Линда.
     - То самое, - кивнул официант.
     - Икра у вас свежая? - справился Слабинзон.
     - Свежайшая!
     - Отлично!
     Официант ушел. Слабинзон некоторое  время задумчиво смотрел ему вослед,
а потом тихо вымолвил:
     - Вот он - новый человек, какого так  и не смогли  воспитать коммуняки.
Скромный, опрятный, дисциплинированный. Жалко, дед не дожил!
     На сцене под огромным розовым кустом музыкант, одетый как паж, в берете
с  пером,  аккомпанировал на  лютне белокурой  девушке, а  та  тихо пела  на
незнакомом языке. На  певице была пышная  лиловая юбка на каркасе, бархатный
корсет и стоячий кружевной воротник.
     -  Такие юбки  в  старину  называли  "хранительницами  добродетели",  -
улыбнувшись, сообщила Линда.
     - Да уж... - покачал головой Слабинзон. - Не завалишь.
     -  Интересно,  на  каком  языке  она поет?  - риторически, чтобы замять
скабрезность товарища, поинтересовался Башмаков.
     - На средневековой латыни, - определила Линда.
     Олег Трудович с уважением посмотрел  на невесту друга  и только теперь,
при  свете  ярких электрических канделябров,  заметил, что  строгая  Линдина
блузка  почти  совершенно  прозрачна  и рубиновые  соски просвечивают сквозь
материю, словно свежая кровь сквозь только  что наложенный бинт. И Башмакову
вдруг  страшно захотелось,  чтобы этот  необыкновенный ресторан стал обычным
советским общепитом  - с запахом  подгоревшего  мяса, доносящимся с кухни, с
хамоватыми неопрятными официантами, с убогим ВИА и предпенсионной солисткой,
поющей на пределе вокальных возможностей:

     Ты помнишь, плыли в вышине
     И вдруг погасли две звезды?..

     - Икра. Ассорти "Нормандские дюны", - объявил официант.
     Он поставил  перед каждым  по  огромному керамическому  блюду и положил
рядом металлические финтифлюшки, напоминающие ювелирно изготовленные  клещи.
На блюде перед Башмаковым лежал,  грустно уронив натруженные клешни, большой
лангуст,  обложенный креветками и устрицами. Официант тем  временем разливал
из обернутой салфеткой  бутылки  в тяжелые  мельхиоровые  бокалы белое вино.
Закончив, он поставил бутылку на стол. Башмаков приметил год урожая - 1984-й
- и тревожно нащупал в кармане сложенные купюрки.
     - Трудыч!
     -  Что?  - спохватился  Башмаков,  выплывая  из прекрасного  прошлого в
суровое настоящее.
     - Давай выпьем за Линдочку, мою любимую девушку!
     Выпили. Вино напоминало  молдавский  рислинг, но было намного приятнее.
Линда  уверенно  взяла  затейливые  щипцы  и  раздробила ими  клешни  своего
лангуста. Олег Трудович с облегчением последовал ее примеру.
     - Вы друзья детства, да? - спросила девушка, изящно прожевав кусочек.
     - Мы братья, - сообщил Слабинзон.
     - Не похоже.
     - Просто Башмакова крестили, а мне на всякий случай сделали  обрезание.
И наши пути разошлись...
     -  Что  ж,  это  возможно,  если кровные родственники  растут  в разной
культурно-знаковой среде. Но  вы все равно не братья. Слабинзон  с восторгом
посмотрел на Линду.
     - Вы учитесь? - спросил Башмаков.
     - Да, в аспирантуре МГУ.
     -  Видишь, Тапочкин, девушка, которую я люблю, аспирантка МГУ. Я просто
не стал тебя сразу расстраивать.
     - А о чем ваша диссертация?
     - Я  пишу о семантике  возможных  миров.  Яакко Хинтикка, Пол Крипке...
Представляете?
     - Не очень.
     - Это довольно просто. Вы кто по образованию?
     -  Мы  по образованию  советская  техническая  интеллигенция,  -  гордо
объявил Слабинзон.
     -  Тогда вы легко поймете! Например, высказывание математики или логики
"а равно  а" -  это, как говорил  Лейбниц, необходимо истинное высказывание,
истинное во всех возможных мирах, а высказывание "Завтра я выхожу замуж"
     - возможно истинное высказывание, истинное не для всех возможных миров.
Дальше только шаг до идеи виртуальных миров...
     Линда замолчала и отпила вина.
     - Тапочкин,  я должен тебе признаться: Линда  согласилась выйти сегодня
за меня замуж. Так ведь, обожаемая?
     Девушка улыбнулась и утвердительно потупилась.
     Под жаркое  а-ля Пантагрюэль пили восхитительное бургундское. Несколько
раз подходил "референт" - убедиться, что у гостей все в порядке.
     - Неужели Рабле ел икру?
     - Конечно, ел...
     - Скажите,  - спросила Линда, улыбаясь,  -  а  "дикие колбасы" вы  тоже
подаете?
     - Разумеется. По четвергам. Все как у Рабле. Рекомендую попробовать!
     - В следующий раз обязательно.
     -  Скажи,  чаровница, а  он,  -  Слабинзон  кивнул  вслед  удалявшемуся
распорядителю, - он у вас в МГУ случайно не преподает?
     - Нет. Но, кажется, я видела его однажды на конференции  по гротескному
реализму...
     Девушка взяла сумочку,  достала зеркальце,  поглядела на себя и, сделав
огорченную гримаску, грациозно удалилась.
     - Ну как?
     - Апофегей! - ответил Башмаков.
     - Завидуешь?
     - Чудовищно.
     -  То-то!  К  таким  невестам  с моими деньгами  в  Америке  близко  не
подойдешь. А Россия - страна необыкновенных возможностей. За Россию!
     Друзья чокнулись и выпили.
     - Когда свадьба?
     - Считай,  сегодняшний ужин и есть свадьба, а ты свидетель. Да, кстати,
Бадылкина посылай к чертовой матери! И больше с ним не связывайся!
     - В каком смысле? - оторопел Башмаков.
     - В  прямом.  "Золотой  шанс"  -  компания  проходимцев.  Но  придумано
гениально:  обещают хороший  контракт,  дают  заказ  как  бы на  контрольную
разработку.  Наши  отечественные  лохи   выкладываются,  мозги  выворачивают
наизнанку,  стараются   даже   какой-нибудь  государственный  секретик   для
убедительности  засунуть. А им потом коротенькое письмо на роскошном бланке:
"Благодарим   за   сотрудничество,   однако    Экспертный   совет    признал
нецелесообразным  ваше привлечение  к работе  фонда..." Отечественный лох  с
горя запивает,  клянет  отсталость  советской  научной мысли в целом  и свою
тупость  в  частности,  а  "Золотой  шанс"  тем  временем  за  хорошие бабки
впаривает разработку Пентагону или другим интересующимся  товарищам! Агенты,
Бадылкин и я, имеем процент со сделки...
     - Ну и сволочи же вы! - посерел Башмаков.
     -  Почему  же?  Так  хоть твои  идеи  вольются  в  мировую технотронную
цивилизацию, а не протухнут  вместе с тобой на Востряковском  кладбище. Я не
сволочь. А вот  Чубакка на самом деле гад,  потому  что  у  нас  есть  такое
джентльменское  соглашение:  друзей,  знакомых,  подруг  и родственников  не
кидать. А Чубакка... То-то я смотрю, у него лучшие показатели по отделу!
     - Спасибо, что сказал. - Ба