Комната окнами выходила на  главный  подъезд  и  была  достаточно
просторной, так что мы могли разгуливать во время наших  импровизированных
диалогов на чужом языке. Условия были идеальные. В  час  дня  мы  собирали
учебники и с неохотой возвращались в Род-Айленд.
   Во время второго воскресного урока внизу зазвонил телефон.
   - Знаю, кто звонит. Пойдем, Тед, я хочу, чтобы ты послушал.
   - Я не хочу слушать твоих интимных разговоров, Рип.
   - Ну, я _прошу_ тебя. Ты же участник...  участник  моей  борьбы...  Ну,
хоть дверь не закрывай. Клянусь, мне _необходима_  твоя  поддержка!  Алло!
Да, это Клуб монахов... Ах, это ты, Пэм? Я думал,  ты  в  церкви...  Я  же
сказал тебе, у меня немецкий урок... Знаю, что сегодня солнечная погода...
Мы же об этом говорили. Детям ничего не сделается на пляже Бейли. Там трое
спасателей - один на вышке и двое в лодках, а на пляже не меньше  тридцати
нянек, бонн и гувернанток - Fraulein, mademoiselles,  gouvernantes.  Я  не
могу и не хочу сидеть там три часа  среди  женщин...  Роджерс  ведь  может
привезти их домой, правда?.. Тогда  договорись  с  Синтией,  Эллен  или  с
шофером Уинстонов, чтобы их захватили. Памела, я вот  что  тебе  скажу:  я
никогда больше не поеду на этот пляж... Нет, дети не утонут.  Оба  терпеть
не могут купаться. Они говорят, что от воды - "вонища". Нет,  я  не  знаю,
где они научились этому слову. Уверяют, что  все  дети  так  говорят.  Они
хотят ходить на общий пляж, где настоящий  прибой...  Я  не  желаю,  чтобы
прерывали мои уроки... Нет, насколько я знаю, в здании больше никого  нет;
весь  персонал  отправился  в  церковь...  Пэм,  ты  же   не   такая,   не
разговаривай, как твоя мама!.. Я  не  желаю  обсуждать  это  по  телефону!
Памела, ты же добрый, разумный человек... Но ты сама сто  раз  говорила  о
матери гораздо  более  обидные  вещи...  Да,  я  вернусь  раньше  половины
второго. Этот междугородный разговор стоит много денег... Да, я захвачу  в
молочной мороженое... Нет, именно в молочной, где мне это запишут на счет:
у меня ведь ни гроша в кармане... Дорогая, мне надо заниматься,  но  я  не
хотел бы первым вешать трубку, поэтому кончай ты... Да... Да... Нет...  До
свидания, скоро увидимся.
   Он вошел ко мне, и, подняв брови, сказал:
   - Гулливер и тысяча шелковых нитей. Но каждый  день  я  несколько  штук
перерезаю.
   Я ничего на это  не  ответил,  и  мы  продолжали  урок.  Он  как  будто
приободрился или, вернее, был собой доволен.
   Мне подсунули задачу, с которой я не мог совладать.  Нуждался  я  не  в
совете - их я редко находил полезными, - а в дополнительных  сведениях,  и
не сплетнях, а фактах. Мне казалось, что я понимаю, почему Рип  измельчал.
Мне надо было побольше узнать о его жене. Надо удостовериться, что я  сужу
о ней справедливо, а чтобы  судить  справедливо,  надо  располагать  всеми
доступными фактами. Все, что можно  было  выяснить  у  миссис  Крэнстон  и
Генри, я, по-видимому, выяснил.
   Куда обратиться за достоверными сведениями о Памеле Ванвинкль?
   Вдруг я вспомнил о Билле Уэнтворте. Я попросил его уделить мне полчаса.
И вот в конце дня я снова оказался в его кабинете, заставленном блестящими
кубками. Я рассказал ему об уроках немецкого, о  постоянных  помехах  и  о
том, до какого холопского положения опустился мой друг.
   - Билл, давно вы знаете полковника Ванвинкля?
   - Дайте сообразить. Памела Ньюсом -  в  таком  качестве  я  ее  знал  -
привезла его сюда летом двадцать первого года, как только они поженились.
   - А ее вы знаете давно?
   - С детства. Летом она бывала здесь каждый день: после свадьбы почти не
показывается. Родители ее - старые ньюпортцы.
   - Многие из здешних знают, в какой она его держит узде?
   - Мистер Норт, эта пара - всеобщее посмешище.
   - Как получилось, что она одна распоряжается такими большими деньгами?
   - Ньюсомы - не столько  семья,  сколько  акционерное  общество.  Каждый
отпрыск, достигнув двадцати одного года, получает большой  пакет  акций  -
говорят, свыше миллиона -  и  продолжает  получать  ежегодно...  Она  была
трудным ребенком. Не ладила  с  родителями.  Может  быть,  поэтому  осенью
двадцатого года, когда состоялась помолвка с полковником, родители  отдали
ей дом в Ньюпорте, а сами стали ездить на лето в Бар-Харбор.
   - Простите за грубость, Билл, но правда ли, что она такая выжига, как о
ней говорят?
   - Моя жена - старая приятельница их экономки, миссис  Идом,  прекрасной
женщины с твердым характером. Миссис Идом бывала у жены по воскресеньям. У
нее просто сердце разрывалось  при  виде  того,  что  вытворяет  Памела  с
полковником. Вы не  поверите,  что  делалось  в  этом  доме.  Миссис  Идом
приходила к жене отвести душу.
   - Билл, а почему у полковника так мало друзей?
   - Он всем нравится, его не  только  почитают,  но  и  любят.  Однако  и
женщинам и мужчинам  просто  неловко  наблюдать  эту  картину.  Понимаете,
мистер Норт, до войны тут было немало молодых бездельников  -  они  только
развлекались, и никто их за это не осуждал. Но времена изменились.  Теперь
они работают, даже если не нуждаются в деньгах. Безделье не  в  моде;  над
ним потешаются. И всем ясно, как скверно оно влияет на  человека.  Сколько
раз мы видели, что значит бедному жениться на очень богатой:  она  щелкает
бичом, а он прыгает сквозь обруч, как мартышка.
   Я описал ему молодого  человека,  который  слишком  рано  пережил  свой
"звездный час", и это надломило  его  волю  и  жизнеспособность.  Потом  я
рассказал ему, как Рип хочет опереться на  меня  в  попытке  обрести  хоть
какую-то свободу.
   - Что ж, если вы имеете на него влияние,  уговорите  его  поступить  на
работу. Если то, что я слышал, - правда, у него нет ни  гроша.  Он  должен
пресмыкаться, чтобы получить карманные деньги, а она может дать, а может и
не дать.  Сейчас  я  вам  расскажу  историю,  которую  никому  никогда  не
рассказывал, но вам я доверяю. Когда он приехал сюда на второе лето, совет
директоров казино избрал его  почетным  членом.  Я  попросил  его  заехать
накануне, чтобы объяснить ему, какая церемония  предусмотрена  для  такого
случая. Я спросил, не захочет ли присутствовать и его жена,  но  позже  он
позвонил, что на церемонию она приедет, а на утренней  репетиции  быть  не
сможет, потому что занята в одном из своих обществ по защите животных.  Он
приехал - видеть его всегда приятно, хороший малый и прочее. Я говорю ему,
что будет фотограф: нам хотелось повесить у себя его портрет. Видите,  вот
он. Прессе мы не раздаем своих фотографий -  только  во  время  теннисного
турнира. Я намекнул ему, что совету директоров было бы приятно, если бы он
надел летную форму и ордена. Он ответил, что форма и  кое-какие  медали  у
него сохранились. Ведь ему приходится сидеть на трибуне, рядом с мэром, во
время парада Четвертого июля. Какие ордена лучше надеть? Я сказал,  что  у
нас  рассчитывают  увидеть  на  нем  три  главных   американских   ордена,
французские  и  английские.  "У  меня  их  нет,  Билл",  -  говорит  он  и
ухмыляется. Знаете его ухмылку?
   - Да, он всегда ухмыляется, когда заходит речь о его  военных  заслугах
или о его популярности.
   - Он сказал, что в первый год после свадьбы хотел купить  жене  подарок
на день рождения и  взял  деньги  под  залог  своих  орденов  у  торговцев
медалями и военными трофеями в Нью-Йорке. И ведь знаете что: _на церемонию
она не явилась_. Ненавидит  его  славу,  боится,  что  она  "вскружит  ему
голову", испортит его. Мистер Норт, уговорите его поступить на работу.  Он
станет другим человеком.
   - Спасибо, Билл. А какую-нибудь работу ему предлагали?
   - Конечно, предлагали - при такой-то известности! Директором компаний и
тому подобное. Она и слышать об этом не хочет. Вы же знаете: он выходец из
западной  части  штата  Нью-Йорк.  Губернатор  хотел  учредить  для   него
специальную должность, если он переселится в  Олбени.  Начальника  полиции
штата, с жалованьем, мне говорили,  двадцать  тысяч  в  год.  Жена  только
посмеялась. Для нее это гроши. Говорит, что это просто унизительно.
   - Правда, что она кормит семью солониной и супом из кормовой капусты?
   - А-а. В городе о ней всякое рассказывают.  Но  консервы  она  покупает
оптом.
   Выходит, все же полезно спросить совета у дельного человека.
   Утром следующего воскресенья мы сидели  в  библиотеке  клуба  и  весело
осваивали неправильные глаголы. Рип достиг того уровня в  изучении  нового
языка, когда слова, прежде знакомые только по написанию,  входят  в  живую
речь, и это вдохновляет студента.
   - Na ja, Herr Major, ich kenne Sie [ага, господин  майор,  я  вас  знаю
(нем.)].
   - Und ich kenne Sie, verehrter Herr Oberst. Sie sind  der  Herr  Oberst
Vandewinkle, nicht wahr? [И я вас знаю, уважаемый господин  полковник.  Вы
полковник Ванвинкль, не так ли? (нем.)]
   -  Jawohl.  War  das   nicht   ein   Katzenjammer   uber   dem   Hiigel
Saint-Charles-les-Moulins? Dort haben Sie  meinen  linken  Fliigel  kaputt
gemacht. Sie waren ein Teufel, das kann man sagen! [Так точно. Ну и  гадко
мне было над высотой Сен-Шарль-ле-Мулен. Вы мне там разделали левое крыло.
Сущий дьявол, вот что я могу вам сказать (нем.)]
   Рип выглянул в окно.
   - Господи! Смотри, жена!
   И точно: там стояла машина,  а  шофер  уже  шел  по  дорожке.  Раздался
звонок.
   - Иди вниз. Сделай вид, будто ты  здешний  управляющий.  Скажи,  что  я
велел до часу дня меня не отрывать.
   Я надел свою куртку ("ЙЕЙЛ, 1920").
   - В таком виде я не могу быть управляющим. Скажу, что я - член клуба...
Что-нибудь придумаю.
   Я медленно спустился вниз и отворил дверь.
   -  Сэр,  приехала  миссис  Идом  и  желает  поговорить  с   полковником
Ванвинклем.
   Я взглянул на машину, где сидела "миссис Идом"  под  густой  коричневой
вуалью, и громко сказал:
   - Он, по-моему, распорядился, чтобы  ему  не  мешали.  Что-нибудь  дома
стряслось? Пожар? Аппендицит? Укусила бешеная собака?
   - Не-ет... не думаю.
   - Обождите. Сейчас узнаю, можно ли его видеть. Скажите миссис Идом, что
немецкий учитель полковника терпеть не может, когда  прерывают  урок.  Все
его боятся как огня.
   Рип поджидал меня на лестнице.
   - Она выдает себя за миссис Идом и желает с тобой поговорить.
   - И будь уверен, войдет. Ее ничто не остановит.
   - Я запру дверь наверх. Сейчас уже половина первого. А сам побуду внизу
и составлю ей компанию.
   - Черт возьми, я хочу послушать, что ты ей скажешь. Лягу на пол галереи
для музыкантов. Снизу она меня не увидит.
   Я снова пошел вниз, запер дверь на лестницу,  спрятал  ключ  в  карман,
взял номер "Яхтинга" и уселся читать. На галерее послышался шорох. Это Рип
завернулся в покрывало и лег на пол. В дверь опять позвонили. Я  открыл  и
очутился лицом к лицу с весьма решительной дамой. Она откинула вуаль - это
была очень красивая и разъяренная  молодая  особа.  Распахнув  дверь,  она
шагнула мимо меня в комнату.
   - Доброе утро.
   - Доброе утро, мадам. Простите, но должен  вас  предупредить,  что,  по
правилам клуба, дамам сюда вход запрещен. Для женщин тут нет приемной.
   - Будьте добры, скажите полковнику Ванвинклю,  что  его  желает  видеть
миссис Идом.
   - Мадам, шофер вам сказал уже...?
   Она села.
   - Простите, вы управляющий?
   - Отнюдь, - сказал я глубоко оскорбленным тоном.
   - А кто есть из распорядителей?.. Разве тут нет прислуги?
   - Сторож с женой, как видно, ушли в церковь.
   - Сэр, разрешите узнать, с кем я разговариваю?
   Я был само благодушие, даже осмелюсь сказать - обаяние.
   - Миссис Идом, я полагаю, вы более или менее  представляете  себе,  что
такое мужской клуб. По нашим правилам, ни один член клуба не может зваться
так, как его зовут в повседневной жизни. У нас имена, которые нам присвоил
Настоятель... Я - брат Асмодей. Член клуба, которого вы хотели  видеть,  -
брат Беллерофонт.
   - Какое ребячество!
   - Да - со средних веков, со времен крестоносцев. Кстати, я  -  масон  и
член братства. В каждом из клубов, где я состою,  мне  дано  имя,  которое
употребляют только в этом клубе. Вам, конечно, известно, что в религиозных
орденах дело обстоит так же. Моя жена обижается, что я не  рассказываю  ей
всех подробностей нашего устава... Кажется, я от кого-то  слышал,  что  вы
служите экономкой у брата Беллерофонта?
   Она сердито смотрела на меня и молчала. Потом поднялась.
   - А я все равно поговорю с полковником. - Подойдя к двери  наверх,  она
подергала ручку.
   Я чистил ногти.
   - По-видимому, учитель немецкого ее запер. На него это похоже.
   - Я посижу, пока полковник не спустится.
   - Может, хотите почитать, миссис Идом?
   - Нет, спасибо.
   Я молча принялся за свой журнал. Она огляделась.
   - Ну и монахи, с позволения сказать, - стреляете оленей, лисиц и  дичь.
Гнусная забава!
   - Сейчас охотятся все меньше и меньше. Сами  понимаете  почему.  -  Она
глядела на меня молча. - Из  уважения  к  супруге  брата  Беллерофонта.  -
Молчание.  -  Вы,  наверное,  знаете  о  ее  крестовом  походе  в   защиту
животных... Какая чудесная женщина! Каждый год спасает  от  смерти  кошек,
собак и диких зверей! Большой души человек! Золотое сердце!
   Я пересек  комнату,  чтобы  поправить  на  стене  картину.  И  небрежно
добавил:
   - Постоянно слыша, какая она умница и отличная жена и  мать,  я  всегда
удивляюсь, как она позволяет своим детям ходить на пляж Бейли? Моя жена не
пустила бы туда детей под страхом смертной казни.
   - А что тут дурного?
   - Удивляюсь вашему вопросу, миссис Идом. И пути кораблей,  пересекающих
Атлантику, и Гольфстрим проходят всего в нескольких милях.  Днем  и  ночью
там курсируют сотни судов. И по какому-то злосчастному сочетанию береговой
линии,  приливов  и  течений  весь  мусор,  выброшенный  за  борт,  словно
намагниченный, притягивается к пляжу Бейли. Каждое утро служители собирают
корзины отбросов: матросские  башмаки,  гнилые  фрукты,  дохлых  попугаев,
непристойные открытки и прочую грязь, которую противно даже называть.
   Она смотрела на меня с ужасом.
   - Не верю, не может этого быть.
   - Как это невежливо, миссис Идом! В нашем клубе джентльмены не обзывают
друг друга лжецами.
   - Извините, пожалуйста. Я хотела сказать, что в это трудно поверить.
   - Благодарю вас... Я также слышал, что дама, о которой идет речь, очень
заботится о питании своей семьи и прислуги. Знаете, мы  с  женой  считаем,
что суп из кормовой капусты - одно из самых питательных и вкусных блюд  на
свете. - Пауза. - Но один очень опытный врач не советовал нам давать детям
до двенадцати  лет  острые  сосиски,  которыми  торгуют  на  португальском
базаре... А вот солонина - отличная еда! Британский флот веками кормил  ею
матросов и правил морями! Говорят, что Трафальгарская битва была  выиграна
на одной солонине. Однако тот же врач не  рекомендовал  моей  жене  давать
слишком  много  солонины  маленьким  детям,  даже   если   мясо   неделями
вымачивалось в чистой воде.
   - Скажите, брат Беллерофонт, как вы его называете, часто ходит  в  этот
клуб?
   - Не так часто, как нам хотелось бы. Можно смело сказать, что он  здесь
- самый любимый и почитаемый человек. Членам клуба  -  а  все  они  весьма
состоятельные люди - стало известно,  что  его  семья  не  слишком  хорошо
обеспечена. Его произвели в почетные  члены,  что  освобождает  от  уплаты
взносов. Четверо из нас, включая меня, предлагали ему высокие должности  в
наших  фирмах  и  предприятиях.  Брат   Пруденций   предлагал   ему   пост
вице-президента страховой компании в Хартфорде. Брат Кандид возводит жилые
массивы во Флориде. Имя брата Беллерофонта на бланке, его  внешность,  его
всем известная неподкупность принесли бы миллионные доходы, долю в которых
фирма с радостью  предложила  бы  ему.  Как  и  другие  наши  фирмы.  Брат
Беллерофонт чересчур привязан к своей семье; жена его не желает переезжать
в Коннектикут или в Майами. Надеюсь, что он передумает и что необходимость
вынудит его поступить в мою компанию.
   - А чем вы занимаетесь, сэр?
   - Я предпочел бы об этом не распространяться, миссис Идом. Но, учитывая
его выдающиеся заслуги перед нашей страной,  федеральные  власти  вряд  ли
станут придирчиво следить за нашими операциями. - Я понизил голос:  -  Как
вы считаете, он согласится?
   - Брат Асмодей, я не желаю продолжать этот разговор.
   - Человек должен работать. Мужчине надо стоять  на  собственных  ногах,
мадам.
   - Я сейчас буду колотить в дверь!
   - Ах, миссис Идом, прошу вас, не надо! Вы разбудите девушек!
   - _Девушек?_ Каких девушек?
   - У нас, сами понимаете, под воскресенье бывают небольшие сборища. Ну и
выпивка. И милое дамское общество из  Нью-Бедфорда  и  Фолл-Ривера.  Члены
клуба хоть и поздно, но возвращаются домой, а их  прелестным  подругам  мы
разрешаем поспать подольше. За ними пришлют лимузин в два часа дня.
   -  _Девушки?_  Вы  хотите  сказать,  что  полковник  сидит  наверху   с
какой-нибудь гетерой?
   Я призадумался.
   - Такого имени я что-то не помню... Аниту я видел, и  Руфь,  и  Лилиан;
кажется, Айрин. Да, и Бетти...
   - Я ухожу! Немедленно! Нет! Я буду колотить в дверь!
   - Мадам, как член этого клуба, я не допущу, чтобы вы  устраивали  здесь
скандал. - И едко добавил: - А мне говорили, будто миссис  Идом  достойная
женщина, чего иногда не скажешь о ее хозяйке.
   - На что вы намекаете?
   Я показал на часы:
   - Вам осталось ждать всего четверть часа.
   - На что вы намекали этим ядовитым замечанием?
   - В моем замечании не было никакого яда. Только дань  вашим  качествам,
миссис Идом.
   - Я требую...
   - Если вы присядете и перестанете оскорблять наш  клуб,  я...  дам  вам
кое-какие пояснения.
   Она села и нетерпеливо воззрилась на  меня.  Я  снова  стал  полировать
ногти, при этом небрежно говоря:
   - Моя дорогая жена  не  сплетница.  Я  никогда  не  слышал,  чтобы  она
повторяла чьи-то злобные  россказни  -  кроме  одного-единственного  раза.
Кстати, мы - послушались врача. Больше не  даем  детям  супа  из  кормовой
капусты и солонины.
   - Вы хотели что-то сказать насчет миссис Ванвинкль.
   - Ах, да, - я понизил голос и придвинулся к ней вместе со стулом.  -  У
этой во всем  остальном  _замечательной_  женщины  есть  широко  известная
кличка.
   - Кличка?
   - Жена услышала ее от миссис Делгард, а та  -  через  леди  Брэкнел  от
самой миссис Венебл.
   - От миссис Венебл!
   Я встал.
   - Нет! Таких вещей я дальше не передаю. Вы уж меня извините.
   - Вы просто невыносимы, брат Асмодей! Раз начали, прошу договаривать!
   - Ладно, - сказал я со вздохом, -  но  обещайте  никому  не  повторять,
особенно миссис Ванвинкль.
   - Я-то не повторю...
   - Видите ли, миссис Венебл  слышала,  будто  миссис  Ванвинкль  послала
своего мужа  -  этого  великого  человека  -  к  миссис  Темпл  за  ветхой
тридцатилетней эгреткой, не пожелав поверить миссис  Темпл,  что  та  сама
уничтожит перья. И миссис Венебл сказала: "Я больше не  дам  ни  гроша  на
приюты для животных, пока миссис Ванвинкль не запрут в сумасшедший дом.  -
Это - Далила!"
   - Далила!
   - Вы помните, что Далила остригла волосы могучему Самсону, и он потерял
всю свою силу: тогда враги кинулись в его шатер и ослепили его. Она била в
цимбалы и тамбурин и отплясывала на его распростертом теле. Как утверждают
ученые специалисты по  Ветхому  завету,  эта  история  означает,  что  она
произвела над ним куда более жестокую операцию.
   Миссис Ванвинкль побледнела как полотно. Она лишилась дара речи.
   - Дать вам воды?
   - Да, пожалуйста...
   Когда я вернулся из кухни, Рип  уже  слез  с  галереи  для  музыкантов,
спустился по лестнице вниз и стучал в запертую дверь. Я ему открыл.
   Муж с женой безмолвно смотрели друг на друга. Она  взяла  из  моих  рук
стакан, не сводя глаз с Рипа; наконец она попросила:
   - Николас, пусть этот ужасный человек выйдет из комнаты.
   - Это мой немецкий учитель, Пэм. Через несколько минут я о