Я просто пускал пробные шары.
   Я просто выдувал мыльные пузыри.


   Но все сбылось.
   Однажды утром Эдвину, Генри, Фредерика и меня пригласили на генеральную
репетицию танцев в "Лиственницы". На Персис было платье из множества слоев
светло-зеленого тюля, которые вздымались облаком  во  время  вальса,  хотя
такие платья не были в  моде  в  1926  году.  Когда  репетиция  кончилась,
распорядители бала похвалили танцоров и примолкли. Наконец Генри сказал:
   - Эдвина, милая, за такое представление  не  пришлось  бы  краснеть  на
юбилее королевы Виктории в Хрустальном дворце, честное слово.
   Фредерик носился по комнате, разучивая польку. Он упал и  ушибся.  Бодо
взял его на руки и отнес наверх к няне -  так,  словно  делал  это  каждый
день.
   Когда мы собрались уходить, Генри сказал:
   - Послушайте. Кусачки, неужели вы не можете разок соврать, что  были  в
услужении? Мы выдадим вам билет и пустим на завтрашний праздник.
   - Ну нет, Генри. Вы же сами провели черту между теми, кто входит  через
парадную дверь и кто через нее не входит. Я могу представить себе всех вас
в воображении и буду делать это не раз.
   Мы стояли перед домом на дорожке, посыпанной гравием. Эдвина спросила:
   - По-моему, вы что-то хотите сказать, Тедди?
   Я посмотрел ей в глаза. (Правильно: по утрам они были скорее  голубыми,
чем карими). И, запинаясь, произнес:
   - Мне всегда трудно говорить "прощайте".
   - Мне тоже, - сказала Эдвина и поцеловала меня.
   Мы с Генри молча пожали друг другу руки.



        "15. БАЛ СЛУГ"

   Уже несколько недель в воздухе чувствовалось приближение осени.  Листва
великолепных ньюпортских деревьев желтела и опадала. Я шептал  себе  слова
Главка из "Илиады":

   Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков:
   Ветер одни по земле развевает, другие дубрава,
   Вновь расцветая, рождает, и с новой весной возрастают;
   Так человеки: сии нарождаются, те погибают.

   Лето 1926 года подходило к концу. Я зашел в гараж  Джосайи  Декстера  и
уплатил два последних  взноса  за  мой  велосипед  -  до  дня  отъезда  из
Ньюпорта. Кроме того, я купил у него колымагу,  заплатив  за  нее  дороже,
чем,  когда-то  за  бессердечную  "Ханну",  которая  за  это  время   была
воскрешена для дальнейшей службы и наблюдала за нашей сделкой.
   - Я вожу ее только сам, - сказал Декстер. - Знаю, как с ней обращаться.
Хотите сказать ей несколько слов?
   - Нет, мистер Декстер. Я уже не такой шалопай, как раньше.
   - Слышал, что не все шло у вас гладко. В Ньюпорте молва быстро бежит.
   - Да. Добрая или нет, а бежит.
   - Слышал, что у вас есть теория, будто  Ньюпорт  похож  на  Трою:  тоже
девять  городов.  Когда  я  был  мальчишкой,  наша   бейсбольная   команда
называлась "Троянцы".
   - Вы чаще выигрывали или проигрывали?
   - Чаще выигрывали. Мальчишки всегда болели за "троянцев", потому что  в
книге их победили. Мальчишки, они ведь такой народ.
   - В какие это было годы?
   - В девяносто шестом и седьмом.  Все  мы  учили  латынь,  а  кое-кто  и
греческий... Когда вы хотите забрать машину?
   - В четверг, после ужина. Если вы мне дадите ключи, я смогу уехать, вас
не побеспокоив.
   - Ну нет, профессор, машина эта не новая и машина недорогая, но если  с
ней хорошо обходиться, она вам еще послужит. Я бы хотел с вами  проехаться
и дать кое-какие советы.
   - Вы меня очень обяжете. Тогда я приду в восемь и сдам  вам  велосипед.
Мы сможем доехать с вами до миссис Киф, забрать мои  вещи  и  прокатиться.
Пожалуйста, поставьте в машину большой бак бензина, я хочу ехать всю  ночь
до Коннектикута.
   И вот в вечер Бала  слуг  я  пригласил  миссис  Киф  и  ее  невестку  в
"Церковное собрание" при унитарианской церкви, где  кормили  курятиной.  Я
увидел там  много  новых  лиц  и  был  представлен  их  обладателям.  Лица
унитариев - хорошая им рекомендация. Мы с миссис Киф очень подружились  на
новоанглийский манер, поэтому при расставании нам не пришлось  произносить
прочувствованных слов. Я уложил свои вещи, вынес их к калитке и поехал  на
велосипеде в гараж Джосайи Декстера.
   Он сразу же приступил к уроку и показал мне, как заводить машину и  как
останавливаться; как подавать назад плавно,  словно  киваешь  соседу;  как
экономить бензин, беречь тормоза и аккумулятор. Подобно игре  на  скрипке,
тут есть свои секреты, которые может объяснить только  маэстро.  Когда  мы
вернулись в гараж, я заплатил  за  добавочный  бензин  и  поставил  бак  в
машину.
   - Вижу, вам не терпится уехать, профессор.
   - Отнюдь. Мне нечего делать почти до полуночи, а тогда я хочу  проехать
под окнами миссис Венебл и послушать торжественный марш на Балу слуг.
   - После смерти жены я тут, на чердаке, оборудовал  себе  второе  жилье.
Может быть, посидим, выпьем  по  чарке  ямайского  рома,  чтобы  скоротать
время?
   Я человек непьющий, но  могу  пить  и  не  пить.  Мы  вскарабкались  по
лестнице на чердак. Он был завален  частями  разобранных  автомобилей,  но
Джосайя  выгородил  себе  аккуратную  трехкомнатную  квартирку  с  большим
письменным столом, печкой, удобными креслами и  плотно  набитыми  книжными
полками. Хозяин вскипятил воды, добавил рому,  положил  палочку  корицы  и
половинку апельсина. Он наполнил наши кружки, и  я  приготовился  провести
часок на молчаливый новоанглийский  лад.  Сам  я  решил  держать  язык  за
зубами. Хотелось послушать его. Но для этого пришлось запастись терпением.
   - А на месте Трои были еще города после тех девяти, что нашел Шлиман?
   - Как будто нет. Он нашел убогую деревеньку Гиссарлык - вот и все,  что
там сегодня осталось. Можно было ожидать, что  она  разбогатеет,  находясь
всего в четырех милях от входа в Дарданеллы, но этого не случилось. Видно,
там не хватает пресной воды.
   Молчание. Чудо, а не ром.
   - Это наводит на мысль, что за перемены ждут нас здесь  -  скажем,  лет
через сто или тысячу... Английского языка, пожалуй, тогда и не  узнаешь...
Лошади и сейчас уже почти вымерли; собираются протянуть железную дорогу до
Провиденса... - Он взмахнул руками. - Люди будут прилетать  и  улетать  на
крыльях, как зонтики... Проведя ладонью по лбу, он сказал: - Тысяча лет  -
большой "срок. Может, и кожа у  нас  будет  другого  цвета...  Могут  быть
землетрясения, стужи,  войны,  вторжения,  поветрия...  Вас  пугают  такие
мысли?
   - Мистер Декстер, кончив университет, я поехал на  год  в  Рим  изучать
археологию. Профессор повез нас на несколько дней за город, чтобы  научить
нас копать. Копали мы, копали. Через некоторое время напали  на  дорогу  -
большая была дорога, тысячи две лет  назад...  Колдобины,  дорожные  вехи,
молельни. Миллион людей, наверно, по ней прошел... смеясь...  тревожась...
строя планы... горюя.  С  тех  пор  я  стал  другим  человеком.  Меня  это
освободило  от  гнета  больших  чисел,  больших   расстояний   и   больших
философских проблем, которых мне не постичь. Я пашу свой клочок земли и не
стараюсь поспеть всюду разом.
   Он встал и прошелся по комнате. Потом взял  с  печки  кувшин  и,  снова
наполнив кружки, сказал:
   - До того, как сюда вернуться и открыть извозчичий  двор,  я  два  года
посещал университет Брауна. - Он жестом показал на книжные полки. -  Читал
Гомера, Геродота и Светония и до сих пор  читаю.  Книги,  от  которых  нас
отделяют восемнадцать - двадцать восемь столетий. Но  одно,  мистер  Норт,
мало изменилось с тех пор - люди! - Он взял со стола книгу  и  положил  ее
назад. - Сервантес, тысяча шестьсот пятый год. А  они  все  ходят  взад  и
вперед по Темза-стрит, "смеясь и тревожась". Будет еще  не  один  Ньюпорт,
пока мы выродимся до Гиссарлыка.  Давайте  лучше  поговорим  о  чем-нибудь
другом. Меня еще гнетет мысль  о  времени.  После  сорока  время  для  нас
становится вроде навязчивой идеи.
   - Сэр, я приехал на этот остров около четырех месяцев  назад.  Вы  были
первым человеком, которого я встретил.  Помните,  каким  я  показался  вам
шалопаем, но на самом деле я был усталым и циничным, не знал,  чего  хочу.
Лето двадцать шестого года очень мне помогло. Я еду в другие края, которые
через триста лет, наверно, изменятся до неузнаваемости. Но там тоже  будут
люди, хотя пока что я не знаю там ни души. Спасибо: вы напомнили мне,  что
во все времена и повсюду мы встречаем очень похожих людей. Мистер Декстер,
могу я попросить вас об одном  одолжении?  Вы  знаете  семью  Матера?..  А
Уэнтвортов?  Понимаете,  я  трушу,  когда  надо  прощаться.  Если  вы   их
встретите, передайте им,  пожалуйста,  что,  покидая  Ньюпорт,  мне  очень
хотелось напоследок выразить им мою признательность и симпатию.
   - Хорошо.
   - Пять человек, которых я люблю, будут сегодня на  Балу  слуг.  Им  мои
прощальные слова уже сказаны. Сегодняшний вечер, сэр, сохранится как  одно
из счастливейших моих воспоминаний. - Я встал и протянул ему руку.
   - Мистер Норт, прежде чем пожать  вашу  руку,  я  должен  сделать  одно
признание. Вы помните: я покупаю старые  машины.  Младший  брат  их  моет.
Бывает, мы покупаем четыре-пять штук  в  неделю.  Он  парень  непутевый  и
всякое старье, которое находит под сиденьями, в обивке и  под  ковриком  -
самые разные вещи, - сваливает в бочку, чтобы я его потом разобрал. Иногда
неделями туда не заглядываю. Месяца полтора назад  я  нашел  что-то  вроде
рассказа. Без подписи, одно только место названо  -  Трентон,  Нью-Джерси.
Номер на вашей машине был ньюгемпширский.  Поговорив  с  вами  сегодня,  я
подумал: не вы ли написали этот рассказ?
   Я побагровел. Он протянул руку к нижнему ящику стола  и  достал  оттуда
длинный отрывок из моего Дневника - описание интрижки с дочерью  сапожника
в Трентоне. Я кивнул, и он отдал рукопись мне.
   - Вы уж меня извините, мистер Норт.
   - Ерунда. Марал бумагу, чтобы время провести...
   Мы молча обменялись взглядами.
   - Вы тут довольно живо все описали, мистер Норт. Я бы сказал, что у вас
есть способности. А вы не подумывали стать писателем? - Я помотал головой.
- Я провожу вас вниз, до машины.
   - Спокойной ночи, Джосайя, и спасибо.
   - Езжайте осторожно, Теофил.


   Я не стал ждать под деревьями у дома миссис Венебл, когда заиграют марш
Сузы и "Голубой Дунай".


   Память питает воображение. Память и воображение,  объединившись,  могут
придумать Бал слуг и даже написать книгу, если захотят.