осили в
дверь. Она открылась, за ней оказалась медицинская сестра. Я шарил глазами
по полу, как будто что-то уронил. Появился Виллис. Появилась Персис.
   - Виллис, занимайтесь своим делом. Персис, это тебя не касается!
   Но тут появился сам старик. Он был в стеганом халате; на  носу  у  него
плясало пенсне; бородка клинышком указывала на горизонт.
   - Сара, пошли ко мне этого юношу. Наконец-то мы нашли человека, который
умеет читать. Все твои чтецы были отставные библиотекари с кашей  во  рту,
прости, господи!
   - Папа, я _непременно_ пошлю к тебе мистера Норта. Вернись сейчас же за
стол. Ты больной человек. Тебе нельзя волноваться. Сестра,  возьмите  отца
под руку.
   Вот уже второй раз я вношу разлад в  "Девять  фронтонов".  Надо  менять
линию. Когда зрители  разошлись,  миссис  Босворт  вернулась  на  место  и
попросила меня сесть. Как она меня ненавидела!
   - В  случае,  если  доктор  Босворт  одобрит  ваше  чтение,  вы  должны
запомнить следующее. Мой отец пожилой человек, ему семьдесят четыре  года.
Он больной человек. Его здоровье нас очень тревожит. Кроме  того,  у  него
есть причуды, на которые вы  не  должны  обращать  никакого  внимания.  Он
склонен давать непомерные обещания и строить немыслимые прожекты. Малейший
интерес к ним с вашей стороны причинит вам серьезные затруднения.
   - _Сара! Сара!_
   Она встала.
   - Прошу вас запомнить то, что я сказала. Вы меня слышите?
   Я посмотрел ей в глаза и дружелюбно ответил:
   - Спасибо, миссис Босворт.
   Не такого ответа она ожидала и не к такому  тону  привыкла.  Она  резко
сказала:
   - Еще одна выходка, и вы немедленно покинете этот дом. -  Она  отворила
дверь. - Папа - мистер Норт.
   Доктор Босворт сидел в мягком кресле за большим столом.
   - Мистер Норт, садитесь, пожалуйста. Я доктор  Босворт.  Возможно,  вам
знакома моя фамилия. Мне удалось оказать кое-какие услуги нашей родине.
   - Конечно, доктор Босворт, мне известны ваши выдающиеся заслуги.
   - Хм... очень хорошо... Можно узнать, где вы родились?
   - В Мадисоне, штат Висконсин, сэр.
   - Чем занимался ваш отец?
   - Он был владельцем и редактором газеты.
   - В самом деле! Ваш отец тоже посещал университет?
   - Он окончил Йейл и получил там степень доктора.
   -  Вот  как?..   Vous   parlez   francais,   monsieur?   [Вы   говорите
по-французски, мсье? (фр.)]
   - J'ai passe une annee en France [я провел во Франции год (фр.)].
   Затем последовало: чем занимался я по окончании школы?.. мой возраст?..
семейное положение?.. каковы мои планы на будущее? и т.д. и т.п. Я встал.
   - Доктор Босворт,  я  пришел  сюда,  чтобы  предложить  свои  услуги  в
качестве чтеца. Мне объяснили, что многие читавшие вам вас не  устраивали.
Боюсь, что я тоже вас разочарую. Всего хорошего.
   - Что? Что?
   - Всего хорошего, сэр.
   Вид у него был крайне изумленный. Я вышел из комнаты. Когда я шагал  по
большому холлу, он крикнул мне вдогонку:
   - Мистер Норт! Мистер Норт! Пожалуйста, позвольте мне объясниться. -  Я
вернулся к дверям его кабинета. - Прошу вас, сядьте, сэр. Я не хотел  быть
назойливым. Я прошу у вас прощения. Я не выходил из этого дома  семь  лет,
если не считать посещений больницы. У нас, сидящих  взаперти,  развивается
чрезмерное любопытство по отношению к  тем,  кто  за  нами  ухаживает.  Вы
примете мои извинения?
   - Да, сэр. Благодарю вас.
   - Благодарю вас... Вы смогли бы читать мне сегодня до половины первого?
   Я мог. Он положил передо  мной  раннюю  работу  Джорджа  Беркли.  Когда
разнообразные часы пробили половину первого, я дочитал абзац и  встал.  Он
сказал:
   - Мы читали первое издание этого  труда.  Мне  кажется,  вам  интересно
будет посмотреть надпись на титульном листе.
   Я снова раскрыл книгу и увидел дарственную надпись автора высокочтимому
другу,  декану  Джонатану  Свифту.  Я   долго   не   мог   оправиться   от
благоговейного изумления. Доктор Босворт спросил меня, слышал ли я  прежде
о епископе Беркли. Я сказал ему, что в Йейлском университете у  меня  была
комната в "Беркли-холле" и в Йейле гордятся тем, что философ подарил нашей
библиотеке часть  своей  собственной,  -  книги  везли  из  Род-Айленда  в
Коннектикут на телеге,  запряженной  волами;  кроме  того,  городом  моего
детства был Беркли в Калифорнии и нам часто напоминали, что  он  назван  в
честь  епископа.  Там  произносили  фамилию  немного  иначе,  но   мы   не
сомневались, что речь идет о том же человеке.
   - Подумать только! - воскликнул доктор Босворт. Питомцу Гарварда трудно
поверить, что и в других местах люди не чураются учености.
   Мы условились, что я буду читать четыре раза  в  неделю  по  два  часа.
Джордж Беркли - нелегкое  чтение,  и  оба  мы  не  были  обучены  строгому
философствованию,  но  мы  не  оставили  ни  одного  абзаца   без   самого
основательного разбора.
   Двумя днями  позже  он  прервал  чтение,  чтобы  заговорщицки  со  мной
пошептаться: он встал, внезапно открыл дверь в большой  холл  и  выглянул,
как  делают,  когда  хотят  застигнуть  врасплох  подслушивающего;   затем
повторил маневр с дверью в свою спальню. После этого он вернулся  к  столу
и, понизив голос, спросил:
   - Вы знаете, что епископ Беркли три года прожил в Ньюпорте? - Я кивнул.
- Я собираюсь купить его дом, "Уайтхолл", с пятьюдесятью акрами земли. Тут
много сложностей. Это  пока  большой  секрет.  Я  намерен  основать  здесь
Академию  философов.  И  рассчитываю,  что  вы   поможете   мне   написать
приглашения ведущим философам мира.
   - Чтобы они приехали читать лекции?
   - Тсс!.. Тсс!.. Нет, чтобы приехали жить. У  каждого  будет  свой  дом.
Альфред  Норт  Уайтхед  и  Бертран  Рассел.  Бергсон.  Бенедетто  Кроче  и
Джентиле. Витгенштейн - вы не знаете, он жив еще?
   - Точно не знаю, сэр.
   - Унамуно и Ортега-и-Гассет. Вы мне поможете составить  приглашения.  У
мэтров будет полная свобода. Они вольны преподавать  или  не  преподавать,
читать лекции или не читать.  Они  не  обязаны  даже  встречаться  друг  с
другом. Ньюпорт превратится в великий маяк на горе - Фаросский маяк мысли,
возвышенного разума. Столько всего  надо  рассчитать!  Время!  Время!  Мне
говорят, что я нездоров.
   Он  услышал  -  или  так  ему  показалось  -   шаги   за   дверью.   Он
предостерегающе приложил палец к губам, и мы  вернулись  к  чтению.  После
этого разговор  об  академии  некоторое  время  не  возобновлялся.  Доктор
Босворт, видимо, опасался, что нас окружает слишком много шпионов.
   К концу второй недели он спросил, не  возражаю  ли  я  против  вечерних
занятий; он любит хорошо отдохнуть после обеда, и до полуночи его не тянет
ко сну. Это меня вполне устраивало, ибо спрос на  мои  утренние  часы  все
увеличивался. Босворты давали несколько званых обедов в неделю. Но  хозяин
обыкновенно поднимался из-за стола  в  половине  одиннадцатого  -  откушав
особых диетических блюд, - и мы встречались в библиотеке. Приемы  эти  чем
дальше, тем становились  чаще  и  пышнее.  Из  детского  тщеславия  бывший
дипломат отмечал такими  обедами  национальные  праздники  стран,  где  он
служил, - это позволяло ему надевать ордена. Ни наш День независимости, ни
взятие Бастилии не совпали с моими визитами, но он часто являлся в кабинет
во всем блеске, скромно бормоча, что "у Польши трагическая, но  доблестная
история" или что "трудно переоценить заслуги Гарибальди" -  или  Боливара,
или Густава Адольфа.
   Мы  продолжали  заниматься  пребыванием  декана   Беркли   в   Западном
полушарии. Доктор  Босворт  видел,  что  мой  интерес  мало  уступает  его
собственному. Вообразите наш восторг,  когда  при  чтении  "Аналитика"  мы
обнаружили, что "наш" - теперь уже _епископ_ Беркли -  уложил  на  лопатки
сэра Исаака Ньютона и могучего Лейбница в споре о бесконечно малых.  Мы  с
доктором Босвортом были грудными младенцами в космологической  физике,  но
суть ухватили. Друг Ньютона Эдмунд Галлей  (чьим  именем  названа  комета)
насмешливо высказался о  "непостижимых  доктринах  христианства",  которых
придерживается епископ Беркли, а епископ ответил, что ньютоновы бесконечно
малые "флюксии" настолько  "сомнительны,  невразумительны  и  непотребны",
насколько может быть таковым понятие в богословии, и  добавил:  "Что  есть
эти  флюксии  -  эти  скорости  исчезающих  приращений?  Это  ни  конечные
величины, ни величины бесконечно малые, ни что-либо иное.  Назвать  ли  их
призраками почивших  величин?"  Трах!  Бац!  Структура  Вселенной,  как  и
принципы  христианской  веры  -  согласно  епископу,  -  постигается  лишь
интуицией. Нельзя сказать, что мы  с  доктором  Босвортом  плясали  в  его
кабинете, по шпионы, подслушивавшие у дверей, должно быть,  доносили,  что
творится нечто непонятное - в полночь! То были поистине  гиганты!  Включая
Свифта - моего покровителя с тех пор, как я стал считать себя  Гулливером.
Мы были в сердце Второго города, в восемнадцатом веке.
   В нашей первой беседе я пресек чрезмерное любопытство доктора  Босворта
к  моей  особе;   последующие   наши   разговоры   ограничивались   темами
историческими, но я чувствовал, что его по-прежнему "снедает любопытство".
Когда очень  богатые  располагаются  к  одному  из  нас,  менее  счастливо
обеспеченных,  они  испытывают  жалостливый  интерес  к   тому,   как   мы
"перебиваемся" в условиях лишений и  грязи,  на  которые  мы  обречены,  -
короче говоря, выясняют, _сколько мы  зарабатываем_.  Не  голодаем  ли?  С
такого рода заботой я сталкивался снова и снова  в  течение  лета.  Передо
мной неизменно ставили тарелки с бутербродами, вазы с фруктами. Только раз
(и не здесь) согласился  я  выпить  чашку  чаю  в  доме  нанимателя,  хотя
приглашения на завтраки, обеды и вечера становились все более частыми.
   Меня смущало, что благодаря неутомимому перу Флоры  Диленд  я  стал  на
Авеню предметом незаслуженного любопытства. Как я уже рассказывал, она без
промедления постаралась расположить к себе Ньюпорт. Она  заворожила  своих
читателей по всей стране  (и  местных)  рассказами  о  Девяти  городах,  о
роскошных деревьях острова Акуиднек и  о  чудесах  дома  Уикоффов.  Я  еще
несколько раз посетил "Кулик", но  цветок  нашей  дружбы  увял:  она  меня
пилила, а потом поссорилась со мной. Ей было невдомек, почему я не лезу из
кожи вон, чтобы стать светской знаменитостью в "коттеджах" -  по-видимому,
с ней на буксире. Я твердо сказал ей, что не принимаю никаких  приглашений
и никогда не приму. Но прежде чем мы  расстались  совсем,  она  напечатала
шестую статью - яркую картину культурного  возрождения,  совершившегося  в
этом земном раю. Статья была послана мне, но я удосужился прочесть ее лишь
много позже. Не называя меня,  она  писала  о  невероятно  ученом  молодом
человеке, который стал "гвоздем" летнего сезона  и  читает  Гомера,  Гете,
Данте и Шекспира старым и молодым. Он  воскресил  Клуб  Браунинга,  а  его
французские утренники превращают пляж Бейли в пустыню. Статья  открывалась
презрительным опровержением шутки двадцатилетней давности насчет того, что
"ньюпортские дамы никогда не слышали первого акта оперы и не прочли второй
половины книги". Ньюпорт всегда был и остается, утверждала она,  одним  из
самых просвещенных  городов  страны,  второй  родиной  Джорджа  Бэнкрофта,
Лонгфелло, Лоуэлла, Генри Джеймса, Эдит Уортон  и  миссис  Эдвард  Венебл,
автора прочувствованного сборника стихов "Сны в Акуиднекском саду".
   Не знал я в то время и другой, менее лестной причины, сделавшей меня  в
этих кругах предметом почти болезненного любопытства.
   В доме  было  заведено,  что  около  полуночи  гости  доктора  Босворта
приходили в кабинет, чтобы вторично попрощаться  со  знаменитым  хозяином.
Стараясь стушеваться - это стало моей линией поведения,  -  я  держался  у
стены. Миссис Босворт с ними не входила, но доктор  Босворт  и  Персис  не
забывали представить меня каждому новому гостю. Среди  них  были  те,  кто
прибегал к моим услугам; мисс Уикофф лучезарно улыбалась мне, Бодо (частый
гость) по-братски и без изящества приветствовал меня  на  немецком  языке.
Незнакомые дамы сообщали мне об успехах своих детей:
   - Благодаря  вам,  мистер  Норт,  мой  Майкл  воспылал  желанием  стать
чемпионом по теннису.
   Миссис Венебл:
   - Бодо говорит, что вы читаете епископа Беркли, - какая прелесть!
   Еще кто-то:
   - Мистер Норт, мистер Уэллер и я  даем  в  субботу  небольшой  бал.  По
какому адресу можно прислать вам приглашение?
   - Сердечно вас благодарю,  миссис  Уэллер,  но  дни  у  меня  настолько
загружены, что я не в состоянии нигде бывать.
   - _Ни на каких_ вечерах?
   - Да - большое вам спасибо, - ни на каких.
   Еще кто-то:
   -  Мистер  Норт,  мне  не  поздно  вступить  в  ваше  Общество  Роберта
Браунинга? Я обожаю Браунингов.
   - Мне ничего не известно о существовании Общества Браунинга в Ньюпорте.
   - Вот как?.. Вот как? Наверно, меня ввели в заблуждение.
   Фенвики, с которыми вы  познакомитесь  позже,  были  очень  сердечны  и
улыбались  заговорщицки.  Я  был  представлен  родителям  Дианы  Белл,  не
признавшим во мне знакомца. Я наклонился к  миссис  Белл  и  сказал  тихим
голосом, по очень внятно: "Я дважды посылал мистеру Беллу счет за  услуги,
о которых мы договаривались. Если он не оплатит мой счет, я  расскажу  всю
историю мисс Флоре Диленд, и шестьдесят  миллионов  американцев  узнают  о
том, как украли чужое письмо. Всего доброго, миссис Белл".
   Это было низко; это было недостойно йейлца. Она  смотрела  прямо  перед
собой, но счет был оплачен. Кто хочет быть джентльменом - пусть будет!
   В числе других гостей я знакомился со все новыми и новыми членами клана
Босвортов: с мистером и миссис Кассиус Марселлус Леффингвелл и их старшими
детьми; с Эдвардом Босвортом, его супругой и старшими детьми;  с  Ньютоном
Босвортом, его супругой и детьми. Все дамы подавали мне руку и  объявляли,
что счастливы со мной познакомиться; джентльмены же не только не  подавали
руки, но еще смотрели на меня  как  на  пустое  место  или  поворачивались
спиной. Не раз столкнувшись с такой враждебностью, я понял, что  Гулливеру
на острове Акуиднек открылась новая сторона местных нравов,  заслуживающая
более пристального внимания.
   В "Девяти фронтонах" мне было неуютно. Я приехал в  Ньюпорт  для  того,
чтобы наблюдать не вмешиваясь. В доме же Босвортов я  смутно  ощущал,  что
рискую  стать  действующим   лицом   в   перипетиях   на   манер   поздней
елизаветинской драмы. Я уже  нажил  здесь  двух  врагов:  Виллис  меня  не
переносил; а когда я проходил в холле  мимо  миссис  Босворт,  она  слегка
наклоняла голову, по взгляд ее говорил: "Берегитесь, молодой  человек,  мы
вашу игру раскрыли..." Со дня на день я собирался бросить эту  работу.  Но
мне было приятно читать  епископа  Беркли;  мне  было  приятно  все  время
вспоминать вместе с доктором Босвортом  Ньюпорт  XVIII  века,  лежавший  в
полумиле от того места, где мы занимались. Меня очень интересовала Персис,
миссис Теннисон, хотя я не был ей представлен.  Она  поглядывала  на  меня
озадаченно и с недоверием. Я удивлялся, как она может жить круглый  год  в
доме, которым правит  ее  мстительная  "тетя  Салли".  Больше  всего  меня
вдохновляла нелепая мечта  хозяина  собрать  здесь  величайших  мыслителей
современности - мечта, которую он мог поведать только  шепотом.  Я  прожил
четыре с половиной мирных года в Нью-Джерси, где не было ни  фантазий,  ни
опасностей, ни демонов, ни безумцев, - и очень мало возможностей  испытать
и попробовать себя на тех поприщах, мечты о которых дремали в душе.  Я  не
отказался от места.
   Я сам по неразумению сделал шаг, еще глубже вовлекший меня  в  события.
Мы читали вслух собственный доктора Босворта труд "Некоторые здания  XVIII
века  в  Род-Айленде".  Закончив  главу,  содержавшую  подробное  описание
"Уайтхолла" епископа Беркли, я выразил свое восхищение искусством  автора;
потом добавил:
   - Доктор Босворт, для меня было бы большой  честью  посетить  этот  дом
вместе с вами. Нельзя ли как-нибудь днем съездить посмотреть его?
   Ответом было молчание. Я поднял голову и встретил его пытливый жалобный
взгляд.
   -  Конечно,  мне  бы  тоже  хотелось.  Я  думал,  вы  понимаете...  Это
препятствие... Я не могу покинуть дом больше чем на четверть часа. Я  могу
немножко погулять по саду. Я никогда не выйду из этого дома. Я здесь умру.
   Я ответил ему тем безмятежным взглядом, который взял  на  вооружение  в
армии, где абсурд не знает границ и мы, мелкая сошка, не можем  защититься
иначе, как изображая непроходимую тупость. Про себя я подумал:  "Он  не  в
своем уме. Он свихнулся". Мы нередко просиживали в  его  кабинете  по  три
часа кряду, после чего он не спеша провожал меня до  выхода.  И  сейчас  я
думал лишь о том, что не желаю слышать о его затруднениях больше ни слова.
Я не желал видеть этого умоляющего, тоскливого, покорного выражения на его
лице. Я ему не врач. Я не знаю, кто  я  такой,  но  доктор  Босворт  плохо
разбирался в людях. Он полагал, что мне можно  поплакаться.  Найдя  такого
собеседника, несчастный человек не способен  держать  язык  за  зубами,  и
вскоре мне пришлось выслушать всю эту дурацкую смехотворную историю.
   Но здесь я должен прервать повествование.
   Я должен объяснить, почему (я выяснил это вскоре) мои встречи с гостями
после обедов у доктора Босворта были так не похожи одна на другую.
   Я по-прежнему с удовольствием  проводил  свободные  вечера  в  пансионе
миссис  Крэнстон,  который  жил  предстоящим  возвращением  Эдвины.  Генри
по-прежнему демонстрировал  нам  открытки,  где  рассказывалось  о  китах,
грозных штормах, летучих рыбах и красотах  Подветренных  островов.  Беседы
текли плавно. Я по большей части играл роль благодарной аудитории. О своей
деятельности сообщал лишь  в  общих  чертах,  стараясь  называть  поменьше
фамилий.  После  ухода  других  дам  миссис  Крэнстон  иногда  давала  нам
поблажку, разрешая звать друг друга по имени. Обычно с нами  сидел  мистер
Гриффин, в  состоянии  напряженной  задумчивости  или  пустоты,  время  от
времени приводя нас  в  восторг  внезапным  и  диковинным  умозаключением.
Многие размышления миссис Крэнстон очень обогатили мой Дневник.
   - Уиткомы! - восклицала миссис Крэнстон. - Вот  вам,  Генри,  еще  один
пример Почетного Караула. Ох, как жалко, что с нами  нет  Эдвины,  она  бы
объяснила Тедди свою теорию Почетного Караула.  Расскажите  вы,  Генри.  Я
сегодня устала. Расскажите - я знаю, ему будет интересно.
   - Вы остановите меня, мадам, если  меня  немного  занесет,  как  иногда
бывает?.. Значит, таким путем, дружище: в Ньюпорте есть десяток домов, где
живет пожилая персона мужского или женского пола, которая  сидит  на  куче
денег...
   - Двадцать домов, Генри, _по меньшей мере_ двадцать.
   - Благодарю вас, мадам.  Ну,  назовем  эту  персону  Старым  Моголем  -
некоторые говорят Монгол, как вам больше нравится. Ньюпорт -  единственное
место в стране, где богатые старики живут дольше, чем богатые старухи. Это
заметили вы, миссис Крэнстон.
   - Да,  по-моему,  это  так.  Убивает  светская  жизнь.  Старики  просто
удаляются к себе наверх. Никто еще не  видел,  чтобы  старуха  добровольно
удалилась от светской жизни.
   - А у Старого Моголя  есть  сыновья,  и  дочери,  и  внуки,  и  летучие
племянницы и племянники, которым очень интересно послушать  завещание.  Но
Персона не желает умирать. Так что вы делаете? Вы собираетесь вокруг  него
каждый час  и  нежно  осведомляетесь  о  самочувствии  -  нежно,  грустно,
заботливо. Вы зовете докторов, и они нежно и недоверчиво справляются о его
самочувствии. "Ну-с, мистер Моголь, как у нас сегодня делишки?  Боже  мой,
мы  помолодели  на  десять  лет!  Превосходно!  Позвольте  мне  еще  разок
взглянуть на ваше воспаленьице.  Нам  эта  шишечка  немного  не  нравится,
правда? Слишком близко к мозгу.  Так  -  беспокоит,  мистер  Моголь?"  Ох,
жалко, нет Эдвины - она великоле