ъел.
   - Многие выдающиеся ученые, особенно в последнее столетие, считают, что
это значит: "Я умер от голода, который был сильнее даже моего горя". А что
дает вам повод думать так, как вы сказали?
   Лицо его выражало страстную убежденность:
   - Потому что весь отрывок говорит об этом. Сын сказал отцу: "Ты дал нам
эту плоть; теперь возьми ее назад!" И все время, пока он говорит - там, во
льду на самом дне Ада, - он гложет шею своего врага.
   - По-моему, вы правы. Ученые девятнадцатого  века  не  желали  признать
жестокую правду. "Божественная комедия" была переведена в Кембридже,  штат
Массачусетс, Чарльзом Элиотом Нортоном, а потом еще раз  Генри  Уодсвортом
Лонгфелло, с примечаниями, и братом Томаса Карлейля в Лондоне; и  все  они
не пожелали прочесть ее  так,  как  читаете  вы.  Из  этого  следует,  что
англосаксы и протестанты никогда не  понимали  вашей  страны.  Они  хотели
сладости без железа  -  без  знаменитого  итальянского  terribilita  [ужас
(ит.)]. Прятались, отворачивались от жизни с ее многообразием. Разве вы не
встречали людей, которые делают вид, будто с вами ничего не случилось?
   Он внимательно смотрел на меня, но ничего не отвечал. Я улыбнулся. И он
улыбнулся в ответ. Я засмеялся. Засмеялся и он.
   - Мино, чего вам больше всего не хватает из-за несчастья с ногами?
   - Я не могу ходить на танцы. - Он покраснел. И мы оба расхохотались.
   - Ну, а если бы вы потеряли зрение, чего бы тогда вам больше  всего  не
хватало?
   Он задумался:
   - Что не вижу лиц.
   - А не чтения?
   - Для чтения есть заменители, а человеческих лиц ничто не заменит.
   - Черт возьми! Ваша мать права. Очень жалко, что у вас нет ног, но тут,
в голове, у вас полный порядок.
   Так вот, читатель, я знаю, о чем он хотел со мной говорить, вы  знаете,
о чем он хотел со мной говорить (по цене два доллара в  час);  подозреваю,
что и мать его знала,  о  чем  он  хочет  со  мной  говорить:  она  как-то
подчеркнуто пожаловалась, с его слов, что  знакомые  разговаривают  с  ним
"неискренне". Казалось бы, случайно  (но  чем  старше  я  становлюсь,  тем
меньше удивляюсь так называемым "случайностям") я  пришел  на  эту  беседу
подготовленным - во всеоружии опыта, приобретенного пять лет назад.
   Рассказ о том, что я испытал в 1921 году, - не праздное отступление.
   Когда я демобилизовался (защитив  Наррагансеттскую  бухту,  на  которую
никто не посягал), я решил продолжить свое образование; потом  я  поступил
учителем в школу города Раритан, в Нью-Джерси.  В  те  дни  неподалеку  от
школы  размещался  госпиталь  для  ветеранов  войны  с  ампутированными  и
парализованными  конечностями.   В   госпитале   самоотверженно   трудился
медицинский персонал и те, кто старался развлечь больных. Дамы из соседних
городов предлагали свою помощь - мужественные  дамы,  ибо  нелегко  бывать
там, где чуть ли не каждый из  четырехсот  мужчин  потерял  одну  или  две
конечности. Дамы играли с больными в шашки  и  шахматы;  учили  играть  на
гитаре  и  мандолине;  организовали  занятия  по   акварели,   ораторскому
искусству  и  хоровому   пению;   ставили   любительские   спектакли.   Но
добровольцев явно не хватало. Четыремстам мужчинам  только  и  оставалось,
что по пятнадцать часов в день играть в карты, изводить нянек и  сестер  и
скрывать  друг  от  друга  свой   страх   перед   будущим.   К   тому   же
мужчин-добровольцев было  мало;  вернувшись  с  войны,  американцы  очертя
голову кинулись в работу, наверстывая упущенное время. А никакой  мужчина,
если он сам не был солдатом, не захочет  вступить  в  джунгли,  населенные
обезумевшими от отчаяния калеками. Поэтому начальник госпиталя обратился к
директорам ближайших частных школ с просьбой прислать  бывших  военных  на
помощь заведующему развлечениями.  Транспорт  будет  обеспечен.  Несколько
учителей  Раританской  школы   (включая   отставного   капрала   береговой
артиллерии Т.-Т.Норта)  каждый  понедельник  утром  и  пятницу  под  вечер
грузились в транспортер и тряслись тридцать миль по дороге в госпиталь.
   "Господа, - сказал нам заведующий развлечениями,  -  кое-кто  из  наших
пациентов думает, что им надо  обучаться  журналистике.  Им  кажется,  что
можно заработать миллион, продав в "Сатердей  ивнинг  пост"  свои  военные
мемуары. Другие не желают вспоминать о войне; но хотят писать  и  печатать
рассказы о Диком Западе или о бандитах и сыщиках. Большинство  не  кончило
средней школы. Они не  могут  грамотно  написать  даже  список  белья  для
прачечной... Я  разделю  вас,  добровольцев,  на  отряды.  Каждому  дается
двенадцать больных. Они записались в кружок с большой  охотой  -  об  этом
можете не беспокоиться. Ваши занятия  будут  называться:  "Журналистика  и
литература для заработка". Да, хотят они  все,  но  я  вас  предостерегаю:
внимание у них быстро рассеивается. Сделайте так,  чтобы  каждые  четверть
часа они могли поболтать. Большинство -  по-настоящему  хорошие  парни,  с
дисциплиной у вас будет порядок. Но их гнетет страх  перед  будущим.  Если
вам удастся завоевать их доверие, вы такого наслушаетесь...  Буду  с  вами
откровенен: им кажется, что ни одна девушка не пойдет за них замуж, и даже
проститутка не захочет с ними спать. Им кажется, будто все смотрят на  них
как на евнухов. У большинства это, конечно, не так, но одно из последствий
ампутации - ощущение, что тебя кастрировали.  То  в  одной  палате,  то  в
другой ночью кто-нибудь просыпается с криком. В  сущности,  они  поглощены
только одним: секс, секс и секс; а кроме того - отчаянный страх,  что  всю
жизнь им придется  от  кого-то  зависеть.  Поэтому  каждые  четверть  часа
давайте им отдых. Главная ваша задача - разрядка. И еще вот что: весь день
и  чуть  не  всю  ночь  они  сквернословят   -   нью-йоркская   похабщина,
кентуккийская, оклахомская, калифорнийская. Вам понятно почему, а?  У  нас
тут правило: если они выражаются в присутствии сестер,  духовных  лиц  или
вас, добровольцев, на них накладывают взыскание.  Лишают  части  денег  на
сигареты, ежедневного купания в  бассейне  или  кино.  Я  хочу,  чтобы  вы
помогли в этом деле. Они вас будут уважать, если вы  не  станете  потакать
им, - держитесь построже. Давайте им задания. Скажите,  что  через  неделю
каждый из них должен приготовить  статью,  рассказ  или  стихотворение.  А
сейчас мисс Уорринер проведет вас в спортивный зал. Спасибо, господа,  что
пришли".
   - Мино, вы молодец, что  сумели  стать  самостоятельным,  сперва  решая
головоломки, а потом  придумывая  свои,  -  скоро  вы  сможете  сами  себя
содержать. Расскажите, как это у вас получилось.
   - Я начал этим заниматься лет с двенадцати.  Учение  в  школе  давалось
легко, и я много читал. Роза носила мне книги из библиотеки.
   - Какие именно?
   - Тогда я хотел стать астрономом, но занялся этим чересчур рано. Я  еще
не  был  готов  к  математике.  Теперь  готов.  Потом  я   задумал   стать
священником. Конечно, это было невозможно,  но  я  прочел  много  книг  по
богословию и по философии. Не все  мне  было  понятно...  однако  тогда  я
выучил латынь.
   - Неужели вам и посоветоваться было не с кем?
   - Я люблю сам до всего докапываться.
   - Но, черт возьми, вы же хотели читать Данте со мной!
   Покраснев, он пробормотал:
   - Это другое дело... Потом я стал решать головоломки, чтобы  заработать
деньги на покупку книг.
   - Покажите головоломки, которые вы придумали сами.
   Большинство полок, до которых он мог дотянуться, были похожи на полки в
бельевом шкафу. Он вытащил пачку листков - головоломки были написаны тушью
на ватмане.
   - Opus elegantissimum juvenis! [изящнейшее творение  юности  (лат.)]  -
сказал я. - Вам это доставляет удовольствие?
   - Нет. Удовольствие мне доставляют деньги.
   Я понизил голос:
   - Помню, когда я первый раз заработал  деньги,  во  мне  все  взыграло.
Становишься мужчиной. Ваша мать сказала, что сейчас вы придумываете что-то
новое.
   - Я сконструировал три новых  игры  для  взрослых.  Вы  знаете  мистера
Олдберга?
   - Нет.
   - Здешний адвокат. Помогает мне выправлять патенты. В  этой  отрасли  -
игр и головоломок - столько жулья.  Гоняются  за  любой  свежей  выдумкой,
украдут что угодно.
   Я откинулся в кресле.
   - Мино, назовите три самых больших желания, которые могут  исполниться,
если пойдут настоящие деньги.
   Он  протянул  руку  к  другой  полке  и   достал   фабричный   каталог:
оборудование для больниц и инвалидные коляски. Открыв, протянул  мне;  там
было изображено кресло на колесах, приводимое в движение мотором; оно было
никелированное, со съемным верхом на случай  дождя,  снега  или  солнца  -
прекрасная вещь. Двести семьдесят пять долларов.
   Я присвистнул.
   - А потом?
   Еще один каталог.
   - Я присмотрел ботинки-протезы. Они прикрепляются к ногам ремнями над и
под коленями. Костыли все равно нужны, но болтаться ноги не будут. И часть
веса придется на ноги. Понадобится какая-нибудь трость,  чтобы  не  падать
вперед.  Думаю,  что,  когда  привыкну  к  протезам,  изобрету  что-нибудь
поудобнее.
   Он настолько владел собой, что можно было подумать, будто разговор идет
о покупке нового автомобиля. Однако откровенность шла еще не до  конца.  Я
взял быка за рога:
   - А потом хотите снять отдельную квартиру?
   - Да, - с удивлением подтвердил он.
   - Где сможете принимать друзей?
   - Да, - сказал он и пристально на меня посмотрел: догадываюсь ли я, что
у него на уме. Я улыбнулся и, глядя ему в глаза, повторил свой вопрос.  Он
оробел и отвел взгляд.
   - Можно посмотреть, что у вас тут за книги?
   - Конечно.
   Я встал  и  повернулся  к  полкам.  Книги  были  подержанные  и  сильно
потрепаны от долгого употребления - более долгого, чем его жизнь. Если  он
покупал их в Ньюпорте, то, наверно,  обошел  тех  же  букинистов,  которых
обнаружил я, "ведя раскопки" в Пятом городе. Но может быть,  он  выписывал
их по каталогам из городов побольше. На  нижней  полке  стояла  Британская
энциклопедия (одиннадцатое издание), несколько атласов, звездные  карты  и
разные объемистые справочники. Большинство полок было  заставлено  книгами
по астрономии и математике. Я снял "Начала" Ньютона.  Поля  были  исписаны
пометками - мелкий почерк, выгоревшие чернила.
   - Это ваши пометки?
   - Нет, но они очень толковые.
   - А где "Божественная комедия"?
   Он показал на две полки рядом с собой; там стояли "Summa"  [сокращенное
название "Summa Totius Theologiae"  (1265-1274)  -  главного  философского
трактата  св.Фомы  Аквинского],  Спиноза,   "Энеида",   "Мысли"   Паскаля,
Декарт...
   - Вы читаете по-французски?
   - Роза без ума от французского. Мы с ней играем в шахматы,  в  го  и  в
триктрак по-французски.
   Я вспомнил Элберта Хьюза. Значит, в Ньюпорте есть еще один полугений, а
то и настоящий гений. Может быть - поздний  отпрыск  Пятого  города.  Ведь
слышал же я, что в Конкорде, штат Массачусетс,  еще  сто  лет  назад  люди
собирались  большими  компаниями   и   посвящали   вечера   чтению   вслух
по-итальянски, по-гречески, по-немецки и даже на санскрите. В Беркли, штат
Калифорния, моя мать один  вечер  в  неделю  читала  вслух  с  миссис  Дэй
по-итальянски, а другой - с миссис  Винсент  по-французски.  Она  посещала
немецкие семинары в университете (профессор Пинджер), потому  что  мы,  ее
дети, научились этому языку в двух немецких школах Китая.
   Я чуть было не спросил Мино, не хочет ли он поступить в  один  из  двух
соседних университетов. Я понимал, что природная независимость  воспрещает
ему полагаться на чужую помощь при ходьбе и что увечье  выработало  в  нем
типичный склад ума самоучки ("я  люблю  сам  до  всего  докапываться").  Я
вспомнил, как отец Паскаля застал мальчика, с  упоением  читавшего  Первую
книгу Эвклида. У отца были совсем другие планы касательно его образования.
Он отнял книгу и запер сына в комнате, но Паскаль  сам  дописал  книгу  до
конца, выведя свойства  прямоугольника  и  треугольника,  как  шелковичный
червь выводит шелковую нить  из  собственных  внутренностей.  Однако  Мино
вызывал у меня невеселые мысли.  В  двадцатом  веке  самоучкой  далеко  не
пойдешь, да еще при  такой  широте  интересов.  Я  уже  встречал  подобных
самоучек  -  а  позже  познакомился  с  новыми,  -  которые  в   молодости
пренебрегали  систематическим   обучением,   а   потом   писали   "Историю
человеческого мышления" и "Основания нравственных ценностей".
   Я сел в кресло.
   - Мино, вы в последнее  время  встречались  с  девушками,  которые  вам
нравятся?
   Он поглядел на меня так, будто я его ударил или издеваюсь  над  ним.  Я
молча смотрел на него и ждал ответа.
   - Нет. Я не знаю никаких девушек.
   - Как же? Ведь сестра приводит к вам своих подруг. - Он не мог  или  не
захотел этого отрицать. - И разве я  не  видел,  как  вы  разговаривали  с
девушкой  -  помощницей  библиотекаря   в   журнальном   отделе   Народной
библиотеки? - Он опять не мог или не захотел этого отрицать.
   - Они не принимают меня всерьез, - наконец произнес он.
   - То есть как это "не принимают всерьез"?
   - Поговорят минутку - и тут же торопятся убежать.
   - Господи спаси, а вы что думали - что они станут раздеваться?
   Руки у него задрожали. Он подложил их под себя, не сводя с меня глаз.
   - Нет.
   - Вам кажется, что они принужденно с вами разговаривают?  А  я  уверен,
что это вы принужденно разговариваете. Такой приятный молодой человек,  да
еще с головой. Ручаюсь, что вы неверно ведете игру.
   Наступило гробовое молчание. Его испуг передавался мне,  но  я  отважно
продолжал:
   - У вас, конечно, есть изъян, но не такой уж большой, как вы полагаете.
Ваше воображение его раздувает. Возьмите  себя  в  руки,  Мино.  Множество
людей с таким же недостатком устроили  свою  жизнь,  женились  и  народили
детей. Хотите расскажу, откуда я это знаю?
   - Хочу.
   Я рассказал ему о госпитале для  ветеранов  войны.  И  кончил  довольно
резко:
   - Четыреста человек в инвалидных креслах и колясках! Кое-кто из них  до
сих пор шлет мне письма. И  семейные  фотографии  -  с  женами  и  детьми.
Особенно на Рождество. Тут у меня их нет, но я попрошу, чтобы мне прислали
из дому, и покажу вам. Поймите, все эти люди старше  вас.  Многие  из  них
были старше вас, когда их ранило. Какого же черта вам  не  терпится?  Беда
ваша в том, что вы разжигаете в себе  тревогу  о  будущем;  голова  у  вас
занята тем, что будет в тридцать шестом и сорок шестом  годах,  как  будто
это - завтра. А другая беда: что вам вынь да положь  Пламенную  Страсть  с
большой буквы. Мужчина не может жить без женского общества, тут вы  правы.
Но не испортите дела, не погубите его  излишней  поспешностью.  Начните  с
дружбы. Послушайте-ка, ведь Шотландское кафе сестер Лафлин - всего девятый
дом от вас. Вы там бывали? - Он покачал головой. - Ну вот, сходите туда  с
Розой. Я приглашаю вас с какой-нибудь вашей  знакомой  девушкой  пообедать
там в следующую субботу, ровно в полдень.
   - Я не знаком так близко ни с одной девушкой - чтобы пригласить.
   - Ну что ж, если в субботу вы не приведете на обед девушку,  мы  вообще
оставим эту тему. Мне всегда будет приятно прийти к вам, чтобы  поговорить
о сэре Исааке Ньютоне или епископе Беркли, - очень жаль, что у вас нет  на
полках ни одного его труда, - но провалиться мне на этом месте, если  хоть
раз заговорю о девушках. Будем делать вид, что мы евнухи. Я-то думал,  что
вы для начала пригласите с нами в субботу какую-нибудь приятельницу,  а  в
будущую субботу пригласите, уже без меня,  другую  приятельницу.  Надеюсь,
вам это по средствам, правда? Там за семьдесят пять  центов  подают  очень
хорошие порционные блюда. Вы же хотели выбросить шестнадцать  долларов  на
дурацкие разговоры о Данте... А еще через неделю я снова устрою обед, и вы
пригласите еще какую-нибудь девушку...
   В душе его шла мучительная борьба.
   - Единственные девушки, каких  я  знаю...  хоть  немножко  знаю...  они
близнецы.
   - Прекрасно! Веселые?
   - Да.
   - Как их зовут?
   - Авонцино... Филумена и Аньезе.
   - Которая вам больше нравится?
   - Они совершенно одинаковые.
   - Ну что ж, в субботу вы будете сидеть с Аньезе, а я приведу приятеля и
посажу его с Филуменой. Вы знаете, что значит Аньезе по-гречески? - Он  не
ответил. - Это от слова hagne - чистая, целомудренная.  Так  что  оставьте
ваши распутные мысли при себе.  Ведите  себя  спокойно.  Просто  дружеская
встреча. Разговор о погоде и о ваших  головоломках.  Мы  потрясем  девушек
рассказами о ваших новых  изобретениях  и  патентах.  Договорились?  -  Он
кивнул. - Не пойдете на попятный, а? - Он помотал  головой.  -  Запомните:
лорду Байрону приходилось приторачивать к своей короткой  ноге  специально
сшитый сапог, а половина девушек в Европе обливалась из-за  него  слезами.
Зарубите это себе на носу. Как перевести имя царя Эдипа?
   - Распухшая нога.
   - На ком он женился?
   - На своей матери.
   - А как звали его прекрасную дочь?
   - Антигона.
   Я расхохотался. Мино смущенно усмехнулся.
   - Ну, мне пора, Мино. Руку. Увидимся в будущее воскресенье,  в  это  же
время, но _сперва_ я жду вас в Шотландской кондитерской. Оденьтесь так же,
как сейчас, и  не  забывайте,  что  идете  веселиться.  Учтите:  настоящую
девушку не завоюешь танцами и теннисом; ты добьешься ее, если ты  хороший,
честный парень с огоньком в глазах и деньгами в  банке,  чтобы  прокормить
маленьких Антигон, Йемен, Полиников и Этеоклов. Все ясно?
   Проходя через магазин, я сказал Розе о субботней встрече.
   - Вы придете?
   - О да! Спасибо.
   - Проследите  за  тем,  чтобы  Мино  передал  мое  приглашение  сестрам
Авонцино. Ему может понадобиться ваша помощь, но  пусть  все-таки  сделает
это сам...  Синьора  Матера,  у  вас  самый  талантливый  сын  на  острове
Акуиднек.
   - А я вам что говорила! - И она  поцеловала  меня  на  глазах  у  всего
магазина.
   Я пожал руку ее мужу.
   - До свидания, дон Маттео! - В южной  Италии  почтенного  главу  семьи,
даже из рабочего  класса,  именуют  "доном"  -  след  векового  испанского
владычества.
   Я дошел до телефона и, позвонив к Венеблам, попросил барона.
   - Grub Gott, Herr Baron! [Здравствуйте, господин барон! (нем.)]
   - Ach, der Herr Professor!  Lobet  den  Herrn!  [А-а,  герр  профессор!
Благослови нас господь! (нем.)]
   - Бодр, мы с вами ужинали в Восьмом городе, помните?
   - Никогда не забуду.
   - А хотели бы вы пообедать в Девятом?
   - Schon! [Прекрасно! (нем.)] Когда?
   - Вы свободны в субботу в половине первого?
   - Могу освободиться.
   - Я вас приглашаю. Угощу обедом за семьдесят пять центов в  Шотландской
кондитерской на Нижнем Бродвее. Ровно в двенадцать  тридцать.  Вы  знаете,
где это?
   - Видел. А полиция нас не разгонит?
   - Бодо! Девятый город - самый благопристойный из всех городов Ньюпорта.
   - Вы опять что-то затеваете?
   - Да. В общих чертах скажу. Вы там не будете почетным гостем. И даже не
будете бароном. Почетный гость - двадцатидвухлетний гений. У него нет ног.
   - Как вы сказали?
   - Его в детстве переехал поезд. Нет ног. Как и вы,  он  натощак  читает
"Summa", Спинозу и Декарта - в подлиннике. Бодо, если бы  у  вас  не  было
ног, вы бы немножко стеснялись девушек?
   - По-о-жалуй. Стеснялся бы немножко.
   - Ну вот, там будут три  прелестные  девушки  из  Девятого  города.  Не
наряжайтесь слишком шикарно, мистер Штамс. И не  смейте  щипаться,  мистер
Штамс.
   - Gott hilf uns. Du bist ein verfluchter Kerl [Упаси господи. Ну  ты  и
пройдоха (нем.)].
   - Wiederschaun [до скорого (нем.)].


   В субботу утром я зашел в кондитерскую и перемолвился парой слов с моей
уважаемой и несгибаемой приятельницей мисс Эйлзой Лафлин.
   - Нас будет шестеро, мисс Эйлза. Можете оставить нам круглый  столик  в
углу?
   - Мы не любим, чтобы столики пустовали, мистер Норт. Вам это  известно.
Опоздаете на пять минут - и будете сидеть с кем придется