Ни здрасьте, ни до свиданья. Разве это жильцы?
   В ее взгляде впервые появился намек на доверие, даже на мольбу.
   - Когда они первый раз пришли,  они  не  ссылались  на  кого-нибудь  из
местных? Не давали другого адреса?
   - Тот, что постарше, по-моему, он у них главный, дал мне  номер  своего
ящика на почте - триста восемь. Как-то в воскресенье я их видела за обедом
в ресторане "Голубая звезда" на Темза-стрит.
   - А другим вы показывали эту квартиру?
   - Да, были две четы. Им не понравилось - кроватей  нет,  стульев  почти
нет. Они, верно, и за квартиру ее не посчитали. Да еще запах.
   - Запах?!
   - Да, по всему дому пахнет. Какая-то у них там химия.
   - Миссис Киф, мне кажется, у вас есть причины для беспокойства.
   - То есть как?
   - Пока не знаю. Вы можете сводить меня туда?
   - Да... Да, с удовольствием...
   И замечательный сыщик - главный инспектор Теофил Норт - вмиг вернулся к
жизни. Я поднялся за ней по лестнице  и,  когда  она  громко  постучала  в
дверь, с улыбкой сделал ей знак отойти в сторону. Я приложил ухо  к  щели.
Услышал приглушенное ругательство, приказания, отданные  шепотом,  быстрые
движения, что-то упало. Наконец дверь отперли, и перед нами предстал очень
рассерженный высокий мужчина с  усами  и  бородкой  полковника-южанина.  В
белом халате он был похож на хирурга.
   - Извините, что помешала вам, мистер Форсайт, но вот  джентльмен  хочет
посмотреть квартиру.
   - Я просил вас устраивать эти осмотры с двенадцати до часу, миссис Киф.
   - Люди приходят ко мне, когда им удобно. Они осматривают по  пять-шесть
квартир за утро. Извините, ничего не поделаешь.
   Это была большая комната, залитая солнечным светом, которым  мне  редко
придется наслаждаться, и казавшаяся еще больше из-за  скудной  обстановки.
Через всю комнату тянулся длинный стол. На  одном  краю  его  стоял  макет
идеальной деревни - отличная работа. Четверо мужчин выстроились по стенке,
словно на военном смотру.
   К великому моему удивлению, младший из них оказался Элбертом Хьюзом. Он
был изумлен не меньше моего и ужасно напуган. В роли сыщика мне надо  было
выглядеть как можно простодушнее. Я подошел к Элберту и пожал ему руку:
   - Привет, Хьюз. Такое чудесное утро, а вы сидите взаперти.  Ничего,  мы
вас на корты вытащим. - Я стукнул его по  плечу.  -  Вы  что-то  похудели,
осунулись, Хьюз. Теннис, мой дорогой, вот что  вам  нужно!..  Ага!  Делаем
игрушки?  До  чего  симпатичная  деревенька.  Извините,   джентльмены,   я
посмотрю, найдется ли место в  шкафах  для  моих  теннисных  кубков.  -  В
комнате стояли рядом несколько посудных шкафов со стеклянными  дверцами  и
шелковыми занавесками внутри. Я схватился за ручки, но шкафы были заперты.
- Заперто?.. Ну, ничего, не трудитесь отпирать. - Я отправился в ванную  и
на кухню. - Мне в самый раз, - сказал я миссис Киф. - Но  странный  запах.
Еще я собираю камни - давнишнее увлечение, - полудрагоценные. Для них тоже
нужно место в шкафах. - Вернувшись в  комнату,  я  окинул  ее  благодушным
взглядом. Она нисколько не походила на архитектурную мастерскую. Ни  одной
корзины для бумаг! Комната была опрятна и прибрана, как образцовая контора
в витрине универмага, - за исключением одного обстоятельства:  в  открытых
окнах на веревочках висели аккуратно скрепленные листы бумаги -  сушились.
Они были окрашены в светло-табачный цвет. Я улыбнулся мистеру  Форсайту  и
сказал:
   - Постирушка, а?
   - Миссис Киф, - сказал он, - я думаю,  у  джентльмена  было  достаточно
времени, чтобы осмотреть квартиру. Нам надо работать.
   Я полагал, что для изготовления фальшивых денег, гравюр и офортов нужен
громоздкий пресс и банки с синей и зеленой краской,  но  ничего  подобного
тут не было. Листы бумаги в окнах явно "старились". Я был на верном пути.
   - А вон в углу еще шкафы для моих коллекций, - радостно  воскликнул  я.
Они были без замков. Я с трудом доставал до их ручек и  поэтому  два  раза
подпрыгнул.  Дверцы  распахнулись.  Пытаясь  удержаться  от   падения,   я
ухватился за кипы бумаги, лежавшие на  полках,  чем  вызвал  целую  лавину
листов, которые усыпали  пол,  -  да,  "густо,  как  листья  осенние,  что
устилают ручьи Валломброзы". Все четверо бросились их подбирать, но я  уже
заметил, что это - написанные старомодным изящным почерком копии  "Боевого
гимна  Республики"  с  автографом  Джулии  Уорд  Хау,  некогда  жительницы
Ньюпорта. Лежа на них  ничком,  я  успел  разглядеть,  что  все  они  -  с
дарственными надписями разным людям: "Дорогому другу...", "Достопочтенному
судье..." Я ничем не выдал своего удивления. - Ох, джентльмены,  извините,
пожалуйста, - сказал я, поднимаясь с  пола.  -  Надеюсь,  я  не  подвернул
ногу!.. Ну что ж, можно идти, миссис Киф. Я очень признателен вам за  ваше
терпение, джентльмены.
   Пока я ковылял к двери, мистер Форсайт сказал:
   - Миссис Киф, я надеюсь, вы оставите комнаты за нами до конца августа -
и без посетителей. Я как раз собирался сделать  вам  предложение  на  этот
счет.
   - Мы поговорим об этом после, мистер Форсайт. А сейчас не  буду  мешать
вам работать.
   Спустившись с лестницы, я спросил:
   - Можем мы поговорить где-нибудь в другом месте - па кухне, например?
   Она кивнула и пошла по коридору. Я повернул в другую сторону и,  открыв
выходную дверь, громко сказал: "Извините, миссис  Киф,  мне  не  подходит.
Неизвестно, через сколько дней выветрится этот неприятный запах.  Простите
за беспокойство. Всего хорошего, миссис Киф!" С  этими  словами  я  громко
хлопнул выходной дверью и на цыпочках пошел к ней в кухню. Она смотрела на
меня во все глаза.
   - По-вашему, они подозрительные люди, мистер Норт?
   - Делают фальшивки.
   - Фальшивки, господи Исусе! Фальшивки!
   - Нет, не фальшивые деньги. Они подделывают древности.
   - Фальшивки! Никогда у меня таких не было, мистер Норт. Ох,  ведь  отец
начальника полиции дружил с моим мужем. Может, мне к нему пойти?
   - Я бы не стал поднимать шум. Они никому не вредят. А если  и  продадут
сотню фальшивых писем Джорджа Вашингтона, то купят их только дураки.
   - Да не оставлю я их в своем доме. Фальшивки! Что  мне  делать,  мистер
Норт?
   - Когда у них кончается месяц?
   - Я вам говорила: они съедут в любое время, но за две недели  я  должна
их предупредить.
   - Не подавайте виду, что вам известно,  чем  они  заняты.  Это  опасная
публика. Несколько  дней  пусть  все  остается,  как  было.  Я  что-нибудь
придумаю.
   - Ох, мистер Норт, помогите мне от них избавиться. Они платят  тридцать
долларов в месяц. Я вам сдам за двадцать пять. Я поставлю обратно  кровати
и красивую мебель. - Она не выдержала: - Говорила мне  сестра,  когда  муж
умер: уезжай обратно в Провиденс. Говорила, что не будет мне здесь  покоя.
Говорила: в этом городе такой есть народ - дрянь народ, и  липнет  к  нему
дрянь, и сколько раз я в этом убеждалась.
   Я знал ее ответ заранее, но спросил:
   - Вы - про ту сторону Темза-стрит?
   - Нет! Нет! - Она показала головой на север. - Я про них - про  Бельвью
авеню. Бога не боятся. _Грязные деньги - вот про что я!_
   Я утешил ее, как мог, и, насвистывая, покатил навстречу трудовому  дню.
Я нашел себе квартиру, и я слышал голос Девятого города.


   В тот же вечер, часов в девять, когда я освежал в  памяти  Новый  завет
по-гречески для завтрашнего урока, в дверь  постучали.  Я  открыл:  Элберт
Хьюз. Судя по его виду, несчастнее человека на свете не было.
   - Чем  могу  служить,  Элберт?  Опять  кошмары?..  Ну,  что  случилось?
Садитесь.
   Он сел и расплакался. Я ждал.
   - Ради бога, перестаньте плакать и скажите, в чем дело.
   Он проговорил рыдая:
   - Вы знаете. Вы все видели.
   - Что я знаю?
   - Они сказали, если я кому-нибудь проболтаюсь, они мне изувечат руку. -
Он вытянул правую руку.
   - Элберт! Элберт! Как  вы  могли  -  порядочный  американский  юноша  -
связаться с такой шайкой?.. Что сказала бы ваша мать, если бы узнала,  чем
вы занимаетесь?
   Это был выстрел наугад, но он попал в цель. Пот -  градом.  Я  встал  и
отворил дверь:
   - Перестаньте плакать или уходите!
   - Я... я расскажу.
   - Возьмите вон то полотенце и вытритесь. Выпейте стакан воды из крана и
начинайте с самого начала.
   Немного придя в себя, он начал:
   - Я вам говорил, как мистер  Форсайт  пригласил  меня  работать.  Потом
оказалось, что им совсем не вывески нужны, а... это. Они накупили первых и
вторых изданий "Гайаваты" и "Евангелины" и заставили меня  надписывать  их
друзьям писателя. Сперва я думал, это вроде розыгрыша. Потом я переписывал
стихи и тоже надписывал. И короткие письма  разных  людей.  Он  все  время
придумывает что-то новое - вроде  Эдгара  По.  Многие  собирают  автографы
наших президентов.
   - А где они продают?
   - При мне они стараются об этом не говорить. Большей частью - по почте.
У них есть штемпель: "Джон Форсайт, Торговля историческими  документами  и
автографами". Они каждый день получают кучу писем из Техаса и такого  рода
мест.
   Он работал уже два месяца, по восемь часов в день, по пять с  половиной
дней в неделю. Компаньоны не спускали с него глаз ни днем, ни  ночью.  Они
жили в гостинице для коммерсантов на Вашингтон-сквере. Элберт не отличался
силой воли, но все же маленькую битву выиграл: добился, что ему  разрешили
жить в ХАМЛе. Его опутали словно паутиной. Он  не  мог  пойти  поесть  или
послушать лекцию без дружеского присмотра. Когда он объявил, что  едет  на
выходной день  в  Бостон  к  матери  и  невесте,  мистер  Форсайт  сказал:
"Каникулы у нас в сентябре". Он вытащил из  кармана  подписанный  Элбертом
длинный контракт,  где  Элберт  соглашался  на  "постоянное  жительство  в
Ньюпорте, штат Род-Айленд". Мистер  Форсайт  любезно  добавил,  что,  если
Элберт нарушит контракт, с него  взыщут  через  суд  все  выплаченное  ему
жалованье. "Артелью так артелью, Элберт; работать так работать".  Я  давно
заметил, что то один, то другой из артели просиживает почти весь  вечер  в
вестибюле "X", читая или играя в шахматы - и следя за лестницей.
   Как тут не приснится, что ты  заживо  погребен,  что  вокруг  смыкаются
стены.
   - Что делает кудрявый?
   - Он делает водяные знаки и старит  бумагу.  Ставит  на  ней  пятна,  а
иногда подпаливает.
   - А другой?
   - Делает рамки и стеклит. Потом относит коробки на почту.
   - Понятно... А что за обещания изувечить вам руку?
   - Ну, это он, конечно, в шутку. Как-то я сказал, что меня действительно
интересуют надписи - ведь они меня для этого наняли - и что я хочу на  две
недели съездить  в  Вашингтон,  посмотреть  там  надписи  на  общественных
зданиях - ну например, на Верховном суде  и  на  памятнике  Линкольну.  Он
сказал, что я ему нужен тут. Говорит: "Ведь ты не хочешь,  чтобы  с  твоей
правой рукой что-нибудь случилось?" И заломил  мне  пальцы  -  вот  так...
Сказал с улыбкой, но мне это не понравилось.
   - Понятно... Вы хотите от них отделаться, Элберт?
   - Ох, Тед, зачем только я их встретил. Помогите мне! Помогите!
   Я долго смотрел на него. Черт  подери,  вот  я  и  попался.  Попался  в
западню. Как будто я один отвечаю  за  этого  беспомощного  неполноценного
полугения. Если пожаловаться в полицию, эти люди раньше или позже отомстят
Элберту, или мне, или миссис Киф, или всем троим. У меня полно  уроков,  я
не  могу  бросить  все  дела,  чтобы  вызволять  этого   несчастного,   не
приспособленного к жизни парня. Младенца надо кому-то подкинуть - и у меня
родилась идея.
   - Так вот, Элберт, скоро все переменится. Идите и продолжайте работать,
как обычно: несколько дней надо  потерпеть.  Не  подавайте  виду,  что  вы
чего-то ждете, не то сорвете весь план.
   - Не буду. Не буду.
   - А пока что ступайте к себе и ложитесь спать. Доктор Эддисон  дал  вам
снотворное? Высыпаетесь хоть немного?
   - Да, - неуверенно ответил он. - Дал мне таблетки.
   - Вы сейчас взвинчены. Я вам не могу сегодня читать.  Примите  таблетку
доктора Эддисона и - о чем вы думаете, когда хотите успокоиться?
   Он посмотрел на меня с доверчивой улыбкой.
   - Я думаю о том, как сделать красивое надгробье Эдгару Аллану По.
   - Нет! Нет! Выкиньте По из головы! Думайте о том, что у вас впереди - о
свободе, женитьбе, Абигейл. Отдохните как следует. Спокойной ночи.
   - Спокойной ночи, Тед.
   В конце коридора стоял телефон. Я позвонил доктору Эддисону.
   - Доктор, это Тед Норт. Можно к вам зайти минут через десять?
   - Конечно! Конечно! Всегда готов к небольшому радению.
   Как я уже говорил,  в  "X"  был  свой  врач,  Уинтроп  Эддисон,  доктор
медицины, громоздкий, крепкий как дуб старик семидесяти с лишним. Хотя его
табличка еще была прибита к столбу веранды, всем  незнакомым  он  говорил,
что больше не принимает, но не было случая, чтобы он  отказал  кому-нибудь
из прежних пациентов. Он сам стригся, сам себе готовил,  сам  ухаживал  за
садом, и поскольку ряды его старых пациентов редели,  у  него  было  много
свободного времени. Он любил сидеть в гостиной нашего  здания  и  рад  был
поговорить с любым постояльцем, который выражал к  этому  готовность.  Мне
было приятно его общество, и в моем Дневнике  постепенно  складывался  его
портрет. У него был  большой  запас  историй,  не  всегда  подходящих  для
слушателей младшего возраста.
   Я сбегал на Темза-стрит, купил бутылку самого лучшего, вернулся на нашу
улицу и позвонил к нему в дверь.
   - Заходите, профессор. С чем вы на этот раз?
   Я протянул ему гостинец. Зная,  что  я  не  пью  крепких  напитков,  он
приложился к горлышку и пробормотал:
   - Нектар, сущий нектар!
   - Понимаете, доктор,  у  меня  затруднения.  Вы  клянетесь  Гиппократом
полгода не говорить об этом ни слова?
   - Согласен, мальчик. Согласен! Через два месяца будете  как  стеклышко.
Зря я вас не предупредил насчет хождения в "Гамак Хетти".
   - Мне нужен не врач. Слушайте: мне нужен умный, солидный, первоклассный
совет.
   - Я слушаю.
   - Что вы думаете об Элберте Хьюзе?
   - Ему нужен отдых; ему нужно питание; ему нужен хребет.  Возможно,  ему
нужна мама. Его что-то грызет. Говорить не хочет.
   Я рассказал ему о шайке мошенников, о  замечательном  даре  Элберта,  о
рабском его положении.  Старик  выслушал  с  наслаждением  и  основательно
глотнул из бутылки.
   - Элберт хочет уйти от них, но не дай бог, если они заподозрят, что  он
рассказал полиции или еще кому-нибудь. Очень опасные типы, доктор.  Они  и
так угрожали изуродовать его - _изувечить  ему  правую  руку_.  Вы  можете
придумать ему болезнь, чтобы он залег  на  полтора  месяца?  Это  подорвет
аферу, и они уедут из города. Он у них один. Он им несет золотые яйца.
   Старик долго и громко смеялся.
   - Это напоминает мне один случай двадцатипятилетней давности...
   - Не сейчас! Не сейчас!
   - У его жены была крапивница - ужасная! То, что я называю "крапивница с
чертополохом". Просил меня придумать предлог, чтобы ему не спать с  ней  в
одной кровати. Она говорила, что глаз не  может  сомкнуть,  если  его  нет
рядом.
   - Доктор, не сейчас. Не сейчас, умоляю. Я _всю_ историю выслушаю, но  в
другой раз. Вспомните, мы  же  вместе  пишем  книгу.  -  Она  должна  была
называться "Бриллианты за пазухой: мемуары ньюпортского врача"; лучшая  ее
часть - в моем Дневнике. - Вернемся к Элберту Хьюзу. Что это  за  болезнь,
когда дрожит рука? А может, вы устроите так, чтобы он временно ослеп?
   Доктор Эддисон поднял руку, призывая к  молчанию.  Он  был  в  глубокой
задумчивости.
   - Есть! - вскричал он.
   - Я знал, что вы придумаете, доктор.
   - В прошлом месяце Билл Хинкл, как всегда, стирал в  подвале.  И  попал
рукой в каландр - представляете? Рука вышла плоская, как игральная  карта.
Ну, я вправил костяшки и разлепил  пальцы.  К  рождеству  будет  играть  в
покер. Я сделаю Элберту гипс, большой, как осиное гнездо.
   - Вы  чудо,  доктор.  Только  вам  придется  объявить:  "Посетители  не
допускаются", потому что эти бандиты  захотят  его  навестить.  Они  такие
злобные, что сдерут гипс и изуродуют руку. Он им испортил  всю  игру.  Они
погонятся за ним хоть в Китай. А вы могли бы написать Святому Джо, чтобы к
нему в комнату никого не допускали?
   - Когда его надо загипсовать?
   - Сегодня вторник. Я хочу,  чтобы  несколько  дней  он  поработал,  как
обычно. Скажем, в субботу утром... Доктор, ваша дочка любит стихи?
   - Сама пишет - большей частью гимны.
   -  Она  получит  экземпляр  "Псалма  жизни",  под  стеклом,  в   рамке,
практически с подписью автора.
   - Она обрадуется. "Жизнь не грезы. Жизнь есть подвиг! И умрет не дух, а
плоть". Чушь, но талантливая. - Тут он снова впал в глубокую задумчивость.
- Погодите! У Святого Джо не хватит пороху удержать бандитов. Элберту  там
опасно.
   - Эх, доктор, если бы вы могли спрятать  его  у  себя.  Элберт  накопил
много денег. Он бы мог платить какому-нибудь здоровенному санитару,  чтобы
тот караулил, пока вас нет.
   - Есть я, нет меня - стар я воевать с головорезами. Еще убью невзначай.
Спрячьте его в Нью-Гемпшире или в Вермонте.
   -  Вы  не  знаете  Элберта.  Он  ни  к  чему  не  приспособлен,   кроме
каллиграфии. Он свяжется с матерью или с невестой, а  эти  люди  знают  их
адреса. Кто-то должен думать за него. У него не все дома. Он  гений  -  он
слегка ненормальный. Думает, что он - Эдгар Аллан По.
   - Великий Иегошафат!  Есть!  Выдадим  его  за  сумасшедшего.  Один  мой
приятель держит лечебницу для душевнобольных в  двадцати  милях  отсюда  -
пробраться туда не легче, чем в турецкий гарем.
   - Не слишком ли сложно? Нельзя придумать что-нибудь попроще?
   - К чертям! Молодость бывает только раз. Пусть  она  будет  сложной  до
предела. В субботу утром мы его выкрадем. Назовем это энцефалитом.
   - Замечательно, доктор. Я знал, что обращаюсь  к  тому,  к  кому  надо.
Хорошо, мы спасли Элберта от увечий. Но тут встает другая  задача,  и  мне
нужны  ваши  идеи.  Глотните:  вам  понадобится   вдохновение,   настоящее
вдохновение. Нам нужно быстро выгнать их из города. В полицию мы не  хотим
обращаться. Мы хотим их спугнуть.
   - Есть, - сказал доктор. - Предъявить им обвинение и привлечь их к суду
может только министерство почт.  Они  распространяют  по  почте  фальшивые
товары. Вполне понятно, почему они не получают писем и телефонных  вызовов
по адресу миссис Киф. Чтобы абонировать ящик на  почте,  они  должны  дать
местный  адрес.  Скорее  всего,  они   дали   адрес   отеля   "Юнион"   на
Вашингтон-сквере, где они живут. Этот Форсайт - он же не сидит в гостинице
в рабочее время, верно? Вот, завтра утром я зайду туда и с  мрачным  видом
попрошу мистера Форсайта. "Его нет". - "Передайте ему, что к нему  заходил
и еще зайдет представитель министерства почт Соединенных Штатов".
   - В гостинице вас не узнают, доктор?
   - Я не был у них по вызову двадцать лет. Потом  вы  выкроите  время  во
второй половине дня, до пяти, и проделаете то же самое.  Потом  я  попрошу
проделать это одного пациента - бывший садовник, важный,  как  судья.  Тут
ваш Форсайт струхнет. Я попрошу миссис Киф сказать,  что  вечером  к  нему
заходил представитель почтового  ведомства.  Под  хвостом  у  него  станет
жарко.
   - У меня тем временем наклюнулась еще одна идея в дополнение  к  вашей.
Позвольте зачитать вам письмо от губернатора Массачусетса, которое  Элберт
исполнит  на  губернаторском  личном  бланке.  Глотните.  "Мистеру   Джону
Форсайту, торговцу историческими документами и автографами, Ньюпорт,  штат
Род-Айленд. Уважаемый мистер Форсайт, как  Вам,  вероятно,  известно,  мой
кабинет в здании Правительства Штата украшают  портреты  наших  выдающихся
деятелей. Они являются собственностью Штата. Однако у меня  есть  приемная
меньших размеров, где я повесил ряд подлинных писем из моего  собственного
собрания. Мой друг любезно  предоставил  мне  отпечатанный  на  мимеографе
список Ваших весьма интересных предложений на осень 1926  года,  найденный
им в номере отеля в Талсе, штат