ми сосками, и пахло от не„ чудесно, и вход такой гладкий, правильный: маленькое напряжение - и как с горы... Только не вниз, а вверх... Круто, так что дух немного захватило. Вс„ было так отлично. Е„ бил как будто озноб, и он е„ немного придерживал. То, чем Матильда заканчивала, этим она начала, и поднималась по ступеням вс„ выше и выше, и Шурик догадывался по е„ лицу, что она отлетает от него вс„ дальше, и ему за ней не угнаться. Он догадался также, что его простые и незатейливые движения вызывают внутри сложноустроенного пространства разнообразные ответы, что-то пульсировало, открывалось и закрывалось, изливалось и снова высыхало. Она замирала, прижимала его к себе и снова отпускала, и он подчинялся е„ ритму вс„ точнее, и сбился со сч„ту, считая е„ взлеты.
     Он чувствовал, что ему надо продержаться подольше, и е„ обморочные паузы давали ему этот шанс.
     В час ночи Шурик позвонил маме и сказал, что задержится: очень большая работа оказалась. Действительно, закончили работу только к тр„м.
     Лежали в насквозь мокрой постели. Она выглядела похудевшей и очень молодой. Шурик хотел было встать, но она его удержала:
     - Нельзя так сразу.
     Он снова л„г. Поцеловал е„ в подвернувшееся ухо. Она засмеялась:
     - Ты меня оглушил. Надо вот так.
     И влезла большим языком ему в ухо, щекотно и мокро.
     - Такого со мной не было никогда в жизни, - прошептала она, вылезши из его уха...
     - И со мной, - легко согласился Шурик. Ему было девятнадцать, и, действительно, было множество вещей, которые с ним ещ„ никогда не случались.

глава 32

     Письма Александра Сигизмундовича, две связки, довоенные и послевоенные, Вера перечитала. Она знала их наизусть и вспоминала не только письма, но и время, место и обстоятельства их получения. И чувства, испытанные тогда.
     ?Можно было бы написать роман?, - подумала Вера. Сложила конверты стопочками, обвязала ленточкой и отнесла на место. По прошествии лет молодость казалась яркой и значительной. Рядом с коробочкой, в которой хранились письма, Вера обнаружила ещ„ одну, материнскую. У мамы была просто-таки страсть к разным шкатулкам, укладкам, бонбоньеркам. Хранила и жестяные, дореволюционные, из-под чая и леденцов, и швейцарские, и французские...
     ?Да что там?? - подумала Вера, отодвигая круглую шляпную картонку, чтобы поместить на место свою мемориальную коробку.
     Открыла. Удивилась. Улыбнулась. Это были тряпочки для вытирания пыли, сшитые Елизаветой Ивановной впрок из вышедших из употребления рваных фильдеперсовых чулок. Вера вспомнила, как мама резала на куски старые чулки, складывала в четыре слоя и прошивала крестиками-птичками. Точно так же она делала и перочистки, но из старого сукна. Как много всего вышло из употребления... саше... думочки... щипцы для завивки... кольца для салфеток... да и сами салфетки...
     Вера взяла две розовато-телесные тряпочки - и чулки такого цвета теперь не носят - и прошла по комнате, сметая пыль со множества мелких предметов, составляющих неизменный пейзаж е„ жизни.
     ?А зеркало мама протирала почему-то нашатыр„м, - вспомнила Вера, заглянув в зеркало. - И никто больше не считает меня красавицей, - усмехнулась своему миловидному отражению. - Может, только Шурик?.
     Повернула голову направо, налево. А что, действительно, хорошо выгляжу. Вот только подбородок немного испортился, провисла идея. И если сдвинуть стоячий воротничок, обнажится шрам, розовый и немного складчатый. Хороший шов, у других он получался грубее, толще. Ей сделали косметический... Она потрогала одрябший подбородок. Есть упражнение, - и она сделала круговое движение головой, и что-то хрустнуло сзади в шее. Ну вот, отложение солей. Надо позаниматься...
     Прошло уже несколько дней с тех пор, как она ходила с Шуриком в консерваторию. Накануне, уже без него - он занимался в институте, - она была в музее Скрябина. Исполняли ?Поэму экстаза?, которую помнила она от первой до последней ноты. Играть никогда не пробовала - очень сложно. Но вспомнила с умилением, как в молодые годы под эту энергично-рваную музыку выделывали студийцы свои хореографически-спортивные упражнения. И стихи Пастернака, связанные и с этой самой музыкой, и с его тогдашним кумиром, композитором Скрябиным. Какая мощная, какая современная культура - и вс„ куда-то ускользнуло, рассеялось, кажется, совсем бесследно... И в театре, кроме классики, смотреть не на что. Говорят, Любимов... Но там вс„ на Брехтовской энергии. Биомеханика. Какая-то пустая полоса... Да, появился ещ„ Эфрос. Надо посмотреть... Она сидела с пыльной тряпочкой в руках, размышляя о высоких материях, как вдруг раздался неожиданно поздний звонок в дверь - приш„л сосед Михаил Абрамович...
     - Я возвращаюсь с собрания, вижу - у вас горит свет, - объяснил он.
     - Проходите, пожалуйста, я только руки сполосну...- Вера зашла в ванную, опустила руки под струю воды. Пыльную тряпочку оставила в раковине, - потом прополоскать.
     Он стоял на коврике с исключительно деловым видом:
     - Ну что, Вера Александровна, обдумали мое предложение? Подвал пустует!
     Она и забыла, что он два раза уже донимал е„ каким-то кружком, который хорошо бы организовать для детского досуга.
     - Нет-нет, я действительно в прошлом актриса, но никогда не вела занятий с детьми, и речи быть не может, - тв„рдо отказалась.
     - Ну, хорошо, хорошо... Тогда, может быть, вы пойд„те к нам в бухгалтеры? Бухгалтер нам в кооператив тоже нужен. Эта старая уходит. А вы бы нам подошли...- подумал немного и добавил, - а кому бы вы не подошли, с другой стороны? А? Не отказывайте, не отказывайте! Сначала подумайте! Я просто вне себя, что такая молодая и красивая, извините, конечно, женщина, вот так совершенно никак себя не проявляет в общественном смысле, - и он заторопился и отказался от чая, который Вера ему любезно предложила.
     Вера рассказала Шурику и о своих размышлениях по поводу обнищания культуры, и о визите Михаила Абрамовича, предлагающего что-нибудь полезное делать на общественных началах. Посмеялась. Шурик же неожиданно сказал:
     - Знаешь, Веруся, а занятия с детьми могли бы тебе очень подойти. Ты так всегда интересно рассказываешь о театре, о музыке. Не знаю, не знаю, может, это было бы и хорошо...
     Ещ„ через несколько дней Михаил Абрамович приш„л с картонной коробочкой, на которой гнусными коричневыми буквами было выведено ?Мармелад в шоколаде?. Пили чай. Он соблазнял е„ от имени домашнего парткома. Она улыбалась и отшучивалась. Она давно уже знала, что нравится еврейским мужчинам. Этот был чем-то похож на того снабженца, который влюбл„н был в не„ давным-давно... Но такой поклонник - вс„-таки чересчур... Прозвище ?Мармелад? с этого дня за Михаилом Абрамовичем утвердилось.
     Вера улыбалась, и настроение сделалось приподнятое - вещь для декабря невероятная, и даже предложила Шурику устроить для его учеников если не настоящий рождественский праздник, то хотя бы чаепитие.
     - А пряники?
     - Ну, можно купить, и записочки к покупным приложить...
     Но Шурик категорически отверг это предложение как надругательство над домашними традициями. ‚лку тем не менее купил заранее, на этот раз очень хорошую, и поставил на балкон до востребования...
     Вера, после находки материнских пыльных тряпочек, вдруг заметила, что со смертью Елизаветы Ивановны дом как-то обветшал и потускнел, хотя и полот„р уже приходил, нат„р двумя волосяными щ„тками паркет и оставил после себя старомодный запах мастики и благородное свечение паркета, и сама Вера Александровна прошлась по квартире несколько раз с фильдеперсовыми тряпками, собрав пыль на их розовые брюшка. Чего-то не хватало... Сказала об этом Шурику в свойственной ей меланхолической манере...
     Дело было вечернее, после ужина, сидели за столом - не на кухне, как в утренней спешке, а в бабушкиной комнате, за овальным столом. Брамс подходил к концу, Шурик эту пластинку много раз слышал и ждал приближающейся коды...
     - Веруся, я думаю, не в самом доме дело. Вс„ у нас в порядке, бабушка вполне могла бы быть довольна. Просто, ты понимаешь, я ведь тоже об этом думаю, ты слишком много времени проводишь дома...
     - Ты думаешь? - изумилась Вера такому странному предательству. Не Шурик ли сам так настаивал, чтобы она ушла на пенсию, получила инвалидность... И вдруг - такое...- Ты думаешь, что мне следует поискать работу?
     - Нет, я совсем не это думаю. Другое. Не работу, а занятие. Я уверен, что ты могла бы писать рецензии - ты всегда так интересно говоришь о театре, о музыке. Ты столько всего знаешь... Могла бы преподавать... Не знаю чего, но многое могла бы... Бабушка всегда это говорила, что ты свой талант загубила, но ведь не поздно что-то ещ„ делать...
     Вера поджала губы:
     - Какой талант, Шурик? Я видела настоящих актрис, знала Алису Коонен, Бабанову...
     Кажется, никто и никогда не относился с таким уважением к е„ творческой личности, как Шурик. Это было приятно.

глава 33

     Времени для какого бы то ни было настроения - хорошего, плохого, грустного - у Али совершенно не было. Уж слишком она была занята. Однако незадолго до Нового года пришло полуофициальное письмо из Акмолинска, с завода. Заведующая лабораторией поздравляла е„ от имени бывших сослуживцев с наступающим Новым годом, писала, что на е„ место взяли двух лаборантов, и справляются они вдво„м хуже, чем она одна. Это была приятная часть письма. Далее она писала, что вся лаборатория жд„т е„ возвращения настоящим специалистом, и особенно было бы хорошо, если бы она освоила как следует методы качественного и количественного анализа продуктов крекинга нефти, потому что это будет е„ основное направление работы. И ещ„: к лету, когда у не„ будет производственная практика, завод сделает запрос, чтоб на летние месяцы она приехала поработать дома, а в отделе кадров уже подтвердили, что и дорогу оплатят, и за время практики будут ей давать зарплату.
     Вот тут-то у Али и возникло настроение. Плохое. И даже очень плохое. Уже привыкнув к мысли, что навсегда останется в Москве после окончания Менделеевки, поняла она, какой трудной задачей будет избежать Акмолинска, приписанной к которому она оказалась на всю жизнь.
     Единственным выходом было только замужество, и единственным кандидатом был Шурик, уже занятый, хотя и фиктивно. Ей казалось почему-то, что, сделав такую услугу Стовбе, с которой особенно и не дружил, на ней-то он уж непременно должен жениться. И притом не фиктивно. Она загибала про себя пальцы: уже шесть раз они были любовники. А это не раз, не два, серь„зно вс„-таки. Правда, Шурик как-то сам не проявлял к ней интереса. Но он был сильно занят: и мама больная, и уч„ба-работа - времени же на вс„ не хватает, - убеждала она сама себя.
     Сдаваться она не собиралась, и Новый год представлялся ей подходящим временем для очередного наступления.
     С середины декабря она несколько раз заходила на Новолесную, как бы мимо пробегая, но Шурика дома застать ей не удавалось. Вера Александровна поила е„ чаем с молоком, была рассеянно-приветлива, но ничего извлечь из этого было невозможно. Ей хотелось быть приглаш„нной в дом, на встречу Нового года, как в прошлом году, - в памяти е„ как-то совершенно растворилось, что и в прошлом году никто е„ не приглашал.
     Наконец, вызвонив Шурика, сказала, что надо срочно поговорить. Шурик, не испытав даже малейшего любопытства, побежал в Менделеевку в одиннадцатом часу вечера, и пробежка эта даже доставила ему удовольствие, как и вид главного входа, вестибюля - у него было чувство отпущенного арестанта, попавшего на бывшую каторгу уже свободным человеком.
     Аля в своей неизменной синей кофте, с нач„санным большим пуком на голове встретила его на лестнице. Взяла под руку. Шурик огляделся - странно: ни одного знакомого лица, а ведь год здесь проучился...
     Пошли в курилку, под лестницу. Аля достала из сумки пачку сигарет ?Фемина?.
     - О, ты куришь? - удивился Шурик.
     - Так, балуюсь, - ответила Аля, играя сигаретой с золотым ободочком.
     Шурику всегда было немного неловко в е„ присутствии.
     - Ну, что? - спросил он.
     - Насч„т Нового года хотела с тобой посоветоваться, - более ловкого хода она не придумала, как ни тужилась. - Может, я пирог спеку или салат накрошу?
     Он смотрел на не„ в недоумением, решив, что она хочет пригласить его в общежитие.
     - Да я дома, с мамой, как всегда. И никуда не собираюсь...
     Это была правда, но не вся. Он собирался после часу ночи, выпив с мамой по бокалу ритуального шампанского, пойти к Гии Кикнадзе, к которому должны были придти бывшие одноклассники.
     - Так и я хочу к вам придти, только надо же приготовить что-нибудь...
     - Ладно, я у мамы спрошу...- неопредел„нно отозвался Шурик.
     Аля пустила струю дыма из открытого рта. Сказать было нечего, но что-то надо было...
     - От Стовбы ничего не слышно?
     - Не-а.
     - А я письмо получила.
     - Ну и что?
     - Ничего особенного. Пишет, что после академического верн„тся, а дочку скорей всего у мамы оставит.
     - Ну и правильно, - одобрил Шурик.
     - А Калинкина с Демченко женятся, слышал?
     - А Калинкина, это кто?
     - Из Днепропетровска, волейболистка. Стриженая такая...
     - Не помню. Да и откуда я могу слышать, если я никого из той группы, кроме тебя, вообще не видел? Только с Женькой иногда по телефону...
     - А у Женьки у самого роман! - с отчаянием почти крикнула Аля. И больше сказать совсем было нечего. Шурик не проявил ни малейшего интереса к новостям курса.
     - Ой, забыла сказать! Израйлевича помнишь? Так у него был сердечный приступ, его увезли в больницу, и он зимнюю сессию принимать не будет, а потом вообще, может, на пенсию уйд„т!
     Шурик хорошо помнил этого математического маньяка, даже в сон к нему проломившегося. Из-за него-то он и сбежал из Менделеевки: осенняя переэкзаменовка по математике вс„ дело решила...
     - Так ему и надо, - буркнул Шурик. - А что ты мне сказать-то хотела? Срочное? - уточнил Шурик тему встречи.
     - А про Новый год, Шурик, чтоб договориться...- растерялась Аля.
     - А-а, понял, - сказал он неопредел„нно. - И вс„?
     - Ну да. Надо же заранее...
     Шурик галантно проводил Алю до ?Новослободской? и побежал домой, забыв немедленно и о ней самой, и об е„ малоинтересных новостях. И забыл настолько прочно, что вспомнил об этом разговоре только в двенадцатом часу тридцать первого декабря, когда вдво„м с Верой они сидели в бабушкиной комнате, при зажж„нной „лке, и было вс„ точно так, как собирались они сделать ещ„ в прошлом году: бабушкино кресло, и е„ шаль на спинке кресла внакидку, и полумрак, и музыка, и новогодние подарки под „лкой...
     - Кто бы это мог быть? - посмотрела Вера Александровна на Шурика с беспокойством, когда раздался звонок в дверь.
     - О Господи! Это Аля Тогусова!
     - Ну вот, опять, - горестно склонила голову Вера Александровна, вздохнула, - Зачем же ты е„ пригласил?
     - Мам! И не думал даже! Как тебе такое в голову пришло?
     Они молча сидели за столом перед тремя приборами. Один - бабушкин. Звонок робко тренькнул ещ„ раз. Вера Александровна постучала хрупкими пальцами по столу:
     - Знаешь, как бабушка говорила в таких случаях? Гость от Бога...
     Шурик встал и пош„л открывать. Он был зол - и на себя, и на Алю. Она стояла в дверях с салатом и пирогом. И смотрела на него с умоляющей и бесстыдной улыбкой. И ему стало е„ ужасно жалко.
     Новый год был испорчен, и он ещ„ не знал, до какой степени.
     Стол был красиво украшен, но скуден. Алин пирог сверху пересушен, а внутри недопеч„н. Шурик съел два куска, но этого не заметил, Вера Александровна тоже, поскольку и не попробовала. К инструменту Вера даже не подошла, и Шурик страдал, глядя на е„ замкнутое лицо. Прошлогодняя нелепость - Фаина Ивановна с е„ шумным вмешательством - была хотя бы театральна. Да и самой Але было не по себе: она получила то, чего добивалась - сидела с Шуриком и его матерью за новогодним столом, но никакого торжества при этом не испытывала. В этой композиции третий был явно лишним. В двенадцать часов чокнулись. Потом Шурик прин„с чай и четыре пирожных, за которыми ездил утром на Арбат. Через пятнадцать минут Вера встала и, сославшись на головную боль, ушла спать.
     Шурик отн„с на кухню посуду и сложил е„ в раковину. Бессловесная Аля сразу же е„ вымыла. Как моют химическую - полное удаление жира и двадцатикратное ополаскивание, чтобы не стекали капли.
     - Я провожу тебя до метро. Ещ„ работает, - предложил Шурик.
     Она посмотрела на него как наказанный реб„нок, с отчаянием:
     - И вс„?
     Шурику хотелось поскорее от не„ отделаться и бежать к Гии:
     - А что ещ„? Ну хочешь ещ„ чаю?
     И тогда она встала в угол за кухонной дверью, закрыла лицо руками и горько заплакала. Сначала тихо, потом сильней. Плечи е„ тоже как-то от мелких вздрагиваний перешли к более крупным, раздалось захлебывающееся клокотание и странный стук, который Шурика даже удивил: она слегка билась головой о дверной косяк.
     - Ты что, Аль, ты что? - Шурик взял е„ за плечи, хотел повернуть к себе лицом, но тело е„ оказалось как дерево, вросшее в пол. Не оторв„шь.
     Хриплые ритмичные звуки, частые, на выдохе, вырывались из не„.
     ?Как будто порванную камеру накачивают?, - подумал Шурик.
     Он просунул руку между нею и дверью, но качание е„ не прекратилось. Только звуки стали громче. Тогда Шурик испугался, что услышит мама. Он был уверен, что она не спит, а лежит у себя в комнате, с книгой и с яблоком... Слегка напрягшись и удивляясь сопротивлению е„ хрупкого тела, он оторвал Алю от пола, отн„с к себе в комнату и закрыл ногой дверь. Хотел положить е„ на кушетку, но она вцепилась в него замороженными руками и вс„ д„ргала головой и плечами. Когда же ему удалось е„ уложить, он в ужасе от не„ отшатнулся: глаза были закачены под верхние веки, рот криво сведен судорогой, руки подергивались, и она была явно без сознания...
     ?Скорую?, ?скорую?! - кинулся было к телефону и остановился с трубкой в руке: Веруся перепугается... Бросил трубку, налил воды в чайную чашку и вернулся к Але. Она вс„ ещ„ подергивала сжатыми кривыми кулачками, но уже не издавала велосипедных звуков. Он приподнял голову, попытался напоить, но губы были плотно сжаты. Он поставил чашку, сел у не„ в ногах. Заметил, что и ноги е„ подрагивают в том же ритме. Юбочка была жалко задрана, тонкие ноги угадывались под розовым трико избыточного размера. Шурик запер дверь, снял с не„ трико и начал производить оздоровительную процедуру. Других средств в его арсенале не было, но это, единственное ему доступное, подействовало.
     Через полчаса она совершенно пришла в себя. Помнила, что вымыла посуду, а потом оказалась на Шуриковой кушетке, с чувством глубокого удовлетворения отметив про себя ?седьмой раз!?. А потом он, заст„гивая брюки, галантно поинтересовался, как она себя чувствует. Чувствовала она себя странно: голова была гулкая и тяж„лая. Решила, что это от шампанского.
     Метро уже не ходило. Шурик отв„з Алю в общежитие на такси, поцеловал в щеку и на той же машине отправился к Гии, счастливый тем, что вс„ обошлось, и он свалил с плеч это неприятное приключение.
     У Гии веселье было в полном разгаре. Родители уехали в Тбилиси, оставив на него квартиру и старшую сестру, маленького роста толстушку с монгольской внешностью и неразборчивой речью. Обычно они брали е„ с собой, но в этот раз не смогли: она была простужена, а простуды, было известно, грозили ей опасными последствиями. Кроме бывших одноклассников Гия пригласил несколько сокурсниц из института, так что девочек, как это часто бывало, оказалось с большим избытком, и танцы носили скорее групповой характер. Шурик сразу оказался в середине этой танцевальной кутерьмы и отплясывал рок-н-ролл, или то, что он так именовал, с большим воодушевлением, прерываясь исключительно ради выпивки, которой было море разливанное. Он пил, плясал и чувствовал, что именно это необходимо ему для избавления от незнакомого прежде чувства жути, осевшего на такой глубине души, о существовании котор