ернула плечом:
     - Шурик, щекотно!
     Она подняла руку, потрепала его по волосам - ласково и по-матерински.
     - Я когда ходила беременная сыном, я почему-то была уверена, что он будет на тебя похож, что у него будут волосы, как у тебя, и глаза. А он рыжий.
     - А у тебя сын? - удивился Шурик.
     - Четыре года. Давид. Он с мамой теперь живет. У меня ведь стажировка в Японии... Я там работаю с утра до ночи. И я его с ней оставила... Ну, пошли, пошли...
     - В квартиру? - спросил Шурик.
     - Нет. Это будет слишком. Соседи у нас были вреднющие, только Нина Николаевна была милая. И вообще - слишком душещипательно получается. Пошли просто гулять. Мне страшно нравится. И времени не так много, мне же ещ„ эту ч„ртову коробку везти. Давай в Замоскворечье!
     Они вышли из подъезда, - на противоположной стороне стояла Светлана с лицом сосредоточенным и бледным. Она сопровождала их издали от самой гостиницы, куда поспела раньше них.
     Шурик встретился с ней глазами. Она отвернулась к стене и стояла, как наказанный реб„нок, - носом в угол. Дикое, жуткое унижение... Попалась!
     Шурик замер. Он давно уже знал об этой слежке, но делал вид, что не замечает, чтобы е„ не уличать. Но теперь он неожиданно разозлился: вот мерзость, шпионство отвратительное... Но тут же отвернулся, сделав вид, что ничего не произошло, и потянул Лилю за руку.
     - Такси! Такси! В Замоскворечье!
     Когда Светлана обернулась, Шурика с пигалицей уже не было.

глава 61

     Стемнело. Они несколько часов шатались с Лилей по дворам и дворикам, проскальзывали в проходы между заколоченными домами со следами пожаров - недавних или врем„н двенадцатого года, - в одном из глухих коробчатых дворов даже потанцевали: из распахнутого окна хлестала музыка, и Лиля вскочила, д„рнула Шурика за руку и завертела среди лопухов и битого стекла.
     Ночь до отказа была набита густой и яркой жизнью: в глухом дворе, под церковной стеной трое лохматых подростков хотели их немного пограбить, но Лилька их весело и ехидно высмеяла, и тогда они захотели дружить и вытащили бутылку водки, которую вместе и распили в том же самом дворе. Потом они подглядели любовную сцену в беседке. Собственно, не любовную сцену, а половой акт, сопровождающийся монотонными женскими выкриками: ?Поддай, Серега, поддай!?
     Не успела Лилька отойти от смеха - запыхивающегося, запинающегося, с тонкими взвизгами, как увидели жестокое избиение пьяного парня тремя милиционерами, и ушли, притихшие, в сторону, противоположную той, куда милиционеры уволокли парня. Они вышли в Голиковский переулок, нашли в нем чудесный двухэтажный особнячок тридцатых годов девятнадцатого века, с треугольным фронтоном и крохотным палисадником. Густая тень от двух больших деревьев, посаженных, вероятно, во времена, когда построили дом, укрывала крышу, и тем праздничнее сияла барочная люстра в окнах второго этажа. Пока они любовались особнячком, из него вышел круглый бородатый человек на кривых ногах с огромной овчаркой, и овчарка начала лаять и кидаться на Лилю с Шуриком, а человек очень вежливо попросил их отойти подальше, потому что собака молодая и плохо слушается команд, а он так пьян, что вряд ли е„ удержит, если ей захочется порвать их на куски.
     Он говорил с пьяной неторопливостью, собака рвалась в бой, и он мотался у не„ на поводке, как воздушный шар.
     Шурик с Лилей попятились, в это время из двери вышла светловолосая красавица, сказала негромко: ?Памир, ко мне!? - и свирепая собака, мгновенно забыв о своих охранных обязанностях, поползла к ней чуть ли не на брюхе, сладко повизгивая, а бородатый человек выговаривал с явной обидой:
     - Зойка, это же я с тобой живу, а не Памир, почему от тебя все мужики тащатся? Памир, ну что ты в ней такого наш„л, два глаза, два уха, п...а да ж...а! Баба как баба!
     - Гоша, поводок-то отпусти! Ну, иди сюда!
     И она хозяйственно увела двух своих кобелей, а Лиля снова умирала от смеха:
     - Шурик! Да здесь такое кино показывают, что Феллини делать нечего... Слушай, это так всегда было или только теперь началось?
     - Что началось? - не понял Шурик.
     - Театр абсурда, вот что.
     ?Это уже было. Что-то похожее было?, - подумал Шурик, но про француженку Жоэль не вспомнил.
     И они снова шли по дворам, пока не пришли в какое-то странное место, где недавно снесли дом, и в образовавшуюся дыру виден был берег Москвы-реки, и соборы Кремля, и колокольня Ивана Великого. Они опять сидели на садовой лавочке, перед дощатым столом, излюбленной площадкой доминошников, он держал е„ на руках, преисполненный великой, но гибридной нежностью, которая составлялась из той, которую он испытывал к Верусе, и той, которую вызывала в нем Мария, когда та болела и прижималась к нему и просила того, о чем ещ„ не могла знать. Она сбросила с ног золоченые тапочки, в которых приехала, и в его левой руке грелись е„ маленькие ступни, а правая гладила поверх ч„рной майки маленькую грудь, не охваченную дурацким предметом с крючками и пуговицами, а живую и дышащую.
     - Ты ходила всегда в мини-юбке, и мне так нравилось, как ты ходишь, твоя походка какая-то особенная...
     - Какие мини-юбки? Я их с тех пор и не ношу! При моих-то ногах! Правда, в Японии об этом я забыла, японки самые кривоногие женщины в мире. Зато самые красивые... Тебе нравятся японки?
     - Лиль, да я ни одной живой японки в жизни не видал.
     - Нуда, конечно, - сонно согласилась Лиля.
     И тут стало что-то происходить в воздухе, ветерок подул и сдул темноту, и чуть-чуть посветлело, ч„рные деревья вокруг стали т„мно-зел„ными, и не монолитными, а зернистыми, и Кремль, видный в просвете между домами, стал оживать, меняться, наполняться красками. Свет ш„л слева, и вместе со светом возникали тени, из плоского вс„ делалось объемным, и Шурик, наблюдая за этой картиной, вдруг понял, что это не рассвет, а присутствие Лили делает вс„ объемным.
     - Господи, как красиво, - сказала Лиля.
     Она задремала в его руках. Свет прибывал. Раздалось шуршание листьев, и несколько ж„лтых, маленьких, упало рядом на скамью. И они тоже были объемными, как в стереокино. И вс„ ч„рно-белое, серое вдруг превратилось в цветное, как будто поменяли пл„нку. Шурик сидел на лавке, а Лиля устроилась у него на руках.
     ?Это галлюцинация?, - подумал он.
     Никогда ничего подобного он не переживал. Вс„ укрупнилось, и каждая минута была как большое яблоко, - тяж„лая и зрелая.
     Нет, это не галлюцинация. Вс„ прочее было ущербным, ложным, суетным. Глупая беготня жизни: из аптеки на рынок, из прачечной в редакции, глупые переводы, глупая служба одиноким женщинам. Надо было не отпускать е„, Лильку, всегда держать вот так, на руках, и нет на свете ничего лучше и умнее, нет ничего правильнее...
     - Ой! - подскочила Лиля. - Коробку-то мы отвезти забыли! Шурик! Который час?
     - Никоторый. Я отвезу твою коробку, только адрес оставь.
     - Да я же обещала Туське е„ маму навестить. Черт! Мне в двенадцать надо быть в аэропорту.
     Торопиться никуда Шурику не хотелось. Он так давно торопился, годами, не переставая, торопился, и теперь оставалось всего несколько часов, особых полновесных минут с Лилей, и он, сбросив лист с е„ плеча, сказал:
     - Мы сейчас пойд„м на рынок, в татарскую забегаловку, мне е„ Гия показал. Они начинают работать чуть свет. Там есть замечательная чебуречная. И хороший кофе нам сварят. Или чай.
     - Татарский рынок? Отлично! Я и не знала, что в Москве есть такой рынок. Наверное, похож на наш арабский? - вскочила Лиля и натянула золоч„ные тапочки на босые ноги. Она готова была к новому приключению.

глава 62

     Было одно из редких сентябрьских утр, сияющих дымкой и небесной славой. С Ордынки они вышли на Пятницкую, обогнули метро и оказались возле рынка. Там, на рынке, действительно продавали конину, конскую колбасу и всякие татарские сладости из липкого теста. Забегаловка была уже открыта. Двое татар в тюбетейках пили чай за чистым столиком и говорили на сво„м языке. Пахло горячим жиром и пряностями. За стойкой стоял пожилой бритый наголо человек с выражением королевского достоинства:
     - Садитесь, чай принесут, а чебуреков прид„тся подождать. Скоро будут.
     Лиля сидела за столиком, вертела головой, говорила Шурику о том, как она привыкла, ну, почти привыкла к тому, что мир меняется каждые полчаса, ну, не каждые полчаса, а каждые полгода! И меняется радикально, по всем параметрам, так что не остается ничего прежнего, и вс„ становится новым. Она стригла пальчиками в воздухе, и как будто обрезки летели в разные стороны, а то, что оставалось, - в это можно было верить беспрекословно:
     - Вот, понимаешь, Япония! Ничего не понимаешь - ни в их отношениях, ни в еде, ни в способе мышления. Вс„ время боишься совершить ужасную ошибку. Ну, это как у нас моют руки перед едой, а у них - после. У нас неудобно выйти в уборную, стараемся незаметно так выскользнуть, а у них неприлично не улыбаться, когда к тебе обращаются. А когда я учила арабский язык, у нас был замечательный профессор, палестинец, очень образованный, Сорбонну закончил. Так на него нельзя было посмотреть, не то что ему улыбнуться. И он на нас не смотрел. А в группе было восемь человек, из них шесть женщин. Когда он слышал наш смех, он просто бледнел: такие правила...
     Потом им принесли чебуреки. Они были золотые, в коричневых пузырьках, дымились, и запах жареной баранины расходился от тарелки такой густой, что был почти виден. Лиля уцепилась за чебурек, Шурик е„ остановил:
     - Горячие очень, осторожнее.
     Она засмеялась и подула на чебурек. Из задней двери вышла девочка лет тр„х в сер„жках, подошла к Лиле и уставилась на е„ тапочки, как на чудо. Лиля покачала ногой. Девочка схватилась за тапочек. Бритый хозяин крикнул что-то по-татарски, и прибежала девочка лет шести, схватила маленькую за руку, та заплакала. Лиля открыла сумочку, болтающуюся на ремешке, вынула из не„ две заколки с розовыми бабочками и дала девочкам.
     Старшая взмахнула ресницами, как бабочка крыльями, тихо сказала ?спасибо?, и они исчезли, сжимая драгоценные подарки. Лиля вцепилась в чебурек. Под е„ зубами он брызнул масляной стру„й Шурику в лицо. Он от„р жир с лица, засмеялся. И Лилька захлебнулась своим девчачьим смехом. Чебуреки были вкуснейшими, а Шурик с Лилей - страшно голодными. Они съели по два чебурека и выпили по два стакана чаю. А потом хозяин прин„с им блюдечко с двумя маленькими кубиками пахлавы.
     - O, complements! - засмеялась Лиля, положила в рот сладкий кубик и, уходя, помахала рукой хозяину и сказала что-то на совершенно незнакомом языке. Он встрепенулся и ответил без улыбки, и вообще без всякого выражения.
     - Что ты ему сказала? - спросил Шурик.
     - Я сказала ему по-арабски очень красивую фразу типа ?пусть ваше добро к вам возвращается?.
     Они двинулись в сторону гостиницы, снова пешком и не торопясь. Шурик не спал вторую ночь. Состояние было странное, вс„ вокруг немного зыбкое и уменьшенной плотности. Как будто бутафорское. И тело легче обычного, как в воду погруженное.
     - Ты чувствуешь л„гкость необыкновенную? - спросил он у Лили.
     - Ещ„ как чувствую! Ты только коробку не забудь передать, - вспомнила Лиля.
     Они дошли, кругами и зигзагами, до гостиницы. Паспорта у Шурика с собой не было, и его не пустили в номер. Лиля поднялась, он довольно долго ждал е„ в холле. Потом появилась в другой одежде: теперь майка была красная, а не ч„рная, и губы она намазала красной помадой. И выглядела как девочка, стащившая у мамы косметику. Носильщик прин„с чемодан и коробку. Подошло такси. Она сунула носильщику чаевые. Шурик не успел схватиться за е„ чемодан, как она сделала ловкое движение пальцами, и шоф„р поставил в багажник чемодан и коробку.
     - Коробку по дороге завез„м к тебе, вот что. Адрес я прямо на коробке написала.
     Они сели рядом на заднее сиденье. От е„ волос пахло не то мылом, не то шампунем, и в этом запахе был какой-то оттенок духов, которыми когда-то душилась его бабушка. Французских, конечно, духов. Он вдыхал этот запах, стараясь наполнить им л„гкие и больше не выпустить, думал - и одновременно запрещал себе думать, - что сейчас вс„ кончится.
     Остановились возле дома. Лиля спросила, не подняться ли ей вместе с ним, попрощаться с Верой Александровной. Шурик покачал головой и ун„с коробку.
     В Шереметьево они прощались во второй раз в жизни. Перед тем как нырнуть за границу, она встала на цыпочки, он пригнулся, и они поцеловались. Это был долгий настоящий поцелуй, тот, перед совершением которого долго ходят вместе по улицам, не решаясь прикоснуться к краю одежды и к кончикам пальцев. Он сначала был благоговейным, а потом превратился в воронку, из которой один переливался в другого, и поцелуй был не обещанием чего-то дальнейшего и большего, а самим совершением, и разрешением, и завершением... Шурик пров„л языком по Лилиным зубам и прямо языком почувствовал их яркую белизну и гладкость, и понял, что передние зубки, слегка выпирающие вперед и придающие ей обезьянью прелесть, она выправила. ?Мартышечкой он е„ назвал?, - вспомнил он Полинковского.
     Они смотрели друг на друга, опять, как и в прошлый раз, прощаясь навеки.
     - Ты напрасно зубки выпрямила, - сказал Шурик напоследок.
     - Раз ты заметил, значит, не напрасно, - засмеялась Лиля.

глава 63

     Ощущение новизны жизни не проходило. Он приехал домой. Веруся сидела за пианино и разучивала этюд Шопена. Когда-то его исполнял Левандовский, и ей вдруг захотелось его играть. Пальцы слушались е„ довольно плохо, но она терпеливо повторяла одну и ту же музыкальную фразу. Поглощ„нная своим занятием, она не услышала, как он щ„лкнул замком. Шурик заш„л к ней в комнату, поцеловал старческую головку и вспомнил запах Лилькиных волос.
     - Так трудно ид„т, - пожаловалась Вера.
     - Получится. У тебя вс„ получается, - ответил Шурик, выходя из комнаты, и Вере Александровне почудился неприятный оттенок снисходительности - как будто с реб„нком разговаривает.
     Шурик пош„л в ванную, встал под душ. Его достал оттуда телефонный звонок. Звонила Светлана.
     - Шурик! Мне надо, чтобы ты срочно ко мне приехал.
     Шурик стоял в коридоре, завернувшись в банное полотенце, и не испытывал ни малейшего желания ехать к Светлане. Ему нужно было отвезти коробку.
     - Светочка, я не могу. Я сегодня занят.
     - Неужели ты не понимаешь, Шурик, если я тебя о чем-то прошу, это действительно важно, - тв„рдо сказала Светлана.
     Шурик хотел было спросить, что случилось, почему такая срочность, но вдруг почувствовал, что ему это совершенно не интересно.
     - Я, когда освобожусь, тебе позвоню. Хорошо?
     У Светланы земля ушла из-под ног: такого ещ„ не было.
     - Может быть, ты меня не понял, Шурик? Это очень важно. Если ты не приедешь, ты об этом пожалеешь, - совсем уже тихо, со смиренной угрозой произнесла Светлана.
     - Может быть, ты меня не поняла, Светочка? Я занят и позвоню тебе, как только освобожусь, - Шурик повесил трубку.
     Как это ответственно - быть смыслом и центром чужой жизни. Он считал, что она зависит от него. Сегодня он понял, что он сам зависит от не„. В той же самой степени.
     Светлана открыла сумочку, вытащила из не„ нож и швырнула его на стол. Потом открыла книжечку и сделала короткую запись. Вынула из тумбочки флакончик с таблетками и отсчитала шестьдесят штук. Потом отделила от них двадцать и отодвинула в сторону. У не„ были свои соображения: шестьдесят она приняла в семьдесят девятом, и ничего не получилось, потому что доза была слишком велика: началась интоксикация, вырвало. Сорок было правильнее. Впрочем, сорок она принимала в восемьдесят первом... Но тогда быстро приехали.
     Она аккуратно сложила таблетки обратно во флакон. Нет. Другое.
     Размашистым движением она смела с тяж„лого дубового стола, стоявшего у окна, ворох готовых и полуготовых похоронных цветов, звякнул ненужный металл. Она передвинула стол на середину комнаты, поставила на него стул, влезла. Там, в потолке, был укрепл„н крюк для люстры. Висела же не люстра, а маленькая лампа в волнистом стеклянном абажуре. Она потянула за крюк. Он был пыльный, но в потолке сидел очень прочно.
     ?Я никому не нужна. Но и мне никто не нужен, - улыбнулась она, и женская е„ гордость, замученная компромиссами, расправила ш„лковые крылья. - Жаль только, что я не увижу выражения твоего лица, когда ты сюда приедешь после всех своих дел...?
     Доктор Жучилин, сопоставляя красно-синие кружочки Светланиного дневничка с датами записей, ч„рными карандашными крестами и своими назначениями, размышлял о могущественной биохимии, которая, сбившись на какой-то ступеньке, выбрасывала в мозг этой бедной девочки таинственные вещества, заставлявшие е„ искать смерти.
     ?Столько лет в„л е„, и не удержал?, - горевал Жучилин.

глава 64

     Адрес был написан на коробке ч„рным фломастером - проезд Шокальского, дом, корпус, квартира и имя получательницы - Циля Соломоновна Шмук. Деньги за эти дни оказались потраченными чуть ли не до последней копейки, на такси точно не было, но у Веруси Шурик просить не считал возможным. Ни в какую сумку коробка не помещалась, Шурик обвязал е„ веревкой и пов„з на общественном транспорте, с пересадкой в метро и на двух автобусах. От автобуса идти тоже было неблизко. Коробка была л„гкая, но вер„вка оказалась такой слабой, что при посадке в автобус лопнула, и последние сто метров он н„с коробку на спине к восторгу всех встречных мальчишек.
     Поднялся на пятый этаж, позвонил в дверь. Спросили, кто. Сказал, что посылка из Иерусалима. После долгого копошения и звона цепей дверь открылась, высунулась маленькая, горбатая старушка:
     - Проходите, пожалуйста, мне Туся писала, что приедет е„ подруга Лиля, а пришли вы. Неужели она не могла сама меня навестить?
     - Она уже улетела в Токио, - объяснил Шурик, прижимая коробку к груди.
     - Так я и говорю: неужели нельзя было меня навестить до того Токио? Что вы стоите, проходите и откройте коробку.
     Вид у старушки был приветливый, но тон сварливый. Шурик поставил коробку на табурет. Циля Соломоновна протянула ему нож:
     - Что вы стоите? Открывайте!
     Шурик разрезал заклеенные створки, и старушка ринулась внутрь коробки. Она стала вытаскивать, - Шурик глазам своим не поверил, - разноцветные мотки шерсти, смотанные в пасмы, как это делала в незапамятные времена его бабушка, перевязывая две старые кофты в одну новую. Это было радужное богатство бедных, и старушка перебирала мотки с видимым удовольствием.
     - А, - крякала она, - какие там красители! Посмотрите, один красный чего стоит! А ж„лтенький!
     Наконец она вытащила из коробки вс„ до последней нитки, - на дне ещ„ были какие-то маленькие клубочки и просто обрывки ниток.
     - А где это? - строго спросила у Шурика.
     - Что? - удивился Шурик.
     - Ну, это, опись. В посылке всегда опись, да?
     Шурик не понимал, смотрел своими круглыми глазами.
     - И что вы так смотрите? Есть почтовый реестр, опись, где вс„ перечислено. Наименование товара, количество, цена. Я вижу, вы никогда не получали посылок из-за границы.
     - Не получал, - согласился Шурик. - Но ведь это не по почте пришло. Лиля Ласкина привезла с собой. Она летела из Иерусалима в Париж, потом в Москву, а из Москвы в Токио.
     - А что она за человек, эта Лиля Ласкина? Почему я должна ей доверять без описи? Вас я вижу, вы человек приличный - еврей? А эту Ласкину я в глаза не видала, может, она половину себе взяла? Туся вообще ничего в людях не понимает, е„ все обманывают. Ну, ладно, оставим это, я вижу, вы тоже ничего не понимаете.
     Старушка полезла в рукодельный ящик, нарыла в нем связку ключей, отомкнула боковую створку большого старинного шкафа, нырнула туда и вынула завязанный в марлю предмет, похожий на три вместе связанных торта.
     - Вот, - торжественно произнесла она и стала развязывать марлевый узелок сверху...
     Достала из св„ртка три шерстяные кофты, все новенькие, все полосатые.
     - Так когда эта Лиля поедет обратно?
     - Она туда на работу