и достала из игрушечной сумочки маленький белый платок. Шурик стянул левой рукой мохеровый шарф и замотал руку. Жанна ловко вытащила разбитое стекло.
     - Ничего-ничего, у меня там есть аптечка! - утешила она Шурика. - Вы только меня подсадите.
     Она сняла шубу и пролезла в освободившееся от стекла окно.
     - Я сейчас открою заднюю дверь, там замка нет, только крюк наброшен. Обойдите дом слева...- крикнула уже изнутри. - Только шубу мне просуньте.
     Шурик сунул ей шубу и обош„л дом. Она открыла ему заднюю дверь. Зажимая руку, вош„л. Она зажгла свет, и Шурик увидел, что весь шарф уже пропитан кровью...
     - Сейчас, сейчас вс„ сделаем! - тараторила Жанна очень деловито. Она не выглядела растерянной...- Небольшой форс-мажор! Бывает! Начнем с руки, потом займемся печкой, а потом вс„ будет очень хорошо...
     Она исчезла, потом пришла с ворохом бинтов и с полотенцем. Разложила полотенце на клеенке обеденного стола. Велела Шурику сесть за стол и размотала шарф. Своими крошечными ручками она делала вс„ очень быстро и ловко, и вс„ не переставала бубнить. Крепко прибинтовала большой палец к ладони, проложив плотный ватный тампон. Толсто намотала бинт и подняла ему руку вверх.
     - Вот так и держите, пока кровь не остановится. В моей комнате печь-голландка, такая быстрая, через час тепло будет. Я тут месяц не была, вс„ выстудилось...
     Она проговорилась, но Шурик и не заметил. Жила она на самом деле не на даче, а с родителями в городе, на дачу же привозила любовников. Постоянный е„ кавалер, из цирковой труппы, где она и сама работала, был ревнив и обидчив. Он давно уже сделал ей предложение, но она за него не шла. Природа была несправедлива к лилипутам, не только обделяя их размером, но и выпуская на свет гораздо больше мужчин, чем женщин, и брачная конкуренция в их среде была очень острой. Жанна пользовалась большим успехом, к ней даже сватались из-за границы. Но она не теряла надежды выйти замуж за мужчину обычных размеров. Она многим нравилась, некоторые от не„ просто с ума сходили. Но замуж почему-то не получалось.
     Пока она погромыхивала в соседней комнате поленьями, Шурик сбегал ещ„ раз на двор. Мечта у него была одна - поскорей добраться до дома.
     Когда Жанна снова появилась, Шурик спросил у не„, нет ли в е„ аптечке чего-нибудь от расстройства желудка. Она немедленно принесла ему какую-то таблетку. Он выпил и стал ждать результата. Жанна предложила ему прилечь в соседней комнате. Там был такой же холод, как на улице. Известный эффект поздней осени, когда при температуре минус три м„рзнешь сильнее, чем зимой в тридцатиградусный мороз.
     Шурик, не снимая куртки, прил„г на низкую тахту. Жанна сверху набросила на него ватное одеяло, полное холода. Гудела печь, гудел живот, холод пробирал до самых больных потрохов. Смертельно хотелось спать.
     ?Сейчас бы в т„плую ванну?, - воображал Шурик, но пришлось снова бежать на двор...
     В какой-то момент он задремал на несколько минут и проснулся, потому что под боком у него заворочалось что-то т„плое. Она была без шубы и прижалась к его животу, как грелка. Это было приятно. Она расстегнула его куртку, влезла в е„ распах и задышала горячим дыханием.
     ?Совсем как котенок?, - подумал Шурик. И в нем шевельнулась жалость. Но как-то слабенько. А горячие кошачьи лапки уже теребили его слабенькую жалость. Он сунул руку вниз, и в ладони его оказалась крошечная женская ступня, голая и т„плая. И жалость победила...
     В пять утра он бежал, оставив спящую Жанну. В половине шестого уже стоял на платформе, ожидая первую электричку. Болел живот, болела рука. В первый раз в жизни он испытывал жалость к себе самому...
     Не прошло и часа, как он лежал в горячей ванне, вытянув из воды правую руку в толстом ржавом бинте, и наслаждался теплом, сонным домом и свободой.
     ?Никуда сегодня из дому не вылезу?, - решил он и заснул прямо в ванне.
     Проснулся, когда вода остыла, долил горячей, и снова заснул. Во второй раз его разбудил стук в дверь: встали Веруся с Мурзиком, хотели умыться. Шурик надел халат, попробовал смотать с руки подмокший бинт, но он прилип, и, завернув руку в полотенце, чтобы мама не заметила его боевой раны, пош„л к себе в комнату.
     - Как свадьба? Как была невеста? - спросила Вера, которая симпатизировала Жене Розенцвейгу с тех врем„н, когда он подтягивал Шурика по математике.
     - Свадьба отличная, мамочка, но я там объелся, как удав и, кажется, отравился.
     - Боже, что с твоей рукой? - заметила не очень наблюдательная Вера.
     Придумывать не было сил.
     - Мам, я умираю спать хочу. Я тебе потом вс„ расскажу. Я сейчас посплю, а ты к телефону не подзывай, ладно?
     Он щ„лкнул по макушке Марию, которая уже вертелась возле него. Потом прижал е„ к себе. Она была ему почти по грудь. Значит, выше Жанны.
     ?Какой вс„-таки бред, бедняга Жанна, - подумал Шурик, натягивая себе на голову одеяло. - Счастливый Женька! Такая милая Алла! Что-то в ней есть давно знакомое, родное... Ну да, она на Лилю Ласкину похожа. Ну конечно, даже и внешне немного похожа, но особенно своей вес„лостью и правдивостью... Откуда это я взял про правдивость? Причем тут правдивость? Ну да, правдивость жестов, движений... Напишу Лильке письмо. Дорогая Лилька! Дорогая Ласочка...? И заснул, так и не дописав письма, и провалился в сон так глубоко, что, проснувшись, забыл и про Лилю, и про письмо.

глава 45

     Телефон действительно звонил каждые пятнадцать минут. Был второй день праздника - восьмое ноября. О Вере Александровне вспомнили е„ бывшие сослуживцы. Даже Фаина Ивановна, бывшая начальница, позвонила. Поздравила, спросила про Шурика: не женился ли...
     ?Как это мило с е„ стороны, что не забывает. Вс„-таки она хоть и шахер-махерша, но есть в ней что-то человеческое?, - вынесла милосердное решение Вера.
     Позвонил сын покойного Мармелада, Энгельмарк Михайлович. Удивительное дело, такой малоприятный человек, совсем бросивший своего отца при жизни, после смерти вдруг проявил к нему интерес и, получив в наследство отцовский кооперативный пай, забрал книжные шкафы с книгами и партийным архивом и теперь время от времени звонил и спрашивал у Веры Александровны, не знает ли она кого-то, кто упоминался в записях Михаила Абрамовича. Она всякий раз пыталась объяснить ему, что знала его отца очень поверхностно, и лишь в последний год его жизни, но Энгельмарк Михайлович был убежд„н, что Вера Александровна была связана с ним узами дружбы или любви и посвящена во все партийные тайны Михаила Абрамовича, и время от времени пытался что-то у не„ выяснить, даже иногда заходил.
     После всех малоинтересных звонков был один приятный: позвонила подруга Кира, и они долго рассказывали друг другу о детях: Кира - о Славочке, Вера - о Мурзике. А часов с двенадцати начали звонить Шурику бесконечные дамы, некоторые знакомые Вере Александровне по именам, некоторые анонимные.
     ?Совсем разучились говорить по телефону, - огорчалась Вера Александровна, - не представляются, не здороваются...? Не представлялась и не здоровалась Матильда. Исключительно из чувства неловкости. Хотя их с Шуриком связывали многолетние разнообразные отношения, но ей совсем не хотелось представляться Шуриковой матери.
     Звонила также Светлана. Она почти теряла голос от страха перед строгой дамой, Шуриковой матерью. К тому же несчастный опыт е„ отношений с мужчинами утвердил е„ в мысли, что мать мужа - всегда враг... Мужа, впрочем, у не„ никогда не было, но те, которые могли бы стать мужьями, почему-то имели ужасных матерей. В Вере Александровне, такой внешне приятной и воспитанной, она тоже предвидела врага.
     Одна только Валерия разговаривала мило и приятно, как интеллигентный человек. С Валерией Шурику, конечно же, повезло. Устроила Шурика на работу, так много для него сделала. Правда, и Шурик ей платит той же монетой. И Вера подробно рассказала Валерии, что Шурик ходил вчера на свадьбу к институтскому товарищу, поздно приш„л, к тому же с расстройством желудка и с порезанной рукой, и теперь спит.
     - Ну и хорошо, пусть спит. А когда просн„тся, пусть мне позвонит. У меня тут вопрос возник по переводу. Спасибо, Вера Александровна.
     Проснулся Шурик в пять часов, и опять от боли в животе. Пош„л в уборную, и тут же мама позвала его к телефону. Звонила Матильда. Едва не плакала. Привезла из Вышнего Волочка любимого и старейшего своего кота Константина - еле живого:
     - С котом плохо, он не ест, не пьет, и задние лапы не в порядке, как будто парализовало... Умоляю, Шурик, поезжай за ветеринаром. Ты его уже привозил один раз, Иван Петрович, живет на Преображенке... Я уже созвонилась...
     Деваться было некуда:
     - Я часа на два выйду по делу, мам.
     - А святой час? - завопила Мария.
     Святым часом называли вечерние занятия языком: день - английским, день - испанским.
     - Вечером, Мурзик. Ладно?
     - Мы уже вчера пропустили...
     Мария любила эти вечерние часы, когда Шурик с ней занимался, да и Вера следила, чтобы занятия не пропадали. Ну ладно уж, праздники.
     И Вера дала Шурику таблетку бесалола с горячим сладким чаем, намотала сверху на безобразный бинт ещ„ один, новый и белый слой, и велела приезжать поскорее.
     - А впрочем, как хочешь, мы с Мурзиком ид„м на балет и можешь нас не встречать, сами добер„мся...- закончила недовольно.
     Мурзик вс„ чаще заменяла Шурика в культурных мероприятиях. И вообще, по впечатлению Веры Александровны, вся жизнь Шурика протекала исключительно между хозяйственными заботами и его многочисленными работами, и она время от времени высказывала сожаление, что культурная жизнь столицы, такая интенсивная и интересная, от Шурика в значительной степени ускользает.

глава 46

     Шурик долго ловил такси, зато доехали до Преображенки очень быстро. Город был по-праздничному пуст, и оба конца - от дома до Преображенки и оттуда до Масловки - заняли чуть больше часа. Иван Петрович был старенький кошаче-собачий доктор, слегка сумасшедший, как все служители животных. Дом его всегда был полон животными-калеками, а одна старая собака была привязана к самодельной тележке и передвигалась, спустив передние лапы на пол.
     Он давно лечил Матильдиных кошек, денег с не„ не брал, и весь расход заключался в том, что его надо было привозить и доставлять обратно домой. Общественным транспортом он никогда не пользовался: либо ходил пешком, либо ездил на такси. Он был одинок, людей не любил и кое-как мирился только с такими же страстными, как он сам, любителями животных.
     Когда приехали к Матильде, кот был при последнем издыхании. Он хрипло дышал, и морда была вся в жидкой слюне. Иван Петрович сел рядом с несчастным животным, положил руку на ч„рную мокрую голову, закряхтел. Потрогал кошачий живот, велел показать смен„нную подстилку, недовольно взглянул на ч„рно-бурые разводы.
     - Выйдем, - хмуро сказал Матильде и вышел с ней на кухню.
     - Ну что, Матильда, прощайтесь со своим котом. Умирает. Могу сделать укол, чтоб не мучился... Но он и так вот-вот отойд„т...
     Шурик стоял в дверях кухни и восхищался стариком: он вышел в другую комнату, чтоб не смущать пациента ужасным приговором? Поразительно!
     - Ох, я уже и сама подумала, что поздно я его привезла...- убитым голосом отозвалась Матильда.
     - Нет, это природа. И раньше бы привезла, ничем бы я не помог. Ему лет-то больше десяти, так ведь?
     - Двенадцать в январе будет...
     - Так он, голубушка, считайте, восьмидесятилетний старик. Как я. Сколько ж можно? Ну, укол хотите сделаю?
     - Наверное, надо. Чтоб не мучился...
     Иван Петрович стал расст„гивать чемоданчик, разложил на белой салфетке шприц, иглу, две ампулы... Потом подош„л к коту, покачал головой:
     - Вс„, Матильда. Не надо укола. Помер кот.
     Матильда накрыла кота белым полотенцем, заплакала, взяла Шурика за плечо:
     - Он никого не любил. Только меня. И тебя принимал. Выпейте с нами рюмочку, Иван Петрович. Водку достань, Шурик.
     - Отчего ж не выпить...
     Шурик вынул из холодильника бутылку водки. Едва не упустил из руки, обмотанной бинтом. Матильда заметила наконец пухлую повязку.
     - Шурик, что с рукой?
     Шурик отмахнулся. Животный доктор и внимания не обратил. Сели за стол. Иван Петрович убрал со стола свой инструмент.
     Матильда вроде уже и не плакала, но сл„зы проползали по щекам.
     - Да я уже полгода как понимала, что он болеет. И он понимал. Спать стал отдельно. Я зову его к себе, он подойд„т, приласкается, головой потр„тся, и к себе на подушку.
     Я ему подушку на скамеечке положила, ему на кровать запрыгивать трудно стало. Вот такие дела...
     Выпили. Закусили какой-то консервной рыбкой - другой еды в доме не было. Даже хлеба.
     - Вроде, животное, да? А помянуть хочется, как человека, - тихо сказала Матильда.
     Иван Петрович встрепенулся:
     - Ой, Матильда! Да что вы говорите! Они впереди нас в Царствие Небесное пойдут! Знаменитый русский философ, запрещ„нный, конечно, Николай Александрович Бердяев, знаете что сказал, когда его кот помер? На что, говорит, мне Царствие Небесное, если там не будет моего кота Мура? А? Ведь поумнее нас с вами был человек! Так что не сомневайтесь, наши кошечки встречать нас будут! Ах, какой был у меня кот Марсик, в тридцать девятом году помер! Всем котам кот! Красавец, ума палата! Я виноват перед ним, инфекция к нему привязалась. Тогда антибиотиков не было...
     Он рассказал про кота Марсика, про кошку Ксантиппу, Матильда - про всех своих прошлых кошек, и выпили ещ„ водки вс„ под ту же рыбку, и немного утешились. А когда Иван Петрович собрался было ехать, и Шурик уже встал, чтобы идти за такси, раздался звонок в дверь - приш„л сын соседки. Он жил на Преображенке, заехал к матери отдать ей какие-то ключи, не застал е„ дома и хотел оставить ключи у Матильды. Это было удачно, потому что Иван Петрович жил чуть ли не в соседнем доме, и он забрал пьяненького старичка и обещал доставить до порога.
     Бедный Константин, зав„рнутый в полотенце, тоже уехал с ветеринаром. У того было тайное место в Сокольническом парке, где хоронил он своих...
     А Шурик не уехал. Невозможно было оставить без утешения милую расстроенную Матильду, которая совсем ничего от него не требовала, только дружбы...
     Как в школьные времена, ровно в час ночи он вылетел от Матильды и побежал домой - через железнодорожный мостик на Новолесную улицу. Прибежал быстро, через двадцать минут входил в квартиру. Вош„л - и вспомнил: с Марией не позанимался, Валерии не позвонил и, что самое главное, совершенно забыл про травника, который приготовил Вере мазь для ноги... И наверняка Светлана звонила. Ей тоже чего-то надо... Расстроился...

глава 47

     Вера Александровна на Марию нарадоваться не могла. Шурик был в сво„ время чудесным и покладистым реб„нком, но пока он рос, она не успела ощутить одной из главных радостей материнства: отзывчивость на воспитание. Это Елизавета Ивановна гордилась, когда е„ ученики, и в особенности внук Шурик, начинали проявлять именно те качества, которые она в них растила: внимание к другому человеку, доброжелательность, щедрость и, в первую очередь, чувство долга... В те годы, когда она и сама состояла на положении выросшего реб„нка своей матери, Вера не задумывалась, откуда взялись все те Шуриковы достоинства, которые так рано были в нем заметны. Когда Шурика хвалили соседи или учителя, она отшучивалась: у него хорошая наследственность... Но в этом ли было дело? Сама Елизавета Ивановна, противоречивая материалистка и возвышенная душа, но вместе с тем человек свободно мыслящий, когда речь заходила о наследственности, всегда говорила одну и ту же фразу:
     - У Каина и Авеля были одни и те же родители. Почему один был кроткий и добрый, а второй убийца? Каждый человек есть плод воспитания, но главный воспитатель человека - он сам! А педагог открывает нужные клапаны личности, а ненужные - закрывает.
     Такова была незамысловатая педагогическая теория замечательного педагога, она бралась самовольно решать, какие клапаны нужны, а какие не очень. Е„ теорию можно было бы оспаривать, если бы не е„ безукоризненно удачная практика.
     Теперь, получив на свои руки Марию, Вера полностью следовала материнской теории. Как натура артистическая, но слабая, Вера видела, что Мария наделена огромным темпераментом. Энергия в девочке била через край, она в буквальном смысле не могла стоять на месте, с трудом высиживала в классе сорок пять минут, и, чтобы помочь Марии удерживать себя на месте, Вера Александровна придумывала для не„ мелкие двигательные упражнения, например, научила е„ крутить в руках монету и подарила старый серебряный полтинник для кручения. Когда спустя какое-то время этот ?крутильный полтинник? потерялся, было много сл„з...
     Вера научила также Марию мелким и невидимым для окружающих упражнениям для пальцев рук и ног, и, когда долгое сидение за партой становилось непереносимым, Мария разыгрывала свои ножные и ручные партии... С первого же класса Вера стала водить Мурзика в Дом пионеров заниматься гимнастикой и акробатикой, сама занималась с ней музыкой, а в общеобразовательных дисциплинах полностью положилась на природные способности. По чтению девочка была в классе из первых, да и с арифметикой никаких сложностей не было.
     ?А эти способности к точным наукам у не„ от матери, - решила Вера. - Но уж во всяком случае не от Шурика?.
     Это был какой-то странный сбой в голове: она прекрасно знала, что отец Марии какой-то сомнительный кубинский негр, но не могла одновременно не воспринимать е„ как дочку Шурика. Шурик занимался с Марией языками: день - английским, день - испанским.
     Вера Александровна продолжала занятия в сво„м театрально-образовательном кружке, но невольно приспосабливала их под интересы Марии. В тот первый год жизни Марии в Москве Вера перестала заниматься со своими ученицами декламацией и этюдами - только движением...
     Щитовидка Веры Александровны вела себя очень хорошо, но временами сильно болели ноги, росла косточка около большого пальца, прежние узкие туфли стали неудобны, и появилась новая забота - обувь...
     Валерия села на телефон, вызвонила каких-то знакомых из сотой секции ГУМа, из магазина ?Бер„зка?, и Шурик время от времени возил маму на обувные примерки... Вере Александровне были куплены сапоги фирмы ?Саламандра? и ч„рные австрийские туфли ?Дорндорф?. Качество жизни повышалось...
     Семейные расходы возрастали. Шурик много работал и вполне справлялся с возрастающими семейными потребностями. К тому же ещ„ оставался резерв - непроеденное наследство Елизаветы Ивановны.
     Незадолго до Нового года приехала Стовба. Мария была совершенно счастлива, хотя нельзя было сказать, что она сильно скучала по матери. Но когда Лена приехала, Мария на ней повисла и не отпускала ни на минуту. Стовба привезла всем очень хорошие подарки, но была в мрачном настроении, курила и молчала. Даже с Шуриком почти не разговаривала. Когда Шурик спросил е„, удалось ли ей вс„ провернуть в Польше, она фыркнула, рассердилась и говорить на эту тему не стала.
     ?Наверное, опять у не„ облом случился?, - решил Шурик. Никакой дружеской поддержки от него на этот раз не потребовалось. Вероятно, оттого, что исповедалась Вере.
     Шурик, как обычно, купил „лку, а Вера Александровна решила вдруг восстановить рождественский спектакль, который не играли с тех пор, как умерла Елизавета Ивановна. Для Мурзика. Шурик возражал: у него было всего три ученика, и уже поздно было начинать подготовку.
     Но на Веру снизошло вдохновение, она предложила поставить спектакль кукольный, и не по-французски, а по-русски. Начали шить кукол. Разложили лоскуты, тесьму, заготовили вату для набивки. Марии дали самое простое и самое ответственное задание - она шила одеяльце, в которое заворачивали маленького пластмассового голыша, изображавшего младенца Христа. Вера шила Деву Марию, а Стовба в глухом молчании собирала ангелов из кусочков накрахмаленной марли... На Шурика, кроме „лки, было возложено устройство ширмы для представления...
     Во всех этих хлопотах Нов