я за трубку:
     - Мамочка, мне пришлось Аллу с Катей домой отвезти. Я скоро буду.
     Веруся выразила недовольство. Сказала шепотом, чтоб приезжал поскорее, потому что Ирина в истерике: осталось такое количество еды, что не влезает в холодильник, и теперь она составляет сч„т, сколько было потрачено и сколько всего осталось и собирается выплачивать разницу в рассрочку...
     - Умоляю, приезжай скорей, я этого не выдержу! - шепот звучал драматически.
     Вошла Аллочка с распущенными волосами и в чем-то розовом и прозрачном. Катя была раздета и спала. Алла демонстрировала готовность быть утешенной. Подошла к Шурику, положила руки ему на плечи и посмотрела вопрошающе:
     - Как ты думаешь, он меня совсем не любит?
     Шурик погладил кудрявые волосы. Это не имело особого для него значения, но вс„-таки вызывало л„гкое раздражение: ей было необходимо излить душу. Он спешил домой. Встал. Аллочка заплакала. Он обернулся к ней:
     - У меня гости дома.
     - Почему я такая несчастная...- шмыгнула она носом.
     Он ковырнул петельку, расстегнул пуговку. Сво„ дело он делал молча, Аллочка продолжала лепетать:
     - Ну почему? Почему так? Ты как мужчина в сто раз его лучше, и Катька тебя любит... Почему мне нужен только Женька? Почему?
     Этот вопрос ответа не требовал.
     Бедная дурочка, всем вам нужно одного...

***

     Гости разошлись, не съевши и половины приготовленной еды. Светлана, надев фартук, со смиренным достоинством мыла посуду. Ирина Владимировна рыдала в комнате Веры, и та вяло е„ утешала, ожидая, когда же прид„т Шурик и примет на себя страдания.
     - Ириша, я не понимаю, что ты так расстраиваешься. Стол был прекрасный...
     - А траты? Ты знаешь, сколько это стоило? Ужас! Вот я посчитала, - Ирина шарила трясущимися руками в карманах фартука. - Вот!
     Она совала Вере листок, на котором выстроился частокол кривых цифр.
     - Это четыре моих пенсии! А сколько всего осталось! Я совершенно не рассчитала! Я никогда не умела считать! И осталось больше половины...
     - Так это прекрасно! Мы целую неделю будем есть!
     - Я компенсирую затраты! - причитала Ирина. - Я буду выплачивать...
     - Ириша, успокойся, я прошу тебя... Ну какое это имеет значение? У Шурика тридцатилетие, и ни в одном ресторане так не накормили бы, как это сделала ты.
     Звонок в дверь прервал бурную сцену, Ирина Владимировна, утирая краем фартука лицо, пошла открывать. В дверях стояла молодая женщина с большим букетом цветов. Это была Соня, раздобывшая-таки адрес Шурика.
     - Здравствуйте, я к Шурику.
     - Верочка! К Шурику! - крикнула Ирина Владимировна, приободрившаяся с приходом новой гостьи, способной съесть часть оставшегося угощения. - Проходите, проходите! Он скоро появится!
     И пошла на кухню, чтобы заново собрать угощение.
     - Светочка! Вот ещ„ гостья запоздалая, дайте тарелочку! Пожалуйста, пирог, паштет, салатику... Столько всего осталось!
     Светлана посмотрела на вошедшую, и вся картина жизни ужасным образом прояснилось: была, была у Шурика женщина, которую она упустила, и именно такая, какой она всегда боялась, - румяная, с ч„рными бровями, грудастая, вульгарная до тошноты...
     Ирина Владимировна побежала за Верой, сообщить о приходе новой гостьи. Светлана смотрела на не„ прозрачными глазами, впитывая все эти грубые краски лица, - белое, розовое, ч„рное. И отвратительно-лиловое платье...
     ?Ишь, как будто фотографирует. Вошь платяная?, - подумала Соня и улыбнулась нагло и насмешливо.
     Светлана медленно сняла с себя фартук, вытерла тонкие руки кухонным полотенцем и вышла из квартиры, не попрощавшись. Конец. Это был всему конец. Надо было в этом окончательно убедиться. Чтобы не оставалось никаких сомнений...
     Шурик приехал в половине первого. Соня к этому времени тоже ушла. Она провела в Шуриковой квартире пятнадцать минут. Немного поковыряла салат, отказалась от вина. Мало того, что она не застала Шурика дома, оказалось, что мать Шурика е„ знала. И тогда Соня догадалась, когда и при каких обстоятельствах та е„ видела: после похорон Валерии, когда у не„ начался запой. Конечно же, Соня не запомнила тогда ни квартиры, ни самой Веры Александровны. Но сухая седенькая старушка в т„мно-синем платье сразу же назвала е„ Соней... Да, напрасно она приехала. Экспромт совершенно не удался.
     Шурик, вернувшись, ещ„ немного поутешал Ирину Владимировну, после чего дали ей валокордину и уложили спать.
     А потом мать с сыном ещ„ немного посидели на кухне: они были довольны друг другом, им было хорошо от полноты взаимопонимания. Сначала Вера немного попеняла ему, что он бросил гостей, рассказала о приезде Сони, а потом, запустив л„гкие пальцы в Шуриковы редеющие кудри, вздохнула:
     - Родной мой мальчик! Подумать только, тридцать лет. А ведь я уже почти не помню того времени, когда тебя на свете не было. Я давно уже думаю, что пора бы тебе жениться. Я могла бы быть хорошей бабушкой, не правда ли? - она слегка кокетничала с Шуриком. - Конечно, мне уже скоро восьмой десяток, но... Хотелось бы посмотреть на внучку. Или на внука... Светлана человек над„жный, достойный... Да мало ли девушек вокруг?
     Шурик встрепенулся: конечно, Веруся ничего не понимала в жизни. Бабушка Елизавета Ивановна давно бы догадалась, с каким безумным существом он вынужден столько лет возиться. А Веруся - святая, ничего вокруг себя не видит, кроме искусства, театра, музыки... Он исполнился привычного чувства умиления к маме, поцеловал ей руку, погладил по виску.
     - Ну, иди, ложись. И я лягу...- она поцеловала его вечерним поцелуем. Шурик пош„л к себе в комнату и сел за машинку. К завтрашнему дню ему надо было закончить ещ„ три реферата.
     Телефонный звонок оторвал его от статьи.
     ?Светлана, конечно. Проверяет?, - подумал привычно, без всякого раздражения. Но другой голос - звонкий, яркий прокричал через помехи и чужие приглуш„нные голоса:
     - Шурик! Привет!
     Он сразу узнал этот голос. Уши узнали ещ„ до головы, и сердце узнало, и он вспыхнул от радости:
     - Лилька! Ты? Ты помнишь? Ты меня помнишь?
     Она засмеялась, - и смех был такой же: единственный, судорожный, как плач, с промежуточным всхлипом, замирающий в конце от нехватки воздуха.
     - Помню? Шурик, да я вс„ забыла, до последней нитки, кроме тебя. Вот слово даю, ничего и никого не вспоминаю, а ты как живой!
     - Да я и правда живой! - и он услышал новый взрыв смеха.
     - Да я слышу, что живой, просто я глупость сказала. Ты знаешь, чего я тебе звоню?
     - С дн„м рождения поздравить?
     - Да что ты, я и не знала! Поздравляю! Тридцать? Да что я спрашиваю, конечно, тридцать! Я завтра буду в Москве! Представляешь?
     - Ты шутишь! Завтра?
     - Ага! Сутки. Я из Парижа в Токио лечу - через Москву! Я тебе раньше не звонила, думала, визу не дадут и прид„тся в транзитной гостинице сидеть, а визу дали! Так что встречай завтра.
     - Завтра или сегодня? - ошалело переспросил Шурик.
     - Завтра, завтра...
     Она продиктовала номер рейса, время, велела встречать в аэропорту и повесила трубку.

глава 59

     Оскорбл„нная Светлана вышла из Шурикова подъезда с намерением немедленно ехать домой, принять ванну и выпить сорок заготовленных таблеток. Но передумала: сначала надо было выяснить, что это за бровастая баба. Светлана заняла удобную позицию в подъезде напротив. Ждала недолго. Соня вышла очень скоро, пошла к автоматной будке, кому-то позвонила, говорила минуту и, выйдя из будки, пошла пешком к Белорусскому. В метро не села, а углубилась в какие-то переулки, куда невидимая Светлана е„ и проводила: переулок назывался Электрический, дом одиннадцать. Хлопнула дверь на втором этаже, и Светлана поехала домой, зная, что перед ответственными действиями надо немного отдохнуть.
     Светлана вошла в комнату. Села за стол и зажгла на ощупь маленькую лампу. Под столешницей был тайник, маленький ящик с петлей. Когда-то бабушка хранила в нем продуктовые карточки и старые квитанции за всю жизнь. Теперь она достала оттуда литовскую книжечку в пестром кожаном перепл„те, но вовсе не ?дневничок? - никаких лирических заметок, а сугубо деловой журнал наблюдений: только даты, точное время, событие, мелким почерком заполненные страницы со своим наивным секретным шифром, в котором красными кружками обозначались их любовные встречи (за последний год их было четыре), синими кружками - Шуриковы деловые свидания, а двойными ч„рными - подозрительные. Визиты к покойной Валерии - по наитию - она отмечала двойной ч„рно-синей обводкой.
     Почти восемь лет Светлана вела этот журнал, но ей никогда не приходило в голову полистать его, вдуматься в записи.
     Книжечка эта могла бы представлять большой интерес для лечащего врача: периоды активной слежки, когда она посвящала этому виртуозному занятию по многу часов каждый день, сменялись относительным бездействием: в дневничке случались пробелы, как будто Светлана забывала о Шурике на целые недели. Обычно такие пробелы следовали непосредственно за красным кружком. Последний красный кружок поставлен был больше двух месяцев назад.
     Теперь Светлана всматривалась в старые записи. Что-то вычисляла, сопоставляла: оказалось, что за эти годы было четыре всплеска их отношений, когда Шурик регулярно приходил к ней в неделю раз, и это длилось то три месяца, то четыре. И вдруг е„ как ожгло: в книжечке были отмечены только события, касающиеся Шурика, а четыре суицидные попытки, которые у не„ были за эти годы, она не отмечала. Но если их вставить - она поставила четыре жирных карандашных креста, - то видно, что регулярно он ходил к ней именно после этих неудавшихся самоубийств.
     Боже! Как не догадалась она раньше! Он хуже, в сто раз хуже, чем подлец Гнездовский или предатель Асламазян, потому что он-то прекрасно знает, что е„ здоровье и сама жизнь зависят от него! Так почему же он ходил к ней только после того, как она пыталась уйти из жизни? Какая жестокость! А может, он просто сумасшедший, и ему, чтобы любить е„, надо ощущать, что е„ жизнь в опасности?
     Нет, теперь она прозрела, и эти ч„рные карандашные кресты вс„ объяснили ей: она не даст больше ему распоряжаться е„ жизнью. Она отбросила книжечку, встала, подошла к окну, отодвинула плотную портьеру, и комната озарилась белым ртутным светом. Полная луна стояла прямо против окна, как будто ожидая, пока отодвинется портьера. Металлические предметы, лежащие на столе, вовсе не видные в слабом свете лампы, сверкнули: серебряная ложка для закрутки лепестков, болванка, изогнутый ножик и другой, любимый, с треугольным остро заточенным лезвием, для резки накрахмаленной ткани.
     ?Ну конечно, вот он, знак?, - сказала себе Светлана и положила нож в сумочку. Он точно л„г на дно, сантиметр в сантиметр, как в ножны. А книжечка осталась лежать на столе.
     Шурик не знал о существовании книжечки, однако у него был внутри какой-то механизм, реагирующий на оттенки е„ голоса, особенности речи, которая вдруг замедлялась и повисала в воздухе... и пахло очередной суицидной попыткой. Этот механизм сообщал ему, что пора навестить Светлану. Он тянул, откладывал, а потом она звала его для какой-то хозяйственной помощи, и в голосе е„ звучала мольба, угроза и предупреждение, и тут уж он мчался и безотказно выполнял несложный мужской долг. Но в этот день он был очень занят.
     Утром следующего дня Светлана стояла на сво„м наблюдательном пункте.
     Шурик вышел из подъезда в половине первого, пош„л как будто к автобусной остановке, но, автобуса не дождавшись, проголосовал проходящей машине и сел в не„.
     ?Без портфеля, - отметила Светлана. - Наверное, поехал работу брать. Когда сдавать, он с портфелем. Значит, скоро верн„тся?.
     Никакого детально разработанного плана у не„ не было. Было - голое и мощное намерение.
     А Шурик ехал в Шереметьево. Полтора часа он ходил по огромному холлу, смотрел на большое табло, где возникали и исчезали названия городов, и трудно было поверить, что они действительно существуют - Каир, Лондон, Женева. Наконец появился Париж. Он был такой же мираж, как все остальные, но про него было известно, что там жила когда-то бабушка. Так что он действительно существовал. И вот теперь оттуда должна была появиться Лиля. Именно из Парижа. Почему из Парижа? Какая-то неявная ниточка пролегла, но д„ргать за не„ Шурик не стал: слишком был взволнован и переполнен неопредел„нными ожиданиями. Потом объявили, что самолет из Парижа приземлился, а немного погодя объявили, с какой стороны следует встречать пассажиров, и он пош„л туда, где из стеклянного проема выходили французские туристы. Их встречали интуристовские гиды, и в проеме была какая-то клубящаяся суматоха, и громкие французские восклицания, и он боялся, что не найд„т среди всего этого Лили. Или не узнает е„. И пока он таращился, крутя голову, кто-то д„рнул его за рукав. Он обернулся. Перед ним стояла маленькая чужая женщина, очень загорелая, с длинными и пышными почти африканскими волосами. Она улыбнулась мартышечьей улыбкой, и из не„, как бабочка из куколки, выпорхнула Лилька, и чужая женщина в то же мгновенье перестала существовать.
     Лилька немного подпрыгнула и повисла у него на шее, и это был самый л„гкий женский вес, те же тонкие косточки, маленькие руки. Прикосновение вернуло его молниеносно в то самое время, чуть ли не в тот же день, когда они здесь же, в Шереметьево, прощались навеки-навеки, смертельно навсегда.
     - Господи, Боже мой! В жизни не узнала бы!
     - А я бы из миллиона узнал, - пробормотал Шурик. И они принялись произносить слова, которые не имели никакого отношения к происходящему, но наполняли воздух вокруг них, изменяли его состав и создавали голосовое облако живого воспоминания.
     К ним приставали таксисты, спрашивали, не надо ли отвезти, но они не слышали, продолжая произнесение связующих слов и радуясь друг другу.
     Потом Шурик подхватил чемодан и неудобную коробку с ненад„жно подклеенными пл„нкой ручками, а Лиля пыталась подцепить е„ сбоку, что-то щебеча о своей сумасшедшей соседке Туське, которая заставила е„ тащить эту дурацкую коробку из Иерусалима в Париж, из Парижа в Москву, и слава Богу, хоть в Токио не надо е„ тащить, какая это глупость, что согласилась, но у соседки сын погиб в армии, единственный сын, и она немного помешалась, сидит, вяжет и распускает, как Пенелопа, и смотреть на не„ горестно, а ручки оторвались ещ„ в Лоте, в аэропорту Бен Гурион, и она с этой коробкой ещ„ там горя хлебнула.
     Они уселись в машину, но как-то нескладно - Лиля с коробкой на заднее сиденье, а Шурик - рядом с водителем, и всю дорогу, обернувшись к Лиле, он смотрел на не„, и что-то в е„ внешности ему мешало, но он не мог определить. Было одно какое-то неправильное изменение.
     По дороге решено было, что прежде чем ехать в гостиницу ?Центральная?, где забронирован был для Лили номер, заедут к Шурику: Вера Александровна выразила желание повидать Лилю Ласкину.
     Лиля кивнула:
     - Да, да, только недолго. Мне хочется в наш дом, во двор зайти, погулять по центру, и коробку эту проклятую я обещала отвезти Туськиной матери.
     Подъехали к Шурикову дому, - машину решили не отпускать, с вещами вверх-вниз не таскаться. Выскочили из такси, понеслись, схватившись за руки, в подъезд. Странное у Шурика возникло чувство: надо торопиться, чтобы успеть за эти отвед„нные им сутки наверстать вс„ за двенадцать лет упущенное.
     Светлана с четв„ртого этажа напротив стоящего дома наблюдала, как пробежали к подъезду Шурик и девочка в длинной юбке с негритянской головой. Девочка бежала, по-балетному подпрыгивая, и Светлана сначала подумала, что вернулась Мария, но тут же сообразила, что Мария выше этой пигалицы. Значит, опять у него новая женщина. Ещ„ одна женщина.
     Обвал, облом, полная катастрофа. И дело, конечно, не во вчерашней вульгарной т„тке с намал„ванными ч„рным бровями. У него просто-напросто двойная жизнь, и все усилия, многолетние усилия, потраченные на него; оказывались совершенно напрасными, как вся е„ жизнь напрасна, и как глупо было цепляться за этот призрак мужчины. Но Светлана ничего не бросала на половине. Она спустилась пешком с четв„ртого этажа, не спеша подошла к таксисту, вс„ ещ„ стоявшему возле Шурикова подъезда:
     - Не отвез„те ли меня...
     Таксист, не отрываясь от газеты, буркнул:
     - Нет, я занят. Мне отсюда ещ„ в гостиницу ?Центральная? ехать...
     Светлана даже не удивилась, что шоф„р ответил на вопрос, который она не задавала. Она постояла немного, подумала и поехала к гостинице ?Центральная?.

глава 60

     По улице Горького они спустились к Манежу, прошли мимо университета, но внутрь не зашли, только потолкались в университетском дворе, в тени тополей и Ломоносова, в гуще студентов. Лиля подняла голову, посмотрела в небо и сказала:
     - Господи, какая чудесная погода! Я иногда скучала по зиме, но совсем забыла, как хорошо здесь осенью. Такое хорошее тепло, это как температура тела, да, парного молока, незаметно и в самый раз. У нас то жарко, то холодно, а вот такой изумительной температуры как будто вовсе не бывает...
     Прошли мимо дома Пашкова, и Лиля остановилась, изумл„нная:
     - Аптека! Аптеку снесли! Да здесь вс„ снесли! Учительница моя жила в двухэтажном домике, на этом самом месте...
     Часть квартала, ниже при„мной Калинина, была обращена в скверик. Расширена дорога с Каменного моста в сторону Манежа. Лиле хотелось плакать - жалко было не столько снес„нных домов, сколько собственной памяти, переживающей болезненное чувство изъятия. То, что утвержд„нной памятью картинкой лежало где-то в законченном и совершенном виде, теперь должно быть исправлено в соответствии с новой действительностью и закрепиться в виде обновл„нной картинки.
     От Пушкинского музея до станции метро ?Кропоткинская? вс„ сохранилось прежним, а вот мелкие незначительные домики, уютно расположившиеся между Кропоткинской и Метростроевской, вырвали, и на их месте стоял, ни к селу ни к городу, какой-то железный герой.
     - А это кто ещ„? - спросила она.
     - Энгельс, - ответил Шурик.
     - Странно. Ну, уж пусть бы Кропоткин... Взявшись за руки, они прошли по Кропоткинской мимо Дома уч„ных, куда Лиля девочкой бегала во все подряд детские кружки, включая театральный, мимо пожарной части. Мимо дома Дениса Давыдова... Она улыбалась слабой и растерянной улыбкой, - чем ближе к дому, тем вс„ было сохраннее... Подошли к угловому дома, где Чистый переулок впадал в Кропоткинскую. Остановились напротив Лилиного подъезда, и она уставилась в окна, которые когда-то были е„ окнами.
     - А в нашей квартире жила одна чудесная старушка, Нина Николаевна. В крохотной комнате при кухне. Она была прежняя хозяйка квартиры, очень богатая семья была до революции. Какие-то промышленники или бизнесмены, кажется, на Урале у них что-то огромное было, завод, что ли... И я один раз видела, как патриарх остановился, он на двух ?Волгах? ездил, зел„ная и ч„рная, в одной охрана, видимо. Черная машина остановилась, он вышел, она ид„т ему навстречу, она ему руку поцеловала, а он е„ благословил, огромную такую ручищу ей на шляпку положил. И уехал. Резиденция его тут рядом. А я с портфельчиком шла из школы, наглая довольно-таки девчонка, подскочила к ней и спрашиваю: а откуда вы его знаете, Нина Николаевна? А она говорит: когда патриарх был молодым священником, он у нас в домовой церкви служил... А ведь она не врала... А занавески, посмотри, занавески у не„ в комнате все те же висят. Неужели жива ещ„?
     Вошли в подъезд: и запах был вс„ тот же. Она прислонилась к стене возле батареи. На этом месте они всегда целовались, прежде чем она убегала на второй этаж. Шурик обхватил е„ голову руками, приподнял густые, немного войлочные на ощупь волосы и потрогал оттопыренные уши. Эти волосы были лишними.
     - Ушки, - пробормотал он. - Зачем ты спрятала ушки? Зачем ты отпустила волосы?
     Раковины были нежные, почти совсем не закрученные, и позади уха была такая длинная вмятинка, узкий желобок. Он пров„л по нему пальцем, потряс„нный полной неизменностью осязательного ощущения. Лиля захихикала и перед