.. Ты же знаешь, с твоим отцом нас связывало двадцать лет...- она замялась, подыскивая правильное слово, и нашла его, правильное, но незамысловатое - двадцать лет любви...
     - Мамочка, ну что ты сравниваешь? - изумился Шурик. - Ничего такого, даже похожего, не было у меня со Стовбой. Ты же помнишь всю историю. Тогда Аля Тогусова попросила, Ленка беременна была, этот Энрике... Ничего у меня с ней не было...
     Вера в этот момент испытывала стыд за своего сына: он ей лгал. Она опустила взгляд в стол и сказала хмуро:
     - Неправда, Шурик. Я знаю, что у вас были отношения...
     - Да что ты, мамочка? О чем ты? Какие отношения? Это так, просто так, совсем ничего не значит.
     О, бездна непонимания! Горечь разочарования! Стыд ошибки! Шурик, дорогой мальчик, близкий, созвучный, тонкий! Ты ли это? Вера взвилась:
     - Как? Что ты говоришь, Шурик? Высшее таинство любви ничего не значит?
     - Ну, Веруся, я совсем не про то, я совсем про другое...- заблеял Шурик, остро ощущая полную потерю лица... Чертова Стовба! И ведь он как чувствовал, уж так не хотелось... Но е„ так колотило от предъотьездного страха, что как ещ„ было успокоить...
     - Это ужасный цинизм, Шурик. Ужасный цинизм, - Вера смотрела поверх Шурика, поверх грубого материального мира, и лицо у не„ было такое одухотвор„нное, такое красивое, что у Шурика просто дух перехватило: как это он мог е„ так оскорбить своими дурацкими словами? И ведь всю жизнь он так старался, чтобы в их доме, вблизи Верочки, ничего такого не происходило... Такая непростительная глупость!
     - Плотские отношения имеют сво„ оправдание в духовных, а иначе человек ничем не отличается от животного. Неужели ты этого не понимаешь, Шурик? - она оперлась локтем о стол и обхватила пальцами подбородок.
     - Понимаю, понимаю, мамочка, - заторопился Шурик. - Но и ты пойми, что духовные отношения, любовь и вс„ такое - это же редкость, это не для всех, а обыкновенные люди, у них вс„ практическое... Это не цинизм, а простая жизнь. Это ты человек необыкновенный, бабушка была необыкновенная, а другие по большей части живут практической жизнью и понятия не имеют о том, о чем ты говоришь...
     - Ах, какой это лепет, - огорч„нно отозвалась Вера, но драматизм спал, и разговор приобретал удовлетворительное направление. Острота обиды смягчилась, возвращалось обычное равновесие... В глубине души Вера считала себя человеком не совсем обыкновенным, и от Шурика получила подтверждение. Но ведь и Шурик был тоже не совсем обыкновенным, и она его обнад„жила:
     - Ты ещ„ вс„ пойм„шь. Встретишь настоящую любовь, и тогда пойм„шь...
     Конфликт был почти исчерпан, у Веры осталась л„гкая тень разочарования в Шурике, но, с другой стороны, его слабости рождали снисхождение к нему и его бедному поколению, лиш„нному высоких понятий. Зато Шурик утроил рвение в трудах по благоустройству жизни мамы - купил новый телевизор, новый прекрасный проигрыватель и фен для волос. Он чувствовал, что с отъездом Марии какая-то особая энергия, сообщаемая маленькой мулаткой, ушла, и Вера погружается в меланхолию, ослабевает е„ интерес к жизни: вс„ чаще она пропускала премьеры, постепенно отказалась от театрального кружка. Е„ покинуло вдохновение, и с отъезда Марии до конца учебного года, когда занятия студии прекращались на каникулы, она всего несколько раз заставила себя спуститься в подвал. В следующем сезоне занятия уже не возобновились, последнее общественное деяние покойного Мармелада, таким образом, увяло.

глава 55

     Настоящая любовь, которую Вера Александровна пророчила Шурику, просвистела мимо и попала не в Шурика, а в его друга Женю. Хотя, казалось бы, она его уже однажды посетила в виде Аллочки. Но рассчитывать в таком деле ни на высший смысл, ни на обыкновенную логику, ни тем более на справедливость не приходилось. Шурик давно уже заметил, что в крохотной двухкомнатной квартире Жени и Аллы, построенной усилиями двух небогатых семейств, стало как-то неуютно, слишком уж молчаливо и напряж„нно. Женя защитил диссертацию, допоздна сидел на работе с центрифугами и расч„тами, поздно приходил домой и немедленно ложился спать, пренебрегая не только женой и дочерью, но и ужином. Жило молодое семейство в далеком районе Отрадное, без телефона, и вс„ чаще Шурик, навещая их в субботне-воскресные вечера, заставал дома грустную Аллу с вес„лой Катей. И никакого Жени.
     Женя сам вн„с ясность: позвонил Шурику, предложил встретиться в центре и за столиком обшарпанного кафе на Сретенке сообщил о настоящей любви, которая обрушилась на него прямо на рабочем месте. В несколько иной лексике, чем свойственна была Вере Александровне, он изложил Шурику приблизительно ту же идею, которую исповедала его мама: о высоком чувстве, основанном на духовной близости и общности интересов. Про духовную близость словами не расскажешь. Но что касается общности интересов, то она лежала в области лакокрасочного производства: избранница Жени была одновременно заведующей лаборатории и руководительницей его диссертации. Новая технология изготовления акриловых красителей убедительно доказала, что его первая настоящая любовь к Аллочке была недостаточно настоящей.
     Шурик сочувственно слушал друга, но не совсем понимал существо предъявленной ему драмы: почему одна любовь должна препятствовать другой? Алла такая милая, заботливая, а маленькая Катя вообще прелесть... Ну, появилась ещ„ какая-то химичка, значит, надо так организовать жизнь, чтобы одно другому не мешало. Кому нужны эти мудовые рыданья?
     - Ты понимаешь, Шурик, она даже не в моем вкусе, - развивал свою мысль Женя.
     - Кто? - не понял Шурик. - В каком вкусе?
     - Да я говорю, что Алла вообще не в моем вкусе. Мне всегда нравились девушки рослые, спортивные. Ну, вроде Стовбы, а Алла со своей задницей и кудельками...
     - Жень, да ты что? - изумился Шурик. - Ты о каком вкусе вообще?
     - Ну, понимаешь, у каждого человека есть определ„нный секс-тип. Ну, кому-то нравятся полные блондинки или, наоборот, худые брюнетки. У нас в лаборатории есть один мужик, у него первая жена была бурятка, а вторая - кореянка. Его на восточных женщин тянет, - разъяснил Женя несложное построение.
     Добродушный Шурик неожиданно обозлился:
     - Жень! А не сош„л ли ты с ума? Просто полную чушь нес„шь. Ты, когда в Алку влюбился, ещ„ ни про какой секс-тип не слыхал, да? Влюбился, женился, родили реб„нка. И вдруг, здрасьте, какой-то секс-тип объявился! Ну, зав„л себе бабу, и трахайся потихоньку, Алка-то чем виновата? Подумаешь, большое дело, переспал с одной, потом с другой. Аллу-то жалко, она переживает... Чем она виновата, что у тебя секс-тип обнаружился?
     Женя только морщился и разочарованно качал головой:
     - Ну ты, Шурик, просто совсем не понимаешь. Я с ней не то что спать, я с ней даже разговаривать не могу. Что ни скажет, вс„ глупость. Просто пустое место. Ну не люблю я е„. Я люблю другую женщину. А с Алкой я вс„ равно разведусь. Не буду я с ней жить. Я познакомлю тебя с Инной Васильевной, и ты вс„ пойм„шь.
     Женя разлил остатки вина по рюмкам. Выпил. Выпил и Шурик.
     - Может, ещ„? - спросил Женя.
     Вино закончилось, а разговор ещ„ нет.
     - Давай, - согласился Шурик.
     Старый официант с кислым лицом прин„с ещ„ бутылку саперави.
     - Тебе хорошо, Шурик, - у тебя любовниц дюжина, и ты никого не любишь. Тебе вс„ равно. А я просто так не могу, - объяснил свою интересную особенность Женя.
     Шурик опечалился:
     - Вот и мама моя говорит, что я циничный. Наверное, я и вправду циничный. Только мне Аллочку твою жалко...
     - Ну вот ты и жалей е„, - передернулся Женя. - Ей только того и надо, чтобы е„ жалели. На лице - мировая скорбь, чуть что - в сл„зы... Ты понимаешь, Шурик, Инна Васильевна такой человек, которого пожалеть просто невозможно. Инна, она сама кого хочешь пожалеет.
     Шурик посмотрел на Женю: он был худ, голубовато-бледен. Рыжие кудряшки надолбом частично вытерлись, образовалась ворсистая залысина. На подбородке паслась стайка юношеских прыщиков, обычно высыпающих на местах порезов после бритья. Пиджак и галстук, которые он привык носить, придавали ему вид командированного из провинции в столицу мелкого чиновника. К тому же по голубому галстуку расплывалось красно-бурое пятно распл„сканного саперави... Шурик хотел спросить: она и тебя пожалела? Но удержался... Женю ему тоже было жалко.
     В следующий раз они встретились через два месяца, на пятилетии Кати. К этому времени Женя уже переехал от Аллы к своему секс-типу, и бумаги на развод были поданы. За раздвинутым столом сидели в полном комплекте Катины бабушки и дедушки, объедин„нные общим горем предстоящего развода, две Аллиных подруги и Шурик. Алла сновала от кухни к столу, а Женя, посидев с гостями минут пятнадцать, удалился и ковырялся в книгах.
     Героиня дня была ошарашена горой подарков, которые на не„ обрушились, и озабочена тем, как вс„ одновременно удержать в руках. В конце концов Шурик снял с диванной подушки наволочку, собрал все игрушки в мешок, сунул Кате в руки, а саму Катю взвалил себе на плечи. Девочка визжала, дрыгала ногами и ни за что не хотела слезать на пол. Так Шурик и продержал е„ у себя на шее до самого ухода ко сну. Потом Катя начала рыдать и требовать, чтобы Шурик укладывал е„ спать, и он сидел с ней рядом в маленькой комнате.
     Женя, забрав очередную порцию книг, уш„л первым, постепенно разошлись и прочие родственники. Шурику несколько раз казалось, что Катя уснула, но всякий раз, когда он делал движение к выходу, Катя открывала глаза и тв„рдо говорила: не уходи...
     Два раза заглядывала Аллочка. Она уже проводила своих подруг, вымыла посуду и переоделась - сняла туфли на шпильках и розовую кофточку и надела домашние тапочки и голубую майку. Когда Шурику удалось выскользнуть от уснувшей Кати, он попал в объятия ожидавшей его Аллочки. То есть поначалу никаких объятий не было, а были горькие жалобы и горячие просьбы объяснить, как могло произойти такое крушение жизни и что теперь ей делать. Шурик сочувственно молчал, но, кажется, от него ничего более и не требовалось. Просьбы сменялись жалобами, глаза наливались слезами, сл„зы высыхали и снова капали. Время уже подходило к часу, и это означало, что выбраться из этого отдал„нного ото всего на свете места до утра будет невозможно, потому что автобусы уже отъездились, а поймать такси шансов было столько же, сколько схватить в здешних новостройках Жар-птицу.
     Аллочка тем временем плакала вс„ горше и перемещалась вс„ ближе, пока не оказалась-таки в дружеских объятиях Шурика. Монолог е„ не прекращался, и Шурик вс„ не мог взять в толк, каких именно действий жд„т от него заплаканная женщина. Торопиться уже не было никакого смысла, и он целомудренно поглаживал пружинистый взбитый пучок, предоставив Аллочке сделать внятное волеизъявление. Она ещ„ минут двадцать жаловалась, но как-то вс„ более сумбурно и в конце концов расстегнула вторую сверху пуговицу Шуриковой рубашки. У не„ были горячие маленькие руки с яркими прикосновениями, большой рот, полный сладкой слюны, и тонкая, как горло кувшина, талия... Шурик давно уже знал, что у каждой женщины есть вот такие особые черты... Аллочка, как выяснилось, обладала ещ„ одной совершенно уникальной особенностью: ни на минуту она не прервала монолога, начатого ещ„ вечером. Об этом Шурик подумал, когда рано утром выходил из Аллочкиного подъезда...
     ?Милая девочка, - думал Шурик, ожидая автобуса, - напрасно Женька е„ бросил. И Катька такая славная. Надо будет к ним хоть изредка заезжать...?

глава 56

     У Валерии, как в сво„ время у Елизаветы Ивановны, была заветная записная книжечка, в которой собрались нужные на все случаи жизни люди. Книжечка любила сама собой распахиваться на букве ?В? - врачи. Исписано там было несколько страниц. Главным в последнее время оказался кардиолог Геннадий Иванович Трофимов, зацепленный в знакомство лет двадцать тому назад, когда сердце Валерии работало на полную мощь. Геннадий Иванович заходил в гости раз-два в год, на большие Валериины праздники - католическое Рождество с огромной индейкой, выбираемой под размер духовки, и в день рождения Валерии, который она справляла исключительно сладко - пекла торты со взбитыми кремами и свежими фруктами. Пока на ногах держалась.
     От индейки она до последнего времени не отказывалась - Шурик под е„ руководством запихивал в не„ пряный фарш и шесть часов бегал из комнаты в кухню, прокалывая, прикрывая и открывая указанные ему части индейкиного тела. А торты Валерия стала заказывать в ресторанах: после долгих переговоров с администраторами и поварами ей привозили шедевр, и гости каждый раз удивлялись, как это ей, не выходя из дома, уда„тся достичь таких исключительных результатов.
     Геннадий Иванович как раз не относился к поклонникам ресторанных изделий и хотя был сладкоежка и непременно съедал все предлагаемые образцы, каждый раз напоминал о тех незабвенных тортах, которые пекла Валерия собственноручно.
     В последний день рождения Геннадий Иванович приш„л поздно, тортов даже не попробовал, пересидел всех гостей, а когда гости ушли, велел Валерии раздеться и внимательно е„ выслушал. Щупал руки, ноги, хмурил лоб. Через два дня приш„л с чемоданчиком-кардиографом, долго рассматривал голубоватые ленты, выплюнутые железной машиной, и сказал Валерии, что положит е„ недели на три к себе в отделение, потому что сердце е„ работает в тяж„лых условиях, и надо его немного поддержать.
     Валерия, полдетства пролежавшая в больницах, испытавшая тяж„лое потрясение от последней операции, наотрез отказалась. Геннадий Иванович настаивал. Больница, в которой он работал, была даже не старая, а старинная, с торжественными лестницами, огромной высоты потолками и палатами на двадцать человек. Геннадий Иванович обещал поместить Валерию в отдельную палату и приставить к ней индивидуальный пост.
     - У меня в этой палате Святослав Рихтер лежал, и Аркадий Райкин лежал, а ты капризничаешь!
     Валерия согласилась: предложение было вообще говоря роскошным, а она роскошь любила. К тому же Рихтер с Райкиным ведь не лыком шиты, в плохое место не пойдут...
     Собиралась Валерия в больницу полных три дня, как в давние времена на курорт: домработница Надюша снесла в срочную чистку кимоно, отбелила шерстяные носочки, постирала и натянула на раму тонкую дырчатую шаль. В одну коробочку собрала Валерия косметику, в другую - лекарства, книги Шурик разложил стопочками в соответствии со списком, который Валерия долго и вдумчиво составляла. Шурику пришлось даже съездить в Библиотеку иностранной литературы и взять там американские детективы на польском языке и какие-то довоенные польские стихи, которые Валерия ещ„ в юности задумала переводить.
     Шурик в эти же дни пытался с помощью наемной силы починить ?Запорожец?, который уже два года мирно ржавел во дворе, но достиг малоудовлетворительного результата: машина заводилась, фырчала, но с места не двигалась...
     В очередной понедельник Шурик сн„с и погрузил в такси сначала две коробки нужных для комфорта и роскоши вещей, а потом и саму Валерию. В при„мном покое е„ ждали, сразу посадили в кресло и повезли в отделение, Шурик в каз„нных тапочках, спадающих с ног, ш„л с коробками позади. Все правила были так явно и даже демонстративно нарушены, что сестрички шептались: кто это? Чья-то жена или мать? Ответить на этот вопрос никто не мог: известно было, что звонил сам Трофимов и просил без формальностей...
     Валерия устроилась на высокой кровати, развернув е„ так, чтобы лежать лицом к окну: за окном просыпался после зимы старый усадебный сад.
     - Смотри, Шурик, какой вид из окна. Я отсюда и уходить не захочу...
     Шурик переставил тумбочку Валерии под правую руку, поставил две коробочки, чтоб она могла разобрать свои пузырьки и баночки, поцеловал е„ в щеку и обещал приехать к вечеру. Постоянный пропуск ему выдали сразу же, - имя Трофимова само по себе действовало не хуже пропуска.
     - И пожалуйста, ничего не таскай, пока я не попрошу, - крикнула Валерия Шурику вслед.
     Он обернулся:
     - Может, соку или минералки?
     - Ну хорошо, минералки, - согласилась Валерия.
     По понедельникам в отделении проводили конференцию, не менее полутора часов ш„л обход, так что только после двенадцати открылась дверь и палата заполнилась множеством белых халатов. Часть врачей осталась в коридоре.
     - Вот, коллеги, Валерия Адамовна, моя старинная приятельница. Валерия Адамовна, познакомьтесь, моя коллега Татьяна Евгеньевна Колобова, мы двадцать пять лет работаем вместе. Она ваш палатный врач... Так, ну, анализы, обследование полное... это вс„ мы провед„м, а потом будем решать, чем мы можем помочь...- Геннадий Иванович говорил важным голосом, а под конец склонился к Валерии и подмигнул ей. И тоска, которая вдруг навалилась на не„ от этой медицинской казенщины, сразу развеялась, и Татьяна Евгеньевна со второго взгляда показалась славной, хотя с первого - хорек хорьком...
     В коридоре врачи скучковались, но обсуждать пока что было нечего. Татьяна Евгеньевна записала себе про капельницу. Геннадий Иванович махнул рукой, и все двинулись за ним в следующую палату...
     А вокруг Валерии сразу же забила ключом больничная жизнь: пришла из лаборатории девушка, взяла у не„ кровь из пальца и из вены, оставила бутылочку для мочи. Потом повезли на кресле в рентгеновский кабинет, сделали снимки тазобедренных суставов, смотрели все органы, куда только могли достать, и Валерии было очень приятно это врачебное внимание. В руках у не„ была косметичка, а в ней заграничные шоколадки и подарочная косметика, и она дарила эти мелочи врачам и сестрам, и все искренне радовались и улыбались, а она хвалила себя, что заранее запасла целую кучу сувениров и теперь выгладит как человек, а не как бедная родственница. К тому же произошла приятная неожиданность: на одном из кабинетов было написано ?И.М.Миронайте?, и действительно, эта самая врач оказалась родом из Вильно и даже состояла в отдал„нном родстве с покойной Беатой, и они тут же уговорились, что Инга Михайловна Миронайте зайд„т к ней в палату, и они обменяются воспоминаниями давних лет... Вс„ здесь, в больнице, складывалось удачно, все были приветливы и внимательны...
     Ужин принесли в палату: жареная рыба и картофельное пюре. Рыбу Валерия съела, пюре не стала. Чай был никудышный, и она решила дождаться Шурика, он бы вскипятил воду кипятильником, заварил хороший чай со слонами...
     Вскоре пришла медсестра Нонна, тоже милая девушка, с красиво уложенными волосами, и Валерия сразу решила, что подарит ей замечательную французскую заколку для волос. Нонна принесла штатив - ставить капельницу. Она была опытная сестра, ловко попала в вену, открыла вентиль и вышла, сказав, что скоро верн„тся. Капли редко падали вниз, и Валерия сначала их считала, потом задремала. Шурик обещал прийти к восьми, и должен был вот-вот появиться. Задержала его минеральная вода - Валерия пила только ?Боржоми?, но на ?Белорусской? в магазинах воды не было, и пришлось ехать в центр. В четверть девятого он с двумя бутылками ?Боржоми? поднимался по парадной больничной лестнице, прыгая через ступени. Он добежал до палаты...
     В это мгновение Валерия очнулась от приятного полусна, распахнула глаза и произнесла в недоумении:
     - Ой, я куда-то уплываю...
     Шурик открыл дверь именно в этот момент, и ему показалось, что Валерия ему что-то говорит.
     - Привет, Лерик! - бодро произн„с Шурик, но Валерия ему ничего не ответила. Она смотрела в его сторону расширенными глазами, а малиново-розовые губы сложены были небольшой буквой ?О?. Он так никогда и не узнал, видела она его в последнюю свою минуту или увидела что-то иное, гораздо более удивительное...

глава 57

     Откуда-то появились трое литовцев - две безвозрастные, но по-деревенски румяные женщины и розовый тонкокожий старичок с пластмассовыми зубами.
     Пришли, когда Шурик сидел один в комнате Валерии, через двое суток после е„ смерти, тупо смотрел на е„ прикроватный столик, уставленный флакончиками разноцветного лака и тюбиками с кремами, и ждал подругу