ли, нам над вашими книгами, - сострил Прохоров.
     Все засмеялись.
     Петр Михайлыч промолчал и поспешил уйти.
     С  месяц потом он ни с кем не заговаривал о Калиновиче и даже в сцене с
князем,  как мы видели,  приступил к этому довольно осторожно. Но любезность
того сразу,  так  сказать,  искупила для  старика все  его неудачи по  этому
предмету и  умилила его до глубины души.  Услышав звон к поздней обедне,  он
пошел  в   собор  поблагодарить  бога,   что  уж  и   в  провинции  начинает
распространяться образование,  особенно в  дворянском быту,  где прежде были
только  кутилы,  собачники,  картежники,  никогда не  читавшие никаких книг.
Князь между тем заехал к Калиновичу на минуту и,  выехав от него, завернул к
старой барышне-помещице,  у которой, по ее просьбе и к успокоению ее, сделал
строгое внушение двум  ее  краснощеким горничным,  чтоб они  служили госпоже
хорошо и не делали, что прежде делали.
     В  доме  генеральши между  тем,  по  случаю приезда гостя,  происходила
суетня:   ключница  отвешивала  сахар,   лакеи  заливали  в  лампы  масло  и
приготовляли стеариновые свечи;  худощавый метрдотель успел  уже  сбегать  в
ряды  и  захватить всю  крупную рыбу,  купил самого высшего сорта говядины и
взял в погребке очень дорогого рейнвейна.  Князь был большой гастроном и пил
за  столом  только  один  рейнвейн высокой цены.  Часу  в  первом генеральша
перешла из спальни в гостиную и, обложившись подушками, села на свой любимый
угловой диван.  На подзеркальном столике лежала кипа книг и огромный тюрик с
конфетами;  первые князь  привез из  своей библиотеки для  m-lle  Полины,  а
конфеты предназначил для  генеральши.  Она  была вообще до  сладкого большая
охотница,  и,  так как у князя был превосходный кондитер, так он очень часто
присылал и привозил старухе фунта по четыре, по пяти самых отборных печений,
доставляя ей  тем большое удовольствие.  М-lle Полина,  решительно ожившая и
вздохнувшая  свободно  от  приезда  князя,  разливала  кофе  из  серебряного
кофейника  в  дорогие  фарфоровые чашки,  расставленные тоже  на  серебряном
подносе.  Князь очень удобно поместился на мягком кресле. Генеральша лениво,
но ласково смотрела на него и потом начала взглядывать на разлитый по чашкам
кофе.
     - Полина, как хочешь, дай мне кофею, - проговорила она.
     У старухи после болезни сделался ужасный аппетит.
     - Мамаша...   -   произнесла  Полина  полуукоризненным,   полуумоляющим
голосом.
     Генеральша, пожав плечами, отвернулась от дочери. М-lle Полина покачала
головой и вздохнула.
     - Небольшую чашечку кофею ничего, право, ничего, - решил князь.
     - И я тоже утверждаю;  но что же мне делать,  если все мне нельзя и все
вредно,  по мнению Полины,  -  произнесла старуха оскорбленным тоном.  М-lle
Полина грустно улыбнулась и налила чашку.
     - Извольте, maman*, кушайте; я для вас же... - проговорила она, подавая
матери чашку.
     ______________
     * мамаша (франц.).

     Генеральша медленно,  но с  большим удовольствием начала глотать кофе и
при этом съела два куска белого хлеба.
     - Кофе хорош, - заключила она.
     - Стакан воды,  ma  tante*,  стакан воды  непременно извольте выкушать!
Этим правилом никогда не манкируйте, - сказал князь, погрозя пальцем.
     ______________
     * тетушка (франц.).

     - Я  согласна,  -  отвечала генеральша таким тоном,  как будто делала в
этом случае весьма большое одолжение.
     М-lle Полина позвонила; вошел лакей.
     - Холодной? - спросила она, обращаясь к князю.
     - Самой холодной, - отвечал тот.
     - Воды холодной маменьке, - сказала она человеку.
     Тот  ушел  и  возвратился  с  водой.   М-lle  Полина  наперед  сама  ее
попробовала, приложив руку к стакану.
     - Кажется, холодна? - обратилась она к князю.
     Тот тоже приложил руку к стакану.
     - Хороша, - сказал он и подал стакан генеральше.
     Та медленно отпила половину.
     - Будет, - проговорила она.
     - Нет, ma tante, как угодно, весь, непременно весь, - возразил князь.
     - Допейте, maman; иначе кофе вам повредит! - подтвердила Полина.
     Генеральша нехотя допила.
     - Ох,  вы меня совсем залечите!  - сказала она и в то же время медленно
обратила глаза к лежавшим на столе конфетам.
     - За  то,  что я  тебя,  дружок,  послушалась,  дай мне одну конфету из
твоего подарка, - произнесла она кротко.
     - Можно ли до обеда, maman, - заметила Полина.
     - Ничего,  ничего,  это  самые  невинные,  -  разрешил князь  и  поднес
генеральше вместо одной три конфеты.
     Та  начала  их  с  большим удовольствием зубрить,  а  потом  постепенно
склонила голову и задремала.
     - Ребенок, совершенный ребенок! - произнес князь шепотом.
     М-lle Полина вздохнула.
     - Совершенный ребенок!  - повторил он и, пересев на довольно отдаленный
стул, закурил сигару.
     Полина села около него. Князь некоторое время смотрел на нее с заметным
участием.
     - Однако как вы, кузина, похудели! Боже мой, боже мой! - начал он тихо.
     Полина грустно улыбнулась.
     - Ты спроси,  князь,  -  отвечала она полушепотом,  -  как я  еще жива.
Столько перенести,  столько страдать, сколько я страдала это время, - я и не
знаю!.. Пять лет прожить в этом городишке, где я человеческого лица не вижу;
и теперь еще эта болезнь...  ни дня,  ни ночи нет покоя... вечные капризы...
вечные  жалобы...   и,  наконец,  эта  отвратительная  скупость  -  ей-богу,
невыносимо,  так что приходят иногда такие минуты, что я готова бог знает на
что решиться.
     Князь пожал плечами.
     - Терпение и терпение.  Всякое зло должно же когда-нибудь кончиться,  а
этому, кажется, недалек конец, - сказал он, указывая глазами на генеральшу.
     - Терпение!  Тебе  хорошо говорить!  Конечно,  когда ты  приезжаешь,  я
счастлива,  но  даже и  наши отношения,  как  ты  хочешь,  они  ужасны.  Мне
решительно надобно выйти замуж.
     - А что же Москва? - спросил князь.
     - Ничего.  Я  знала,  что  все пустяками кончится.  Ей  просто жаль мне
приданого.  Сначала на первое письмо она отвечала ему очень хорошо, а потом,
когда тот намекнул насчет состояния,  -  боже мой!  -  вышла из  себя,  меня
разбранила и  написала ему  какой только можешь ты  себе  вообразить дерзкий
ответ.
     - О! mon Dieu, mon Dieu, - проговорил князь, поднимая кверху глаза.
     - У меня теперь гривенника на булавки нет, - продолжала Полина. - Что ж
это такое?  Пятьсот душ покойного отца -  мои по закону.  Я  хотела с тобой,
кузен,  давно об этом посоветоваться:  нельзя ли хоть по закону получить мне
это состояние себе; оно мое?
     В продолжение этого монолога князь нахмурился.
     - Оно ваше,  и по закону вы сейчас же могли бы его получить, - произнес
он с ударением, - но вы вспомните, кузина, что выйдет страшная вражда, будет
огласка - вы девушка, и явно идете против матери!
     - Но если я выйду замуж,  это будет очень натурально.  Должна же я буду
чем-нибудь жить с мужем?
     Князь в знак согласия кивнул головой.
     - Тогда,  конечно,  будет совсем другое дело, - начал он, - тогда у вас
будет своя семья,  отдельное существование;  тогда хочешь или нет,  а отдать
должна;  но, cher cousine*, - продолжал он, пожав плечами, - надобно наперед
выйти замуж,  хоть бы  даже убежать для этого пришлось:  а  за  кого?..  Что
прикажете в  здешнем медвежьем закоулке делать?  Я  часто перебираю в голове
здешних женихов, - нет и нет! Кто посолидней и получше, не хотят жениться, а
остальная молодежь такая, что не только выйти замуж за кого-нибудь из них, и
в дом принять неловко.
     ______________
     * дорогая кузина (франц.).

     В ответ на это Полина вздохнула.
     - Я предчувствую, - начала она, - что мне здесь придется задохнуться...
Что,  что я богата, дочь генерала, что у меня одних брильянтов на сто тысяч,
- что из всего этого?  Я  несчастнее каждой дочери приказного здешнего;  для
тех хоть какие-нибудь удовольствия существуют...
     При последних словах у Полины показались на глазах слезы.
     - Господи,  боже мой!  - продолжала она. - Я не ищу в будущем муже моем
ни богатства,  ни знатности, ни чинов: был бы человек приличный и полюбил бы
меня, чтоб я хоть сколько-нибудь нравилась ему...
     В это время генеральша зевнула и полуоткрыла глаза.
     - Полина, ты здесь? - сказала она.
     - Здесь, maman, - отвечала Полина и, тотчас же встав, отошла от князя к
столику, на котором лежали книги.
     - Что ты делаешь? - спросила генеральша.
     - Книги смотрю.
     - Какие книги?
     - Которые князь привез, - отвечала с досадою Полина.
     - Какие книги он привез? - спросила старуха.
     - Журналы,  ma tante,  журналы,  - подхватил князь и потом, взявшись за
лоб и как бы вспомнив что-то,  обратился к Полине.  - Кстати, тут вы найдете
повесть или роман одного здешнего господина,  смотрителя уездного училища. Я
не читал сам, но по газетам видел - хвалят.
     M-lle Полина начинала припоминать.
     - Смотритель...  -  сказала она, прищуривая глаза, - он был, кажется, у
нас?
     - Был? - спросил князь.
     - Да, был; но maman сухо его приняла, и он с тех пор не бывал.
     - О чем вы говорите? - спросила опять старуха.
     - О  сочинениях,  ma tante,  о  сочинениях,  -  отвечал князь и,  опять
взявшись за лоб,  проговорил тихо и с улыбкой Полине: - Voila notre homme!*.
Займитесь, развлекитесь; молодой человек tres comme il faut!**.
     ______________
     * вот кто нам нужен! (франц.).
     ** Вполне приличный! (франц.).

     Полина тоже усмехнулась.
     - Именно готова,  - отвечала она, - впрочем, он и тогда мне понравился:
очень милый.
     - Очень милый! - подтвердил князь.
     - Обедать готово? - вмешалась старуха.
     М-lle Полина пожала плечами.
     - Мы недавно, maman, кофе пили.
     - Рано,  ma tante, очень рано; всего еще первый час, - подхватил князь,
смотря на часы.
     Старуха сделала недовольную мину и снова начала как бы дремать.
     - Я  сейчас заезжал к  нему,  и завтра,  вероятно,  он будет у меня,  -
произнес князь, обращаясь к Полине.
     Та опять грустно, но улыбнулась.


                                     II

     Возвратившись домой из  училища,  Калинович сейчас заметил билет князя,
который приняла у  него приказничиха и заткнула его,  как,  видала она,  это
делается у  богатых господ,  за зеркало,  а сама и говорить ничего не хотела
постояльцу,  потому  что  более  полугода  не  кланялась даже  с  ним  и  не
отказывала ему от  квартиры только для Палагеи Евграфовны,  не желая сделать
ей  неприятность.  На  оборотной стороне билетика рукою князя было написано:
"Заезжал поблагодарить автора за  доставленное мне  удовольствие!"  Прочитав
фамилию и надпись,  Калинович улыбнулся, и потом, подумав немного, сбросив с
себя свой поношенный вицмундир,  тщательно выбрился, напомадился, причесался
и,  надев черную фрачную пару,  отправился сначала к Годневым.  Настенька по
обыкновению ждала его в зале у окна и по обыкновению очень ему обрадовалась,
взяла его за руку и посадила около себя.
     - Откуда ты сегодня такой нарядный? - сказала она.
     - Ниоткуда,  -  отвечал Калинович и потом, помолчав, прибавил: - У меня
сейчас нечаянный гость был.
     - Кто такой? - спросила Настенька.
     Вместо  ответа Калинович подал  ей  билет  князя.  Настенька,  прочитав
фамилию и приписку, улыбнулась.
     - Какая любезность! Только жалко, что не вовремя, - проговорила она.
     - Почему же не вовремя? - спросил Калинович.
     - Конечно,  не вовремя! Когда напечатался твой роман, ты ни умнее стал,
ни лучше: отчего же он прежде не делал тебе визитов и знать тебя не хотел?
     - Напротив, он был всегда очень любезен со мной, и я всегда желал с ним
сблизиться. Человек он очень умный...
     Настенька сомнительно покачала головой.
     - Не знаю,  -  прибавила она,  - я видела его раза два; лицо совершенно
как у иезуита. Не нравится он мне; должно быть, очень хитрый.
     Калинович ничего  не  возражал и  придал лицу  своему такое  выражение,
которым как бы говорил: "Всякий может думать по-своему".
     Между тем Петр Михайлыч тоже возвратился домой и  переодевался в  своем
кабинете. Услышав голос Калиновича, он закричал:
     - Калинович, вы здесь?
     - Здесь, - отвечал тот.
     - У вас гость был, князь заезжал к вам.
     - Знаю, - отвечал Калинович.
     - Что ж вы думаете сделать?  -  продолжал старик, входя. - Э! Да вот вы
кстати  и  приоделись...  Съездите  к  нему,  сударь,  сейчас  же  съездите!
Подите-ка, как он вас до небес превозносит.
     - Зачем же сейчас?  - вмешалась Настенька. - Не успел он завернуть, как
и бежать к нему на поклон. Какое благодеяние оказал... это смешно!
     - Ужасно смешно!  Много ты понимаешь!  - перебил Петр Михайлыч. - Зачем
ехать?  -  продолжал он.  - А затем, что требует этого вежливость, да, кроме
того, князь - человек случайный и может быть полезен Якову Васильичу.
     - Чем  же  он  может быть полезен Якову Васильичу?  Вот  это интересно;
этого я точно не понимаю.
     Петр Михайлыч рассердился.
     - Нет,  ты  понимаешь,  только в  тебе  это  твоя  гордость говорит!  -
вскрикнул  он,  стукнув  по  столу.  -  По-твоему,  от  всех  людей  надобно
отворачиваться,  кто нас приветствует; только вот мы хороши! Не слушайте ее,
Яков Васильич!.. Пустая девчонка!.. - обратился он к Калиновичу.
     - Я думаю съездить, - проговорил тот.
     Настенька взглянула на него.
     - Поезжайте,  - подхватил старик, - только пешком грязно; сейчас велю я
вам лошадь заложить, сейчас. - прибавил он и проворно ушел.
     - Ты поедешь? - спросила Настенька.
     - Конечно, поеду, - отвечал Калинович.
     - А если я не хочу, чтоб ты ездил?
     - Странное желание! - проговорил Калинович.
     - Ну,  положим,  что странное,  но  если я  этого хочу;  неужели ты  не
пожертвуешь для меня этими пустяками?
     - Я не понимаю,  в чем тут жертвовать. Мне надобно заплатить визит, я и
плачу, - что ж тут такого?
     - Тут ничего,  может быть,  нет,  но я не хочу. Князь останавливается у
генеральши,  а  я этот дом ненавижу.  Ты сам рассказывал,  как тебя там сухо
приняли. Что ж тебе за удовольствие, с твоим самолюбием, чтоб тебя встретили
опять с гримасою?
     - Я  еду не к  генеральше,  которую и  знать не хочу,  а к князю,  и не
первый, а плачу ему визит.
     - Не езди,  душечка,  ангел мой,  не езди!  Я  решительно от тебя этого
требую.  Пробудь у нас целый день. Я тебя не отпущу. Я хочу глядеть на тебя.
Смотри, какой ты сегодня хорошенький!
     Говоря это, Настенька взяла Калиновича за руку.
     - Я опять сюда вернусь через какие-нибудь четверть часа, - отвечал он.
     - Не хочу я, говорят тебе! - возразила Настенька.
     - Каприз -  и больше ничего,  и каприз глупый!  - проговорил Калинович,
нахмурившись.
     - Нет,  Жак,  это не каприз, а просто предчувствие, - начала она. - Как
ты сказал, что был у тебя князь, у меня так сердце замерло, так замерло, как
будто все несчастья угрожают тебе и мне от этого знакомства.  Я тебя еще раз
прошу,  не  езди к  генеральше,  не  плати визита князю:  эти люди обоих нас
погубят.
     - До   предчувствий  дело  дошло!   Предчувствие  теперь  виновато!   -
проговорил Калинович. - Но так как я в предчувствие решительно не верю, то и
поеду, - прибавил он с насмешкою.
     - Я очень хорошо наперед знала, - возразила Настенька, - что тебе самое
ничтожное твое желание дороже бог знает каких моих страданий.
     - Если  вы  это  знали,  так  к  чему ж  весь этот разговор?  -  сказал
Калинович.
     Настенька вся вспыхнула.
     - Послушайте,  Калинович!  -  начала она. - Если вы со мной станете так
говорить...  (голос ее дрожал, на глазах навернулись слезы). Вы не смеете со
мной так говорить,  - продолжала она, - я вам пожертвовала всем... не шутите
моей любовью,  Калинович!  Если вы со мной будете этакие штучки делать, я не
перенесу этого, - говорю вам, я умру, злой человек!
     - Настенька!  Полноте!  Что это вы! - проговорил Калинович и хотел было
взять ее за руку, но она отдернула руку.
     - Подите прочь,  не  надобно мне ваших ласк!  -  сказала она,  встала и
пошла, но в дверях остановилась.
     - Если вы поедете к князю, то не приезжайте ни сегодня, ни завтра... не
ходите совершенно к нам: я видеть вас не хочу... эгоист!
     Калинович сделал гримасу. Настенька повернулась и ушла.
     В эту минуту вернулся Петр Михайлыч и еще в дверях кричал:
     - Лошадь готова-с; поезжайте с богом!
     - Очень вам благодарен,  -  отвечал Калинович и, надев пальто, вышел на
крыльцо.
     Его ожидали точно те же дрожки,  на которых он год назад делал визиты и
с  которых,  к  вящему их  безобразию,  еще зимой какие-то воришки срезали и
украли кожу.  Лошадь была тоже прежняя и  еще больше потолстела.  На  козлах
сидел  тот  же  инвалид  Терка:  расчетливая Палагея Евграфовна окончательно
посвятила его в кучера, чтоб даром хлеб не ел. Словом, разница была только в
том,  что Терка в этот раз не подличал Калиновичу,  которого он, за выключку
из сторожей,  глубоко ненавидел, и если когда его посылали за чем-нибудь для
молодого смотрителя,  то  он  ходил вдвое долее обыкновенного,  тогда как  и
обыкновенно ходил к соседке калачнице за кренделями по два часа. В настоящем
случае он повез Калиновича убийственным шагом, как бы следуя за погребальной
церемонией. Тому сделалось это скучно.
     - Пошел скорее! Что ты как с маслом едешь! - сказал он.
     - Лошадь не бежит, - отвечал лаконически Терка.
     - Ты хлестни ее!
     - Нету-тка,  боюсь,  она не любит, коли ее хлещут - улягнет! - возразил
инвалид, тряхнув слегка вожжами, и продолжал ехать шагом.
     Калинович  подождал  еще  несколько  времени;   наконец,  терпение  его
лопнуло.
     - Хлестни лошадь, говорят тебе, - повторил он еще раз.
     Терка молчал.
     - Говорят тебе, хлестни! - вскрикнул Калинович.
     - Да плети ж нету! - вскричал в свою очередь инвалид.
     Калинович, видя, что Гаврилыча не переупрямишь, встал с дрожек.
     - Пошел домой,  я не хочу с тобой,  скотом,  ехать! - сказал он и пошел
пешком.  Терка пробормотал себе что-то  под нос и,  как ни в  чем не бывало,
поворотил лошадь и поехал назад рысью.
     В сенях генеральши Калинович опять был встречен ливрейным лакеем.
     - У себя его сиятельство? - спросил он.
     - Сейчас-с, - отвечал тот и пошел наверх.
     Князь  и  Полина сидели на  прежних местах в  гостиной.  Генеральша для
возбуждения вкуса жевала корицу. Лакей доложил.
     - Легок на помине, - проговорил князь, вставая.
     - Примите его сюда, - сказала стремительно Полина.
     - Да,  -  отвечал тот и  обратился к старухе:  -  Калинович ко мне,  ma
tante, приехал, один автор: можно ли его сюда принять?
     - Какой автор? - спросила та, мигая глазами.
     - Он был у нас, maman, с год назад, - отвечала Полина.
     - Где был? - спросила старуха.
     - Здесь был, у вас был, - подхватил князь.
     - Не знаю, когда был... не помню, - говорила больная.
     - Ну, да, вы не помните, вы забыли. Можно ли его сюда принять? Он очень
умный и милый молодой человек, - толковал ей князь.
     - Отчего ж  нельзя?  Когда ты  мне его рекомендуешь,  я  очень рада,  -
отвечала она.
     - Проси!  - приказал князь лакею и сам вышел несколько в залу, а Полина
встала и начала торопливо поправлять перед зеркалом волосы.
     Калинович показался.
     - Очень, очень вам благодарен, что доставили удовольствие видеть вас! -
начал князь, идя ему навстречу и беря его за обе руки, которые крепко сжал.
     - Вы знакомы с здешними хозяевами? - прибавил он.
     Калинович отвечал, что он имел честь быть у них один раз.
     - В  таком случае,  позвольте возобновить ваше знакомство,  -  заключил
князь и ввел его в гостиную.
     - Monsieur Калинович,  - отнесся он к генеральше, но та только хлопнула
глазами.
     М-lle Полина, напротив, поклонилась очень любезно.
     - Je  vo