пил и через пальцы, я упорно продвигался ему навстречу,  пытался
что-то  рассмотреть,  вокруг  страшная  слепящая  тишина,  даже   грохот
подкованных копыт истончился до звука бубенца и пропал.
   Свет не померк, просто стал дружелюбным,  едва  я  поставил  ногу  на
порог. Внутри вся церковь не больше, чем зал средних размеров, несколько
простых  лавок,  даже  без  спинок.  На  стенах   в   старинных   медных
подсвечниках  горят  свечи,  но  не  видно,  чтобы  оплывал  воск,  а  у
противоположной стены с книгой сидит очень старый священник  с  выбритой
тонзурой. Простая ряса из грубой материи подпоясана веревкой,  я  решил,
что это не священник, непохоже, а кто-то из монахов.
   - Добро пожаловать, сын мой, - произнес он, не отрываясь от книги.  -
Что привело тебя? Я сделал еще пару шагов, остановился.
   - Что-то привело, отче.
   Он отложил книгу, поднял голову. Глаза воспаленные, с потрескавшимися
капиллярами,  а  под  глазами  многоярусные  мешки,  похожие  на  старые
рыболовные сети, вывешенные для просушки.
   - Кто ты? - спросил он тревожно.
   - Заблудшая душа, - ответил я горько. - Но только я еще не знаю, хочу
ли выйти из своего сумрака.
   В выцветших глазах священника впервые появился  Ужас.  Почему-то  мне
почудилось, что он не так бы испугался, появись перед ним сам в  огне  и
грохоте дьявол.
   - Кто ты? - повторил он осипшим голосом. - Почему твоя  душа  мертва,
как придорожный камень? В ней ни огня,  ни  тьмы...  Почему  я  не  вижу
ангела - хранителя за твоими плечами...
   - Отче, - сказал я и впервые ощутил, что без усилий  могу  произнести
это слово. Священник стар, годится не только в отцы, а  в  деды-прадеды,
это совсем не те  православные  толстомордые  сверстники  с  выпирающими
животиками и  перстнями  на  всех  пальцах,  что  пробовали  совать  мне
волосатые руки для поцелуев. - Отче, что я могу сказать? Вот  я  есть...
или даже есмь...
   - В тебе нет бога, - прошептал священник. Он всматривался  в  меня  с
ужасом, худые плечи зябко вздрогнули. - В твоем сердце пустота, страшная
пустота... Ты - страшен.
   Я взмолился:
   -  Я  знаю!..  Если  бы  я  не  знал!  У  меня  стогерцовый  ящик   с
дэвэдэ-приводом,  антенна  берет  двести  каналов,  выделенка   на   сто
пятьдесят килобайт в секунду, двести гигабайт музыки... но церковной там
нет... почему-то.
   Священник с трудом опустился на колени, долго молился.  Когда  поднял
голову, взгляд его шел снизу вверх, в глазах оставался тот же  страх,  к
которому добавилась глубокая печаль.
   - Да, в тебе нет  бога.  Но  ты  отрицаешь  и  Зло.  Как  ты  живешь,
несчастный?
   - Просто живу.
   Я с горечью видел, что в самом деле удивил и потряс  этого  человека,
видавшего много на своем веку, а еще больше узнающего на исповеди.
   - Но как? - спросил он почти шепотом. В  глазах  стоял  ужас.  -  Как
можно жить без бога в душе... или без дьявола?
   Я развел руками. Не объяснять же, что в моем мире целая страна, а  то
и все человечество живет в  такой  же  страшной  пустоте.  Оттягиваемся,
балдеем, прикалываемся, расслабляемся изо всех сил, только бы не  знать,
не задумываться, не заглядывать в будущее дальше, чем день получки.
   - Я не знаю, - ответил я упавшим голосом. -  Вообще  не  знаю,  живем
ли... Скажи, отче, как здесь так все получилось?
   Он помолчал, сказал надломленным голосом:
   - Мы расплачиваемся за свою беспечность. Пока шли с верой  в  бога  -
побеждали, и  побеждали  легко.  Даже,  может  быть,  слишком  легко.  И
возгордились, вознеслись... О боге начали забывать.  И  вот  силы  Тьмы,
оправившись, обрушились с невиданной мощью. Ты зришь,  что  осталось  от
города. Людей либо убили, либо... Словом, живые завидуют мертвым.
   - А как уцелел ты?
   Он ответил с некоторым удивлением:
   - Это же церковь!
   - Ах да, - пробормотал я. - Ну конечно же... Люди  бросились  грабить
дома, а нечисть в церковь не войдет... Церкви - места, где  всяк  и  все
находит спасение. Отец, я много слышал о Великой Битве,  мне  показывали
по дороге ее следы, но есть ли что о ней в церковной библиотеке?
   Он посмотрел на меня с осуждением:
   - Церковной?
   - Ну да. Не в церковной  литературе,  а  в  церковной  библиотеке.  Я
слышал,  монахи,  как  хомяки,  стаскивали  в  монастыри  и  церкви  все
найденные рукописи, книги...
   Священник сказал строго:
   - Сын мой, ты говоришь о языческих библиотеках!
   - Ну и что? - спросил я. - Знания, они и есть знания.  Они  не  могут
быть плохими и  хорошими.  Плохими  или  хорошими  бывают  только  люди,
применяющие эти знания.
   Я говорил уверенно, с апломбом, так как  много  раз  слышал  подобные
слова, которые применялись и к ядерному распаду, и открытию динамита,  и
автомобилю. Священник с сомнением покачал головой, вздохнул:
   - Это не совсем так. Я мог бы объяснить, что даже знания  могут  быть
очень... нехорошими, нежелательными, но это долгий и сложный разговор, а
человек с мертвой душой, как мне кажется, примет только легкий и быстрый
результат. Верно?
   -  Верно.  Так  что  в  рукописях?  Их  должно  было   быть   немало.
Письменность знали задолго до рождения Иисуса Христа!
   - Увы, - вздохнул священник.  -  Я,  конечно,  признаю  необходимость
сожжения всех библиотек, ведь это не менее опасное и грозное оружие, чем
мечи, чем целые армии! Но с другой стороны, мы не сохранили  даже  карты
стран, в которые несли слово божье. Все составляем заново. Однако  стань
на место первых героев. Ведь им  противостояли  могучие  маги,  колдуны,
чародеи! В тех библиотеках была их сила, их  власть,  их  умение.  Когда
король Георг вторгся с  горсткой  паладинов,  он  дрался,  как  потом  в
старости сообщил прибывшим монахам, с целым войском дьяволов и дьяволят.
И сила врага уменьшалась по  мере  того,  как  он  жег  эти  библиотеки,
разрушал языческие капища и строил на их месте храмы!
   Я кивнул. Что такое информационные войны, знаю.  Мы  обвиняем  первых
христиан по дури и легкомыслию, к тому же  с  позиции  двадцатого  века,
мол, гады, сожгли Александрийскую библиотеку! На самом же деле языческий
мир был силен и грозен, а христиан -  горстка,  нужно  было  победить  и
повергнуть прежде всего чужую  идеологию,  веру,  культуру,  низвергнуть
чужих богов. Это сейчас сами христиане, спохватившись, начинают  спасать
остатки культуры всяких там инков, ацтеков, майя и прочих каннибалов.
   - Но что-то же осталось?
   - Очень немного, - ответил  он.  -  В  городах  все  библиотеки  были
сожжены, что  понятно.  И  капища  нечестивых  колдунов  разрушены.  Все
чародеи, тоже понятно, перебиты... Либо сожжены. Уцелели  жалкие  крохи,
что прятались либо высоко в горах, где не представляли опасности, либо в
таких глубоких пещерах, куда ни  одна  христианская  душа  не  спустится
добровольно из страха, что окажется в самом аду... Там же есть и  старые
фолианты. Но,  скажу  тебе,  если  жаждешь  знаний,  то  будешь  глубоко
разочарован!
   - Почему?
   - Не все, что они считали важными знаниями, важно и для нас.
   Я подумал, кивнул.
   - Да, понимаю. Простите, святой отец, что потревожил.
   - Иди с миром, - ответил он. - Не могу дать тебе  благословение,  ибо
ты без бога в душе. Но дивно то,  что  и  Тьмы  кромешной  в  тебе  нет.
Возможно... только возможно...
   - Что? - спросил я нетерпеливо.
   - Ты отвергаешь Зло, - сказал он нерешительно, - а это...
   Он умолк. Я переспросил торопливо:
   - Что?
   - Это может быть первым робким шагом, - ответил он едва слышно, голос
потрескивал, как тоненькие сухие веточки в  огне,  -  к  богу.  Даже  не
шагом, а мыс - лию, движением, желанием...
   Я вышел, оттолкнулся от земли и взмыл в воздух. Почти час потерял  на
пустую болтовню, а ночи летом короткие.
   Огромная  бледная  луна  заливала  мир   мертвенным   светом,   более
мертвенным, чем свет  люминесцентных  ламп.  Я  видел  в  полете  ночных
животных, что днем спят, а сейчас вышли на охоту,  но,  кроме  животных,
изумленному взору предстали и крохотные горные рудокопы,  что  ненадолго
откупорили входы в  тайные  пе  -  Щеры,  легкие  светящиеся  человечки,
похожие на светлячков, странные существа, похожие на морские валуны, что
небольшим стадом передвигались из одного темного леса в другой.
   Потом я  летел  над  залитыми  лунным  светом  холмами,  и  вдруг  по
натянутым нервам ударило, как электрическим током.  Холмы  расступились.
Далеко впереди  высился  замок.  Снежно-белый,  искрящийся,  сейчас  он,
залитый лунным светом, казался серебряным. Множество  башен  поднимались
на немыслимую высоту, но и там между ними угадывались  ажурные  мостики,
переходы. Крыши зданий блестели, словно покрытые искрящимся снегом.
   Я раскинул руки, меня поднесло  ближе,  как  аэростат.  Разглядел  на
башнях зубчики, а в самом замке - карнизы, парапеты. Вблизи замок-дворец
показался высеченным целиком из глыбы  льда,  пронизанной  ярким  светом
полной  луны.  Высокие  празднично-стройные  башни  гордо  вздымались  к
звездам. Флажки на шпилях красиво трепетали, хотя  на  самом  деле  ночь
была тиха, стояло полное безветрие.
   Из  ворот  как  раз  выезжали  рыцари  в  блестящих  доспехах.  Молча
выстроились по обе стороны дороги. Я чувствовал их холодное  напряженное
молчание. Вспомнив, что меня могут увидеть только колдуны,  я  опустился
ниже, услышал, как один рыцарь проворчал:
   - Не знаю, насколько это разумно. Конечно,  многое  можно  отдать  за
оружие, которое куют гномы. Их доспехи не  пробить  нашими  топорами,  а
скованные горным народцем мечи никогда не тупятся. Как они  это  делают?
Вдруг это черная магия?
   Второй возразил:
   - Если господь допускает существование  гномов,  то,  значит,  так  в
Великом Замысле! Нам ли противиться воле всевышнего?
   - Я не противлюсь, - огрызнулся первый  нервно.  -  Но  одно  дело  -
научить своих оружейников, другое - получать готовое. А я не  знаю,  как
они это делают!
   - А тебе не все равно?
   - Нет, - отрезал рыцарь. Второй покачал головой:
   - Тристерн, ты чересчур... Какая тебе разница?  Не  дело  благородных
рыцарей знать, как кузнецы куют железо, а оружейники делают нам доспехи.
Ты еще начни допытываться, как добывают в горах железную руду.
   Рыцарь, которого назвали Тристерном, сказал упрямо:
   - А если они эти доспехи омывают  кровью  христианских  младенцев?  А
если мечи закаляют в телах христианских мучеников? Могу ли я брать такой
меч в руки?
   Второй поморщился, прорычал:
   - Тристерн!.. Никуда не деться, мы торгуем с  гномами.  Мы  им  везем
все, что они заказывают, а от них получаем... тоже все.
   - Я знаю. Но мне это очень не нравится.
   - Мне тоже, - ответил рыцарь. - Но что делать?
   - А не делать, - ответил Тристерн. - Просто  не  делать!  Мы  слишком
близко подходим к оборотникам. Да, они обрели огромную мощь... Но  цена,
дорогой сэр Ульрих, цена?
   Рыцарь ответил с неудовольствием:
   - Мы не знаем цену. Говорят, продали души... Но это только разговоры.
Никто не видел, продали или нет. Но я сам видел, как один превратил  вот
такой кусок свинца - не поверишь, благородный друг, с два моих кулака! -
в кусок золота! А золото, знаешь  ли...  Это  просто  золото.  На  него,
кстати, наш король нанял две тысячи горцев охранять нашу границу от  сил
Тьмы. Вот так золото,  полученное  нечестивым  путем,  сослужило  добрую
службу. Угодную, кстати, Святой церкви.
   Тристерн молчал, поколебленный. Наконец пробурчал нехотя:
   - Все равно мне это не нравится. Умом я понимаю, что  так  правильно,
но почему-то мне гадко.
   - Мне тоже, - ответил рыцарь раздраженно. - Мой род  идет  от  самого
Адальберта Гневного! Двенадцать поколений  рыцарей,  что  верно  служили
королю и династии. Но другого пути  пока  нет.  Иногда  силу  приходится
черпать не только у оружейников и Святой церкви,  но  и  у  оборотников,
дьявол бы их побрал всех.
   Что делать, иногда приходится и так. Скажем,  поступаться  некоторыми
своими принципами. Но, Тристерн, это всего  лишь  оружие  и  доспехи!  А
доблести у нас хватает своей.
   Однако лицо Тристерна оставалось хмурым. Их отряд перешел  на  легкую
рысь, темный, как подземелье, лес поглотил всех без звука.
   Гномы, подумал я. Гномы куют лучшее оружие. Понятно, что  гномы  куют
не только оружие лучше, но людей интересует в  первую  очередь  то,  чем
можно соседа по голове... Мол, лишь бы оружие лучше, чем у него, а с его
помощью остальное я сам возьму: жену соседа, его сарай,  корову,  сад  и
свиней... Но  еще  важнее  эти  странные  оборотники!  Что  за  мощь  им
приписывают?
   Ночной холод пробирал до костей. Я вздрогнул, поежился, посмотрел  на
небо. Призрачное тело, повинуясь мысли, метнулось над черной землей, как
мне показалось, в обратную сторону. Я не знал, куда меня занесло, а если
ночь кончится, то ничего не принесу, а  принести  хоть  байт  информации
очень хочу... А лучше бы  хотя  бы  килобайтик  или  мегабайт.  Но  кому
принести? Что принести? Я ничего не помню.
   Я стиснул челюсти,  настойчиво  повелел  себе  вернуться.  Вернуться,
вернуться...
   Ветер свистел  в  ушах,  рвал  волосы.  Подо  мной  медленно  поплыли
заснеженные горы. Однажды я летел самолетом на Дальний Восток  и  хорошо
помню, как, выглянув в окно, увидел почти застывшие горы.  И  сдвигались
они медленно-медленно. И хотя лайнер шел  на  огромной  скорости,  но  с
высоты в пятнадцать тысяч метров мир внизу проплывал,  как  черепаха  по
морю. Так вот сейчас горы двигались втрое быстрее.
   Потом горы ушли назад,  быстро-быстро  пронесся  темный  ковер  леса,
мелькнули светлые пятна прогалин и открытых  участков  степи.  Я  увидел
быстро разрастающийся огонек, все вспомнил и, так как  небо  на  востоке
начинало светлеть, развернулся и снова понесся в сторону гор.
   Я несся над темной землей строго по прямой, всматривался  до  рези  в
глазах. И вдруг внизу блеснул, как глыба льда, красивый сказочный замок.
Только что его не было, и я это чувствовал, что пролети еще  хоть  метр,
снова не увижу: что-то  с  углом  зрения,  потому  завис,  как  грузовой
вертолет, всмотрелся и медленно пошел вниз.
   Замок светился своим собственным светом. На миг показался  новогодней
елкой - чересчур красиво и блестяще, но нет  пестроты,  только  странное
нечеловеческое изящество, чужие пропорции, линии  сходятся  не  под  тем
углом...
   - Приветствую тебя, странник, - раздался совсем  рядом  чистый  ясный
голос.
   Я вздрогнул, от неожиданности пошел вниз, больно ударился  пятками  и
завалился  на  спину,   вскочил.   Перед   мной   опустился   на   землю
полупрозрачный  человек  ростом  мне   до   середины   груди,   изящный,
аристократичный, с тонкими чертами лица.
   Эльф, я такими представлял именно эльфов, рассмеялся тихим мелодичным
смехом:
   - Тебя не видят смертные, но ты не видел меня. Это говорит, что  твоя
магия слабее моей. Меня зовут Гоерлин. Сегодня, я здесь на страже.
   - Я просто странник, - пробормотал я. - Приветствую, доблестный эльф.
Если это и магия, то я не знал, что это магия. Просто я всегда летаю  во
сне...
   - Магия, - ответил он серьезно. - Но только она не  действует  по  ту
сторону перевала... Я насторожился.
   - Почему?
   - Там своя магия, - ответил он беспечно. - Ее называют  черной,  хотя
нам, эльфам, все цвета кажутся необходимыми и прекрасными.
   - Мне тоже, - поспешно сказал я, - мне тоже.  Лунный  свет  падал  на
весь мир и на его  точеную  фигуру.  Я  смотрел  во  все  глаза,  ибо  в
сравнении с могучими воинами, с которыми еду, в сравнении с  их  грубыми
фигурами и покрытыми шрамами лицами это просто  создание  самого  света.
Нежная чистая кожа, длинные  белокурые  волосы,  что  падают  на  плечи,
тонкий нос с красиво вырезанными ноздрями, изумительно очерченные брови.
Но я неотрывно смотрел в глаза:  огромные,  сильно  зауженные  к  краям,
обрамленные длинными густыми ресницами, пушистыми и загнутыми, эти глаза
больше, чем красивые или прекрасные, они просто необыкновенные...
   И только длинные остроконечные уши, выдававшие в нем звериную породу,
напомнили, что это не человек. А если и человек, то уже давно утративший
родство с людьми и живущий по законам своего народа.
   И все-таки я любовался. В этом эльфе своя красота, в  нем  ничего  от
красоты придворных  шаркунов,  это  красота  воина.  Пусть  не  грубого,
который с огромным топором или боевым молотом, но все же это воин, видно
по гордому вызывающему взгляду, крепко сжатым челюстям, явно не таким уж
и хрупким, как выглядят.
   - Ты на страже, - напомнил я. - И ты видишь, что я не враг. К тому же
ты намного сильнее меня. Тебе нечего меня страшиться. И еще признаюсь...
я совсем новичок в этих краях! Если честно, там, где я  жил,  вообще  не
знали, что существуют гномы, эльфы,  горгоны,  что  какая-то  война  сил
Света и Тьмы...
   Гоерлин указал на пень, которого только что не было. Я послушно  сел.
Он в самом деле на страже, это я не зря напомнил, а быть на страже - это
быть на дежурстве, изнывать от скуки и считать минуты, когда  же  придет
смена. Все это мне знакомо, и эльф, высшее это существо или  низшее,  но
запрограммировано, раскрыл рот  и  заговорил  о  медвежьих  углах,  мимо
которых проходит жизнь, о  непроходимом  невежестве  лесных  жителей  и,
конечно же, рассказал историю этих земель, так сказать, с эльфьей  точки
зрения.
   Картина начала вырисовываться совсем иная, нежели чем  я  представлял
со слов Бернарда. Была прекрасная чистая страна, в которой  все  жили  в
мире и согласии: эльфы, гномы, великаны, тролли, гоблины и даже драконы.
Конечно, сказал эльф, предупреждая мое недоверие,  когда-то  между  ними
шли войны, очень кровавые. Но все это отгремело очень давно, установился
какой-то порядок, с тех пор прошли тысячелетия. Даже  тупые  тролли  или
кровожадные огры больше не пытались  выйти  из  границ  своих  земель  и
захватить другие, ибо против них выступят все  остальные  народы.  Да  и
порядок показался приемлемым: всяк хозяин  на  своих  землях,  но  волен
ездить и к соседям - торговать, меняться, только обязан соблюдать обычаи
тех земель.
   Все рухнуло, когда пришли люди. Сперва они  просто  гибли,  слабые  и
беспомощные, но в их Странном Мире,  похоже,  их  рождалось  неимоверное
количество,  они  приходили  волнами,  закреплялись,  снова  гибли,   но
приходили еще и еще, вцеплялись в захваченные земли, как клещи в молодое
тело олененка, вкапывались, прятались в нагромождениях камня,  именуемых
крепостями и замками, начинали плодиться  уже  здесь,  а  границы  своих
владений отодвигали все дальше.
   Самые смелые ухитрялись основать замки на новых  границах,  и  теперь
уже на них обрушивалась ненависть  лесных  народов.  Однако  из  замков,
оставшихся в глубине, на подмогу приходили все новые и новые силы...
   Он бросил на меня быстрый взгляд. Понятно, считает таким же искателем
драк, воинской славы и сокровищ. Но на востоке начинает  светлеть,  а  я
еще не знаю, сколько лететь обратно, часы я оставил в ванной.
   - Что-то я не врубился, - сказал я. - Так это вы и есть Черные  силы,
против которых мы воюем? Судя по нашему священнику, вы самые что ни есть
гады и Тьма.
   Эльф ответил с ледяным презрением:
   - Наверное. Я не знаю, как вы нас называете. Да и не хочу  знать.  Но
ты, наверное, знаешь, что ваши заклинания, ваша магия жрецов, которых вы
именуете священниками, на нас не действует?
   Я встревожился:
   -  На  вас  не  действует  животворная  сила  креста?  Эльф  надменно
промолчал. Я машинально  пощупал  серебряный  крестик,  нацепленный  мне
тогда на шею старым священником. Крестик крохотный и невесомый пригрелся
на груди, я про него вообще забыл. Раньше точно так  же  на  этом  месте
долгое время болтался подаренный одной красоткой амулетик. Она  сказала,
что это некий символ солнца у  гиксосов,  я  доверчиво  носил,  подружка
очень нравилась, но потом узнал, что это  все-таки  изображение  креста,
только очень стилиз