признаюсь, вы меня ошарашили. Я не  ожидал,
что встречу такой ум и такое понимание  обстановки,  так  что  мне  надо
срочно  перестраиваться.  Я  полагал,  что  мне  придется  вести  долгую
интригу,   подходить   издалека,   в   чем-то    убеждать,    объяснять,
уговаривать...
   Она покачала головой:
   - Как видите, мы уже прояснили позиции друг друга.
   У меня затекла спина, а чад от погасшего  факела  все  еще  продолжал
щипать глаза.  Я  страшился,  что  в  зале  услышат  запах  гари,  потом
вспомнил, что по  всему  замку  постоянно  пахнет  горелым:  везде  жгут
камины, везде жарят, варят, сушат, просто прогревают  остывшие  за  ночь
покои...
   Я услышал, как в комнате Гаальц сказал твердо, властно, но  в  голосе
звучало страшное напряжение и даже неуверенность:
   - Итак, ваше величество, мы выложили все карты. Что скажете вы?
   Я проморгал слезу и снова приник к глазку. Видно было, как медленно и
задумчиво Шартреза поднимает голову.  Гаальц  снова  сходил  в  соседнюю
комнату, вернулся с новым кувшинчиком. Вино  явно  слабое,  терпкое,  но
приятное  на  вкус,  я  чуть  ли  не  назвал,  год  Урожая,   глядя   на
выразительное  лицо   королевы.   В   движениях   барона   чувствовалась
нервозность, лицо побледнело, а на лбу проступили мелкие капельки  пота.
Он уже чувствует, что просчитался. Хотя бы  в  том,  что  за  прекрасной
внешностью королевы не разглядел немалый  ум,  проницательность  и  даже
властную жестокость. А теперь достаточно ей все рассказать королю...
   Он зябко передернул плечами. Похоже, сейчас думает, что, может  быть,
им удастся своей группой убить Шарлегайла и захватить замок. Но половина
из них сложит головы. А вот из своих владений весь Зорр можно  захватить
руками вассалов.
   Шартреза задумчиво водила кончиком розового пальца по  ободку  кубка.
Бриллианты на ее кольцах сверкали мелкими искорками.
   - Да, - ответила она медленно, - да.
   - Что, ваше величество?
   Она подняла на него взгляд. По бесподобным губам промелькнула  легкая
улыбка.
   - Я с вами, - сказала она. - У меня есть и свои соображения.
   Гаальц спросил нерешительно:
   - Какие-то... еще?
   - Да, - сказала она просто.
   - Простите... осмелюсь я узнать? Это важно, как  вы  понимаете,  ваше
величество.
   - Да, - ответила она. - Понимаю. Вам не надо опасаться, что  я  выйду
замуж за одного из вас... за одного из  могучих  баронов.  И  он  станет
королем. Нет, у меня есть другое желание...
   - Ваше величество?
   - Я смогу взять в мужья, - ответила  она  с  усилием,  -  кого-нибудь
из... простых, но сильных и красивых мужчин. Нет,  не  для  того,  чтобы
сделать его королем. Королевой останусь я!.. Но я  хочу  ребенка.  Хочу,
чтобы  мне  было   кому   менять   пеленки,   кормить,   учить   ходить,
разговаривать... И вот он станет королем.
   Гаальц низко поклонился, скрывая огромное облегчение.
   - Ваше величество, я целиком и полностью... Уверен, что ни у кого  не
будет возражений.  Нас  вполне  устраивает  малолетний  король,  который
достигнет зрелости лишь тогда, когда мы все уже состаримся.
   Шартреза подняла на него большие прекрасные глаза.
   - Кстати, - сказала она вдруг. - Почему я? Ведь  есть  еще  принцесса
Азаминда! Она - королевской  крови.  Она  имеет  на  трон  прав  гораздо
больше.
   Гаальц покачал головой:
   - Именно потому, что она - королевской крови.  Ваше  величество,  она
слишком своенравна. И к  тому  же  пробыла  слишком  долго  в  Срединных
королевствах... мы ее не  знаем.  По  слухам,  она  слишком  щепетильна,
слишком верит в силу духа, а правитель должен быть более  практичен.  Вы
нам куда понятнее... и приятнее.
   Королева допила вино, поставила кубок и легко поднялась из-за стола.
   - Чудесное вино. Мне кажется, такого нет даже в королевских подвалах.
Хорошо, сэр Гаальц. Считайте,  что  я  с  вами.  Однако  я  должна  быть
уверена, что вы  не  завлекаете  меня  в  какую-то  сложную  интригу,  в
результате которой  погубите  меня  в  глазах  Шарлегайла.  Нет-нет,  не
спорьте! Вы же знаете,  что  можете  это  сделать.  Чтобы  вам  поверить
безоговорочно, я должна послушать и других. Убедиться, что  они  считают
точно так же. И что все готовы...  или  хотя  бы  большинство,  сместить
короля и поддержать на троне меня.
   Гаальц поклонился.
   - Все будет сделано, ваше величество. Я соберу  всех,  а  вам  сообщу
сразу же.
   - И еще, - сказала она после небольшого колебания. - Я не хочу, чтобы
Шарлегайла... убивали. Ведь можно и почетную ссылку? Он сделал много для
укрепления королевства. Будет не только справедливо, но и  послужит  для
укрепления  моего  авторитета,  если  он...  будет  доживать  свой   век
где-нибудь в тиши и покое.
   Гаальц поклонился снова, на лице на  миг  появилась  гримаса,  но  он
сказал твердо:
   - Он наш враг... но вы снова правы. Для королевства будет лучше, если
его просто сместят, а не убьют.
   Шартреза улыбнулась, ее глаза сияли, улыбка была  обворожительной,  а
когда королева легко двинулась к двери, Гаальц пожирал глазами ее сочную
фигуру. Затащить бы ее в постель прямо сейчас, прочел я  по  его  глазам
нехитрые мысли. Говорят, она всегда носит в рукаве кинжал, но его  можно
отнять... Правда, поговаривают, что  лезвие  отравлено,  однако...  Нет,
сейчас нельзя, но когда-то время придет и для тебя, королева.
   Из второй комнаты, куда Гаальц ходил за вином и  получал  инструкции,
вышли  Истаниэль,  сэр  Джон  Дэй,  последний  из  сегодняшней  четверки
баронов,  а  также  еще  несколько  хмурых  могучего  сложения   мужчин.
Истаниэль уже был навеселе, да и Джон Дэй набрался, судя по его виду, но
красные от выпитого глаза смотрят с угрюмой настороженностью, а движения
не утратили быстроты и точности.
   Истаниэль проворчал:
   - Она еще ставит условия! Должна бы визжать от счастья.
   Гаальц сказал успокаивающе:
   - Все хорошо! А то, что  она  ставит  условия,  что  ж...  это  такая
мелочь, что мы ее просто не заметим. Да и многое может случиться до того
времени, как она отыщет себе в мужья красавца-конюха... Главное другое -
что делать с Шарлегайлом? Она ставит условие,  чтобы  с  ним  ничего  не
случилось, но понятно, что его надо убить  в  числе  первых.  Я  надеюсь
только, что она думает то же самое, что и мы,  только  говорит  церковно
правильные слова, будто Господь прислушивается к каждому сказанному нами
слову.
   Сэр Джон Дэй бросил отрывисто:
   - Шарлегайл погибнет в числе первых - это понятно. Погибнут многие...
хотя и без  необходимости,  а  только  потому,  что  по  долгу  бросятся
защищать короля. Хотя даже они будут понимать... уже понимают, что правы
мы. Оставшиеся принесут присягу королеве...
   Четвертый барон хихикнул:
   - Думаю, сделают это с удовольствием. Женщина на троне  -  это  более
мягкое  правление,  снижение  налогов,  установление  мира  с  соседями,
уступки баронам, графам, лордам, устройство увеселений...
   - Король умрет, - подытожил Гаальц. - А кто еще умрет - это  неважно.
Все остальные могли б служить нам... Но в таких беспорядках гибнет много
людей, которым гибнуть не обязательно. Сейчас главное другое. Мы  должны
собрать где-то всех, кто поддерживает нас.  Пусть  в  конце  концов  все
станет ясно. И когда все увидят сколько нас, что нам  достаточно  просто
явиться и сказать Шарлегайлу убираться... Словом, королева  увидит  нашу
мощь, а мы принесем ей клятву верности... тем самым связав ее навечно  и
нерушимо с нами. С заговорщиками!
   Истаниэль кивнул, лицо его стало суровым.
   - Да будет так. Король предоставил нам огромные комнаты. Соберем всех
у нас?
   - Да.
   - А короля это не насторожит?
   Гаальц зло ухмыльнулся:
   - Некому настораживаться. Слишком много доблестных  рыцарей  погибло,
чьи комнаты опустели... и где теперь располагаемся вольготно мы. Слишком
много погибло  воинов  не  только  из  пограничных  войск,  но  даже  из
дворцовой стражи. Я скажу вам то, что вас удивит...
   - Что?
   - Охраняются только главные  двери.  Во  всем  дворце  всего  четверо
стражей, они все в тронном зале. На охрану  остальной  части  дворца  не
осталось ни единого человека!
   Джон Дэй покрутил головой:
   - Тогда что мы теряем? Пойти и прямо сейчас... Четвертый барон нервно
предостерег:
   - Вы забыли того странного простолюдина, что пришел с Ланселотом? Мне
не нравится ни его меч, ни его нечестивый молот. И хотя против толпы  он
ничего не сможет, но не  хотелось  бы,  чтобы  он  метнул  молот  в  мою
сторону.
   Гаальц добавил:
   -  А  когда  королева  станет  единственной  правительницей,  то  кто
знает... может быть, он и будет именно тем  конюхом...  ха-ха!..  И  его
молот и меч послужат нам.  Ведь  он,  насколько  мне  уже  известно,  не
присягал служить королю.

Глава 10

   Я весь покрылся ссадинами, руки кровоточили, но упорно карабкался  по
тайным ходам, протискивался, довольный тем, что с ходу постигаю  замыслы
древних зодчих. Они мнили себя хитроумными мудрецами. а мне эти хитрости
- хитрости детей. Я не изучал архитектуру, но  я  жил  в  перенасыщенном
информацией мире, чудовищно усложненном в сравнении с этим, но для  меня
привычном, и потому сейчас, после первого шока  и  полного  непонимания,
схватываю все, понимаю все, предвижу... ну, не все, но многие  действия,
которые местным макиявелли кажутся хитроумными, а мне как дважды два...
   Вынырнул в одном из залов, цапнул факел и благополучно нырнул в дыру,
никем не замеченный. Камень пришлось  заталкивать  обратно  всем  телом,
поворотный механизм от древности ослабел, но все же глыба вошла в  дыру,
словно притертая пробка от флакона с духами.
   От тайного хода в толще стен, как я заметил, иногда  отделялись  еще.
Те вели вниз, иногда настолько круто, что  там  в  глубине  свет  факела
выхватывал ступеньки, достаточно стертые. Это явно  другого  назначения:
они и значительно шире, даже мне можно идти прямо, а не по-крабьи боком,
а местные вообще пройдут по двое, ход либо ведет далеко за город,  чтобы
незаметно для осаждающего врага вывести народ или же,  наоборот,  ввести
тайком подкрепление, подвезти продовольствие, запас стрел или смолы.
   Я вздрогнул,  отступил,  едва  не  взвизгнул:  полупрозрачная  фигура
выплыла, казалось, прямо из камня.  Я  с  трудом  различал  человеческие
очертания, даже впадины на месте глаз и рта.  Фигура  колыхалась,  какие
силы  удерживают,  не  понимаю,  возможно,  тоже  пленка  поверхностного
натяжения, как каплю воды.
   - Простите, сэр, - произнес призрак тихим шелестящим  голосом,  -  но
дальше я не могу вас пропустить...
   Я перевел дух, сердце колотится, как у загнанного зверя. Пролепетал:
   - Простите... Вы страж, да?
   Он медленно покачал бесплотной головой.
   - Нет... что вы, нет, конечно. Но, понимаете ли, не обязательно  быть
именно стражником  на  воротах,  чтобы  не  допускать  посторонних...  в
некое... простите, вам это знать не обязательно...
   Я спросил жадно:
   - А что нужно знать, чтобы пройти?
   В его фигуре ясно читалось глубокое сожаление, что вынужден отказать,
интеллигентное такое привидение, даже голос стал мягче:
   - Пароли, дорогой сэр... Много паролей... Боюсь, это вам  никогда  не
постичь...
   - Почему?
   Он развел призрачно-белесыми, как черноморские медузы, руками:
   - Пароли не простые, отважный сэр... У нас паролями служат  отпечатки
ладоней, голоса, запахи... Наши незримые стражи отличают своих, а  чужим
лучше не подходить даже близко... Поверьте, я предостерегаю не зря...
   Я сказал поспешно:
   - Да-да, понимаю. Главные сокровища защищают целым набором паролей. А
у вас там наверняка немалые сокровища, если запрятали так глубоко!
   Он ответил бесплотным голосом, однако  я  услышал  в  голосе  боль  и
страшное сожаление, в  котором  одновременно  звучало  и  нечеловеческое
презрение к моему ничтожеству:
   - Сэр... Для вас это вовсе не сокровища. Уж поверьте!
   - А для магов? - спросил я.
   Без колебаний, даже не раздумывая, он покачал головой:
   - Нет, отважный... Ни маги, ни колдуны, ни кто-либо из вашего... нет,
увы, никто... Все  это  мертво,  все  останется  мертвым.  И  все  здесь
мертвы... Я сказал осторожно:
   - Но вы-то не мертвы?
   Он спросил удивленно:
   - Вы что же, не видите?
   - Чего?
   - Что я призрак. Что я бесплотен! Я пожал плечами:
   - Ну и что? Вы же не плотью мыслите?  Вообще-то  даже  мы  не  плотью
мыслим, а если и плотью, то не той, которую всегда имеют в виду в первую
очередь, из-за чего именуют  крайней...  А  вы,  уважаемый,  чем  бы  ни
мыслили, но мыслите же?
   Он напомнил осторожно:
   - Но у меня нет души...
   - Вы уверены? - ответил я вопросом на вопрос. - То-то. Пока никто еще
не ответил, что такое душа. Эрго когито сум,  верно?..  Другое  хреново,
вам должно быть скучновато... вот так...
   Он смотрел на меня с явным изумлением.
   - Если честно, то не так, чтоб уж очень... Там  внизу  очень  богатый
мир. Хотя, конечно, там нет живых людей, там нет  золота  и  драгоценных
камней. Но я как-то уже привык... Сперва я страдал... первые пару  сотен
лет... или тысяч, не помню. Потом привык, а теперь даже нравится...
   - Холод сотрясал меня все сильнее. Пальцы заледенели,  я  чувствовал,
что вотвот выроню факел.
   - Вынужден с вами попрощаться,  -  сказал  я.  -  Все-таки,  надеюсь,
когда-нибудь...
   Призрак кивнул, отступил в сторону и без  усилий  вошел  в  гранитную
стену. Я заторопился наверх, ноги тряслись  уже  и  от  усталости,  зубы
стучали. Мелькнула мысль, что призрак слишком уж странный...  Говорит  о
сотнях лет, намекает на тысячи, но где звериная шкура,  каменный  топор,
волосатые ноги? Да и речь чересчур гладкая... а чего стоит сама  система
узнавания  по  отпечаткам  ладоней,  тембру  голоса,  чуть  ли   не   по
молекулярной или атомарной структуре тела?
   Воздух становился теплее, но я все равно стучал зубами и трясся,  как
вылезший из ледяной реки пес. Все запасы  жира  давно  сжег,  измученный
организм уже не дает тепла, зато  усталость  сковывает  даже  мозг,  где
мысли двигаются, как улитки на льду.
   Ход наконец сузился настолько, что  я  протискивался  боком,  изодрал
грудь и спину, от рубашки остались одни окровавленные  ленты,  свисающие
до пояса. Чутье или шестое чувство указали на место в стене,  где  камни
выглядят несколько темнее. Я прислушался, из-за стены  донеслись  слабые
голоса.
   Все еще содрогаясь от холода, я надавил, будь что  будет,  камни  без
скрипа  медленно  подались.  Щель  появилась  такая,  что  и  палец   не
просунуть, но я уловил тепло, запахи растопленного масла, навалился так,
что жилы под коленями затрещали. Камень подался еще, я с великим  трудом
протиснулся, камень тут же, движимый невидимым  противовесом,  встал  на
место.
   Я стоял в темной нише, прямо перед лицом мелко колыхалась портьера из
плотного  полотна.  Голоса  зазвучали  громче.  Я  страшился,  что   мое
надсадное  дыхание  услышат,  но  там  говорили  на  повышенных   тонах,
ругались, даже послышался чей-то обиженный вскрик.
   Очень осторожно я рискнул отогнуть край портьеры. Сердце, и без  того
трепыхающееся, как у воробья, задергалось еще  чаще.  Тронный  зал,  сам
король в своем кресле с высокой спинкой, снова два кресла справа и слева
зияют  предательской  пустотой,  а  к  выходу  идет,  явно  разгневанная
королем, пятерка мужчин в помятых доспехах и со следами долгой дороги на
одежде и лицах.
   Шарлегайл смотрел вслед грустно, но, когда, выпустив рыцарей,  в  зал
вошли оборванные крестьяне, выражение  смертельной  усталости  сменилось
участием и  сочувствием.  Я  даже  подумал,  не  лицемерие  ли,  слишком
быстро... Хотя, возможно, и лицемерие тоже.
   Я смотрел на новых просителей, и Шарлегайл смотрел, и  я  видел,  что
королю сказать просто нечего Перед ним встали группкой усталые мужчины в
потрепанной одежде, простолюдины, с  плотницкими  топорами  за  поясами.
Все, как на подбор, крепкие, рослые прошедшие отбор  тяжелой  работой  в
лесу и на поле умеющие рубить лес и рубить нападающего на скот зверя или
демона. Сейчас они измождены, а в лицах безнадежность.
   - Говорите, - сказал король.
   Мне показалось, он чувствовал себя голым  от  того  что  оба  кресла,
справа и слева, зияют, как бездны. Даже за спинкой его кресла всего лишь
двое стражников.
   - Ваше величество, - сказал  один  из  крестьян,  самый  старый,  уже
седой, но все еще крепкий, как дуб, мужчина.  -  Ваше  величество!..  Мы
пришли из деревни Острой Рыбы...
   - Знаю это место, - кивнул Шарлегайл. - Прекрасная деревня. Скоро  ей
быть городом! Я там бывал...
   Крестьянин сказал мрачно:
   - Ей уже никогда не стать городом, ваше величество.
   Улыбка замерзла на губах Шарлегайла.
   - Что?.. Войска Карла?
   - Карл прошел мимо, мы для него слишком высоко в  горах.  Но  за  ним
демоны... Перед вами, ваше величество, все, что осталось от нашей Острой
Рыбы...
   Шарлегайл пытался сглотнуть ком в горле, но я видел,  как  заблестели
влагой его глаза. Он открыл рот, подыскивая слова утешения, в это  время
дальняя дверь с грохотом распахнулась. Вошли Истаниэль, сэр Джон  и  сэр
Гаальц. Гаальц  сразу  зыркнул  на  пустые  кресла,  на  лице  появилось
выражение  злобного  удовлетворения.  Сэр  Джон,  напротив,  на   кресла
внимания  не  обратил,  но  очень  внимательным  взглядом  окинул  обоих
стражников,  тут  же  быстро  осмотрел  весь  пустынный  зал...  некогда
заполненный до отказа доблестными рыцарями и красивыми дамами.
   Все  трое  направились   прямо   к   трону.   Крестьяне   почтительно
расступились. Гаальц поклонился чуть, словно не короля приветствовал,  а
своего подчиненного начальника стражи, сказал резко:
   - Итак, ваше величество? Шарлегайл вскинул брови:
   - Вы о чем, барон?
   - У вас было время, - отчеканил Гаальц, -  чтобы  послать  войска  на
защиту наших владений. Вы не послали.
   - Мне послать некого, - ответил Шарлегайл устало.  Сэр  Джон,  окинув
критическим взглядом двух стражников, заметил:
   - Да и здесь у вас что-то не густо.
   - Для меня достаточно, - ответил Шарлегайл сухо.
   - Но не для нас.
   - Что вы хотите сказать, благородный барон?
   Сэр Джон обнажил меч. Гаальц тотчас же вынул меч тоже,  а  Истаниэль,
поколебавшись, вытащил из ножен свою сверкающую  смертью  полосу  острой
стали.
   - За нас скажет вот  это,  -  ответил  Гаальц.  Шарлегайл  проговорил
сурово:
   - Вы сознаете, что сказали?
   За его спиной стражники уже с мечами наголо  встали  с  обеих  сторон
короля. И хотя это крепкие сильные воины, но я  видел,  что  у  них  нет
шансов против этих троих, выросших с оружием в руках.
   - Да, - ответил Гаальц, - вы низложены, сэр! Этот трон  займет  более
достойный.
   Сэр Джон посоветовал почти благожелательно:
   - Уходите без драки, сэр Шарлегайл. Мы не хотим  обагрять  этот  трон
кровью. Уходите... Вас некому здесь защитить. Ланселота нет...
   Я уже выровнял дыхание, сердце перестало колотиться, как  погремушка.
Весь в полосках засохшей  крови,  пламенеющих  царапинах,  с  лохмотьями
рубашки, что свисает до колен, я  выдвинулся  из-за  портьеры,  молот  в
руке, меч в другой.
   - Но есть я.
   Мое появление было  неожиданностью  для  всех,  но  Шарлегайл  только
бровью дернул, стражники даже не  оглянулись,  не  спуская  глаз  с  рук
баронов, а сами бароны застыли на полпути. Их глаза  прикипели  к  моему
молоту, затем перескочили на чудесный  меч,  -  по  лезвию  пробежали  в
ожидании крови багровые искорки, - снова вернулись к молоту. Лица начали
бледнеть и вытягиваться.
   Сэр Истаниэль, самый тугодумный и отважный до дурости, прорычал:
   - Это ж простолюдин!.. Если мы все трое... он ничего не сумеет...
   Я улыбнулся и занес руку с молотом для броска.
   - Рискни?
   Сэр Джон поспешно бросил меч в ножны,  отступил.  Гаальц,  бледный  и
несчастный, словно вытащенная из воды собака,  сделал  два  шага  назад,
рука дрожала, все не мог  попасть